Большой театр России открывает сезон премьерой: «Евгений Онегин» Чайковского в постановке Дмитрия Чернякова. Главная русская опера по главному русскому роману предстанет в новой версии: камерной, психологически подробной, содержательно-многоплановой. «Онегин» -- начало нового курса Большого на создание нового имиджа национальной оперы. Живописно-декоративный стиль, позиционирующий русскую оперу как искусство представления (его выдающийся пример – постановка «Онегина» 1944 года, возобновленная последний раз в 2002-м) уходит в прошлое, становясь музеем. В Большом намерены превратить русскую оперу в искусство переживания, воскресив ее прекрасные, но забытые коммуникативные свойства – говорить с современной публикой на современном языке. О художественной стратегии Большого, его прошлом и настоящем Татьяне Истоминой рассказал начальник отдела перспективного планирования театра, кандидат искусствоведения Вадим Журавлев.
Только что закончились гастроли в Лондоне, где Большой поддержал свой мировой имидж театра имперско-декоративного стиля, показав его лучший образец – «Бориса Годунова» 1948 года.
Выбор «Бориса Годунова», специально возобновленного для гастролей в Лондоне, объясняется очень просто. Лондон – город просвещенно-консервативный. Для английского зрителя очень важны театральные традиции. В Германию везти такого «Бориса» нет смысла, там публика давно отвыкла от декоративных спектаклей старого типа, она хочет современного театра. «Борис Годунов» Баратова – Федоровского – это наша традиция: легендарное прошлое Большого театра. Для нас он имеет историческую и эстетическую ценность как образец стиля, время которого закончилось. Мы не повезли его в старом виде. Полгода шла реставрационная работа: заново сделаны многие декорации, заново поставлен свет -- современные прожектора убивали спектакль, рассчитанный на старое световое оборудование. Свет был сделан приглушенный, подходящий для росписи по тканям, чтобы подчеркнуть их красоту; прочищены мизансцены. Архивной работой занимался Музей Большого. Словом, было вложено максимум усилий, чтобы спектакль предстал в оригинальном виде. И не зря: в королевском антураже театра Ковент Гарден, где шли гастроли, «Борис» смотрелся как музейный раритет. Этот спектакль уже был показан в Лондоне в 1999-м на другой площадке – театре Колизеум, с очень большим успехом. Поэтому импресарио, организующий гастроли, очень хотел повторить «Бориса».
Означает ли это, что Лондон будет ассоциировать Большой только с такими – старыми живописными зрелищами большого формата?
Нет. Во всяком случае, мы будем постепенно менять этот имидж. Согласившись на лондонский повтор «Бориса», мы поставили условие, что второе название будет современное и незаигранное. И привезли «Огненный ангел» Прокофьева в постановке Франчески Замбеллы – режиссера, которого Запад знает. Для нас спектакль ценен тем, что отражает сегодняшний день театра.
И как принял Лондон «Ангела»?
Своеобразно. В зале была полная тишина – все с интересом читали перевод на электронном табло в спинках кресел, словно боясь упустить детали. Публика напряженно сопоставляла действие на сцене с титрами. Не потому, что «Ангела» там не знают – он ставился в Ковент Гарден. Публике важно было уловить все смыслы спектакля. Кроме того, «Ангел» смотрится эффектно – это одна из лучших работ Георгия Цыпина – сценографа, тоже знакомого Западу.
Каковы цифровые показатели гастролей?
«Огненный ангел» -- два спектакля, «Борис Годунов» -- четыре, все при аншлагах. Этим летом в Лондоне было очень жарко, и многие театры испытывали дефицит публики. Нам грех жаловаться: Большой – это мировой брэнд, плюс Ковент Гарден – престижное место, куда публика стремится всегда. В Лондоне нас ждут снова, и года через три мы планируем следующие гастроли, куда повезем свежие спектакли – нового «Онегина», нового «Бориса».
А почему опять Лондон?
Мы там удачно выступили, и нас зовут снова. Кстати, в России до сих пор успех измеряется зарубежными гастролями, отраженными западными и российскими СМИ. Но гастроли не характерны для мировой практики: крупные оперные театры не гастролируют вовсе. Метрополитен опера за последние годы была один раз в Японии. Ла Скала ездит раз в три года – Япония или Китай. Гастроли – катастрофически убыточное дело. Раньше эти убытки компенсировало государство.
Экономическая выгода невозможна?
Предпринимая гастроли, мы обязаны дать западным организаторам огромную сумму вперед, которая будет страховой на случай, если билеты не будут распроданы. Экономической выгоды на оперных гастролях быть не может. Балет – возможно, но небольшая. Опера – это убыток: спектакль стоит слишком дорого. Кто-то его должен покрыть. Конечно, нам помогает государство в лице ФАКК.
Каковая была пресса в Лондоне и насколько это важно Большому?
На мой взгляд, очень доброжелательная. Там есть ужасное правило – снабжать статьи звездочками. Оперные гастроли прошли между тройкой и четверкой – это считается очень хорошо. Общее свойство публикаций: ни один из критиков не написал, что что-то исполнено – спето, сыграно – плохо. По поводу исполнения были даже восторги.
Что будет с оперой в новом сезоне?
У нас две премьеры -- «Евгений Онегин» в постановке Дмитрия Чернякова и «Борис Годунов» в постановке Александра Сокурова. Мы не рассматриваем их как очередные спектакли. Для нас это принципиальные шаги: мы хотим создать новый стиль воплощения национальной оперы. До сих пор у многих Большой ассоциируется со спектаклями большого стиля – такими, как «Борис» или «Онегин» 1944 года. Но воспроизводить этот стиль в очередной раз в новых работах не имеет смысла. Нет таких художников, как Федоровский, создающих великие декоративные полотна. Нет режиссеров, создающих живые картины крупного штриха. Главное – сегодня другое время, когда внутренняя жизнь человека интереснее репрезентативных зрелищ. Считать, что опера, как искусство условное, не может быть тонким психологическим театром, заблуждение. Опера способна к нюансам, это искусство утонченное, изысканное. Музейные спектакли вызывают уважение и восхищение. Но ведь это совсем не те чувства, которые должен рождать живой театр. Мы хотим, чтобы оперные спектакли вызывали волнение, любовь, сострадание. Согласитесь, что музейные спектакли вряд ли подтолкнут современного зрителя к таким эмоциям. Отношение к постановкам русских классических опер давно утратило непосредственность. Мы говорим: «наше наследие», «наше все». Но ведь в эти произведения заложено столько эмоций. Они должны быть проявлены для современного зрителя.
Речь идет о кардинальной смене имиджа?
Хочу подчеркнуть, что российская оперная сцена сегодня на перепутье: старое закончилось, новое нащупывается. Сегодня наша задача – создать векторы движения, показать, в каком направлении стоит двигаться. Но рвать с прошлым мы не хотим. Для нас старые спектакли ценны как исторический и эстетический экспонат. Они еще востребованы публикой, и мы должны уважать эту потребность. Мы можем держать в репертуаре две версии одного спектакля. Но мы не должны забывать, что превращение оперы в осмысленный режиссерский театр – общемировая тенденция, которая давно охватила не только авангардные немецкие сцены, но и все большие оперные дома мира – такие, как Ла Скала, Венская опера, Метрополитен опера. Невозможно жить больше в изолированном мире. Тем более, когда сегодня все ездят, смотрят и знают, каковы критерии и возможности оперной сцены. Костюмированный концерт уходит в прошлое. Мы рассматриваем оперу как серьезное театральное действие, обращенное к интеллекту и душам зрителей.
