Вы что-нибудь слышали о «Сократических чтениях по географии»? Я не слышала – до недавнего времени. А ведь они прошли уже в седьмой раз; соответственно вышло семь сборников докладов: первые чтения – это совсем тоненькая брошюра, а последние по времени, седьмые – книга в 300 страниц.
Вы слышали о немецком экономисте и географе Августе Лёше, столетию со дня рождения которого как раз и были посвящены седьмые Сократические чтения (Вологда, август 2006)? Если вы не принадлежите к славному племени географов или историков науки, то, скорее всего, нет. И я не слышала. Хотя был он не просто замечательным ученым, но, несомненно, героической личностью.
Август Лёш прожил короткую жизнь – он умер в 1945 году, когда ему было всего тридцать восемь. За исключением четырех лет, проведенных в США в качестве рокфеллеровского стипендиата (1934-1935 гг. и 1936-1938 гг.), Лёш жил и работал в Германии, тем самым большая часть его творческой жизни прошла в условиях тоталитарного режима: свой главный труд он написал в 1938-1939 гг. Несмотря на безусловный авторитет и широкую известность в академических кругах, Лёш отказался от принятия звания профессора, поскольку это предполагало принесение присяги на верность фюреру. Он согласился принять звание лишь по окончании войны, но его не стало уже в мае 1945 – видимо, будучи истощен, умер он от пустячной инфекции.
Наследие Лёша, по мнению авторитетных ученых, остается актуальным и для нашего времени – надо лишь уметь отнестись к нему «сократически». То есть суметь адресовать трудам Лёша «правильные» вопросы. Собственно, вопрошание (проводимое согласно принятым в науке процедурам) и явилось с самого начала задачей сократических чтений.
Понятно, что чтения, названные сократическими – это нечто отличное по протоколу от привычного ритуала научной конференции, когда один говорит, а остальные только слушают, даже если они не согласны или им вообще не интересно. Это следование традициям сократического диалога – то есть спор. Что меня и заинтересовало: характер взаимодействия участников, а не их приписанность к географии. Ибо я никак не могу сказать, что меня интересует география как таковая. И демография сама по себе меня тоже не очень занимает.
Почему, в таком случае, я читаю все книги А.Г. Вишневского и статьи Ж.А. Зайончковской и даже пишу о них (см., напр.: «Счастлив тот, кто сумел вещей постигнуть причины…» и «Китайский» вопрос»)? Почему я внимательно штудирую труды Т.Г. Нефедовой и более того - их пропагандирую (см.: «Там, где в пространстве затерялось время» и «Зачем нужна корова?»)?
Ответ прост: я хочу знать, из каких компонентов складываются именно такие, а не иные условия нашей общей, да и моей собственной обыденной и необыденной жизни. Почему в июле я вынуждена покупать египетскую (!) картошку и немецкие яблоки; почему я не могу купить за углом укроп, но зато могу – тоже за углом – купить практически любой шоколад? Куда делся русский лен? Почему в десятикилометровом радиусе от моей дачи один некогда заплеванный город на глазах расцвел, а другой – в прошлом наукоград – почти зачах? Почему вокруг одних больших городов есть агломерации, а вокруг других – нет?
«Сократические чтения по географии» замечательны как раз тем, что никогда не ограничивались узко географической проблематикой: естественно, что с некоторого момента (это уже пятые чтения) они стали называться просто сократическими.
Отмечу, что у большинства из нас весьма превратные представления о том, чем вообще занимаются географы – ведь в советской, а потом и в российской школе изучалась преимущественно физическая география, да и сейчас экономическая и социальная география, в том числе география собственной страны, преподается у нас, увы, весьма убого. И то сказать: нельзя же было, изучая географию Родины, рассказывать детям о неизвестном им архипелаге под названием ГУЛАГ. Как, впрочем, и о таких типах поселений как ЗАТО, о многочисленных «бетонках», отсутствующих на картах, о том, как на самом деле размещены разные промышленные объекты и т.п.
География, даже рассмотренная как сугубо «школьный» предмет, куда более исторична и социальна, чем мы привыкли думать. Недаром же великий географ Жан Жак Реклю сказал, что история – это география во времени, а география – это история в пространстве.
Расскажу кратко об истории сократических чтений, о которой я расспрашивала бессменного их организатора и (начиная со Вторых чтений) издателя соответствующих материалов доктора географических наук В.А.Шупера.
Изначальная идея чтений принадлежала известному методологу науки, философу М.А.Розову и состояла в том, чтобы собирать вместе ученых разных специальностей для совместного осознания своего незнания, обсуждения нерешенных проблем и критике устоявшихся представлений. Эта задача определила число участников – не более 30 – и небольшое число докладов, зато с неограниченным временем для вопросов и прений. Проводилось два заседания в день – утреннее и вечернее, но при необходимости собирались и после ужина. Большие перерывы между чтениями (первые – в 1993 г., Ростов Великий; вторые – 2001, Плёс) объясняются просто: все расходы участников оплачивались оргкомитетом, который должен был пробивать соответствующие гранты. Третьи сократические чтения по географии (Старая Русса, 2002 г.) продолжили традицию первых и вторых чтений, причем их междисциплинарный характер оказался выражен еще ярче, поскольку только так и можно было обсуждать тему «Россия в современном мире: поиск новых интеллектуальных подходов».
В чтениях принимали участие математики, философы, социологи, демографы и, разумеется, географы. Хотя по мере усиления междисциплинарности чтения стали называться просто Сократическими, одна географическая традиция сохранилась – обязательно проводить экскурсию (например, в 2006 г. это была обзорная экскурсия по Вологде и поездка в Кирилло-Белозерский монастырь). Теперь чтения в нормальном формате – это три полных дня заседаний (одно заседание обязательно отводится под «круглый стол») и день экскурсий. Другая традиция – проводить чтения в тихих и живописных городах с населением не более 50 тыс. жит., а по возможности – вообще вне городов: в Старой Руссе, на Селигере (Вологда была выбрана из-за ограниченности средств).
Подчеркну замечательную особенность сборников публикаций Сократических чтений дабы утешить тех, кто сам там не присутствовал: в них печатаются не только сами доклады, но и вопросы к докладчикам и выступления в прениях. При этом сохраняются особенности индивидуального стиля. Например, Л.В. Смирнягин время от времени пользуется обращением «Ваша милость», стиль А.И. Трейвиша в большой степени сохраняет свойственные автору разговорные интонации и т.п. Видно, что диалоги – подлинные, хотя я склонна предполагать (исходя из опыта собственной работы), что редактор томов В.А. Шупер (в большинстве сборников он выступил также как автор предисловий и заключительных текстов) немало потрудился, чтобы аутентичность и читабельность не противоречили друг другу.
Основной пафос чтений в том, что научная истина – это высшая ценность, такая же, как справедливость, добро, красота. Глубоко ошибочно распространенное мнение, что наука нужна лишь постольку, поскольку ее результаты полезны для общества. В условиях «восстания масс» и кризиса рационализма стремительно возрастает нестабильность современного мира. В связи с чем наш виднейший демограф А.Г.Вишневский сказал, что его прогноз в целом оптимистичный – при условии, что человечество переживет XXI век, но добавил, что надежд на это у него не очень много…
Четвертые сократические чтения (2003) были посвящены памяти замечательного русского географа В.А. Пуляркина. Открывая этот сборник мемориальной статьей, В.А. Шупер написал: «Мы сами создаем время, в котором живем. Оно почти так же принадлежит нам, как наши научные результаты» (IV; 5 – здесь и далее том очередных чтений обозначен римской цифрой, страница – арабской). Ниже я остановлюсь на тех работах, которые (с моей точки зрения) в наибольшей мере воплощают сформулированную выше позицию.
Принципиально важными мне показались идеи, изложенные в статье А.Г.Вишневского «Демографическая реальность в свете теории и идеологии» (IV; 35-47). Анализируя причины того, почему, несмотря на очевидную неэффективность любых усилий «сверху», общество не может смириться со снижением рождаемости, автор обращает внимание на то, что мы давно живем в ситуации раскола между элементами «традиционного» и «современного» сознания, который проходит не только между разными политическими силами и партиями, но и внутри интеллектуального сообщества, а в немалой мере – внутри каждого отдельного человека.
Мы частично как бы продолжаем жить в детерминированном мире Фомы Аквинского и одновременно – в вероятностном мире, где действует «невидимая рука» Адама Смита. Основания для мышления в терминах обеих картин найдутся в любом обществе в силу принципиальной неоднородности всякой сложной структуры. Очень трудно признать, что целеполагание не может быть в принципе задано извне, что оно встроено в сам процесс развития сложных систем – ведь это значило бы отказаться от любого социального конструктивизма, от веры в могущество идеологических воздействий.
Особого внимания заслуживает вопрос, сформулированный автором в конце статьи: почему нас так беспокоит депопуляция, если население мира продолжает расти? Ответ, состоящий в том, что нас интересует падение рождаемости в отдельно взятой России, в определенном смысле ущербен: что значит «отдельность» в эпоху глобализации?
Как известно, успехи отечественной географической науки традиционно были связаны с разработкой проблемы районирования. На пятых Сократических чтениях с обобщающим докладом на эту тему выступил Л.В.Смирнягин (V; 112-126), который оценил работы по проблемам районирования как своего рода визитную карточку российской географической школы. Советская власть не могла бы эффективно осуществлять свой гиперцентрализованный метод управления такой огромной территорией, как СССР, если бы не иерархическая административная сетка.
Собственно говоря, районирование как навык пространственной самоорганизации общества и административное районирование – это не совсем одно и то же. Еще в позапрошлом веке было ясно, что пространства Российской империи не могли быть должным образом управляемы без должной административной сетки. Этот, как мы бы выразились сегодня, социальный заказ был выполнен в грандиозном труде П.П.Семенова-Тянь-Шанского, опиравшемся на обширную социально-экономическую статистику (не уверена, что все знают, что именно он с 1864 по 1897 г. возглавлял статистическую службу государства и руководил первой переписью 1897 г.).
Районирование всегда начиналось с учета совокупности природных условий как доминанты, а продолжалось путем включения экономических и культурных факторов. В России, где районирование базировалось на безусловном экономическом доминировании сельского хозяйства, главные успехи были достигнуты к 20-м гг. прошлого века, когда вышла знаменитая брошюра Б.Н.Книповича «К методологии районирования». С его именем связано завершение второго этапа работ российской школы районирования. Дальше, начиная с середины 20-х гг., этим занимался Госплан, установки которого на важность размещения территориально-производственных комплексов воплощены в научной школе Н.Н.Баранского.
Л.В.Смирнягин считает, что абсолютное преобладание индустриального подхода к районированию соответствовало реальному положению в народном хозяйстве СССР в 30-е гг. За следующие 70 лет, начиная со второй половины ХХ века, роль индустриального фактора неуклонно падала, а роль совокупности нематериального производства и культурных и социальных факторов – росла. Например, 3/4 американских трудящихся создают примерно ту же долю ВВП США, находясь за пределами материального производства. Очевидно, что районирование, основанное на чисто экономических факторах с упором на материальное производство, сегодня не может отражать ни реальную структуру общества, ни перспективы его развития. Более того, появилось множество свидетельств влияния социокультурных компонентов на региональную идентичность жителей той или иной территории. И это справедливо не только для США, но и для всех развитых стран.
Так возникает новый аспект, новые задачи районирования – анализ идентификации человека с местом своего проживания, комплекса его культурных представлений по осям близко – далеко; свои – чужие, соседи – иноплеменники и т.п.
Тем самым культура тоже заслуживает рассмотрения в качестве географической реальности, чему был посвящен доклад В.Н.Стрелецкого (V; 127-141) – и это возвращает нас к максиме Реклю, которого естественно считать предтечей культурной географии.
Очень любопытные соображения читатель найдет в статье А.И. Трейвиша «Ограничения в развитии России: новый геодетерминизм» (III; 126-144). С его точки зрения, проблема геодетерминизма вовсе не надумана: она вполне актуальна для нации, стоящей на перепутье. В России в среднем чем восточнее, тем как бы севернее, потому что холоднее (кто помнит, что Магадан стоит на широте Петербурга?), а чем южнее, тем «восточнее» в культурном отношении.
Наша западно-восточная асимметрия имеет мало общего с киплинговским тезисом «Запад есть Запад, Восток есть Восток», поскольку Азия – Сибирь – это та же Россия, только плохо освоенная. В отличие от США и Канады, России не удалось создать мощного полюса расселения и экономики у Тихого океана – волны освоения оседали в Сибири, преимущественно из-за расстояний и недостатка коммуникаций. Если из Парижа можно за три часа с небольшим доехать практически до всех главных центров европейской цивилизации, то из Москвы до ближайшего города-миллионника Нижнего Новгорода придется ехать семь часов.
Россия всегда будет ограниченно конкурентоспособна на том рынке, где главное – экономия издержек. Но кто сказал, что эта модель развития – в принципе наилучшая для всех, а не только для стран третьего мира?
Россия же по фундаментальным характеристикам – общество «западного» типа, общество догоняющей модернизации. Подробно этот процесс проанализирован А.Г.Вишневским еще в книге «Серп и рубль» (М.: ОГИ, 1998; круглый стол по этой книге см.: III, 185-207).
Тиражи сборников Сократических чтений невелики, так что я не могу призвать читателей последовать моему примеру и обратиться непосредственно к текстам. Но есть журналы и сайты – например «Мир России» (как раз там сборник Третьих Сократических чтений был почти полностью перепечатан - см. 2002, Т. ХI, №3).
