Лев Лосев покинул нас чуть больше год назад. Строки, предваряющие его, казалось бы, недавние публикации – «живет в Америке, заведует кафедрой русской литературы в Дартмутском колледже, комментирует стихи своего друга Иосифа Бродского» приходится формулировать как «жил, заведовал, комментировал…». К этому еще надо привыкнуть…
Не так давно вышла седьмая книга стихов Лосева «Говорящий попугай» – увы, я ее пропустила. Написанную Лосевым для серии ЖЗЛ биографию Бродского прочитала недавно и не нашла там того, что искала – очерка личности Бродского, каким его знал старший и внимательный друг: Лосев решал другие задачи; он сосредоточился на творчестве поэта.
Тем сильнее впечатление от недавно вышедшей книги Лосева «Солженицын и Бродский как соседи» (СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2010). В терминологии Ахматовой это книга о метафизических встречах и реальных невстречах людей и текстов.
Признаюсь, что в свое время масштаб Лосева мне открылся как-то неожиданно и «неправильно», ибо во многом случайно – благодаря последней строфе его стихотворения 1987 года, написанного Бродскому в связи с вручением Нобелевской премии. Приведу ее на всякий случай:
Душа крест человек чело
век вещь пространство ничего
сад воздух время море рыба
чернила пыль пол потолок
бумага мышь мысль мотылек
снег мрамор дерево спасибо
Стихи эти я прочитала не в сборнике стихов самого Льва Лосева, а в его интервью Валентине Полухиной в первом русском издании ее книги «Бродский глазами современников» (1997). С тех пор на соответствующей странице так и осталась выцветшая закладка.
Теперь передо мной последняя книга, подготовленная самим Львом Лосевым. В авторском предисловии сказано: «Читателя может удивить жанровая пестрота этой книги». Действительно, нечасто под одной обложкой случается найти представленные как бы вперемежку и наудачу (а на самом деле – глубоко продуманно) научные статьи, эссе, стихи и личные воспоминания.
Лосев вообще ничего не делал случайно или небрежно: в предисловии он написал, что такой состав книги имеет для него определенный личный смысл. Внимательное чтение до известной степени позволяет этот смысл почувствовать. Я, однако, не берусь ужать свои ощущения законосообразности композиционного своеобразия книги до такой краткой формулировки, которая бы выявила один общий принцип, согласно которому вот это в книгу вошло, а вот то – осталось за ее пределами.
Лев Владимирович Лосев был не просто ученым – он был личностью редкого масштаба, так что в нем каким-то неведомым для меня образом сочетался академизм и умение удивляться; любовь и вкус к деталям и видение культурного и человеческого ландшафта с «птичьего полета»; отрицание богемности и легкость, позволяющая вообразить, что Солженицын решил вдруг – век вещь пространство ничего – съездить поговорить с Бродским «о хаотичности века сего и о гармонической задаче поэзии», – всего-то полтора часа пути…
Эссеистика Лосева глубже многих научных трудов почтенных авторов, потому что убран разве что аппарат, текст же безупречно логичен. Притом логика эта сразу воспринимается как надводная часть айсберга, а не как плод изящных фантазий, которые трудно поставить под вопрос именно потому, что в эссе разрешено полагаться не только на доводы рассудка. Примером может послужить эссе «Бедствие среднего вкуса», заглавие которого является частью следующей фразы из романа Пастернака «Доктор Живаго»: «они не знали, что бедствие среднего вкуса хуже бедствия безвкусицы». Как бы мимоходом автор дает в этом эссе лучшее из известных мне определений понятия китч и обращается к актуальной для конца 1980-х гг. полемике о художественном статусе романа «Доктор Живаго».
Замечательно взаимодействуют два соседствующих текста – в первом речь идет о «Записках на манжетах» Булгакова, во втором – о мемуарах Евгения Шварца. «Заодно» читателю предлагается емкая и выразительная сравнительная карта литературной и вообще духовной жизни Петрограда и Москвы 20-х – начала 30-х годов. Казалось бы, все или почти все упомянутые там Лосевым источники, включая тексты не слишком популярного нынче Бориса Житкова, я читала – так ведь их надо еще уметь осмыслить…
Кто только не писал об эстетике руин в романтической и тем более – в постромантической поэзии, да и вообще в литературе; сколько сломано копий в спорах о том, своеобразен или типичен для своего времени был литературный вкус Ахматовой, которая, например, не слишком любила Чехова (а так ли это?) и т.д. Но для Лосева нет избитых тем, – а при этом он отнюдь не стремится к какой-то своеобычности взгляда, когда просто из чувства противоречия читатель готов либо закрыть книгу, либо воскликнуть «вы меня достали с анализом страха заразиться сифилисом у Маяковского (с дешифровкой очередного пассажа из «Поэмы без героя» Ахматовой и т.п. – читатель легко продолжит этот ряд).
Лосев всегда конкретен, краток и убедителен. Примеров ровно столько, сколько нужно. Читателю предоставлен материал для сомнений и попыток найти собственные доводы за или против.
Мемуарные очерки Лосева – о друзьях и ровесниках А.Кондратове, М.Еремине, М.Красильникове, С.Довлатове; его глубокие психологические наблюдения, касающиеся мировосприятия и творчества Ахматовой, Солженицына, Пастернака, Цветаевой впечатляют не только глубиной проникновения в душевные миры героев лаконичных лосевских повествований, но удивительным тактом, сопровождающим подлинное бесстрашие автора. Вот уж где и вправду «лучшие слова в лучшем порядке».
Он между нами жил….
