Екатеринбургский фестиваль «Реальный театр» - самый старый из российских театральных фестивалей, в первый раз он прошел в 1989 году. И все это время – его делает, придумывает, собирает и проводит один и тот же человек, легендарная для Екатеринбурга личность – Олег Лоевский, когда-то завлит, а теперь замдиректора в местном ТЮЗе. В прошлом году за создание «Реального театра» он получил престижную международную премию Станиславского. Время от времени в театральных кругах города начинается паника – говорят, что Олега переманивают в Москву. Потом он начинает какой-нибудь новый проект, и все на время успокаиваются. Олег – личность артистическая, мастер придумывать смешные ритуалы и сочинять новые традиции. Например, все знают, что на открытии «Реального театра» он всегда бывает в кирзовых сапогах в память о ливне, который был на открытии первого фестиваля, а потом каждый день приходит в новом головном уборе: то в сербской пилотке, то в шотландском берете, менгрельской шапочке, шляпе с полями или магриттовском котелке. И в конце каждого фестиваля он всем объявляет, что ему надоело и следующего «Реального театра» не будет. С Олегом Лоевским и решила поговорить Дина Годер – о нем самом, фестивале и городе Екатеринбурге.
Мало говорить об одном фестивале, в самом этом проекте много составляющих. И фестиваль, и лаборатория «Молодая режиссура и профессиональный театр», и семинар по современной европейской драматургии. И все это вместе называется «Информационно-ресурсная сеть «Реальный театр».
Это сайт?
Нет, это только адрес, куда приходит много вопросов и предложений. А я отвечаю.
То есть ты и есть «информационно-ресурсная сеть»?
Ну, да. Ее основная цель – это обновление, обогащение, провоцирование идей в провинции в области профессионального театра. Я этим занимаюсь уже почти 20 лет. Сам «Реальный театр» – это лучшие спектакли из провинции (Москву и Петербург обычно представляют какие-нибудь экспериментальные проекты). Из провинции я беру и спектакли академических театров и студий, и профессиональных вузов - меня не интересует, где искусство родилось. А гости фестиваля – это актеры, режиссеры, художники, представители театров со всей округи: Урала, Сибири и той части Поволжья, которая ближе. Спектакль и его профессиональное обсуждение – это все, что составляет жизнь фестиваля. Я пытаюсь создать профессиональный бульон, в котором должно вариться новое дело, а те спектакли, которые я привожу сюда, должны возбудить фантазию и познакомить с чем-то новым.
Сюда же примыкает лаборатория – это наше изобретение. Я привожу в Екатеринбург 10—12 человек режиссеров с последнего курса РАТИ или СПГАТИ, они делают отрывки с профессиональными артистами Екатеринбурга, потом приезжают 30-40 главных режиссеров с Урала, Сибири и Поволжья, смотрят эти отрывки и знакомятся с ребятами. Для меня самое интересное, когда режиссеры садятся на авансцене и рассказывают о том, как они попали в театр (мы придумали такую традицию). Вот тут мы понимаем пути современного движения к театру. Например, с курса Марка Захарова, помню, один студент говорит: у меня было несколько обувных магазинов. Сейчас ученик Гинкаса рассказывал, что тоже занимался бизнесом – книжной торговлей.
Третья часть нашего проекта – драматургическая. Современная европейская драматургия (включая и российскую, разумеется) тоже тяжело проникает в провинцию. У нас есть круг переводчиков, которые живут за границей, – во Франции, Англии, Литве, они нам присылают пьесы. Приезжают режиссеры отовсюду, делают всего за три дня с нашими актерами целиком спектакль в формате work-in-progress. Через 3 дня приезжают 40-50 режиссеров, завлитов и директоров театров и забирают пьесы – я им всем раздаю диски.
Как тебе удается собирать такую огромную программу одному?
Я прошел большой путь, создавая этот фестиваль. Первый раз я назвал «друзья и близкие кролика» – собрал всех друзей-режиссеров и сказал: «Я тут денег достал, привезите свои лучшие спектакли». Они такого навезли! Оказывается, у нас с друзьями разные воззрения на театр. Это было в 89-м году. Потом я решил, что нужно, чтобы местные критики советовали лучшие спектакли в тех регионах, с которыми я работал. Такого наприсылали! Тогда я придумал экспертный совет: послал по городам критиков, которым я доверяю, чтобы на обсуждении критик выходил вместе со спектаклем и объяснял, почему он его привез. Поехали мои лучшие друзья и мне привезли такого! Кто-то пожалел режиссера, у кого-то были свои интересы. И тогда я понял, что все должен делать сам. И я сам стал садиться в поезда – день в городе, ночь в поезде, - объезжать Сибирь-Урал. Почти полгода я на это трачу.
А как с деньгами?
Когда фестиваль начинался, в Минкульте можно было найти деньги на любой фестиваль - и много. И до сих пор Минкульт дает основную сумму. Еще15-20% дает Министерство культуры свердловской области, столько же управление культуры города. По многим программам помогает СТД, я работаю с посольствами и разными зарубежными программами. У нас нет спонсоров, но по сути они есть, поскольку нам дают очень большие скидки. Уральские авиалинии перевозят театры за 50%, гостиница «Свердловск» – тоже берет 50%, плюс неожиданные фонды. Вот на лабораторию я выиграл президентский грант, выигрывал и западные гранты, и фонда Сороса. Раньше, конечно, денег было больше. Почему-то чем сложнее были годы – в 89-м, 91-м, 93-м – тем больше я получал. Теперь, когда наступила стабильность, мне дают минимальные деньги – театры платят сами за дорогу, гости платят за все. И все равно люди хотят ехать сюда. Еще одна особенность моего фестиваля: у меня нет буклетов, нет праздников открытия-закрытия, никаких жюри и подарков – все деньги идут на то, чтобы спектакли были показаны адекватно.
А почему нет спонсоров?
Я мало этим занимаюсь. Были раньше пивные и винные спонсоры для вечеринок. Но теперь вышел закон, что мы детский театр и не имеем права рекламировать ни пиво, ни вино. Да и вообще театр мало кому нужен. На прошлом фестивале просто пришел зритель и сказал: «Ребята, я думаю, у вас с наличкой проблемы, я вам 3 тыщи рублей подарить решил». И точно: были проблемы. А тут мы смогли хотя бы монтировщиков ночью домой развозить.
Вообще-то я в ТЮЗе называюсь заместителем директора по творческим вопросам и зарубежным связям. У нас огромные зарубежные связи – с 90-го года я вывожу театр за границу 2-3 раза в год, поэтому я не могу все силы кинуть на фестиваль и многое упускается. Конечно, Эдик Бояков, создавший «Золотую маску», - велик, он смог сделать из фестиваля машину. У меня машины нет – самокат какой-то, все кривое, косое. Эдик, кстати, тут бывал не раз, еще будучи завлитом воронежского ТЮЗа, и многое отсюда потом на «Золотую маску» перекочевало. И газету фестивальную мы первые издавали, и дипломы участникам выдавали – много всякой мелкой дребедени выдумали, которой теперь пользуются по всей России.
Зато информационная сеть работает: вот только вчера звонил мне главный режиссер из Тюмени – ему срочно нужен режиссер. У меня есть файл «поиск работы», я ему нахожу подходящих и связываю их. Еще у меня есть огромный банк пьес – две с половиной тысячи.
Какая же это сеть? Это такой же самокат. Ты являешься дуплом, через которое все связываются друг с другом.
Да, я знаю всех. Я, например, знаю, что происходит в театре города Мотыгино в Красноярском крае. Я вообще очень люблю театры малых городов, там очень интересные артисты. Я собирал такой фестиваль с театром Наций, мы потом показывали лучшие спектакли в Москве, и он хорошо прошел.
То есть ты и другими фестивалями тоже занимаешься?
Я занимаюсь всем. И собираю «Сибирский транзит», и питерский детский «Арлекин» (там я эксперт), и т. д. А сейчас я начинаю большой проект – нового понимания детского театра и попытки создания новой генерации режиссеров, которые могли бы этим заняться. Он обучающий, для режиссеров с последних курсов. Чтобы не было этой убогой матрицы, как во всех детских театрах: попели-потанцевали-поговорили, чиполино-буратино-траляля-бубубу, я это ненавижу. Нужны новые формы и идеи. Для этого проекта мы как базовый театр выбрали Самару - театр Самарт. Сейчас детский спектакль - это сумма технологий, которой очень легко овладеть. Сказку-елку поставит каждый. Надо понять: мы говорим об искусстве для детей или о затейничестве?
Можешь перечислить все, чем ты занимаешься?
Сейчас закончу фестиваль здесь, потом у меня проект в Перми – новый социальный театр. Он родился на драматургической лаборатории, где группа правозащитников увидела спектакль, который оказался связанным с одной из важных проблем – аутичными и неуправляемыми детьми. Там вокруг спектакля будет семинар для учителей и так далее. Потом я еду в Москву на фестиваль «Новая драма», потом я провожу лабораторию для театров ханты-мансийского округа – у них есть много театров, где вообще нет режиссеров. Мы нашли молодых режиссеров, которые готовы поехать работать в провинцию, – они будут делать отрывки и, может быть, кому-то из них по результатам сделают предложение. Потом я еду в Кемерово – смотрю репертуар и разбираю – там есть режиссер, который доверяет мне как критику. Потом я везу спектакли Тюза в Германию и в Пакистан (там мы играем на английском), и так далее. Помимо этого я работаю редактором на киностудии - вот только что фильм, где я был редактором, получил премию на Венецианском фестивале.
«Первые на луне» Федорченко?
Да, я помогал в доделке сценария и сам снялся.
Ты еще и снимаешься?
Конечно. Снимался и у Балабанова в его первых фильмах, еще в Екатеринбурге, и у Хотиненко. Кино я тоже много занимаюсь. Одно время работал на киностудии и назывался «утеплитель». Было время мрачных сценариев, а я их делал потеплее.
А образование у тебя какое?
Филфак. Два раза выгоняли. Первый раз за хиппизм. Носил длинные волосы, прогуливал – бродяжничал, искал себе подобных, дошел до Таллина. Второй – уже за легкое диссидентство. Привез из Москвы письма Сахарова. Заканчивал уже заочное. Здесь, в ТЮЗе, я работаю с 81 года. Но вообще у меня трудовая книжка чуть ли не с 64-го года, я же из цирковых, они рано начинают. Мой папа был замдиректора свердловского цирка, и я каждое лето тут подрабатывал. Я вырос в цирке, слон качал мою колыбель.
Врешь?
Правда. Родители уходили в гости, а был слон, который ко мне хорошо относился, и он меня укачивал. Это мне многие потом рассказывали. Цирк был летний, поэтому на зиму мы уезжали с ним в теплые места - в Баку, Ростов. Наверное, эта привычка осталась – я не могу долго сидеть на одном месте.
А почему все-таки ты не уезжаешь отсюда насовсем, тебе же делали предложения?
Свердловск я считаю идеальным городом. В нем есть все культурные знаки: киностудия, архитектурный институт, консерватория, университет, классический набор театров, издательство, толстый журнал. Все это обрастает некоторым количеством интеллигенции, и сам город дает возможность найти все важные культурные составляющие твоей жизни. Большой город, но в нем нет такой суеты и нависающего над тобой ужаса реализации, как в Москве. Здесь люди завариваются. Часто реализуются они сначала здесь, а потом в Москве. Только в моем поколении, в моей дружеской команде, были и Хотиненко, и Балабанов, Астрахан, Бутусов, Настя Полева, Кормильцев – масса людей, которые потом уехали из Екатеринбурга. Они, конечно, разные. Хотиненко старше Балабанова, но все крутились в одном месте. Надя Кожушаная, блистательная сценаристка, – она уже умерла – училась младше меня на курс в университете. Масса людей уехали в разные страны и там тоже реализовались.
А себя ты кем считаешь?
Никем, у меня нет профессии. Профессиональный я только собеседник.
А у тебя есть ощущение, что ты своей деятельностью изменяешь обстановку в городе?
Изменить ничего нельзя. Может быть, я сам меняюсь. Но то, что я делаю, - единственная моя возможность диалога с тем, что больше меня.
