В 2008-м году – некруглый юбилей женщины, жизнь которой просится не только быть оттиснутой в печатной биографии (это уже сделано), но и появиться на экране. Размышления о ее характере, поступках и мнениях могут заставить нас слегка по-иному взглянуть на период британской и, шире, европейской истории, обычно называемый «послевоенным». Этот период завершился не столько концом «холодной войны», сколько вторжением новых технологий, которые так изменили оптику нашего взгляда, что, скажем, труды и дни персонажей европейского кино и литературы 1940-х – 1970-х кажутся нам отдаленными и даже несколько ненастоящими. Но – красивыми, как красиво все, что уже закончилось, как красиво любое искусство прошлого, как красива история.
Итак, в конце этого года будут отмечать девяностопятилетие Элизабет Дэвид, чуть ли не единственной в британской истории революционерки, которая смогла добиться успеха в своей консервативной стране. При всей радикальности, Элизабет Гвинн (такова ее девичья фамилия) – типичный представитель правящего британского класса, с его привычками, предрассудками, социальным опытом и образом жизни. Ее семья имела английские и ирландские помещичьи корни, ее отец Руперт Гвинн был депутатом парламента от консервативной партии, сама Элизабет выросла в сассекском имении, в усадьбе XVII века, а в тридцатые годы училась в Сорбонне. Когда ей исполнилось 25 лет, Гвинн и ее женатый любовник Чарльз Гибсон-Кауэн решили сбежать из Британии; они купили большой катер, на котором намеревались плавать вдоль берегов Средиземноморья до тех пор, пока не надоест. Одно плохо – уже через несколько месяцев началась Вторая мировая война. Любовники заметались по югу Европы, спасаясь от стремительно продвигавшихся немецких войск. Из Антиба они переехали на Корсику, с Корсики - в Италию, куда они прибыли в тот самый день, когда Муссолини объявил войну Великобритании. Катер конфисковали итальянские пограничники, а парочку депортировали в Грецию. Элизабет и Чарльз оказались на острове Сирос, где – под грохотание начавшейся войны – не без приятности проводили время британские экспатриаты, среди которых был и Лоренс Даррелл. Назойливые немцы заявились и сюда, но британцев успели эвакуировать на Крит, а потом – в Египет. Элизабет явно наслаждалась приключениями, отдавая должное и случайной компании богемных беженцев, и прелестям средиземноморской жизни – солнце, кухне, вину. Все это ей очень пригодилось потом.
В Египте Элизабет Гвинн некоторое время прожила в Александрии (в компании того же Даррелла, который позже в своем знаменитом романе воспел этот город), затем переехала в Каир, где рассталась с Гибсон-Кауэном и сразу вышла замуж за подполковника Тони Дэвида. Через восемь месяцев подполковник отправился служить в Индию, оставив жену работать в местном отделении британского министерства информации. Кажется, этим их брак и закончился. Элизабет Гвинн превратилась в миссис Дэвид.
Несколько лет она вела странное существование тогдашних европейских изгнанников в Северной Африке: за деталями этого образа жизни отсылаю читателя к «Касабланке» и «Александрийскому квартету». Меняла любовников, веселилась, много читала, многому училась – совсем не тому, чему ее учили в Сорбонне. Средиземноморье с его красками, вкусами, запахами стало ее страстью; оттого столь невыносимым было возвращение в 1946 году в серый полуразрушенный немецкими бомбами Лондон с тогдашними продуктовыми карточками и повсеместным протестантским запахом вареной капусты. Вот тогда она и начала революцию.
В историю Элизабет Дэвид вошла как человек, который произвел переворот в британской кухне, даже шире – в британском образе жизни. А эта штука будет поважнее любого «порохового заговора». На свете есть мало вещей столь же унылых и печальных, как сформировавшаяся к XVIII веку английская кухня – разве что производная от нее ирландская (завтраки не в счет!). Вареные капуста, морковь, картофель, тушеное мясо – в лучшем случае, в худшем – fish & chips из газетного кулька на улице: вот все, на что мог претендовать обычный подданный короны в 1946 году. Более того, продажа мяса, масла, яиц и кое-каких других продуктов была строго рационирована – до середины пятидесятых годов. Все остальное за еду не считалось. Чеснок существовал вне закона, помидоры еще с XIX века называли «ядовитыми плодами», оливковое масло продавали в аптеках мензурками для лечения ожогов и воспаления среднего уха, о существовании баклажан большинство британских домохозяек и не подозревало. Элизабет Дэвид в одиночку открыла военные действия – и выиграла. Ее первые кулинарные статьи были собраны в книгу «Средиземноморская еда», которая вышла в 1950 году. Книга имела большой успех и, через пять лет ее переиздали в карманной популярной “пингвиновской» серии. С самого начала Дэвид взялась за дело со всей возможной серьезностью. Она прочла десятки книг на разных языках. Она ездила по Средиземноморью – ела, слушала, готовила. Она исследовала лондонские этнические лавки – единственные места, где тогда можно было купить нечто, отличное от ассортимента английских мясных и овощных магазинов. Не домохозяйка делилась опытом того, как можно вкусно и экономно готовить; энергичная, умная, образованная космополитка открывала новые – и вполне доступные – кулинарные миры. Ее точному, экономному и гибкому стилю мог позавидовать почти любой английский писатель того времени; да и сейчас мало кто умеет интересно и умно рассказать о своем предмете малоподготовленному читателю. Иногда в ее книгах расцветают цветы красноречия, но они не изобильны и не назойливы; ее перечислительные пассажи стоят борхесовских (написанных, кстати говоря, в то же самое время): «В еде всех этих стран всегда в изобилии оливковое масло, шафран, чеснок, резкие местные вина; на кухнях – ароматы розмарина, дикого майорана и сушащегося базилика; рыночные прилавки потрясают видом пирамид красного перца, баклажан, помидоров, оливок, дынь, фигов и лаймов; груды сверкающей рыбы - серебро, багрянец и тигровые полосы, и еще эти длинные иглы-рыбы, кости которых загадочно зеленеют при разделке». Элизабет Дэвид, будучи англичанкой, а, значит, позитивисткой и поклонницей культа здравого смысла, не превращала свои книги в памятники кухонных экспериментов и завиральной ориенталистики; она выступала за еду простую и, так сказать, «народную» – но безо всякой романтической этнографии. Ее врагом было не только протестантское уныние мещанского обеда в среднем английском доме; пижоны у плиты вызывали ее неподдельное отвращение; например, во Франции перехваленной парижской «высокой кухне» она предпочитала простые провинциальные рецепты: «Это, к тому же, честная готовка; никакого жульничества Grand Cuisine и дорогих отелей».
Победа Элизабет Дэвид была сокрушительной, а ее влияние на британскую жизнь – не менее глубоким, чем у «Битлз» или Маргарет Тэтчер. Уже через несколько лет после первого издания «Средиземноморской еды» в лондонских лавках появилось оливковое масло, чеснок, итальянская паста и даже баклажаны. Дэвид активно развивала успех: в 1951 году вышла «Французская деревенская кулинария», в 1954-м – «Итальянская еда», в 1955-м – «Летняя кулинария», в 1960-м – «Французская провинциальная кулинария». Ее кухонные колонки и кулинарные травелоги печатались в «Вог», а потом собирались в книги с превосходными названиями, вроде «Омлет и стакан вина». В 1965 году она открыла свой магазин в лондонском Пимлико. То, что сейчас в любом завалящем английском мини-«Теско» можно обнаружить пять сортов оливкового масла, хуммус и оливки из Греции, Италии, Испании – прежде всего, ее заслуга.
Чем сильнее Элизабет Дэвид наносила удары по английской готовке, тем большей патриоткой она становилась. С 1952 года до самой смерти эта космополитка жила в одном и том же доме в Челси. С конца шестидесятых Дэвид посвятила себя любимому занятию образованных английских сельских эсквайров (из семьи каковых, она собственно, и происходила) – историческим изысканиям. Она собирала материалы для труда, венчающего ее литературную карьеру, и труд этот был посвящен не чему-нибудь, а английскому хлебу. Элизабет Дэвид корпела в библиотеках, посещала мельницы, пекарни и булочные, в компании подруг и экспертов сама выпекала буханки и кексы. Результатом стал шестисотстраничный «Английский хлеб и дрожжевая кулинария» - шедевр прозы нон-фикшн, кладезь учености, здравого смысла и патриотизма. Эта книга о хлебе насущном; «насущном» во всех отношениях – историко-антропологическом, практическо-кулинарном, экзистенциальном, литературном. Всем известны труды французских и итальянских историков материальной культуры; увы, слава «Английского хлеба» не выходит за пределы довольно узкого круга просвещенных читателей. Между тем, если вы хотите узнать о хлебе все (или почти все) и, одновременно, насладиться первоклассной прозой, надо брать в руки это сочинение. Повторюсь: именно «Английский хлеб», наряду с такими сочинениями, как «Что такое Франция?» Броделя или «Хладнокровное убийство» Капоте, является истинным шедевром просвещенного, скромного и ответственного патриотизма, ибо только такие книги способствуют улучшению нравов и осмысленному поиску согражданами национальной идентичности.
Несмотря на перенесенный в возрасте 49 лет инсульт, Дэвид прожила очень долго. Усыпанная наградами и почетными званиями, с каждым годом она все более уходила в медийную тень, пока не умерла в возрасте 89 лет. Сегодняшнее изобилие телеповаров и кулинарных писателей не пошатнуло ее авторитета. На кухне любого уважающего себя повара-любителя и поклонника английской прозы стоят рядком книги Элизабет Дэвид. Есть они и у автора этих строк.
