Ольга Славникова - один из самых заметных современных писателей, работающих на поле высокой литературы. Усложненный, словно бы мучающийся язык (а как иначе передать страдальческое измерение человеческого бытия?), причудливые метафоры, просвечивающие одна сквозь другую, тонко прописанная психология персонажей - все эти приметы стиля Славниковой, хорошо знакомые читателям по романам "Стрекоза, увеличенная до размеров собаки", "Один в зеркале" и повести "Бессмертный" - отступили в ее новом романе "2017", насыщенном действием и предельно концентрированной сюжетной энергией. "2017" вскоре выйдет в издательстве "Вагриус". О своей новой книге, аметистовых щепках, премии "Дебют" и способах превращения полезного в приятное Ольга Славникова рассказала Майе Кучерской.
1. Роман о любви
Действие Вашего нового романа происходит в 2017 году, то есть ровно 100 лет спустя после Октябрьского переворота, вы сознательно окликнули антиутопический жанр?
Мой роман не антиутопия. Естественно, по названию книги читатель сразу вспоминает роман Джорджа Оруэлла «1984», написанный в 1948 году. Но там расстояние между датой создания и временем действия довольно большое. У меня намного меньше. Мир не успеет сильно измениться. Он останется живым и теплым, каким мы его видим сегодня. На самом деле «2017» -- роман о любви. Двое встречаются, влюбляются, но не верят в то, что с ними происходит. Они не знают настоящих имен друг друга, не обмениваются телефонами и адресами. Всякий раз назначается только одно свидание. Если оно не состоится, герой и героиня теряют друг друга навсегда. В результате их отношения превращаются в городской экстрим. Внешняя среда агрессивна, она подбрасывает героям неожиданные испытания. Тестируется сама возможность одного человека любить другого. Любовный треугольник – самая прочная «арматура» жанра романа. У меня он тоже есть.
События романа разворачиваются на Урале – насколько для Вас было принципиально именно это географическое пространство?
В тексте Урал называется «Рифейские горы». Это античное название нужно, чтобы создать дымку отдаленности, загадочности: ведь Рифей для античной цивилизации был краем Ойкумены. И действительно: для рифейца своя земля – это «терра инкогнита». Почему так? Потому что Урал насыщен подземными сокровищами, многие их ищут, то есть прямо с загородной электрички ступают в неизвестность. На Урале существуют так называемые хитники – люди, без лицензии добывающие самоцветы. Они не профессионалы, не геологи. «В миру» они чаще всего связаны с высокими технологиями: оборона, космос. Но их подлинная жизнь – это «роман с камнем». Я выросла на Урале и знаю о камнях не понаслышке. Через шоссе от нашей дачи начиналось Мурзинское самоцветное месторождение: можно было перейти дорогу и детским совочком накопать аметистовых щеток. «Роман с камнем» – это азарт, удача, фарт. Это риск: хитник может в старой шахте попасть под завал, сломать ногу и не выйти из тайги. Все люди рискованных занятий суеверны. Рифейский человек глубоко связан с миром горных духов. Этот мир описал в свое время Павел Бажов, но этот мир существует и вне бажовских сказов. Для рифейца он реален.
Именно поэтому главный герой романа - огранщик камней?
Да, конечно. Мой герой наделен особым даром: чувством камня. Этот дар сродни поэтическому и музыкальному, но более редкий. Герой подносит к рефлектору лампы кусок ювелирного сырья и не просто видит зоны прозрачности, зональность цвета, но чувствует, как устроен кристалл, как он развивался. Он понимает кристалл как нечто живое и одушевленное. Я считаю, что главный герой романа должен быть талантливым. Например, мой роман «Один в зеркале» написан про гениального математика. Кстати, за него я получила литературную премию имени Бажова.
2. "Надо вести двойную жизнь"...
Итак, выходит в свет Ваша четвертая книга. При этом Вы возглавляете большой проект – премию «Дебют». Поделитесь своим ноу-хау – как выжить современному писателю в России, как остаться творцом и при этом не умереть с голоду?
Очень просто. Надо вести двойную жизнь. Это значит, что каждый проживаемый день должен поделиться на две территории. Одна – та, где ты зарабатываешь на жизнь. Другая - где ты пишешь прозу, стихи. Самая сложная задача – обустроить границу между двумя мирами, сделать ее проходимой только для хозяина этих двух пространств, а не для прочих персонажей, которые рвутся с территории А, где ты живешь и зарабатываешь, на территорию Б, где ты пишешь. Сделать так, чтобы тебя не обескуражили, не соблазнили, не отвлекли…
Кстати, о соблазнах. Автор, когда пишет, должен помнить о своих потенциальных читателях, о конъюнктуре, тиражах?
Не должен вообще. Если автор пишет из глубин своей интуиции, он не может учитывать рыночный спрос. Есть авторы, которые действительно пишут книги развлекательные. Ведь книжный рынок – это рынок развлекательного продукта. А есть авторы, которым не стоит терять на это время. Помню, как Слава Курицын пытался написать постмодернистский триллер про Матадора и был уверен, что все получится. Не получилось. Постмодернизм есть, а триллера нет. Потому что Слава природу свою неправильно понял. Вот что самое главное – понять свою природу. Даша Донцова получает удовольствие от того, что она делает. И многие потом получают удовольствие от ее книг, и это замечательно, это - терапевтическая литература. Но если природа у тебя другая, а ты пытаешься сделать рыночный бестселлер, это закончится конфузом.
Да, но серьезная литература обречена на микроскопические тиражи. Одна, максимум три тысячи экземпляров против ста тысяч, которыми обычно выходят развлекательные книжки – повод призадуматься, не так ли?
Давайте не путать две вещи. Мы наивно понимаем под рыночным спросом читательскую потребность в книге. А на самом деле это спрос книжного оптовика, выражающий его потребность заработать деньги. В России даже самая сложная книга должна иметь тираж тысяч пятьдесят: читателей много. Но книжная дистрибуция устроена так, что интеллектуальная литература не проходит по ее капиллярам. Неправильное устройство дистрибуции, кстати, породило ее нынешний «гипертонический криз»: затоваривание бумагой, покрытой буквами. Но это уже проблемы малого и среднего бизнеса. А мы вернемся к писательским проблемам. Массолит, отвращая высокие умы, застолбил за собой сюжетные ходы и типы героев, обладающие большим художественным потенциалом. Серьезные авторы сказали «фуй!» и предпочли писать скучно. Я же для себя поняла: у трэша надо брать все, что работает.
Вы имеете в виду механизм, описанный еще Тыняновым, утверждавшим, что массовая литература питает высокую, а периферийные жанры постепенно выдвигаются в центр?
Дело не только в жанрах. У книги, тем более у толстого романа, должен быть опорно-двигательный аппарат – сюжет и загадка. В литературе трэша это есть. Золушка, работающая секретарем в какой-то заштатной купи-продайке, вдруг встречает принца – вот схема женского детектива, и это будут читать. Романы Устиновой, например, все одинаковые, но все читаются и выходят большими тиражами. Механизм прост, но безотказен. Если говорить вообще – романный герой должен двигаться из точки А в точку Б и проходить некие этапы, этапы судьбы. Герой, вперившийся в одну точку и погруженный в себя – разве что Прусту под силу. Такие «стоячие» романы – тоже проза, и в первую очередь проза. Я уже написала «трудные» книги: «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки», «Один в зеркале». Теперь мне интересно работать над сюжетными, даже остросюжетными вещами. Таков роман «2017». Хочу вернуть прозе территорию, захваченную трэшем, помня, что это исконная территория Мелвила и Шекспира. На Рождество я начала новую вещь. Попробую поставить детективную фабулу на службу литературе. Без всяких скидок на «низкий» жанр.
3. "Дебют" - поисковая система
Давайте теперь перейдем на территорию Вашей «работы», территорию премии «Дебют». Вам действительно это интересно?
Однажды, в юности, в окрестностях Малышевского изумрудного месторождения, мне повезло. Перевернув неприметный камень, я обнаружила в нем крупный, хорошо окрашенный кристалл берилла. Так же и в «Дебюте»: каждый раз, открывая конверт или файл, ждешь – а вдруг там нечто, о чем мечтает литература? Это на самом деле безумно азартное занятие.
Как это все технически устроено? Вы же не читали все 50 000 рукописей, которые пришли на конкурс прошлого года?
Я читаю те тексты, которые отобрали эксперты, все, что оценено выше семи баллов по десятибалльной шкале. И читаю только прозу – порядка 700-800 рукописей за премиальный сезон. Это необходимо для формирования «длинного списка». Эксперты, каждый со своим мнением, могут войти в клинч. Тогда я беру ответственность на себя и принимаю решение.
Многие литературные критики хвастаются тем, что им достаточно прочитать одну страничку, чтобы понять, какого качества книга. А Вам?
Если на первой странице что-то прозвенело, для меня это знак, что надо читать дальше. Бывает, что и не звенит, но тут я доверяю эксперту и все равно продолжаю чтение. Две трети рукописи я прочитываю всегда.
«Дебют» существует шесть лет. По вашим ощущением, насколько продуктивна эта премиальная машина – что в сухом остатке? Сколько дарований Вы открыли?
Ярких талантов можно насчитать человек тридцать. Некоторые, к сожалению, нашлись, а потом потерялись, особенно в провинции… Но дело даже не в количестве гениев. Каждый год мы собираем урожай самой молодой русской литературы. Понятно, что десятки тысяч рукописей – почти полный корпус текстов, что создается за год новым поколением пишущих. Кроме того, мы видим динамику развития по регионам. Скажем, Сибирь сначала была никакая. Вдруг неожиданно эта земля стала плодоносить, оттуда пошли очень интересные проза и стихи.
Каковы критерии отбора? Как из десятков тысяч текстов отобрать несколько десятков лучших для «длинного списка»?
В общем. это и невозможно. То есть результат никогда не бывает бесспорным. В предыдущие годы мы получали 35-40 тысяч рукописей, в этом году 50 тысяч. В результате мы отбираем из них сто, хотя еще двести-триста рукописей из оставшихся за бортом тоже могли бы войти в лонг-лист. Еще раньше отсеиваются те, кто пока пишет слабо, но в ком явно есть искра Божия. Слишком узко премиальное ушко для такого потока текстов. В конце концов пришлось осознать, что одних мы ободряем, даем толчок к развитию, а других обламываем. Андрей Владимирович Скоч, автор идеи «Дебюта» и президент Международного фонда «Поколение», что финансирует премию, два года назад устроил нам по этому поводу «разбор полетов». Он задал вопрос: а что мы, собственно, делаем? В социальном плане, в плане работы с творческой молодежью? Он сказал тогда, что к нам идет целое поколение, и работать мы должны со всем поколением. Так возникла идея клуба «Дебют». Клуб – это десятки отделений по всей России, семинары, мастер-классы, литературные фестивали. Талантливый человек, сидящий где-нибудь в Бийске или в Мурманске, ощущает себя как полярник на льдине. Мы стусовываем «дебютовскую» молодежь, она сама себе создает среду творческого общения. У нового поколения возникают горизонтальные связи. Они читают друг друга, слышат друг друга. А мы им помогаем развиваться.
Но это тоже надо финансировать? Фонд «Поколение» может потянуть это в масштабах России?
На это не нужно особенно много денег. Клубы в городах возникают, как в перенасыщенном растворе: бросишь крупинку, и пошла кристаллизация. Ребята сами находят себе помещения, некоторые уже и клубные сайты себе сделали.
Сколько человек работает в команде «Дебюта»?
Штат минимальный. Экспертов мы приглашаем на четыре месяца, когда идет поток рукописей. В среднем в месяц работает человек по пятнадцать.
С 50 000 рукописей справляются пятнадцать человек?
У нас своя отработанная технология. Есть дежурные, которые сидят на электронке и «на мешках», то есть на бумажной почте. Это люди очень квалифицированные, они открывают каждый конверт и каждый файл, но сразу понимают, что из присланного можно сразу убирать из конкурса. Только половина присланных текстов достигает экспертов. Это единственно возможная система работы, хотя она и не идеальна. После окончания конкурса мы приводим в порядок архивы, и тогда, бывает, обнаруживаем рукопись, которой были поставлены несправедливо низкие баллы. Это, конечно, очень досадно. Мы списываемся с автором и предлагаем ему участвовать в следующем конкурсе.
Может быть, надо включить в работу большее количество людей?
Майя, а сколько у нас вообще людей в литературном сообществе? Несколько десятков. Кроме того, мы стараемся не удорожать проект.
Сейчас некоторые премии публично объявляют свой бюджет – так сделала детская «Заветная мечта», честно сказав – наш бюджет – миллион рублей. Вы можете назвать бюджет «Дебюта»?
Цифру я не стану называть, не уверена, что имею на это полномочия. Но по трудоемкости «Дебюта», с огромным конкурсом, с издательской программой, она весьма скромная. И это принципиальная позиция – даже не столько фонда «Поколение», сколько наша. У фонда «Поколение» большие медицинские, другие благотворительные программы, к тому же три медицинские премии, которые вручаются кардиологам и детским врачам. Фонд прежде всего помогает больным детям и старикам, для этого и создан. И мы не станем тянуть одеяло на себя. А призовой фонд «Дебюта» известен: семь номинаций, по 90 000 рублей в каждой.
31 марта закончится прием заявок на «Большую книгу», как лично вы относитесь к этой премии, чего от нее ждете?
Давайте лучше возьмем премию Букеровскую, она уже сложилась, и говорить о ней проще. В ее последнем цикле, я имею в виду жесткое сокращение «длинного списка» и состав «короткого списка», слишком много аномалий. Мне вообще кажется, что с тех пор, как в первый год существования русского Букера премию не дали Петрушевской, эта «родовая травма» сказывается на всем процессе. Вот и в этом году был очевидный лидер, но даже в «короткий список» он не вошел.
Вы имеете в виду Михаила Шишкина?
Да, конечно.
Но любая премия - лотерея.
Не согласна. Головы членов жюри не лотерейные барабаны, там идут другие процессы. Что-то вроде прокладки курса между Сциллой и Харибдой. Иногда с топором под компасом. Решения не свободны, а иногда и очевидно не свободны от привходящих обстоятельств. Я очень желаю «Большой книге», чтобы этого там не происходило.
А кому нужны литературные премии - писателям они помогают?
Они помогают читателям. Хотя бы осознать, что русская литература до сих пор существует. И будет существовать и дальше. Заслуга Букера в том, что в сознании читателя сохранился современный русский роман. Для писателя же премия хороша не тогда, когда ее ему вручают или – чаще - не вручают. А тогда, когда объявляется новый цикл, и он надеется, пишет.
Ваша оценка современного состояния российской литературы.
Поколенческий кризис. Старшее поколение, давно существующее в литературе, продолжает писать и даже что-то важное для себя выписывать. Но это монолог на лестнице, после того, как дверь захлопнулась. А ведь можно было бы всего лишь вскрыть там дверь, но.. И вот эти монологи, как продукт от живых классиков (новых классиков процесс не допускает и не создает), как-то не очень хорошо влияют на общее состояние дел. Они провоцируют ранний творческий климакс у более молодых писателей.
С другой стороны, мы видим вокруг руины русского постмодернизма. Постмодернизм сумел многое разрушить и очень мало сумел создать. А руины, между прочим, занимают место в литературном пространстве.
Литературе сегодня нужна молодая, свежая кровь. Там, где увязло мое поколение, молодые смогут многое начать с чистого листа.
Вы опять про «Дебют»!
Я опять про «Дебют». Многие на нас косо смотрят, говорят, что ограничение по возрасту до 25 лет не оправдано, что литература существует вне возраста. Но «Дебют» – именно поисковая система, которая позволяет проявиться совершенно новым людям. Пусть эти новые только начинают – их надо выращивать по интенсивной программе, чтобы в литературе не образовалось пустоты.