«И все-таки чем громче я аплодировал,
тем больше мне нравилась игра актрисы»
Марсель Пруст
Итальянская публика совершила глупую бестактность – она обшикала Катрин Денев. Скандал вспыхнул в Лукке во время спектакля, устроенного в рамках Тосканского фестиваля. Режиссер Ренато Джордано поставил своего рода оммаж Денев; судя по описанию, действие красивое и скучноватое – как и все, связанное с тем, что называют «высокой французской культурой». Тема спектакля – память, послевоенное детство и юность; Катрин Денев и Микеле Плачидо зачитывали некие тексты на фоне черно-белой кинохроники. Публика, естественно, ничего такого не предполагала – она заплатила по 65 евро за билет, чтобы поглазеть на великую актрису, прикоснуться в галльскому духу, продемонстрировать свой социальный статус, покрасоваться в хороших костюмах, Бог знает что еще. Вместо этого им показали нечто герметически-французское, в духе театра, который так любит франко-германский телеканал «Арте» (надо сказать, замечательный), скучное, скучное, скучное настолько, что у бедных итальянцев стало сводить скулы. Апофеозом всего стал 45-минутный монолог Денев, которая по-французски читала отрывки из книги Жоржа Перека «Я помню». Зрители, не разумеющие по-заальпски, стали выражать свое недовольство – шикать, посвистывать, издавать другие звуки, хаос нарастал, спектакль оказался под угрозой срыва. Положение спасло лишь появление карабинеров и директора фестиваля Массимилиано Симони, который пообещал каждому из публики бесплатный билет на какой-то другой спектакль. Уже после Симони был вне себя: «Сказать, что это отвратительно – ничего не сказать!». Неясно только, что он имел в виду – поведение итальянцев или культурное высокомерие француженки.
Французы неистовствали. На форумах самым популярным стало предложение итальянцам вернуться к своему привычному занятию, поеданию лазаньи, а не лезть с макаронным рылом в калашный ряд. Другие вместо лазаньи предлагали жителям Апеннинского полуострова отправиться обратно на футбольные стадионы, отказавшись от неуместных духовных запросов. Один из темпераментных форумных ораторов даже воскликнул: «А ведь они бы даже не пикнули, если Одри Хэпберн прочитала бы им речь на английском!». По ту сторону Альп им отвечали местные патриоты, задав каверзный вопрос, что скажет местная публика, если Софи Лорен примется усыплять театр «Одеон» чтением итальянской прозы в оригинале. Свою лепту внесла и британская пресса. «Таймс» включил театральный скандал в контекст ухудшающихся франко-итальянских отношений. Ироничные англо-саксы припомнили романским народам и безукоризненный удар Зидана в грудь Матерраци (вместе с последующей медийной перебранкой, взаимными оскорблениями футбольных болельщиков и проч.), и историю с отказом Парижа выдать итальянского писателя-левака Чезаре Баттисти, которого на родине обвиняют в причастности к терактам семидесятых годов. Не спасает дело даже то, что президент Саркози женат на прекрасной итальянке Карле; будто передразнивая его, Берлускони, которого собственная пресса называет «психогномом», пустился во все тяжкие с восемнадцатилетними моделями и двадцатилетними проститутками. В общем, что французу хорошо, то итальянцу карачун. И наоборот.
В этой истории есть несколько уровней – культурных, социальных, политических, и все они имеют отношение к тому, что мы называем «Европой». Прежде всего, обратим внимание на сами вещи, которые могут сейчас испортить отношения между народами и государствами. Это раньше французские короли совершали итальянские походы, пытаясь вырвать европейскую гегемонию у германских и австрийских императоров. Это раньше Франциск I попадал в плен к врагам под Павией, его верный и храбрый рыцарь Баярд героически умирал от ран, генерал Наполеон Бонапарт колошматил австрияков у Риволи, его племянник – у Мадженте, Орсини взрывал бомбу у Оперы, а Муссолини отгрызал кусочек у поверженной Гитлером Франции. Ничего этого больше нет – ни династических претензий, ни территориальных споров, ни таможенных войн; нерв нынешнего европейского мира находится на футбольном поле, на теле- и киноэкране, на кухне и в спальне. Политика действительно стала «народной», «популярной» (памятуя и о латинском корне этого слова, и о поп-культуре) – соответственно, в ход пошли лазанья, драки современных гладиаторов и циркачей, происшествия с актерами. Франко-итальянская война невероятна по разным причинам, но главная из них заключается в том, что воевать, собственно говоря – в понятиях «старой европейской политики» - просто не из-за чего. Паста против «бёф бургуньон», Матерацци против Зидана, Лорен против Денев – возможный максимум сегодняшнего противостояния. И в этом я вижу несомненный прогресс человечества.
Вторая тема, которая возникает в связи с театральным скандалом в Лукке, тема империализма, который за последние пятьдесят-семьдесят лет превратился из «просто империализма» в «культурный империализм». Франция, эта бывшая культурная империя западного мира, отстаивает теперь независимость и остатки своего влияния от посягательств новой метрополии – Соединенных Штатов (и примкнувшей к ним метрополии бывшей, Британии). Когда-то все дипломаты, многие актеры и музыканты, писатели, журналисты и почти все культурные барышни говорили по-французски. Сейчас по-французски говорят, в основном, лишь по большой необходимости; оттого публика Тосканского фестиваля не поняла ни слова из Перека, читанного Денев. Если бы Одри Хэпберн воскресла сейчас и явилась итальянскому зрителю со строками из «Великого Гэтсби» на устах, то кто-нибудь разобрал, о чем идет речь, это точно. Другие - те, кто не понял - сделали бы вид, что понимают. Третьи сидели бы и помалкивали до конца спектакля. Нигде так не явлена сегодняшняя лингво-империалистическая парадигма как в этом предположении. Оттого этот онлайн-упрек итальянцам чувствителен, а воображаемая история с чтением Софи Лорен каких-нибудь «Обрученных» в «Одеоне» не срабатывает. Первая и последняя итальянская книга, которую можно назвать «общеевропейской» - «Божественная комедия» Данте; с тех пор превосходная итальянская литература оставалась, скорее, «вещью в себе», несмотря на наличие таких фигур, как Петрарка, Пиранделло, Кальвино и (с поправкой на сегодняшний день) Эко. Россини, Верди и Пуччини приучили было Европу вспомнить итальянский, но в двадцатом веке другая, значительно более мощная поп-культура заставила всех перейти на новую ломаную латынь, на pigeon English. Кажется, только Франция пытается защищаться; попробуйте в этой прекрасной стране заговорить на улице, в ресторане или даже в музее на английском – вы тут же поймете, куда попали. Оттого умнейшая женщина страны Катрин Денев считает вполне естественным услаждать слух итальянцев Жоржем Переком, а умнейшая женщина другой страны Софи Лорен никогда не рискнет зачитать французам «Космокомические истории» в оригинале. Да ей и вообще в голову не придет разъезжать по континенту с высоколобыми спектаклями.
И вот здесь мы выходим на, собственно, культурный уровень этой истории. Французская культура, зиждящаяся на высокопарной риторике, на эффектных позах, на том, что в моем детстве называлось «понтами» (это не осуждение, это восторг) – малопонятна за пределами «прекрасной Франции» (и нет ведь больше на свете стран, жители которой называли бы родину «прекрасной»!). Чтобы ее понять и оценить, следует долго и настойчиво входить в контекст; первое чтение Монтеня или Нерваля вызывает исключительно недоумение - так же как и первый просмотр Годара и первое прослушивание Бреля. В этой своей закрытости французская культура похожа на китайскую, даже, скорее, японскую. Ее европейская популярность в XVIII и XIX веках была следствием политического авторитета Франции и всеобщего распространения французского языка. Попросту говоря, тогда многие европейцы уже с детства были в этом контексте, оттого Виктор Гюго казался не напыщенным трепачом, а гением красноречия. Для самой Франции это имело очень важные последствия; любому слову, написанному на французском, любой ноте, извлеченной галлом, любой линии, проведенной им на бумаге, придавался и придается самый высокий культурный статус. В этом смысле вор Жене, белошвейка Шанель, порнограф де Сад, светский журналист Пруст, скромный архивист Перек, алкоголик Генсбур и министр Мальро равны в своей недосягаемой для других стран и языков высоте. И среди них, конечно же, великая (во Франции все «великие») Катрин Денев – божественная «дневная красавица», безногая Тристана, царственная кокотка Одетта. Шикать на нее – все равно что сетовать на скуку торжественного богослужения в соборе Св. Петра. Если ты не веришь в Бога – иди себе в Колизей.
