Признание руководителей организации ПОРТОС Юрия Привалова и Евгения Давыдова невменяемыми дает очередной повод для рассуждений о некоторых особенностях отечественной психиатрии как прямой наследнице репрессивной советской. Благо, что повод не уникальный – в конце прошлого года в прессе обсуждалась инициатива главы института им. Сербского Татьяны Дмитриевой «упростить» законодательство, разрешив психиатрам класть людей в психушки без их согласия. Согласно принятому в 1993 году Закону о психиатрической помощи, для этого необходимо решение суда. Что, однако, не мешает судам пользоваться психиатрией как альтернативной формой наказания.
По сведениям Игоря Кулькова, члена «Гражданской комиссии», участвовавшего в процессе в качестве общественного защитника, судебное решение по делу ПОРТОСа было заранее согласовано с адвокатами подсудимых: мол, либо мы вас сажаем лет на восемь, либо признаем невменяемыми. По сведениям Кулькова, портосовцев отправят в пользующуюся дурной славой спецпсихушку в смоленском райцентре Сычевке, где обстановка с советского времени не изменилась.
Писатель и журналист Александр Экштейн побывал в Сычевке – антисоветские романы писал. Теперь пишет воспоминания: «Перед входом в столовую, в завтрак, в обед и в ужин, всегда стояла медсестра. В руках она держала ящик с ячейками. В ячейках поблескивали пузырьки с номерами на крышках. С двух сторон сестру охраняли два санитара. Мы сомнамбулически выстраивались в очередь, подходили к ящику, говорили свой номер: Санитар доставал содержимое в рот стоящему перед ним страдальцу. Это были таблетки. Много таблеток... Их полагалось запить водой. А потом другой санитар тщательно проверял зековскую пасть. И если находил хотя бы одну непроглоченную таблетку, зеку в наказание кололи сульфазин. От этого снадобья и впрямь можно было сойти с ума: человек несколько дней бился в страшной боли, в сорокаградусной температуре, в судорогах». Когда Экштейна выписали из Сычевки и отправили этапом в обычную колонию, он почувствовал, что его освободили. Экштейн, пишет, что те, кто пытались облегчить себе отсидку переходом в больницу, жалели о принятом решении.
"А кто тебе сказал, что психиатрия это отрасль медицины? – сказал один знакомый психиатр. - Мы конечно лечим людей, но и выполняем и важную социальную функцию. Никто же не заинтересован в том, чтобы свободные психи по улице толпами бродили". Не знаю, бродят ли душевнобольные по улицам, но в психбольницах хватает людей со вполне здоровой психикой. По словам знакомого, пролежавшего месяц в психиатрической больнице им. Ганнушкина, реальных больных, нуждавшихся в стационарном лечении, было не больше половины. Остальные – это старики, которых отправили в больницу родственники, чтобы решить таким образом квартирный вопрос, призывники, «косящие» от службы, и, наконец, люди, находящиеся под следствием, пытающиеся таким путем избежать наказания.
Психбольницы используются не только для откоса от армии (понятное дело, не бескорыстного), но и для того, чтобы этих солдат туда загонять. По данным «Комитета солдатских матерей», призывников, не подходящих для службы по состоянию здоровья с такими диагнозами, как плоскостопие, косоглазие или кишечные заболевания, отправляли из военкомата прямиком в Раменскую психиатрическую клинику, директор которой по совместительству возглавлял военкомат. Кроме того, что призывникам прописывали интенсивное лечение, их помещали в одну палату с буйными больными. После такого прессинга ребята обычно «ломались» и шли в армию.
Этапы избавления от ненужного родственника хорошо отработаны. Сперва помещают в больницу, уговаривают врача признать его недееспособным, затем следует формальная судебная процедура, как правило проходящая без участия больного. Заключительный этап – человека выписывают из квартиры и прописывают в психиатрический интернат, и часто - не по состоянию здоровья.
"Судебная процедура сводится к обычной формальности - принятию точки зрения врачей, - комментирует адвокат Марина Килина. - И если за человека некому вступиться, будь он трижды здоровый, "лечения" ему не миновать. А там может последовать и решение о лишении психически здорового человека дееспособности, то есть права распоряжаться собственной квартирой. Поневоле задаешься вопросом, что это: некомпетентность психиатров или корыстная заинтересованность?". "90% поступающих к нам жалоб на действия психиатров, - дополнил картину Александр Иванов, сотрудник Гражданской комиссии по правам человека. -связаны именно с квартирным вопросом".
История выпускницы московской консерватории Алины Блох, прожившей 11 лет в психбольницах в этом смысле показательна. У нее были сложные отношения с матерью, женщиной характера весьма тяжелого и противоречивого. Ситуация усугублялась тем, что мать воспитывала Алину одна и явно хотела это делать всю жизнь. Но когда дочери было за тридцать, мать обнаружила, что у дочери появилось желание начать жить самостоятельно. С точки зрения матери это было самое настоящее сумасшествие.
После очередной бурной ссоры мать вызвала санитаров. Алина мотается по психушкам уже одиннадцать лет. За это время умерли и мать, и двоюродная сестра, также претендовавшая на квартиру. К тому времени Алина уже была признана недееспособной и была прописана в психиатрическом доме-интернате. Недееспособность пациента вкупе с отсутствием родственников дает врачу возможность распоряжаться имуществом пациента. Когда к лечащему врачу Мишиной пришел двоюродный брат Алины, ему было предложена сделка: вы оформляете дачу, а я «позабочусь» о квартире. Брат согласился. Уже через неделю документы на дачу были готовы. Все, что касается дачи, было решено. Квартиру же брат пожелал отнять у психиатрии в судебном порядке – разозлившись на вероломного кузена своей подопечной, Мишина начала его избегать. Понимая неизбежность судебного процесса, Мишина готовила Алину к суду, чтобы та выглядела на самом деле невменяемой. Когда брату удалось наконец увидеть сестру, он увидел, что ее лицо в синяках, остальное было прикрыто одеждой. В отделении объяснили это ее агрессивной реакцией на соседку, с которой она сильно подралась. Что было удивительно, поскольку дело происходило в палате, где лежат тихие больные. "Заберите меня отсюда, я не доживу здесь до Нового Года!" - слезно попросила брата Алина. Благодаря вмешательству «Гражданского комитета», сестра была переведена в больницу Кербикова.
"Если бы мы не вмешались, квартирой бы уже распорядились", - комментирует ситуацию нынешний лечащий врач Алины Гелий Коваленко. По его словам, такие вещи происходят нередко. Как правило, в интернатах и психдиспансерах. Если врачи не сами заполучают квартиры через подставных лиц, то помогают избавиться от ненужных родственников молодежи.
В этом смысле характерна история академика Стоянова. Он живет в отдельной двухкомнатной квартире на Варшавке, а дочь Вера с восемнадцатилетней внучкой - в отдельной. Внучке хочется жить в отдельной квартире, матери не хочется жить с повзрослевшей дочерью. Вера подает в суд на признание своего отца академика недееспособным, и его насильственно госпитализируют в «Кащенку». За время, пока он был в больнице, его квартиру сдавали приезжим, а на вырученные деньги дочь начинает ремонт. Однако с помощью правозащитников Стоянову удалось обжаловать решение. Но дочь снова подала заявление, и суд теперь направляет Стоянова на недобровольную тридцатидневную стационарную экспертизу в Институт им. Сербского. У Стоянова слабое сердце, экспертизу может и не выдержать. Что бы на это сказала Дмитриева? Наверное, что, мол, примите мои поправки, и не будет вам никаких трудностей. Ни судебных разбирательств, ни экспертиз. Врач сказал лечить, значит лечить.
