Август, который, слава Богу, подходит к концу, принес две хорошие новости. Первая заключается в том, что вместе с этим месяцем закончится и лето. Безусловно, в большинстве европейских стран, находящихся несколько южнее Москвы, и в сентябре будет плюс двадцать пять (а иногда и тридцать), но все-таки тому, что обычно вкладывается в понятие «лето», действительно каюк. Точка. А это значит, что все меньше и меньше будет – до полного исчезновения – самых отвратительных существ на свете: потных мужиков, щеголяющих в трусах и майках, выставляющих напоказ невыносимые волосатые конечности, почесывающих свои липозапасы, мужиков, окруженных аурой столь непуганой, агрессивной телесности (не в философском, а самом натуральном виде), что поневоле начинаешь ценить талибов и прочих любителей скрывать плоть под надлежащим покрывалом. Меня могут обвинить в гетеросексуальном сексизме, тогда вот: полураздетые представители противоположного пола чаще всего ничуть не менее ужасны, чем образчики собственного. Дело не в сексуальном влечении, которое, на самом деле, может возникнуть от одного меткого взгляда из-за паранджи – дело в порочном культе открытого тела, площадной плоти, заливающий улицы западных городов летом. Плоть, плоть, плоть; плоть чрезмерная, наглая, прущая из-под минимальных одежд, как тесто из оставленной в тепле кастрюли. Возникает ощущение, что – после стольких веков отделения человека от матушки-Природы – толпа бросилась назад, в джунгли, к краснозадым макакам, больше естественного, меньше искусственного. Лозунги крайних «зеленых» овладели массами; только «назад к Природе», как оказалось, это не тихое мирное житье-бытье на зеленой травке в полной гармонии с кошечками и козочками, а потные со-человеки, хватающиеся за любую возможность открыть солнцу, ветру, взглядам как можно больше поверхности собственного тела. И вот всему этому, слава Богу, приходит конец: семейные трусы, которые у мужичка-обывателя почему-то ассоциируются не иначе, как с Гавайями, сменяются просто штанами, майки-алкоголички – рубашками и куртками, разнузданные шлепанцы и детско-стариковские сандалики – кедами, кроссовками, ботинками. Соответствующие изменения происходят и с женской половиной человечества. «Естественная» плоть, это дикое мясо западного мира, исчезает под покровами, сработанными неутомимыми китайскими и вьетнамскими руками; какая-никакая, но Культура торжествует над Природой; Порядок вновь побеждает Хаос.
Другое приятное событие августа (на этот раз конкретного августа, августа 2010 года) – девяностолетие одного из лучших послевоенных писателей, детективщицы Филлис Дороти Джеймс (P. D. James), известной как Пи Ди Джеймс. Как водится, мы все – кроме жителей острова Британия -- пропустили его; это произошло еще 3 августа, но лично для меня юбилей любимой романистки продолжается весь месяц. Точно так же, как дикое мясо распустившегося, рыхлого сознанием и волей западного человека постепенно прячется за хотя бы очень относительной, но «формой» (ведь любая одежда, даже casual, есть своего рода форма, не правда ли?), так и разнузданная, бессмысленно свободная, рыхлая современная литература уползает в свой угол при появлении идеально выстроенных, прекрасных, подтянутых романов Джеймс. Ее книги, особенно те, где расследование ведет детектив-поэт Далглиш, являют собой торжество строгого порядка, последовательности, логики – причем не только криминологической, но и этической. Пи Ди Джеймс смотрит на мир безо всяких иллюзий; она – гностик, она – знает, что Зло материально существует здесь; быть может, этот мир вообще лежит во зле. Такая позиция вовсе не приводит ни к квиетизму, ни к принятию Зла, ни к отчаянию. Волевой, исполненный хороших манер, вежливый и жесткий Далглиш неутомимо и последовательно ведет борьбу с этим злом; впрочем, даже одерживая тактические победы, раскрывая преступления, он знает, что стратегически почти наверняка в проигрыше. Но это не останавливает его. Делай, что должен и будь что будет: дальше этого, казалось бы, не очень сложного принципа он не идет.
И вот здесь следует сделать небольшое отступление о сложности и простоте. На самом деле, философия следователя Далглиша, философия писательницы Пи Ди Джеймс непроста; только не стоит принимать за «сложность» многословные выкрутасы, прикрывающие самый банальный релятивизм или редукционизм (на выбор). Сложность заключается в точном, неукоснительном, осмысленном следовании ясным (и отрефлексированным!) принципам, какие бы моральные и материальные ухищрения ни встречались на пути. Сложность – в идеальном балансе пессимистической телеологии и оптимистической тактики; в противном случае Далглиш просто-напросто отказался бы расследовать конкретные преступления на том основании, что, мол, общество несовершенно, люди – вообще мерзавцы, Бога нет, все дозволено и так далее, и тому подобное, каждому – согласно его вкусу. Сам жанр классического английского детектива, который по жесткости правил можно сравнить разве что с жанром сонета, настраивает на подобный лад. При этом не следует считать Пи Ди Джеймс старомодной вышивальщицей типичных английских литературных безделок. Конечно, опыт Конан Дойля, Агаты Кристи, Дороти Сэйерс чрезвычайно важен для Джеймс; однако ее (вполне в духе Роб-Грие) маниакальная страсть описывать до мельчайших деталей любое помещение, где происходит действие, ее потрясающее знание социальной психологии, ее доскональное понимание того, как устроен государственный механизм на низшем и среднем уровне – все это выдает в ней исключительно современного автора. Ее Зло – не мистическое темное подполье Эдгара По, оно социально оформлено, психологически достоверно, эстетически – на первый взгляд – даже привлекательно. Проза Джеймс -- торжество формы, торжество (репрессивной) Культуры над (свободным) Хаосом. Юбилей лучшего мастера строгого искусства классического детектива не зря приходится на последний месяц самого бесформенного, чрезмерного, бесстыдного времени года.
Закончу этот текст цитатой из Борхеса: «Современную литературу затопили чувства и проповеди, несообразности и признания; детектив воплощает порядок и необходимость выдумки». Просвещенный читатель наверняка увидел, что в моем панегирике Джеймс, помимо порядка, есть чуть-чуть и другого -- столь важного для нашего аргентинца -- ингредиента.
P.S. А вот удивительное интервью, взятое у Пи Ди Джеймс в день ее 90-летия. По-моему, Джеймс прекрасна. Особенно ее фраза насчет того, как ужасно умереть, не дописав очередного романа. Думаю, Марсель Пруст, испустивший последний астматический вздох, лишь написав последнюю фразу своей эпопеи, согласится с ней. Как и прочие литераторы со строгой эстетической осанкой: Оскар Уайльд, Хорхе Луис Борхес, Ивлин Во.
См. также другие тексты автора:
