Умер Алексей Герман. Не Алексей Герман-старший, а просто – Алексей Герман, кинорежиссер Алексей Герман. Другого Алексея Германа, извините, просто нет.
Событие, увы, не слишком неожиданное – уже много лет Алексей Юрьевич и внешне и произносимыми словами производил впечатление человека, чей биологический ресурс на исходе. Даже предположив, что это – в чем-то артистическая поза, стоило относиться к ней с уважением, принимая на веру. Уж слишком значительная артистическая фигура позволяла себе эту позу принять.
Увы, оказалось – это была не вполне поза. Притом, что возраст режиссера – 74 года – вовсе не выглядел по нынешним временам запредельным и для жизни и, главное, для творчества...
Ну, на все воля Божья.
Нам же остается – инвентаризация.
Того, что мы потеряли, и того, что у нас осталось.
Вроде бы – здесь все просто: за четыре с лишним десятилетия творчества в кинематографе Герман как режиссер-постановщик создал четыре фильма: "Проверка на дорогах", "Двадцать дней без войны", "Мой друг Иван Лапшин", "Хрусталев, машину!". Пятый, снятый по мотивам "Трудно быть богом" Стругацких, кажется, успел-таки закончить в последние месяцы – или почти успел. Если не считать нескольких сценариев да совсем уж непринципиальных актерских работ, то все.
Очень немного.
Немного?
Немного: сам Герман не раз в интервью жаловался на киночиновников, "сломавших" ему творческую жизнь. Он вообще не прочь был – жаловаться. И ругаться, публично называя мерзавцев – мерзавцами (малодоступная в России роскошь). Действительно, судьба его работ была непростой – так, "Проверка на дорогах" пролежала "на полке" полтора десятилетия, а несколько замыслов, говорят, было задушено внешними обстоятельствами уже на этапе написания режиссерского сценария.
Но я не об этом.
Сейчас не это важно.
Право, Чаплин тоже снял не так много в полном метре.
Кстати, как и Чаплин, Герман и сам делал свое дело крайне не спеша – помнится, весной 2001 года, в направлявшемся в Прагу самолете я встретил знакомых участников съемочной группы "Трудно быть богом", летящих на натурные съемки в один из словацких замков. Меня тогда еще этот факт весьма удивил – я-то считал, что съемки давно завершены, идет монтаж и озвучка: фильм-то был запущен в производство еще в 1999! Пять лет спустя, оказавшись по какой-то надобности на Ленфильме, я слегка заплутал в коридорах студии – и вдруг оказался в помещении, по периметру которого сидело десятка четыре рыцарей в латах и читало текущую прессу. Павильонные съемки фильма Германа были в самом разгаре...
Он и сам был, кажется, каким-то рыцарем в латах, сидящим на расшатанном офисном стуле и читающим газету...
Кстати, Ленфильм теперь можно безболезненно закрывать – это никакая не студия, а просто механическая совокупность некоторого количества высококлассных профессионалов. Даже не совокупность – а просто картотека. И кое-какая недвижимость...
Но я опять не о том...
А о чем надо?
Как бы сказать... В русском кино было немало талантливых режиссеров и хороших фильмов. Было раньше – и даже есть сейчас. И имеются грамотные кинокритики или даже просто знакомые с методами анализа произведений искусства журналисты – вроде автора этих строк. Эти люди способны довольно легко проанализировать практически любую ленту – показать, как она устроена, проанализировать ее поэтику, насколько удачно в ней то и иное, каков ее кинематографический и внекинематографический контекст – и даже, порой, выйти в этих своих рассуждениях на понимание каких-то действительно серьезных, интересных и важных вещей.
Иначе говоря, человек, понимающий внутреннюю логику и механику кино как жанра, как системы, способен продуктивно анализировать любой наличный киноартефакт.
Но только не работы Алексея Германа.
Применяя к нему стандартные киноаналитические технологии, мы получаем либо чушь, либо звенящую мелочь.
Почему?
Потому, что кино Германа не принадлежит, по большому счету, традиционной логике кинематографического жанра. Или принадлежит – но в каком-то ее, этой логики, очень дальнем развитии, перешагнувшем через несколько ступеней, на которые до сих пор не ступала ничья нога. Последние фильмы режиссера соотносятся с лентами его талантливых коллег примерно так, как их работы – с театральными постановками. Или же – как круглая скульптура с картиной маслом. Другая система условностей, другие законы восприятия.
Понять фабулу "Хрусталев, машину!" с первого просмотра невозможно принципиально – как невозможно понять в этом фильме и целый ряд иных вещей – и при этом мало-мальски развитый зритель выходит из кинозала, неся в душе сильнейшее эстетическое впечатление. Говоря иначе, он воспринял авторскую эстетическую систему, она нашла отклик в зрителе, даже не найдя пока осознания – и это значит, что избранный режиссером путь не есть плод его умозрительных построений, а открытие того, что уже заложено в природе, но до него не затрагивалось никем...
В итоге – мы смотрим кино Германа, как собака глядит на мясо: глаза горят, слюни текут, а сказать ничего не может. Отсюда, кстати, и не слишком удачливая судьба лент мастера на международных фестивалях – члены жюри ведь тоже собаки люди, тоже зрители, тоже кинокритики... Им же надо произнести какие-то связные слова прежде, чем вручить кому-нибудь аляповатую статуэтку...
Это вернейший признак настоящего прорыва вперед – не лидерства, а именно прорыва, отрыва, одновременно – и бесспорного, и ставящего в недоумение. Знак будущего. Как некогда – живопись Рембрандта или Хальса.
Вот, что мы сейчас потеряли.
Ибо, эта новаторская эстетическая система содержалась, до сего дня, лишь в голове самого Германа – не став достоянием талантливых последователей и эпигонов. Красноречивый тому пример: работы сына режиссера, старательно и мастеровито копирующего отцовские приемы и не получающего в итоге ничего. Приемы тут ни при чем. Герман – это не приемы, а что-то большее, иное, расположенное в другом совсем месте.
Впрочем, когда-то давно, в начале 80-х, все-таки имел место замечательный факт, показавший, что было бы, стань кино Германа уже тогда магистральным направлением развития, принятым русским кинематографом. Я имею в виду выход на экраны фильма Семена Арановича "Торпедоносцы", поставленного по сценарию Германа и его жены-соавтора Светланы Кармалиты – по своей эстетике и поэтике находящегося много ближе к "Ивану Лапшину", нежели к другим работам Арановича. Говоря иначе, это был намек на принципиальную отчуждаемость "системы Германа", в чем бы она ни состояла.
Этот пример от обратного – пожалуй, единственное, что внушает надежду в нынешний грустный день.
