Краткая история доноса. Список прочитанных книг Жозефа Д’Эмри. Рогоносец Кребийон. Не дарите нищим литераторам денег – он могут этого не вынести. Десятилетие одной интереснейшей книги. Какой дух гнездился в Петербурге 180 лет назад. Николай Византийский. От нас не останется ничего (м.б., ну и ладно?)
Одна из самых крупных литературных жанровых потерь последних десяти-пятнадцати лет – доносы. История доноса еще не написана; меж тем, среди доносителей можно было встретить одареннейших людей: писателей, поэтов, музыкантов, полководцев. Если говорить о доносе литературном, то возникший вместе с появлением «республики литераторов», этот жанр вырос на благодатной почве Просвещения, достиг своего зенита в XIX веке и пришел в упадок (несмотря на тотальное распространение) в XX-м. Сегодня он сходит на нет, потеряв все претензии – если не на интригующее содержание, то уж точно на безупречную форму. Особенно это касается доносов на литераторов. Чем могущественнее была литература, тем чаще сообщали куда надо о поведении и трудах писателей и поэтов; к тому же, в известные времена многие шпики и сыщики выказывали претензии на изящество слога -- соответственно качество такого рода словесности было вполне приличным. Да и адресат доноса был об ту пору требователен: безграмотной чепухи не жаловал, предпочитая коротать служебное время за чтением высокохудожественных сочинений. Литературный уровень доноса опустился до прискорбно низкого уровня в демократически-тоталитарный XX век – количество заменило качество; впрочем, и авторы, вкупе с читателями, были попроще. К тому же, время было такое, что не до стилистических красот... Потому – хотя бы из уважения к литературе - прошлое столетие мы опустим, вернувшись, для начала, на 260 лет назад.
В 1748 году безвестный парижский полицейский чиновник Жозеф Д’Эмри принялся сочинять книгу, ставшую делом его жизни. Называлась она «Сведения о писателях» и состояла из донесений о столичных литераторах, за которыми автор обязан был присматривать по должности – Д’Эмри приставили инспектировать книготорговлю. Никто уже не ответит на вопрос – зачем он начал свой труд, который явно выходил за рамки его прямых обязанностей. Что бы ни послужило причиной создания «Сведений о писателях», но три амбарные книги, содержащие 500 донесений, написанных за 5 лет, так и пылились в Национальной библиотеке Франции, если бы их не отыскал там американский историк Роберт Дарнтон. Благодаря его трудам мы и можем сейчас узнать, что думал о писателях скромный парижский полицейский. Д’Эмри был, несомненно, человек культурный; в годы создания главного труда своей жизни, он – по долгу службы – прочел такие великие книги, как «О духе законов» Монтескье, «Рассуждение о науках и искусствах» Руссо, «Письмо о слепых в назидании зрячим» Дидро, «Естественная история» Буффона. Однако нашего героя больше занимали не столько сочинения, сколько сочинители. Здесь наблюдательность Д’Эмри и его безусловный дар рассказчика делают «Сведения о писателях» захватывающим чтением. Вот, например, история об известных литераторах Кребийоне-отце и сыне, (последний, помимо всего прочего, прославился сочинениями в эротическом жанре). Итак, слово Д’Эмри: «Его отец сказал: Я сожалею о сотворении всего двух вещей, «Семирамиды» (трагедия, написанная им в 1717 году – К.К.) и сына. – Не волнуйся, отвечал сын. – Никто и не думает приписывать хотя бы одну из них тебе». В пятистах донесениях Д’Эмри – 501 писатель, сочинения большинства из них не пережили авторов, да и судьба этих грошовых литераторов была чаще всего печальной. Вот, например, некто Сулас Д’Алленваль, сочинитель фарсов для театра Итальянской комедии в Париже. Театральные доходы были столь невелики и случайны, что он принялся сочинять памфлеты возмутительного (чаще всего – политического) содержания, за что угодил в Бастилию. Выйдя на свободу, Д’Алленваль оказался в долгах. Бедный литератор остался даже без главного своего орудия труда – бумаги: в счет непогашенного долга владелец канцелярской лавки забирал у него все деньги, которые тот получал в театре. В конце концов, Д’Алленваль оказался на улице. Литератор настолько обнищал, что когда некий Бертен дал ему на бедность два луидора, с Д’Эмри (видимо от удивления) случился апоплексический удар. Парализованного писателя поместили в больницу для нищих, однако позже и оттуда выбросили. Тут его следы теряются, и наш человеколюбивый полицейский предполагает, что бедняге найдется место либо в сумасшедшем доме, либо в больнице для безнадежно больных.
Частенько, впрочем, не полицейские писали доносы на писателей, а сами писатели брали на себя полицейские функции. В дореволюционной России это было редкостью (чего нельзя сказать о послереволюционной). Быть может, поэтому так прославился Фаддей Булгарин. В кругу «литературных аристократов» этого бойкого журналиста, автора популярнейших авантюрно-моралистических романов про Ивана Выжигина презирали -- как за коммерческую жилку, так и (вполне естественно) за доносительство. Из эпиграмм на Булгарина можно составить небольшую книжицу. Напомню, нашего неустанного литературного труженика прозвали «Видок Фиглярин»; первая часть прозвища – имя знаменитого французского полицейского, бывшего уголовника, прославившегося своей беспринципностью. Что же до вымышленной фамилии «Фиглярин», то она говорит сама за себя. Благодаря самоотверженному и скрупулезному труду А.И. Рейтблата, мы теперь знаем, что доносы Булгарина – литература гораздо более интересная, нежели его романы. Вот лишь несколько примеров из тома «Писем и агентурных записок Ф.В.Булгарина в III Отделение», вышедшего ровно десять лет тому назад.
К начальнику Третьего отделения Александру Бенкендорфу Булгарин обращался так: «Милостивый государь Александр Христофорович! С тех пор, как Государь Император облек Вас в звание шефа жандармов, все честные люди чтят в Вас отца сирот, примирителя, покровителя добрых». А преемника Бенкендорфа, Дубельта, наш доносчик именовал кратко и от всей души: «Отец и командир!». Между тем, в донесениях Булгарина имеется множество точных и верных политических характеристик, и даже психологических портретов. Есть там и места лирические, даже в стилистике модного тогда романтизма: «Должно сознаться, что какой-то злой дух гнездится в Петербурге и среди общего энтузиазма всегда показывается какая-то туча в общем мнении» (писано 180 лет назад, в 27 июня 1827 года). Как он, наверное, жалел, что никто – кроме покровителя добрых да отца и командира – не прочтет этих его сочинений! Какой труд, и напрасно... Впрочем, Булгарин, несмотря на все свои таланты, страдал главной болезнью доносчиков – он был настолько раболепен, настолько преувеличивал могущество своего начальственного читателя, что тем самым ставил себя в опасное положение: если власть так сильна, а недовольные столь жалки, стоит ли оплачивать услуги шпика? Если бы к Булгарину прислушивались, Российская империя не протянула бы и пары лет. Чего стоит, хотя бы, два донесения, 22 и 29 августа 1828 года, где Булгарин пересказывает циркулирующие в обществе слухи о войне с Турцией. Вот какие перспективы лелеют, если верить ему, истинные патриоты: «Они надеются, что Государь вступит в Константинополь с победоносным войском и что современники и потомство присоединят к Его имени прозвание: Николай Византийский, для вечной славы России».
Нынче же все совсем не так. Стукнет кто-то на московскую англоязычную экспатскую газету, что, мол, Лимонова печатают; газету закроют, но ни высокого слога, ни полетов мысли и души в доносе не наблюдается. Все анонимно, все тихо, никаких отцов и командиров. Или вот пишет кто-то в abuse team телегу на некоего блогера – но ни слова ведь ни о Константинополе, ни полслова о «злом духе», который где-то там гнездится. Что останется от нынешних доносчиков? Ничего. Разве что «Полное собрание SMS и емейлов»...
