Есть такая документалка — «Самый одинокий кит» (The Loneliest Whale: The Search for 52, 2021, один из продюсеров — Леонардо Ди Каприо). Про кита, который «поет» на частоте 52 Гц, нетипичной для его сородичей. Поэтому он всю свою жизнь слоняется по океану в одиночестве. «Ну и хрен с ним, — хочется сказать, — мало ли». Но когда я пересказывал эту историю разным людям, почти у всех на глаза наворачивались слезы, и меня просили прекратить. Думаю, это связано с тем, что 2022 год научил нас всех одиночеству — мучительному состоянию, когда мы мало кого понимаем и мало кто понимает нас. Я в курсе, что Ф. Тютчев почти двести лет назад сформулировал: «Как сердцу высказать себя? / Другому как понять тебя? / Поймет ли он, чем ты живешь? / Мысль изреченная есть ложь». Но кажется, что именно сегодня его вопросы особенно актуальны.
Как мне понять знакомого музыканта, который продолжает свои уличные концерты во Львове? А старинного друга, который ездит волонтерить из прифронтового Таганрога в гуманитарные z-экспедиции? Что мне сказать подруге, которая с марта живет в Израиле, когда она спрашивает «Как дела?» Что ответить приятелю, который учит меня жизни из Грузии? А самое интересное — это же и в обратную сторону работает. Что я могу написать, чтобы меня поняли? Мы же все, вроде бы, одни и те же слова (понятия) употребляем. А частота разная. Чаще всего ее задает пропаганда. С обеих сторон. Говорить с теми, в чьей голове засело «Смерть украинцам» / «Смерть русским» уже (или оптимистичнее — пока), очевидно, бесполезно. А с остальными? А с собой? Как хотя бы себе объяснить, что происходит и что делать?
Осип Мандельштам, которого в конце декабря принято вспоминать в связи с днем его памяти, писал в статье «О собеседнике»: «Мореплаватель в критическую минуту бросает в воды океана запечатанную бутылку с именем своим и описанием своей судьбы. Спустя долгие годы, скитаясь по дюнам, я нахожу ее в песке, прочитываю письмо, узнаю дату события, последнюю волю погибшего. Я вправе был сделать это. Я не распечатал чужого письма. Письмо, запечатанное в бутылке, адресовано тому, кто найдет ее. Нашел я. Значит, я и есть таинственный адресат». Это он так подводил к мысли о том, что стихотворение — это «письмо в бутылке». Но не только же о стихотворении так можно сказать, а о любом тексте. Чувствуете, насколько понятнее становятся старые книги? Для оставшихся — «документация» А. Введенского, А. Платонова, Э. М. Ремарка. Для уехавших — воспоминания Г. Ива́нова, И. Одоевцевой, Н. Берберовой…
Я не агитирую за бегство в книги. Я про то, что если содержание не удается выудить здесь, то можно попробовать это сделать «там». Чтобы вместе с ним вернуться и пересмотреть свои действия. Так со мной и случилось. Я как раз на днях перечитывал Мандельштама. И вдруг в «Четвертой прозе»: «Есть прекрасный русский стих, который я не устану твердить в московские псиные ночи, от которого, как наваждение, рассыпается рогатая нечисть. Угадайте, друзья, этот стих — он полозьями пишет по снегу, он ключом верещит в замке, он морозом стреляет в комнату: ...не расстреливал несчастных по темницам... Вот символ веры, вот подлинный канон настоящего писателя, смертельного врага литературы». «Четвертую прозу» Мандельштам диктовал жене зимой 1929-1930 года, поругавшись с советскими писателями. А «Я обманывать себя не стану» Есенин, строчку которого Мандельштам здесь как раз вспоминает, написал в 1922.
Сто лет должно было пройти, чтобы символом веры нормального человека снова стало «не расстреливал несчастных по темницам»! Такие вот песни поют киты. Кстати. В конце фильма ученые приходят к выводу, что для «общения» им нужно друг друга слушать и синхронизироваться. И записывают на подводные микрофоны двух китов, которые на огромном расстоянии одновременно «поют» на частоте 52 Гц. Значит, он не один. Да и каждый из нас тоже один едва ли. Наверняка, рядом есть человек, который против агиток. За то, чтобы никаких несчастных ни по каким темницам и поводам в XXI веке не расстреливали. Ну вот. Значит, всё не так уж и плохо. Значит, есть задача на 2023-й — сберечь хотя бы тех, с кем вы уже синхронизировались (дальше — больше!). А фильм, кстати, так себе. Книга лучше. Естественно, Мандельштама.
