Прославленный каталонский шеф-повар, хозяин ресторана El Bulli Ферран Адриа, поедет этим летом в Кассель, чтобы принять участие в престижном смотре современного искусства «Документа». Нет, он не будет кормить художников, критиков, кураторов, коллекционеров и просто зрителей. Он выставит свои кулинарные шедевры на «Документе» в качестве «современного художника». Ничего удивительного в этом нет. Если художником может быть сумасшедший (искусство Art Brut), обезьяна или даже слон (под руководством Комара и Меламеда), то что удивительного в художественных амбициях виртуоза кухмистерской? В конце концов, еда не вчера стала восприниматься как предмет искусства, даже как артефакт: сошлюсь, хотя бы, на жанр натюрморта. Пища, безусловно, может быть искусством; искусство же, говорят, наша «духовная пища». Что тут рассуждать?
Между тем, записной арт-критик британской «Гардиан» Джонатан Джонс рассуждает об этом своем блоге – и рассуждает так, будто в его стране никогда не было ни Рёскина, ни Оскара Уайльда. Искусство может быть в долгу перед кулинарией, - говорит он, ссылаясь на приготовленную дворецким Лорда Сноудона трапезу Джилберта и Джорджа, на стряпню Риркрита Тираваниджи, на футуристическую поваренную книгу Маринетти, но искусство – это все ж таки искусство… Джонс нерешительно мнется, не рискуя сказать нечто, выходящее за рамки «современного понимания искусства»: с одной стороны, он любит искусство и не очень доволен окончательным растворением оного в «просто жизни», его страшит окончательное расползание «предмета искусства», но, с другой стороны, несовременно защищать Леонардо с Гогеном от Бойса с Хёрстом! Ситуация дурацкая, он понимает это сам, задаваясь таким вопросом: если «искусством» считается консервированное дерьмо незабвенного Пьеро Манцони, то почему «искусством» не может быть произведение «высокой кухни»? И действительно, разве мастер, создавший «пармезановые сэндвичи с мороженным», «тресковую пену» или «сферические картофельные ньокки с консоме из жареной картошки» не заслуживает, по крайней мере, того же места в иерархии прекрасного, что и циничный засранец (или «консервный засранец»?)? Почему то, что поступает в человеческий организм не может быть искусством, а то, что из него выделяется – может?
Именно на этой точке застывает критическая рефлексия Джонатана Джонса. А мы попробуем пойти дальше. Для искусства необходимы запретные зоны; раньше это был секс, богохульство, некоторые политические и социальные идеи, сейчас все вышеперечисленное давно является мэйнстримом. Пытались возбранить рисовать картины - я даже помню одну кураторшу, которая лет десять назад воспринимала слово «картина» как ругательство, непозволительное в хорошем обществе. Но сейчас «картина» вернулась в «искусство» во всей мощи и даже Дамьен Хёрст оставил своих несчастных коров ради холста и кисти. Искусством теперь может быть все, что угодно – даже живопись или скульптура. До такой беспринципности дело еще не доходило: если все на свете есть искусство, то искусства просто нет. Отсюда и смешные попытки выгородить какой-нибудь участочек, который, в силу разных причин, не может быть belles arts. У Джонса на этом участке стоит кухонная плита, возле которой суетится Ферран Адриа.
Аргументация приводится самая жалкая: «На самом деле, даже гении среди поваров должны услаждать посетителя (и готовить то, что закажут), а это значит, что ни один повар не претендует на ту свободу мысли, которую художники отвоевали в эпоху Ренессанса». Сказано, между прочим, на фоне бесконечных оваций в адрес соцреалистического искусства и застарелых восторгов по поводу вечнопрекрасной Лени Рифеншталь. Какую такую особенную свободу имели придворные художники XVIII века по сравнению с поварами? В каком таком особенном ментальном рабстве находятся надменные шефы мишленозвездных ресторанов, дрессирующие посетителя иерархической эстетикой своего меню? В реплике Джонса не слышно ничего, кроме слабого и неверного эха героической эпохи модернизма. Страдающий, нищий, одноухий Ван Гог – вот кто, в представлении британского арт-критика, не пускает дерзкого каталонского кухмистера в Храм Искусства. Не для него дорожка, по которой ввозили в этот Храм (в Tate Modern) баночки с высокохудожественным дерьмом.
В этом смысле критики из испанской «Эль-Паис» значительно честнее. Их взгляд наивен и несокрушим. Хосе де ля Сота сожалеет о «банализации искусства» со всем пылом воспаленной банальности: «Адриа – не Пикассо. Пикассо не умел готовить, но в искусстве он был выше Адриа. Чем сейчас является искусство? Это нечто или ничто?». Несмотря на некоторую архаичность доказательного ряда (кто нынче вспоминает Пикассо, кроме арт-дилеров и миллионеров?) перед нами тот же пафос: гордый свободный художник восседает на недосягаемой высоте Подлинного Искусства. Любое сомнение в этом преступно.
В нашем споре есть еще два участника. Сам повар лениво отмахивается от разбушевавшихся критиков: «Ну да, я не Пикассо, но что есть искусство в такие времена, как сейчас? ... Если они называют то, что я делаю, «искусством» - отлично. Если не называют – тоже хорошо». А тот, кто рискнул назвать «тресковую пену» «искусством» – главный куратор «Документы» Роджер Бюргель – пожимает плечами: «Почему бы и нет? Я всегда отбираю для выставки вещи, которые кажутся мне странными». Сам того не желая, Бюргель дал свое определение искусства: то, что кажется странным. Честно говоря, невеликая теоретическая находка. Довольно скучно отвечать на романтическую модернистскую риторику вялым «эй, чеаэк! чего-нибудь!» пресыщенного гедониста. Признался бы честно – просто хочется на халяву вкусить пищи богов.
