Вышла новая книга известного художника Константина Сутягина "Десять романов про счастье. Fast-art". Мы узнали, что она вошла в шорт-лист национального конкурса «Книга года - 2011» в номинации "Отпечатано в России", потому что очень хорошо оформлена, дизайнер Никита Панкевич.
Константин Сутягин сказал, что: "автор книжного проекта - Сергей Биговчий, который всё это дело придумал, заставил меня подготовить тексты, придумал интересный ход с иллюстрациями, уговорил Валентина Яковлевича Курбатова написать послесловие и отпечатал в Псковской областной типографии".
В 90-х Сутягин придумал рисовать на картонных тарелках - Fast-art. В качестве приложения в книге представлены репродукции.
Вот таким суховатым пока вступлением и ограничимся. Предлагаем фрагмент книги.
РОМАН О КРИЗИСЕ СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА
10
........................
........................
........................
Чего мне не хватает, чтобы стать настоящим писателем, так это серьезности порассуждать-вспомнить о своих личных пустяках – свойство каждого большого писателя.
Попал камушек в сандалию. Попрыгал на одной ноге – ммм, ннн, ооо, ппп, ррр, ссс, ттт, – остановился, вытряхнул и пошел дальше – прекрасный сюжет!
Какой-нибудь настоящий писатель сделал бы из этого стихотворение или даже роман – очень красиво. И одновременно очень грустно – что такой маловажный сюжет лег в основу.
Кризис жанра, кризис возраста, а при кризисах ничего не происходит, все внутри, между строк, в комментариях, а события – это: ммм, ннн, ооо, ппп, ррр, ссс, ттт... Попрыгал на одной ноге, вытряхнул камушек...
Вот: сделать бы вместо книжки с романом коробочку и просто положить туда этот камушек, подносить к уху и греметь, улавливая смыслы. И время от времени заглядывать в комментарии.
Комментарии к роману про кризис среднего возраста
1
Упало что-то за воротник, холодное и мокрое, неприятное – как будто плюнули. Поеживаясь от отвращения, сунул руку за шиворот и вытащил оттуда маленький желтый осиновый листочек. И растрогался. Первый листок упал с дерева, а я не заметил. Осень...
2
Раньше старался записывать только какие-нибудь «умные мысли», что-нибудь серьезное или оригинальное – а теперь вдруг стало приятно записывать всякую ерунду (видно, «умные» мысли заканчиваются) – что попало, про погоду, например: вот уже 9 октября, а все стоит ясная и сухая, разноцветная осень, желтые деревья и синее небо – это мне сейчас кажется почему-то важнее, «умнее». «Оригинальнее».
3
Поздняя осень, сухо, голо, светло. Листья падают отрывисто и коротко: раз! – и уже на асфальте. Но потом долго, ползая из последних сил, крутятся, крутятся, крутятся по земле, все никак не могут успокоиться после такого слишком быстрого падения.
...
Чистые Пруды. У выхода на Покровку в забегаловке работает «близорукий» бармен: наливая 50 гр., он не ставит рюмку на стойку, а подносит ее к глазам (будто плохо видит) и наливает, как лекарство из бутылочки.
При этом он всегда чуть наклоняет рюмку в мою сторону, чтоб я видел, как он долил до краешка, а если ее поставить ровно на стол, то граммов пять, увы, всегда не хватает.
3’
Старость. Мережковский: «Пушкин – солнце русской поэзии. Все остальные, и Толстой, и Достоевский – уже не такие радостные, потеряли свет, легкость – стали тяжелыми и мрачными».
А сколько лет было Пушкину? Прожил бы он с Льва Толстого – остался бы радостным солнцем?
Пушкин даже не дожил до «кризиса-среднего-возраста», весь летел на природном горючем, радость была в нем самом, как неизрасходованный при покупке автомобиля бензин. Он еще не дошел до того, что нужно где-то дозаправляться, искать снаружи энергию для жизни.
«Великий Пушкин – малое дитя».
4
Достоевский – весь ощущение будущего, нацелен вперед, к молодежи. Толстой – само прошлое.
«О, – говорят, – то ли еще будет! Почитайте внимательно Достоевского!»
«Вот как раньше люди жили, – говорят в другом случае, – восторг! Какие были раньше войны, какой мир! Какое детство-отрочество-юность!»
Наверное, поэтому Достоевского больше читают в молодости, когда будущее – это почти вся жизнь. А Толстой – больше для людей поживших, которым есть что вспоминать, кому важнее прошлое.
Достоевский с первого раза запоминается, и нет нужды перечитывать, он втыкается, как воспоминания молодости. Толстого хочется перечитывать... Без всякого смысла, просто так...
Кризис среднего возраста – мне кажется, я сейчас на перепутье: перечитал «Войну и мир», очень понравилось.
5
Понадобились гвозди. Сел и стал отрывать от старых картин рейки. Сижу вытаскиваю гвозди, выпрямляю и думаю – что же это я так мало картин в свое время рейками околотил? Ведь деньжищ было!
Или уж мог бы в какую-нибудь рейку просто так вбить лишний третий гвоздик! Уж гвозди-то я мог себе позволить бить без счету!
5’
А художник Саша Шевченко пошел на рынок в Измайлово и продал свои пуговицы. Выручил 200 рублей.
Вот как – одних пуговиц у человека на 200 рублей!
6
То, что я пишу, – это, конечно же, не искусство, хоть меня временами и заносит в описания природы. Это не творчество – только комментарии: так, что-то происходит вокруг (или внутри), откуда-то сами приходят мысли. Как в воронку сверху что-то сыплется, льется (многое – большее, главное! – и вовсе не попадает), а снизу через маленькую дырочку все это пересыпается в какую-то банку…
Вот только, к сожалению, эта маленькая дырочка внизу не круглая, а какой-то слишком уж замысловатой, закорючистой формы.
7
Зашел к знакомому. Увидел свой каталог. Приятно.
Каталог лежал на самом почетном месте, рядом с пейджером.
8
Прозрачная дождевая вода в луже светится изнутри желтыми листьями. Скверик Лермонтова у Красных ворот. Туманно и солнечно, воздух сырой, и в каждой его капельке отражается немножко осеннего солнца, и весь воздух, все вокруг будто светится. И – если не вглядываться – все как-то плоховато видно, даже высотку, как будто тебе все время тыкают в глаза ваткой.
9
Бум! Бум! Бум! – за спиной, топот. Оборачиваюсь: по сухим желтым листьям идет всего-навсего голубь. Осень.
...
Мальчик лет восьми-девяти, идет как-то нескладно, неуклюже. Пригляделся – на нем какие-то специальные толстые некрасивые ботинки, чтобы было удобней для больных ножек. Мальчик заметил, что я на него смотрю, и пошел быстрее, беззаботней. А потом и вовсе застеснялся и даже запрыгал на одной ножке – которая поздоровее, – чтобы поскорей скрыться за угол дома.
10
Современные философы решают какие-то очень современные, суперсовременные проблемы, такие, что я не успеваю их даже заметить. Я еще и не озаботился ничем – а они уже все решили.
...
Митрополит Вениамин (Федченков) вспоминал, что в Петербургской духовной академии на экзамене по философии ему попался очень простой билет – типа, что такое «философия»? И он очень бойко отвечал, что это наука о понятиях, явлениях… ну т. д. и т. п.
Экзаменатор, архиепископ Владимир (Петров), слушал его, слушал, а потом резко говорит:
– Не понял.
Ну, студент Федченков снова, что философия – это наука о… (только уже менее уверенным и бойким голосом).
А экзаменатор опять:
– Не понял!
Ну, тут Федченков совсем смутился и замолчал, а архиепископ Владимир говорит:
– Запомните, молодой человек, философия – это наука о заблуждениях человеческой мысли.
11
«Чтобы быть честными и добрыми и даже мудрыми и добродетельными, мы не нуждаемся ни в какой философии» (И. Кант).
Легко сказать. И так сложно жить. Даже философия, оказывается, не помогает...
12
Написал статью – одни хвалят, здорово! Говорят. А другие ругают. Поначалу огорчался – хотелось, чтобы всем нравилось. А потом подумал: есть люди, которые глупее меня, и есть те, которые умнее. Поэтому тем, кто глупее, нравится то, что я делаю, а кто умнее меня – для них это ерунда, банальности.
Вообще – подумал дальше – все, что мы делаем (не важно, картины, книги, статьи), мы делаем для тех, кто глупее нас. И слава Богу! Слава Богу, что кто-то есть умнее и что-то для нас делает. Даже борщ сварить – моя жена, например, смотрит на меня за это, как на слабоумного, а я с таким интересом все ем!
13
Так, глядишь, скоро вовсе разучусь жить и превращусь просто в машинку для производства картин и текстов. Об этом ли я мечтал, решив стать художником? Думал, что буду красиво одеваться, встречаться с интересными людьми и не буду ходить каждый день на работу, так что мне все будут завидовать.
Теперь я завидую людям, которые ходят на работу и работают только по 8 часов в день, у которых голова болит о нормальных человеческих делах: деньги, новая машина, женщины…
14
Почему-то кажется, что настоящие писатели о том же думают, что и я: о жизни, о смерти и пр., – просто у них нет времени записывать такую малозначительную в смысле событий ерунду. У них – другие задачи.
15
Сидел на лавочке в саду «Эрмитаж», грелся на солнышке. Вытащил из кармана крошки от сухарей и бросил воробьям – воробьи подошли ближе. Я неожиданно зевнул – воробьи испугались и улетели.
16
Жизнь меняется, меняются ориентиры и ценности... Но не все. Похоже то, что было по-настоящему ценное не превращается в пыль – если было, жгло, то это никогда не обесценится совсем уж. Как-нибудь вывернется, с какой-нибудь совсем неожиданной стороны.
Так, в какое-то время совершенно потеряли смысл боевые награды. Даже непонятно стало: что это, зачем и кому нужно, перед кем гордиться, если в стране все было неправильно?
И тут вдруг к моему дедушке Коле приходят домой два молодых человека из газеты «Керченский рабочий» – делать репортаж о военном летчике. Давайте, говорят, мы вас сфотографируем при полном параде, с орденами и медалями. Дед, конечно, обрадовался – значит, еще помнят, приятно. Приятные такие молодые люди. Нарядился, улыбочку для читателей «Керченского рабочего» сделал.
Молодые люди, не снимая крышечку с фотоаппарата, встали, подошли к восьмидесятилетнему герою, оторвали у деда с кителя орден Ленина и что там еще было рядом, звезды-ордена, четыре номерных ордена Боевого Красного Знамени, еще несколько боевых наград, пихнули старика в кресло и ушли.
Теперь эти ордена, оказывается, стоят больших денег, а вовсе не ерунда.
Если с умом распорядиться, то можно конвертировать в у. е.
17
Как жалко, неприлично, некрасиво и неталантливо выглядит моя левая рука при свете электролампочки. Унылое, безрадостное зрелище (честно разглядываю, как художник-реалист).
То ли дело – моя правая рука! Зажала в пальцах карандаш, сморщенная, но задиристая, что-то себе пишет и пишет, чуть нагловатая и сильная, которая если что (оправдываю грязь под ногтем указательного пальца) – то может дать кому надо в глаз.
Пишет и пишет...
18
Заметил, что в нетрезвом виде моя жизненная позиция становится более активной.
19
Вадик Меренчуков напился, поймал машину и поехал домой. А в портфеле вез 3000 долларов. Водитель такси не растерялся – долбанул Вадика чем-то по голове, отобрал портфель с деньгами, а его выпихнул из машины.
На следующий день Вадик, конечно, решил больше не пить никогда в жизни, погоревал и пошел продавать ценные вещи, чтобы рассчитаться с человеком, которому должен был отдать эти 3000.
Зашел по дороге пожаловаться к приятелю-бизнесмену.
– О, – говорит приятель-бизнесмен. – Кстати, у моей фирмы сейчас новая «крыша». Говорят, толковые ребята. Ты сходи к ним, опиши приметы водителя, номер запомнил?
– Первые три цифры.
– Вот! Молодец. Может и найдут, посмотрим, на что они годятся.
Дал Вадику адрес.
– Да, – говорит, – только я скажу, что это ты деньги моей фирмы вез, чтоб им понятно было, зачем этим заниматься.
– Спасибо, брат! Прямо оживаю! А то, понимаешь, денег и так нет, а тут еще эти поганые 3000 надо где-то находить-отдавать!
Короче, позвонили Вадику, пригласили зайти в управление безопасности фирмы, назвали адрес, время, когда зайти, чтобы рассказать все известное по делу. Он заранее посидел-подумал, написал на бумажке все приметы водителя – вспомнилось на удивление много, описал машину, номер, где поймал такси и т. д. В назначенное время приходит по указанному адресу.
Его проводят в комнату, симпатичный крепкий человек запирает дверь кабинета и ловко без разговоров бьет Вадика по зубам.
Потом в глаз и потом сразу под дых.
– Что, – говорит симпатичный крепкий человек, – думал, сопрешь общественные деньги и никто не догадается? Ах ты мразь!
И последним ловким ударом валит Вадика на пол. Тут приходит еще один сотрудник безопасности, и они вдвоем начинают мудохать едва оправившегося от нападения таксиста Вадика Меренчукова ногами.
– Говори, падла! Куда деньги дел? На баб просвистел? Говори!
Вот, думает Вадик, сходил к другу за помощью. Лучше бы занял у кого-нибудь три тысячи или продал что-нибудь.
Вот и все расследование (бумажку с описанием преступника достать не получалось, т. к. руками он закрывал голову и живот). За свои же деньги отметелили дважды.
– Все, сдаюсь, – крикнул с полу Вадик. – Деньги сам взял. Признаю свою ошибку.
Бить его сразу перестали.
– Ну вот, так бы сразу и сказал. Надо вернуть деньги.
– Верну!
– Вот и молодец.
Ему помогли подняться, проводили в туалет, оказали первую помощь салфетками и водой.
– С кем не бывает! – сказал крепкий симпатичный человек. – На баб можно и не три тысячи просвистать.
– Угу.
– Да и деньги небольшие. Ты, главное, верни.
– Я могу идти?
– Конечно!
«Чтобы я еще о чем кого-нибудь попросил!»
...
Сказке конец. Начинается русская сказка. Через пару дней звонит Вадику приятель-бизнесмен и говорит:
– Слушай, а зачем ты сказал, что сам взял деньги и вернешь? Я ведь им процент плачу. Они теперь с меня полторы штуки требуют!
20
В каждом серьезном оркестре есть такой симпатичный маленький человек (написал рассказ про него), который бьет в большой гонг дубинками с мягкими нахлобучками.
Долго прикидывая-выбирая, какой бы брякнуть, а потом вдруг – БАМММ!
Или палочкой бьет в железный треугольник – звякнет и поднимает треугольничек вверх, показывая дирижеру, что все нормально, не волнуйтесь, я ударил.
21
Взяли с Камяновым пиво на «Красных воротах», в палатке напротив его дома. Ему звонит жена.
– Я иду домой, – говорит Игорь. – Минут через сорок буду.
Постояли у «Диеты», попили пивка. Камянову опять звонит жена.
– Я уже практически в пяти минутах от дома, – говорит Камянов.
Вот так нелинейно связаны в жизни расстояние и время.
22
Через несколько месяцев мне исполнится 37 лет.
Пушкин, Рембо, Ван Гог, Рафаэль, Маяковский…
Мама дорогая…
Они кажутся мне такими взрослыми!
22’
Добычин, Заяицкий…
22’’
Караваджо...
22’’’
Тулуз-Лотрек...
22’’’’
Модильяни...
23
Сегодня летал на высоте примерно 25 метров. Внизу жена с подружкой, собираемся на концерт.
– Да я высоко не летаю, – говорю. – Не выше пятого этажа, осторожно. Что я, не понимаю? Мало ли что может случиться.
Подлетел до крыши пятиэтажки, но тут же испугался и спустился пониже, этажа до третьего.
– Это же просто, – объясняю жене с подружкой. – С первого раза, конечно, не получится. Нужно сначала разок подпрыгнуть. Потом еще раз – и попытаться задержаться в воздухе как можно дольше. А на третий раз уже полетите, все нормально.
Жена с подружкой подпрыгнули разок, потом второй, задержались было в воздухе, но потом застеснялись, жена рассердилась и начала меня отчитывать, дескать, секунды не могу спокойно постоять, разлетался тут! Веди себя прилично.
Да я невысоко, оправдываюсь.
– И вообще, мы опаздываем!
Дальше уже летал практически над землей. Как пловец, перебирая руками, залетел в какую-то дверь, и мы все пошли на концерт. Виновато летал между людьми, вровень с креслами, отыскивая свое место.
Но было все равно приятно.
24
Научиться бы не читать. Ходить по улицам, смотреть по сторонам, на деревья, дома, людей, на какие-то разноцветные загадочные закорючки над входом в магазин – такие же красивые и емкие, как цветы, облака, окна... Смотреть и ничего не понимать, где там парикмахерская, где Мальборо, где поездка в Египет за 350 долларов. А то идешь и ничего не видишь по сторонам, ни деревьев, ни неба, только само собой щелк в голове: «Бизнес-ланч за 150 рублей».
И не хочешь, а глаза сами читают.
Научиться бы не видеть за буквами смысла, ходить по улицам и отдыхать, любоваться вывесками, как будто в лесу – бабочками и цветами, которые и не знаешь, как называются.
25
Всё Такое чувство, что высасываю из пальца: чего бы написать. Начал смотреть на жизнь, как на материал для слов. Тьфу!
26
Разбирал свой ящик в столе, избавлялся от всякого хлама, мусора, от ненужных вещей.
Достал толстенную пачку листов, на которых отпечатаны тексты, которые я точно никогда не буду печатать. Фотографии, какие-то рассказы, черновики ненаписанных вещей и еще много каких-то листков.
Решил выбросить.
Только как? – думаю. Надо бы вроде уничтожить... Сжигать – очень уж мелодраматично. Начал рвать.
Бумага хорошая, рвется плохо, только по одному листочку получается разорвать – так что очень быстро надоело. Оставил жене – вот, говорю, все равно дома с детьми сидишь – порвите и выбросьте это на помойку.
...
Вечером прихожу – спрашиваю, ну как, выбросила?
Выбросила, говорит жена. Только, говорит, не порвали. Там еще мама моя пришла, они все вместе, в восемь рук рвали: жена, мама, две дочки – рвали, рвали, устали и решили выбросить все так, как есть – в целости и сохранности.
– А что – пусть какой-нибудь бомж почитает, их там много на помойке роется,– сказала моя мама.– Может, ему приятно будет.
26’
«Десять ненаписанных романов» – вот как на самом деле называется эта книжка. Все уже догадались, но выносить такое название на обложку – дело дохлое. Кто же купит ненаписанные романы? Даже в руку не возьмут, не говоря уж о том, чтобы ознакомиться с предисловием, где автор будет оправдываться, что ему просто не хотелось писать сами романы, что ему хотелось написать к ним только комментарии.
...
Когда-нибудь, наверное, я их снова перечитаю, те же слова и мысли, но наверняка отношение мое к ним уже изменится – и появятся новые комментарии (которые я потом тоже когда-нибудь перечитаю). Хватает взять и написать, например, все, что подумалось за год, – и хорош, вот и все мысли. Написать один «автобиографический» роман, а потом только переписывать его – три, пять, десять раз, то и дело придумывая ему новое название.
Все одно и то же, не так уж много в жизни событий – меняются только оценки, взгляд на эти события.
...
По-моему, получилась очень удобная литературная форма: можно постоянно что-то писать, добавлять, но никогда не получится закончить. А значит, не скоро дойдет дело до неприятной стадии, когда нужно будет думать – зачем? И куда-то нести, показывать романы издателям, заниматься многими другими неприятными делами, которые принято делать после того, как, собственно, дело уже закончилось...
И главное, не нужно начинать новую книжку. Выпускай себе и выпускай каждый год новое издание, дополненное и переработанное.
26’’
Можно писать эту книжку всю жизнь, а где кончилось, там и «КОНЕЦ».
27
Сегодня увидел первую снежинку. Что-то полетело сверху, маленькое, мохнатое, как рваная бумажка. Что это? – подумал. И тут же повалил снег. 29 ноября.
2000 год