КОНСТАНТИН СУТЯГИН: В рубрике «Русские вопросы» мы расспрашиваем умных людей про совершенно отвлеченные вещи (КРАСОТА, ВРАНЬЕ, БИОГРАФИЯ и т.д.). Сегодня мы продолжаем разговор про «национальность».
Обратили, кстати, внимание на название? Нет ощущения, что «Россия – для россиян!» тоже звучит как-то того... не очень политкорректно? Слишком решительно, что ли. Типа, а почему только для россиян? А как же остальные? Граждане Украины, Грузии, Азербайджана и СНГ, отодвигать их что ли? И гражданам Израиля по рукам? (Там же на четверть бывший наш народ). И как же американские корпорации, что – тоже в сторону? Некрасиво получается. Да и – если уж развивать тему – почему мы оттираем жителей прекрасной Франции, бизнесменов трудолюбивой Германии? А Китай? А несчастная, страдающая от голода Эфиопия? Ведь «нужно думать о всех». Если, отказавшись от иерархии (в данном случае русской), стремиться к равенству, то неизбежно в конце концов к этому и придешь - к нулю. Энтропия. Другого исхода равенство не знает. «Россия - для всех!»
У нас был замечательный профессор химии – он мне раз и навсегда объяснил, что такое энтропия и почему нужно всеми силами бороться с ней.
«Пошли, говорит, мы в поход, человек двадцать. И только я один (профессор!) – догадался взять с собой бутылку водки. На привале я отошел, а один у нас – светлая голова, л-л-лирик! – взял мою бутылку водки и вылил ее в ведро воды. И потом эти идиоты налили каждому по кружке, «чтоб всем досталось». Эффект представляете: пить воняющую спиртом воду, при этом без малейшей надежды - по мозгам-то все равно не даст, хоть целое ведро вылакай. Одни лирические фантазии».
Молекулы спирта перестают сцепляться между собой приятным для здоровья образом, и структура напитка разрушается (хотя по виду и запаху еще напоминает). Связи рушатся (религиозные, национальные, семейные), и система упрощается. Люди перестают связываться друг с другом, т.к., общих смыслов у них – три капли на стакан. А те связи, которые пока есть - хочется «иметь право» тут же порвать (как только они начнут тяготить). Рвется связь художника с традицией, с цехом (появляются десятки необязательных союзов художников). Что там еще? – можно поменять работу, соседей, профессию, гражданство... Одной из побочных целей нашего опроса и является попытка найти какие-то ниточки, которые так легко не порвешь, ниточки, которые связывают людей между собой и снижают энтропию. Национальность – является ли она еще сегодня такой структурой, из которой легко не выскочишь? Или это уже тоже выветрилось?
Даже бутылку водки, не зная законов мироустройства, легко превратить в ведро безопасной и бесполезной вонючей жидкости.
Отвечают Николай Борисов, Михаил Алдашин
Уже ответили
О национальной и глобальной культуре, о национальности и русской самобытности.
Здесь предложены такие необозримые вопросы, что, прежде всего, необходимо их хоть с какой-то стороны ограничить. Ну, например: никаких цитат. Об этих «вечных вопросах» сказано столько, что стоит только начать цитировать, как тотчас утопаешь в море блестящих, но зыбких и противоречивых суждений.
Из-за необозримости данных вопросов суждения по ним часто напоминают старую индийскую сказку про то, как семь слепых поспорили: на кого похож слон? Один взял слона за хвост, и сказал: «слон похож на змею», другой взял за ногу и сказал: «нет, слон похож на дерево» и т.д.
Впрочем, отказавшись от явных цитат, невозможно уйти от скрытых, бессознательных. Книжные люди состоят из книг.
Наконец, рассуждая на такие избитые темы, трудно избежать банальностей.
Но к делу.
О национальной и глобальной культуре.
В современном мире идут два на первый взгляд противоположных, но по сути диалектически связанных процесса: глобализация (стирание национальных различий, создание информационных, идеологических и прочих систем, охватывающих весь земной шар) – и развитие национального начала. Национальные моменты развиваются «назло» глобализации, так как глобализация по сути своей есть торжество одной национальной культуры над всеми остальными.
Вместе с тем, национальная и общечеловеческая культура не являются антиподами, враждующими началами. Более того, они неразрывно связаны. Реальная культура любого народа состоит из А + В, где А – общечеловеческие ценности (любовь, дружба, красота и т.п.), а В – национальная «упаковка» этих ценностей.
Отказ от национального контекста невозможен. Входя в другой контекст, художник тащит за плечами прежний. Его ждет мучительная ломка. Но именно здесь, в этой конфликтной зоне и происходят вспышки новых идей и образов. Шедевры духовной культуры обычно возникают при столкновении далеких одна от другой национальных культурных традиций. В русской культуре примером могут служить владимиро-суздальское зодчество, поэзия Пушкина, живопись Левитана и еще многое другое.
Всё национальное - иррационально. А между тем, многие наши решения возникают на уровне подсознания, то есть иррационально. Принимая решения иррационально, мы, не желая признаться в этом даже самим себе, задним числом находим им рациональную мотивацию. Механизм принятия решений – вот где живет вирус национального.
О национальности.
Национальность – это не только разрез глаз или форма носа. Национальность – это, прежде всего, система ценностей и приоритетов, которая формируется окружающей средой и вместе с ней изменяется.
Национальность складывается из врожденного и приобретенного. Если младенец-китаец вырастет среди эскимосов, он будет почти настоящий эскимос. Но врожденный генетический элемент рано или поздно скажется не только на внешности, но и на вкусах. Повзрослевший эскимос-китаец однажды потребует к рыбе гарнир из риса.
Очевидно, что национальность – это данность, условный номер, выпавший каждому из нас в лотерее бытия. Меня не спрашивали, кем я хочу родиться...
Национальное начало не исчезнет, а, напротив, будет развиваться. И не только назло глобализации. Национальность – это некая общность, принадлежность к которой делает человека более устойчивым перед лицом одиночества и смерти. Как часть своего народа он бессмертен и не одинок. Это древний посох общины. Страх перед реальностью – одиночеством и смертью – только усиливается по мере технического прогресса и развития массовой культуры. Отсюда будет усиливаться привязанность человека к разного рода общностям – от народа до прихода, от семьи до партийной ячейки. Формальная принадлежность к той или иной общности облегчает муки самоидентификации.
Потребность в объединениях проистекает не только от одиночества и страха, но и от общей неустроенности человечества. Чем острее борьба за выживание, за место под солнцем, – тем важнее людям быть в общине. Общиной (нацией, государством) легче выжить и победить в геополитической борьбе.
Потенциал национального чувства часто используется политиками для всякого рода манипуляций общественным сознанием и достижения грязных целей.
Государство заинтересовано в консолидации общества на основе «национальных интересов». Поэтому знамя нации, «новой исторической общности» поднимается даже там, где самих наций по сути дела нет, где царит вавилонская смесь языков и народов – «американцы», «советский народ», «россияне»...
Общиной легче управлять, чем суммой личностей.
О русских, россиянах и русской культуре.
Россия не знает, кто она и в чем ее цель. Она не понимает сама себя. Русские привыкли определять себя в отрицательных категориях: «мы не немцы...», «мы не басурмане...», «мы не татары...». Россия не Восток, Россия не Запад...
Отсутствие ясных представлений о своем происхождении травмирует психику и порождает раздвоенность сознания. Русские, говоря о своей национальности, всегда чувствуют некоторое смущение. Оно возникает из странной смеси гордости и стыда.
Все попытки сформулировать «русскую национальную идею» обречены на неудачу. Русская идея заключается в отсутствии умопостигаемой цели.
Сила России – в ее неопределенности. Это страна без видимой цели и без тормозов. Никто не знает, что она выкинет завтра. Может, улетит на Марс, а может – пойдет на панель со всеми своими островами и нефтяными вышками.
Проект «россиянин»…
Хороший вопрос. Но первым делом всплывают довольно мутные ассоциации.
Помню, еще в советские времена при въезде в город Загорск было кафе-стекляшка под названием «Россияночка». Там кормили обедом туристов из автобусов. И кормили крайне скверно.
А потом были еженедельные «обращения к народу» первого президента России. Помните? Я как сейчас слышу этот сиповатый рев: «До-ро-гие рос-сияне!»
Ну а если серьезно, то в современной России слово «россиянин» не снимает национальных различий, а только их подчеркивает, так как весьма неловко пытается скрыть. Думаю, надо признать за словом «русский» два смысла. В широком, политическом смысле русские – все граждане России. В узком, этническом – каждый, кто считает себя русским и готов написать в своем паспорте эту национальность.
Существует мнение, что современный мир упраздняет национальные отличия, и новая культура также приобретает глобальный характер. Согласны Вы с этим или нет? Почему?
Согласен. Но не совсем. Вообще-то глобализация началась в этом смысле гораздо раньше. Египетские дворцы фараонов расписывали критяне (если не ошибаюсь), поход Македонского и любая большая война или оккупация смешивает культуры (США в Европе, французы прогнаны из России, но оказали влияние на застройку Москвы после пожара, и не только… но Россия - это отдельная тема)
Короче, она уничтожает яркие отличия, но, конечно, не до конца. Исчезает экзотичность другого искусства, но исчезает и неприятие. Другое искусство воспринимается уже не как чужое, а как часть целого. Мне это нравится. Я говорю, конечно, о лучших примерах. Например, о музыке.
Как Вы считаете, культура - национальна или это не обязательно? Возможна ли вне- (интер-) национальная культура? Или же отказ от одного национального контекста автоматически переключает художника (писателя) в другую национальную культуру? Например?
Да, конечно национальна. Вненациональную пока не могу себе представить А там, где она интернациональна, где различия сглажены (не смешаны, а именно сглажены, стёрты), как я это понимаю, она становится неинтересна. Безлика. Для меня, по крайней мере. Я о современном искусстве, Бельгии, например. Я вообще не очень люблю «искусство цивилизации», бездушное оно какое-то. Практичное слишком.
Я честно пытался «переключиться» однажды, уехав в США. У меня не получилось. Я не смог оторваться от своей прежней жизни и насладиться преимуществами новой. Наверное, это ещё и возрастное – для меня стало необходимым дышать российским воздухом, жить среди себе подобных, чтобы что-то сотворить. Наверное, это очень индивидуальное свойство - такое переключение. Мне не нравится, например, то, что Фешин в Штатах писал. Это преимущественно пестро, это салон. То, что Пурыгин делал в Штатах, – в большинстве своём кажется мне странным. А Гоген на Таити - это переключение? Набоков - удачный ли пример? Можно ли назвать Шагала или Ван Гога французскими художниками? Или вообще – назвать французское искусство того периода интернациональным, поскольку славу ему составили десятки пришлых творцов со всего света? Возможно, что они и не особо переключались (я не настолько знаком с деталями), а просто чувствовали себя органично в другой культуре. Так что, думаю, это очень индивидуально.
Переключиться, наверное, можно, но не факт, что это плодотворно для всякого художника. Выйти в одну дверь ещё не значит - войти в другую.
Возможно, для современного художника (писателя) сегодня уже не так важно – понимать, кто ты, что продолжаешь и куда? Возможно, что это и всегда было не очень важно? Например?
Важно. Как же иначе. Знать, из чего ты растёшь, на чём стоишь. Если человек не "запарен по полной" добычей денег из своего искусства, погоней за актуальностью, модой, если не самодоволен и не сноб (кстати, некоторые снобы как раз и думают, что они "продолжают традиции великих классиков живописи") - как же не думать. Иначе ты животное в зоопарке, которое не в состоянии прочесть табличку на собственной клетке. Надо хотя бы пытаться. Так мне кажется.
Возможно, понимание этих проблем (кто ты, откуда и куда) вовсе не связано с национальностью?
Лишь отчасти.
Можно ли от "национального" увернуться, или это на всю жизнь, "органика"? Может ли художник (писатель) поменять национальность? Например?
Можно уворачиваться, прятаться, а оно будет за вами гоняться. Можно перекрасить волосы, но ведь всё равно вы знаете, какого они цвета. С другой стороны, национальность - не характер, с ней не надо бороться, она не мешает жить. Зачем её менять?
Вообще, национальность (русский, украинец, грузин, еврей) - это что-то неизменное-вечное, или это подвижное качество, изменяющееся во времени и пространстве?
Если говорить о чистоте крови – конечно, меняющееся. Хотя и тут есть что-то вечное, что проявляется, в самых малых долях присутствуя в человеке. Но это скорее изюминка, чем нечто определяющее. Всё же каким станет человек, каким будет его искусство, больше зависит от воспитания, от среды. Конечно же, я о том времени говорю, когда человек формируется.
Возможно, "национальность" уже не столь подходит для самоидентификации в современном мире. В этом случае хотелось бы узнать, что, на Ваш взгляд, приходит на смену этому понятию?
Гражданство. Правда, в пределах такой большой страны, как Россия, возможно понятие..эээ…территориальное. Сибирский, крымский, уральский, московский, питерский и т.д. И звучит красиво, и собственно, это уже устоявшиеся понятия. Вряд ли нужно придумывать ещё что-то.
Честно скажу – для меня национальность никогда не была способом или (инструментом) самоидентификации здесь, внутри России. Может быть, так воспитали. В классе у нас было, как в Ноевом ковчеге, - всякой твари по паре. Армяне, греки, украинцы, грузины, русские, дагестанцы, евреи, и т.д.
А за пределами страны ты невольно оказываешься русским, и тебя уже без твоего даже желания идентифицируют таким образом. Для меня не стоит проблема «слиться с пейзажем», наоборот, из такого положения можно извлечь пользу. Не на враждебных территориях, конечно.
К. С.: А что Вы имеете в виду? Противопоставление пейзажу? Оставаться чужим, посторонним на другой территории? Жак Деррида писал (приблизительно), что хорошая мысль рождается в максимально противоположной (даже слегка враждебной) среде, – т.е. в такой ситуации, когда очень хорошо заметно, что она – «другая». Она выкристаллизовывается, пробиваясь сквозь противоположности, тогда как в благоприятной среде, где тебя понимают с полуслова, – мысль (искусство?) становится вялой и тухнет. Примерно так, своими словами.
И тут хочется вернуться чуть к началу нашего разговора, к «Парижской школе», к Шагалу и др. – именно оказавшись в другой среде, они почувствовали свою «инакость», и смогли стать самими собой, а потом быть услышанными. Но, разумеется, эта самая другая национальная среда должна была обладать достаточно высоким уровнем культуры, чтоб резонировать. Чтоб об нее можно было побиться головой. Она должна была иметь отчетливую собственную физиономию (напр., французскую), чтоб, заглянув в нее, другой народ понял бы, что он – другой. И попытался бы понять-увидеть себя. Своему среди своих сложнее понять себя, увидеть собственные национальные черты.
В этом смысле уехавший в Америку Пурыгин, или еще раньше Фешин не смогли состояться в Америке, стать там самими собой. Вроде парадокс - там же свобода! Но американская культурная среда рыхлая (я там не был, это гипотеза), там нет внятной культурной иерархии, которая бы давила на постороннего, и вынуждала бы в силу этого проявить свою «инакость», - все распадается на множество национальных гетто, которые засасывают художника. У Америки нет внятной культурной физиономии (для меня), и поэтому оттолкнуться от нее, вернувшись к себе – не получается. В отличие от той же Франции начала 20-го века, где французская культура давила, перла, пытаясь «офранцузить» все не-французское. И именно это состояние борьбы, желание остаться собой привело к появлению замечательной «Эколь де Пари».
(Кстати, боюсь, что Франция начала 21-го века свою культурную физиономию тоже подрастеряла. Славу французской живописи 20-го века сделали иностранцы. Но ничего нового там с тех пор почему-то не появилось). Впрочем, возможно я ошибаюсь, слишком фантазирую? Ваш американский опыт не привел к отталкиванию, пониманию себя, как «другого»? К пониманию – себя, откуда и кто? Или Америка наоборот – засасывает в себя?
М. А.: Про «слиться с пейзажем» – я имел ввиду вписаться в культуру, адаптироваться, стать её частью, участником, в традиционном для этого пейзажа ключе. С Америкой именно так - ей нужны пазлы, места там уже приготовлены, определённой формы. Так мне кажется.
Я чувствовал там жизнь настолько ДРУГУЮ... Настолько то, чем я был наполнен, мне казалось там ненужным, что я не знал, как же тут творить, как говорить языком моего искусства с местными (весьма дружелюбными, в общем-то) людьми. Конечно, я и там встретил близких по духу людей, но все они были или русскими, или испанцами, индусами и т.п.. Вот такая история.
С анимацией было проще. Киноязык более интернационален, чем язык живописи. Кино связывает канатами ярких ощущений, живопись – ниточками, паутинками, оттенками чувств. Они легко рвутся. Так мне кажется, так я чувствую.
Конечно, Шагал чувствовал себя другим, но Париж тогда ТРЕБОВАЛ другого - новизны, инакости. И Шагал пришёлся впору, попал в резонанс с общей культурной интонацией - но внёс свои оттенки, свои обертона, свой голос. Я не знаю, как там сейчас.
Враждебность я имел в виду буквальную, национальную. Я не знаю, каково сейчас русским (по происхождению) художникам в Прибалтике, в Чечне, в Грузии, например. Я, конечно, не столько о частных отношениях людей, сколько об общей политике.
И ещё – головой побиться можно и внутри культуры. Для этого не надо далеко ехать. Провинциалы в Москве, например, только и делают, что головой бьются. Внутрикультурная дифференциация - тоже очень интересная тема.
К. С.: Еще в связи с национальной темой вспоминается замечательный проект «Гора самоцветов», сказки народов Российской империи (СССР?), в котором Вы принимали большое участие. Это тот же эффект одновременно «чужого» и «своего»: например, Ваша эскимосская сказка про Ворона здорово звучит в русском контексте, на русском языке – отражается от русской культуры, набирает в ней огромную силу (которой, м.б. и не имела в родном эскимосском варианте) и возвращается обратно в эскимосскую культуру, как ураган, как хит.
Или Ваш замечательный мультфильм про Ваню, козу и медведя (извините, забыл название) – удивительно красивый, на основе лубка, – тут тоже отражение: русской культуры 18-го века от современности. Лубок начал звучать лишь спустя сотни лет, в индустриальном обществе, на фоне компьютерных мультиков – раньше-то он считался дурным вкусом, а теперь - суперэстетство. И именно он дает ощущение «настоящести» всего – от того, что это подлинные рисунки. Вот бы продолжить это дело, оживить прошлое, показать, как оно выглядит, как живет... Нет желания?
М. А.: Пока не собираюсь. Дело в том, что проект запущен, дело движется, я очень рад, что он воплощён. Это мечта была, да. Сделать чужое как своё. Я пробовал ещё в «Келе». Мне всегда казалось, что это важно, что нужно не дать стереться национальным особенностям, дать им новую жизнь, показать разнообразие, показать мудрость традиций, красоту народной музыки, яркость и своеобразие нарядов, да всего культурного комплекса малых народов. И вот фильмы. Это событие. Конечно, хотелось бы от режиссёров побольше культуры, чуткости к материалу, но тут уж кому что дано, как кто вкладывается.
Лубок - моя любовь, и мы даже травинки вырезали из лубков, чтобы вставить в мультпейзажи. Всё, что могли, всяко использовали. Это наслаждение, конечно. Но я имею в планах несколько фильмов о современности - или о недалёком прошлом, это тоже важно. Подбираюсь к ним, может, и получится. И кроме того - я много лет ждал момента, чтобы заняться живописью, - и вот дорвался, весь этот год писал непрестанно. Очень тяжело возвращаться, знаете. Тринадцать лет спустя. Но желание выговориться, желание почувствовать свободу у холста, красками запечатлеть то, что дорого, что любишь, что не выходит из памяти, - и сказать это на своём языке. Есть ли он, найдёт ли понимание - это волнует.
К. С.: В связи с общенациональной темой - неуклюжий вопрос. Я его всем задаю, пытаясь коллективным образом, опрашивая разных людей, выудить по кусочку целое. Вот: с чем у Вас ассоциируется русская культура? Что: какая тема, линия, точечка, завиток - заслуживают продолжения? Конкретно для Вас, в Вашем творчестве – есть такое?
М. А.: Пока в моём «творчестве» самая благодатная для меня - тема города моего детства. Это был волшебный город между горами и морем. Туапсе. И чудеса, происходившие там, я хочу запечатлеть: чувства, ощущения разных мгновений, пейзажи, вещицы. Я не знаю, удастся ли это, потому что я хочу, чтобы люди смотрели на эти картины и ощущали что-то родственное моим чувствам. То есть любовь. Ибо «если обладаю всеми богатствами мира, а любви не имею…». Может, всё это сентиментальная чушь, но я не вижу иного смысла рисовать.
Линия, точечки и завитки есть - линию я проведу от фресок и икон Дионисия и Грека к точечкам - пермским скульптурам и городецким прялкам; потом к завиткам: Рокотову, Сороке и Венецианову, потом до Тыранова, к Федотову, Соломаткину, потом к Иванову, Саврасову, Левитану, Репину и Серову, потом к Фальку, Тышлеру, Штернбергу. Тут остановлюсь, чтобы никого не обидеть. И так кого-то пропустил. Есть нечто, всех этих художников объединяющее, они как родственники, братья по живописи, при всём внешнем различии. Вот с ними у меня русская культура (живописная) и ассоциируется. Может, это и банально. Но я черпаю отсюда.
Как Вам приятней, когда про Вас говорят: "русский художник" или "российский"? "Российская культура" или "русская культура"? Почему? В общем, как Вы оцениваете проект "россиянин"?
М. А.: Мне приятней, когда просто «художник». Ну а за границей конечно – «Russian artist». Понятно, что в «российском» некая государственность присутствует, а в «русском» – национальное. В английском это различие отсутствует. Вот удивительное дело, как это у них так получилось...
К. С.: Мне, честно говоря, тоже как-то неловко представляться «русский художник». «Русский художник» - это Илья Глазунов. Получается, что это слово работает только на экспорт?
М. А.: Считаю себя русским по «произрастанию», но называться русским художником не пробовал. На язык не ложится. Кровей во мне намешано так, что и не разобрать, к какой же национальности я отношусь. Но всё же правильней при необходимости, коли таковая будет, называться русским на территории России, и российским – за границей. Так же и с культурой.
Я не в курсе – что за проект «россиянин»?
К. С.: Ну, этот проект, понятно, не озвучен по ТВ – просто начиная с какого-то времени нас всех стали называть «россиянами». И лично меня это немного того... Как железом по стеклу. Может, с непривычки. А, может, и есть тут что-то более неприятное.
Раньше мы все были «советские», а теперь «россияне». Как «американцы». Или, точнее, «афроамериканцы», как заметил Лев Пирогов. В понятие «советский» были влиты колоссальные средства, чтоб это слово прижилось, чтоб мы привыкли откликаться на него. Был разработан, если помните, «моральный кодекс», песни сочиняли, стихи, переселяли всех с места на место, тасовали, чтоб люди стали однороднее. Плюс отчетливое внешнее окружение, отгороженность от остального мира - тоже работала на проект. И «советский человек» почти получился. Вы, кстати, в себе чувствуете «советского»? Как национальность?
М. А.: Чувствую, конечно, не как национальность - это часть моей жизни, но прошлой. Как бывшая жена чувствуется, если такое сравнение уместно. Но, по счастью, я и тогда сторонился грубой совковости, её экстремальных проявлений, хотя был наивный и верил в коммунизм, что у нас лучше всего, а там негров угнетают буржуи, и т.д.. Хотел быть правильным и соответствовать моральному кодексу строителя коммунизма и уставу ВЛКСМ. Но кто-то верит и в загробную жизнь, что делать.
Уже есть и афророссияне - жизнь не стоит на месте, люди женятся и родят других людей. Будут и афроэскимосы, и афрокитайцы, и афроавстралийцы, и покруче замесы будут.
К. С.: Так вот, про новый государственный проект – как мы его чувствуем «на местах». Теперь, похоже – как прежде «советских» - будут из нас делать «россиян». Только уже подешевле, без морального кодекса, стихов и песен. Я к тому, что почему бы уж тогда из нас не делать, например, «русских»? Все равно же мы все ими давно не являемся (даже если у кого бабушки с дедушками были русские, так внуки уже забыли что это такое). Почему бы советскому человеку татарского, украинского, грузинского, еврейского или русского происхождения не постараться - и стать именно «русским»? Вместо того, чтобы – не сильно стараясь - становиться «россиянином»? Задача-то красивее и понятнее. И песен новых сочинять не нужно.
М. А.: На это отвечу старой РУССКОЙ пословицей. «Хоть горшком назовите, только в печь не суйте». А про татарина: он и есть - россиянин. Русским ему не надо быть, зачем? Он же татарин, и этим может гордится. Татарин-россиянин, хорошо звучит. А я значит, - русский россиянин (условно). А кто-то - россиянин еврейской национальности…. Короче, россиянин - НЕ национальность, это наднациональное. Это гражданство. Это принадлежность.
Ну, пытаются люди создать некую общность, поднять национальное (или территориальное) самосознание, чтоб гордиться. Чтоб дышалось. Хорошо. Пусть будет.
Меня лично агитировать не нужно, я уже давно горжусь, только по-своему. И с этой гордостью пишу свои картины и снимаю фильмы. И живу. Только это не гордость превосходства. Мне такое чувство не нравится. Я потому и спорт не очень люблю – в итоге сочувствую проигравшим, жалко их.
И, конечно, я не против такой чудесной идеи, но я хочу, чтобы мои сограждане соответствовали. Чтобы имели человеческий облик, чтоб не теряли его. Чтобы не были толпой, жадной, жестокой и капризной. Чванливой и ленивой. Чтобы не велись на выборах на посулы. Чтобы не тупили, а думали и решали.
Проблемы глубже, чем просто наверху, во власти. Проблема и в народе. Лесков про это, Чехов. Щедрин. Хотелось бы думать, что это история прошлая, но… Традиции передаются не только в искусстве. Чинопочитание, чванство и мздоимство, невежество и прочее тоже бредут с нами из глубины веков. Не знаю, поможет ли проект. А вдруг поможет? Вдруг все ощутят себя россиянами настолько, что перестанут брать и давать взятки, начнут пропускать пешеходов через переходы, улыбаться, встречаясь случайными взглядами, старательно учиться, качественно работать, бросят пить, курить анашу и бить своих жён и детей? Хорошо бы да.
(С 18 декабря у прекрасного художника Михаила Алдашина в "Галерее на Солянке» - метро «Китай-город» - открывается выставка живописи. Предыдущая его выставка в Москве была лет десять назад. Когда будет следующая – трудно сказать. Поэтому советую всем долго не думать, а прямо идти и радоваться его живописи. Там же можно купить мультипликационный фильм М. Алдашина «Рождество» и сделать к случаю подарок всем, кто этого фильма еще не видел. – К. С.)
