Театр «Практика» возник по инициативе бывшего директора «Золотой маски», продюсера Эдуарда Боякова на взлете движения «Новой драмы», когда только-только отгремели последние дискуссии и фанфары нынешнего фестиваля, рожденного четыре года назад усилиями того же Боякова и драматургов Елены Греминой и Михаила Угарова. Мораль этого события очевидна: когда в Москве рождается яркое явление, да еще с собственной площадкой, офисом и манифестом, претендующее на статус культурного центра, объединяющего все искусства и проявления молодой урбанистической субкультуры, – этим можно только восхищаться. И искренне поздравлять себя с культурной экспансией.
Впрочем, стоит рассмотреть событие и в его конкретных проявлениях. Написанный Эдуардом Бояковым манифест театра скромно назван «О смысле театра». Любопытно, что смысл театра Бояков раскрывает языком маркетолога. Главная цель "Практики" - «создание команды». Театром можно заниматься только внутри команды, внутри небольшого субкультурного сообщества. Итак, сила малого круга, малого жеста, малого действия.
И в день открытия театра «малое дело» Боякова было продемонстрировано с сокрушительной последовательностью. Один за другим на сцену выходили люди, члены субкультурного образования «Практика», чтобы искренне поделиться своим credo. Ольга Погодина, драматург из бедного, но духовного Ленинбурга, оповестила всех о том, что ее земляком является Иосиф Бродский, и огласила фрагменты его «Нобелевской лекции». Нет ничего более противоречащего настроениям «Практики», чем слова этого поэта. «Если искусство чему-то учит, то именно частности человеческого существования… Эстетический выбор всегда индивидуален…» Страх тавтологии, страх прожить не свою, но придуманную, предписанную кем-то извне жизнь, – вот мысли Иосифа Бродского в этой и других речах.
Вслед за Ольгой Погодиной сам Эдуард Бояков оповещает всех тем же, что и петербургский драматург, учительским и «искренним» тоном о дружном и сколоченном пионерском коллективизме «Практики»: "Мы мечтаем о зрителях, чьи сны, мечты и боли будут созвучны нам». А дальше – десятки раз повторенное "мы", ужасающее своей агрессивной невежественностью. Точно не из этого "мы" родилось в России все самое опасное. И в чем же тогда, простите, "индивидуальность художественного выбора"?
Семиотика могла бы многое поведать нам о контекстах и коннотациях открытия «Практики». Например, сквозь все шоу было протянуто выступление актрисы в шинели, поющей под фонограмму песни Эдиты Пьехи. В финале, в напоминание о том, что в этих стенах находился Театр Луны, – одно из самых эротических театральных предприятий Москвы – актриса устроила маленький и отчаянно-смелый стриптиз. Потом так же деловито и по-пионерски надвинула буденовку, запахнула шинель и с песней Пьехи удалилась. В этом и заключен, быть может, подлинный манифест «Практики».
Недаром в финале все «практиканты» выстроились на сцене рядом со своим вожатым Эдуардом Бояковым, с конвертами в руках, слушая, как он рассказывает еще об одной проблеме современной цивилизации – об африканцах, больных СПИДом. Он призывает нас не забывать о них, как и обо всех бедных и маленьких, униженных и оскорбленных. А чтобы «пепел Клааса» отныне всегда стучал в наши сердца, боевой отряд «Практики» двинулся прямо на зрительный зал, вручая всем собравшимся конвертики с маленькими кусочками мыла, изготовленного руками африканских больных.
Мне почему-то вспомнилось, как в советской школе, году в 1975, на уроках политинформации мы складывали журавликов для облученных японских детей.
«Мы не будем заниматься политикой и давать идеологические комментарии, мы постараемся говорить о том, что нас действительно трогает». Вас не трогает африканский обмылок? Тогда вы – бессердечные циники, и социально-активная «Практика» – не для вас.
И еще одно противоречие, которое бросается в глаза. Новым театром, его репертуарной политикой будет управлять художественный совет, состоящий из модных, но совершенно противоположных по взглядам на искусство людей. Невозможно представить себе, что Иван Вырыпаев, Кирилл Серебренников и Евгений Гришковец смогут когда-нибудь всерьез поговорить друг с другом. Им это и не нужно.
Нужно практичной "Практике". Она знает, что такое власть брендов и хороший маркетинг. Она понимает, как работает mutual admiring society – общество взаимного восхищения, не замечающее собственных ловушек. Здесь говорят о ценности радикального жеста, стремятся к экспериментальности, напоминают о «бедном театре» и эстетике подвалов и андеграунда, реанимируют ругательное еще недавно понятие «театра-дома», крутят рекламные ролики строительной компании «Капитал-групп», обещают пускать богатых, утверждают, что они тоже достойны своего авангарда, колеблются между скаутско-пионерской патетикой и радикализмом стриптиза... Ух! Не перечесть. На всем стоит печать сконструированного бренда и искусства маркетинга. Одним словом, будет в Москве новое модное клубное место.
И в нем наверняка будет что-то чудесное, например, великолепный теневой театр Маши Литвиновой и Славы Игнатова, выставки, кино, настоящий клуб, в который я очень захочу пойти, если пустят теперь. Но – воля ваша! – есть что-то невероятно фальшивое и опасное в восторженных заклинаниях создателей нового московского театра.
Впрочем, у вас будет множество шансов опровергнуть сказанное. И я буду этому рада. Очень. Быть может, «Практике» все же удастся реализовать слова выдающегося авангардиста Тадеуша Кантора, чья ретроспектива начнется сейчас в Центре имени Мейерхольда: «Создание «новой восприимчивости» может состоятся лишь там, где сталкивается множество нередко противоречивых идей, при высокой температуре злободневности, и, что сегодня необыкновенно существенно: не в тесном закутке профессионализма, но присваивая «чужие» территории, переступая профессиональные границы, предавая то, что до сих пор почиталось ядром и своеобразием данной дисциплины».
