Открылся IX Международный форум художественных инициатив. Девятый раз Георгий Никич вылавливает отдельных авторов из потока художественной активности – «как трава растет», а зрителю предоставляет возможность ежегодного наблюдения за этим ростом. В этот раз авторам было предложено работать с темой Рая.
Придя на открытие, вся в ожидании непростоты и подвоха, я робко присматривалась к фокусам, заглядывала в дверные глазки и подозрительные трубы, входила в темные комнаты. Настоящего обмана все не было, брожение по выставке походило на воскресную прогулку в ЦПКиО им. Горького: бросание колец на поролоновые члены (Игорь Демиденко, Катя Кандыба); комната смеха с пустым зеркалом (Викентий Нилин); коллекция кичевых солонок в виде помидора и шариков с портретами Путина (Ольга Божко, Ирина Корина); даже фантастическая оцифровка воды со сложной системой механических и электронных прибамбасов («Куда бегут собаки») – все это идеально вписывается в привычное зрелище под названием «современное искусство».
У инсталляции Сергея Бугаева (Африка) с расстрелянными краской репродукциями трофейных немецких произведений лежат привязанные пистолеты. Современное искусство интерактивно, решила я, и нажала на курок. Выстрела не произошло, а давно ожидаемый катарсис случился: вот это провокация! Ты, как обычно, полагаешь, что художник вызывает на действия, а вызов оказывается имитацией; стрелять призывает, но не дает – конфуз и фрустрация, потеря эмоционального равновесия, арт-терапия и полное зрительское удовлетворение… Позже выяснилось, что пистолеты просто не успели зарядить к приходу публики, а стрелять как раз можно и нужно – все как обычно, аттракционы продолжают свою работу.
Уж сколько десятилетий настоящей, небутафорской стрельбе по культурным традициям, понятым как пошлость и мещанство, но «наши» почему-то все время мажут. Матерный перформанс молодого поэта и свальный грех Олега Кулика выглядят как ленивая, стотысячная попытка нарушения табу, которого давно не существует. Сопротивление общественной морали оказывается бессмысленным, поскольку ее носители либо игнорируют провокации, либо сразу приходят с топорами и ведром краски, а не с микрофоном и ответным манифестом. Художники закономерно проигрывают сражение, поскольку сопротивляются вымышленному противнику – «общественному мнению», кастрированному образу публики, которую в начале прошлого столетия стремали натянутыми через зал нитками и кубистическими мадоннами.
Отсутствие связей с общественностью делает мероприятие самодостаточным, проще говоря – тусовкой. Однако для остроты необходимо постоянно противопоставлять себя другим, и воображаемый диалог с невежественной публикой продолжается – отряд не заметил потери бойца. Результатом становится лакированная музеефикация бунта, который и приобрести недорого, и на стенку повесить комильфо.
Вот проникновенный Мамышев-Монро в роли Достоевского; карта СССР, съеденная молью до РФ; сложные конструкции и концептуальные инсталляции, малопонятные без своих подробных академических описаний. Мейнстрима больше не существует, но и авангарда тоже. На фоне когда-то революционных идей настоящую провокацию трудно придумать, и гораздо более сильные эмоции доставляет отказ от провокаций вообще. Хочется вернуться в абсолютную живописность позапрошлого века. Однако прежде, чем стать деликатесом, дор-блю должен заплесневеть. Искусство пока не подает надежд на смену ориентации, а критики и обозреватели тем временем пишут, что художников продолжает волновать идея Рая, и что у них есть концепция.
