Никогда раньше большой выставочный зал «Фабрики» не был таким уютным и комфортным, как на выставке «Жизнь как форма (Кочевая версия)» (ЦТИ «Фабрика», до 28 февраля). Видео и другая документация о художественных проектах социального взаимодействия показывается на экранах в старых советских сервантах, на конторских столах, украшенных фикусами в горшках. Смотреть все это можно, сидя в убогих, но привычных и даже родных креслах 70-80-х. Что это в этом контрасте - призыв оторвать себя от диванов, или, скорее, прозрение о судьбе подобных инициатив на постсоветском пространстве?
Куратор проекта - Нато Томпсон, организатор - нью-йоркский фонд поддержки творческих инициатив Creative Time. Этот международный проект исследует 20-летний опыт художественных работ, размывающих границы искусства и повседневной жизни, присоединяя по мере путешествия по разным странам участников из них. Но ассоциируется это событие в первую очередь все же с опытом последних лет – движением «Оккупай», многие из участников выставки были его активистами. Художник Дмитрий Виленский в своей статье в последнем номере «Художественного журнала» пишет, что «Оккупай» воспринимается как «франшиза, готовая быть востребованной и репродуцированной в режиме «копировать-вставить» практически везде», и везде она приобретает местные черты. Так же и с этой выставкой: самое заметное в ней - фирменный стиль художника Арсения Жиляева, его любовь к позднесоциалистической мебели и комнатным растениям. Но именно парадоксальность такого решения дает повод для многих толкований.
Реальные действия в социальном пространстве очень часто выглядят в документации на выставке скучно для зрителя, оценить их может только тот, кто был их участником. Кому, скажите, интересно смотреть на экране несколько минут подряд на не слишком красивую женщину, которая что-то невнятно рассказывает? А ведь это кадры из проекта Катарины Шеда, в котором она, понаблюдав за жизнью чешской деревушки Понеточиве, выяснила, что по субботам все заняты одними и теми же делами. Она придумала распорядок дня, по которому помыть окна, сварить обед, выпить пива и выключить в доме свет все должны были в одно и то же время. И потратила несколько месяцев на то, чтобы убедить жителей сделать так один раз в их жизни. Почему они сопротивлялись - воспринимали как единственную индивидуальную свободу возможность сдвинуть на четверть часа раньше или позже одно своих возможных занятий, существующих в деревне в очень ограниченном ассортименте, или не хотели представить себя единым общественным организмом? Это же интересно – а выглядит никак. Редкий зритель будет стоически вникать в детали, изучая длинные видео и читая тексты.
Общее решение выставки на «Фабрике» обеспечивает не только комфортный просмотр – это ведь не нейтральные музейные лавочки, а тщательно собранные советские артефакты, все разные и в то же время все одинаковые. Они могли бы в силу унификации советского дизайна стоять и в конторе чиновника, и в квартире у гражданина. Манифест новой жизни первых лет революции, героическое слияние индивидуального и общего, к концу Советского Союза превратился в бюрократическое болото безразличия – что воля, что неволя, надо обставиться цветами и гнить уютно, предаваясь безделью на работе и дома. Выразительность обстановки нейтрализует экраны с видеодокументацией реальных действий, внушает к ней такое же вялое равнодушие, как к телеэфиру, в котором происходящее не важно, но создает успокаивающий гул причастности к общественной жизни. Видео становится предметом интерьера. Как у жителей деревушки Понеточиве, у любого человека есть возможность для проявления индивидуальности - каждый может включить тот канал, который захочет. Есть и единство граждан – все сидят на диванах. Да и покупают недорого диваны. Мягкая мебель воочию может объединить всех в Москве!
Пояснительные тексты к работам так размещены, что кажется, что они приехали вместе со столами, или всегда были приклеены на шкаф - и читать их не надо. Показанный на выставке проект Ольги Житлиной «Настольная игра о трудовых мигрантах «Россия – страна возможностей» отлично резонирует с рекламируемой сейчас по ТВ игрой «Монополия Россия с банковскими картами». Там можно по безналу покупать-продавать земельные участки и недвижимость, участвовать в аукционах, строить дома и гостиницы, правда, можно загреметь и в тюрьму. У Житлиной – обратная сторона России, герой – приезжий из бывшей братской республики, задача которого – заработать денег и вернуться домой. Игра чуть ли не начинается с клетки «рабство», а дальше – куда ляжет фишка из пробки от пластиковой бутылки: либо «вернули свободу, не вернули паспорт», либо «вернули паспорт, не вернули свободу», хорошо, если попадется «правозащитник». На площадке «Старт», где эту работу показывала Мария Калинина, было ощущение, что это работает, зрители играют, вживаются в роль, которую никто не хотел бы примерять на себя и начинают сопереживать, понимать, что не все так правильно в стране с рекордным количеством миллиардеров. На этой выставке проект больше напоминает нарды или шахматы, которые предлагают посетителям в продвинутых кафе, или хуже того, можно представить эту затею как циничное развлечение для чиновников, которые вместо того, чтобы решать проблему, смакуют ее за игрой с коллегами в кабинете.
Общее ощущение соотносится с проектом Субодха Гупты на выставке «Индийское шоссе», инсталляцией «День за днем», изображающей традиционный индийский офис. Спинки и сиденья убогих стульев восстановлены с помощью плетения из проволоки и каких-то технических лент. На столах стоят традиционные металлические бидончики с обедами: они заботливо обернуты в деловые документы, чтобы не остыли – горячей должна быть еда, а не дела. «На одном из столов лежит дипломатическое письмо, в котором некто обсуждает развитие страны, говорит о переходе от «агрикультуры к индустриализации, от рудиментарной науки к передовым технологиям, от немого кино – к цифровым изображениям». Судьба этого восторженного текста, скорее всего, – стать упаковкой для обеда или чем похуже».
Обозреватель «Коммерсанта» Валентин Дьяконов пишет: «Для Жиляева эта мебель признак нищеты угнетенных капитализмом рабочих и интеллигентов, не способных заработать на новую». Но чувственно экспозиция говорит о другом: протертые до дыр и пружин сиденья, лоснящиеся подлокотники, запертые навечно дверцы шкафов и столешницы представлены манящими объектами мечты. Возвращение в поздний совок, где цель политика – теплое местечко.
Московская выставка многое говорит и о западных версиях «Оккупая». Мягкое кресло и стол прекрасно подходят под образ художника-мечтателя-о-политике, каким предстает в статье Виленского активист «Оккупай»: «…удивительно, насколько в этом случае политическая жизнь оказывается производной от разработок искусства. Велимир Хлебников, объявивший себя председателем земного шара, вполне легитимен в этом жесте артистического позиционирования. Любая небольшая группа художников может требовать отмены капиталистических отношений здесь и сейчас или же заявить, что за ними стоят все ангелы небес – подобная манифестация будет привлекать к себе заслуженное внимание». Яркий коллективный художественный жест – но не реальная политика.
Томпсон рассказывает о созданной в 2001 году НКО «Женщины на волнах», которая на корабле, разработанном Ателье Ван Лисхаут, отправлялась в плавание из тех стран, где аборт является нелегальным, чтобы предоставить в международных водах квалифицированную и легальную помощь по прерыванию нежелательной беременности. В видео показывают сопротивление патрульному судну, притянувшему корабль канатами, и не пускающему его в гавань. Ребекка Гомпертс, организатор «Женщин на волнах», «явно наслаждаясь моментом, вдруг показывается на свет, в руках у нее огромный нож. Толпа людей, собравшихся на причале, громогласно выкрикивает свое одобрение Ребекке, пока та разрезает пополам полицейские канаты, высвобождая свой корабль, кланяется толпе и бросает веревки к стремящимся к ней навстречу сторонникам». Томпсон признает, что «по сути, их корабль был разработан прежде всего как медийное средство, призванное обратить внимание публики на остроту проблемы», и женщины на волнах «осуществили относительно мало абортов, учитывая, что проработали уже семь лет».
У активистов «Оккупай» еще меньше шансов что-либо осуществить, чем у «Женщин на волнах», поставивших конкретную цель - при системе «множества сингулярностей» и лозунге «become nobody, demand nothing, occupy everything» (стань никем, требуй ничего, оккупируй всё). Необратимым становится конфуз, внутренние противоречия, как в интервью, которое Юлиана Бардолим взяла у активистов немецкого «Оккупай»: «Мы против капитализма. Мы хотим сломать эту систему». – «Но участием в биеннале вы сами вписались в эту систему…» - «Мы хотим изменить систему, работая с ней», и: - «Мы хотим революции и надеемся, что многие к ней присоединятся». – «А художники, которые принимали участие в биеннале, каким-то образом с вами коммуницировали?» - «Очень мало».
Виленский отмечает : «Тут встает принципиальный вопрос о политической легитимности подобного рода организационной конструкции». Знакомые нам политические модели основаны на концепции представительства – профсоюзы, феминистки, территориальные принципы объединения. Несмотря на общий кризис этой системы, она «продолжает основываться на простых схемах антагонизма – профсоюзы борются с работодателями, партии между собой за голоса выборщиков и т.д. Оккупай пытается предложить иную модель политики, основанную на консенсусе». Но «ставка на процесс, на совместное проживание какого-то события» - это не программа действий. Выходит «популистский парадокс» - «мы здесь в лагере представляем все 99% угнетенных», но как эти «все» в ситуации жесткого отрицания любых механизмов делегирования могут получить голос и влиять на процедуры консенсуальной прямой демократии?» Да никак не могут – «хотя бы потому, что очевидна невозможность акта простого физического присутствия «всех» на ассамблее».
Близость движения «Оккупай» к искусству тоже порождает вопросы. Борьба с институциями – и в то же время стремление вернуться в выставочные залы. Оксана Саркисян в статье «Можно ли делать обычные выставки после опыта «Оккупай»? не видит противоречия: «выставочное пространство сегодня существует как одна из форм публичного пространства, а уж потом как основа автономии искусства и механизм арт-индустрии». Грядет новая система искусства, где художником будет организатор процесса, а не тот, кто производит и приписан к профессиональному цеху.
Но «производить процессы» намного эффективней вне выставочного зала – а внутри него есть опасность превратиться в «прозаседавшихся», подсевших на «совместное проживание совместного проживания процесса», как и произошло с немецким «Оккупай». Виленский описывает случайно задокументированную сценку «одной из ассамблеи Оккупай ББ7, когда за небольшим столиком кафе сидят активисты вместе с куратором биеннале и пытаются договориться, что с этого момента (практически за неделю до закрытия) вся работа берлинского биеннале должна подчиняться решениям всеобщей ассамблеи, в которую будут входить все участники процесса – от работников офиса, художников (большинство которых в тот момент просто не было на месте) и до уборщиков и смотрителей. Жмиевский после ряда тактических возражений с удовольствием соглашается на этот шаг и с радостью объявляет себя бывшим куратором, после чего, как мы знаем, биеннале и пришла к своему календарному завершению, а оккупайщики и все остальные разошлись спокойно по домам». В рамках московской выставки на языке мебели подобную историю рассказывают два столика из кафетерия, на столешницах которых изображена черно-белая спираль, напоминающая те роторные фигуры, которые используются в гипнозе. Сидение за круглым дискуссионным столом вводит в транс, и забываешь обо всем остальном.
Одной из событий, которое состоится в рамках московской выставки «Жизнь как форма (Кочевая версия)», находит все-таки идеальное применение совместному переживанию - это показ фильма «La Commune (de Paris, 1981)», снятого в 1999 году британским документалистом Питером Уоткинсом. Это реэнактмент Парижской коммуны, в которой были задействованы более 200 непрофессиональных актеров, найденных через газеты, роли были распределены согласно реальным политическим предпочтениям. Это соответствует духу Коммуны – Уоткинс говорит, что вывел на первый план тех, кто ранее имел шанс появиться только в массовке. Не умея играть, участники вынуждены переживать события, импровизировать. В 1871 к принятию решений подстегивала реальность, в 1999 – съемочный процесс, Уоткинсу пришлось снять все события в хронологической последовательности всего за 13 дней.
Такая концентрация обеспечивала полное погружение в события. Фильм планировали 2-часовым, но оказалось невозможным «отобрать удачное» и остальное выбросить – Уоткинс отказался от режиссерской диктатуры, и фильм получился длиной в 5 часов 45 минут, и это решение продлевает коллективный опыт в процессе съемок на включение в него зрителя. Документальная часовая виньетка тут же забывается, здесь – от зрителя требуется длительное совместное проживание событий. Впрочем, демонстрировавший фильм телеканал ARTE этой мудрой работы со временем не оценил, счел продукцию неудачной и демонстрировал ее в неудобное время, ночью. А жаль, ведь Уоткинс блестяще отыграл телеформат, а заодно и подчеркнул актуальность выбранной темы, необходимость большой коллективной идеи в эпоху постмодернистского цинизма, связав 19 век и 20-й включением в повествование фрагментов эфира двух телеканалов – версальского и коммунарского. Забавно, что Версаль представлен беседами двух умников за столом, эдакими «колумнистами» на диване, а Коммуна – мужчиной и женщиной, ведущими репортажи с места событий, берущими интервью – как говорил Уотерс, их роль в процессе съемок была в том, чтобы спровоцировать на высказывание и дебаты непривычных к этому актеров.
Идея показывать на большом экране фильм, снятый для ТВ – логичное продолжение режиссерской тактики Уоткинса и новое применение его игре со временем. Отмирающий сейчас формат кинозала критик Мария Кувшинова описывает как социальный феномен, коллективный опыт: «Что такое коллективный просмотр в кино? Ты приходишь в зал и на два часа погружаешься в абсолютно другой мир, вместе с другими, незнакомыми людьми – это абсолютно интимная, почти эротическая история. В темноте вы вместе смеетесь, плачете». Показ фильма начнется в 13:30 в субботу 1 февраля в «Актовом зале» на «Фабрике», а после показа в 20:00 состоится обсуждение фильма с Ильей Будрайтскисом и Арсением Жиляевым. Зрители проведут целый день не только вместе с Парижской коммуной, но и друг с другом. Синефилия и революция связаны, как в фильме «Мечтатели» Бертолуччи, который любят многие юные левые – но всё же перемены не делают те, кто сидит в кресле и смотрит на экран.
