На прошлой неделе завершился премьерный показ сериала «Есенин» (производство - "Про-Синема Продакшн", Первый канал). Многочисленные отклики на фильм начали появляться в блогах и на форумах сразу же после первых серий; их авторы дружно осуждали бесцеремонность авторов фильма в обращении с реальными фактами биографии поэта. Затем, не дожидаясь окончания показа, по Интернету разошлись списки многочисленных неточностей, обнаруженных в сценарии. Вслед за этим дискуссия о фильме переместилась в газетные публикации, однако смысл ее остался прежним – полемический задор был вызван непривычной грубостью авторов в обращении с историческими фактами. Со всеми выдвигаемыми историческими претензиями легко соглашаешься, в большинстве случаев они совершенно справедливы. Вместе с тем не покидает ощущение, что направлены они совершенно не по адресу.
Смысл обсуждать авторскую концепцию, глубину идей и уж тем более - какие-либо последствия высказанных создателями догадок (в первую очередь, версию об убийстве) имеет в том случае, если речь идет, допустим, о книге серии ЖЗЛ, о вышедшей монографии, посвященной поэту. О сенсационном журналистском расследовании, в конце концов, в результате которого были обнаружены ранее неизвестные документы и факты. Это стоит исторической дискуссии, но она, увы, совершенно напрасна в случае с этим сериалом. В этом фильме все устроено по другим законам – законам бизнеса и телевизионного производства, в соответствии с которыми убийство внутри замысла фильма о Есенине имеет смысл рассматривать не как версию и ни в коем случае не как чью-либо точку зрения, а как кропотливо и последовательно созданную сенсацию.
В истории телевидения последнего десятилетия был любопытный случай, благодаря которому мир узнал о режиссере Питере Джексоне (в дальнейшем он снят все три части фильма «Властелин колец»). Его первый громкий успех был связан с псевдодокументальным телевизионным фильмом «Forgotten Silver» («Забытое серебро», 1995), в котором утверждалось, что первую переносную камеру, вместе со звуком в кино, изобрел в начале века никому не известный новозеландский изобретатель Колин МакКинзи. Картина была показана крупнейшим каналом страны без всяких предупреждений о фальсификации, а на следующий день режиссер проснулся автором исторической сенсации. Даже кинокритики – и те поддались на талантливую провокацию. Позже новозеландцам при помощи того же телевидения было доходчиво объяснено, что фильм является в чистом виде выдумкой, виртуозной стилизацией с привлечением средств документального кино. Но не тут-то было: проведенный спустя некоторое время социологический опрос показал: огромное количество зрителей по-прежнему продолжали верить в версию Джексона.
Достойным образчиком жанра стал недавно выпущенный российский фильм «Первые на луне» (реж. Алексей Федорченко), в котором изобретательно обосновывается версия испытаний полетов советских космонавтов на луну, опередивших американские. А вот «Есенин» оказался гибридом - фильмом, который, формально подражая традиционному историческому сериалу, боится сознаться в том, что по-настоящему близок именно псевдодокументалистике. Яркий пример этого – сюжетная линия с расследованием обстоятельств смерти поэта, проводимым сыщиком Хлыстовым в 80-е годы. Расследование в подобном кинематографе – не столько интрига (все равно понятно, что рано или поздно он докопается до доказательств убийства), сколько теплица для бесчисленных версий, замалчиваемых свидетельских показаний, опровергающих версию самоубийства врачебных заключений и т.п.
Чтобы обеспечить достоверность исторического антуража фильма, в него было введено бесчисленное количество исторических персонажей. Немыслимое. Их функция в фильме часто кажется не совсем ясной, но тем не менее в их появлении есть своя железная логика.
Вот один из примеров. В одной из сцен Зинаида Райх (Марина Зудина) уговаривает Всеволода Мейерхольда (которого играет внук режиссера, музыковед Петр Меркурьев) поставить поэму Есенина “Пугачев” в театре. Мейерхольд отказывается, якобы пугаясь присутствующих в тексте аллюзий на современную действительность, после чего Есенин бросает ему обвинение в неуважении к слову (всю эту чепуху придумал, между прочим, театральный человек Виталий Безруков!) и гневно хлопает дверью. Но вот вопрос: сцена ровным счетом ничего нового не привносит ни в образ Есенина, ни в образ Мейерхольда. Этот сюжет не получает дальнейшего развития и, по сути, становится сценарной пробуксовкой. Тогда зачем вообще понадобилась эта сцена?
Как на каких-нибудь свадебных фотографиях из журнала «Семь дней» обыватель будет разглядывать с одинаковым интересом как новобрачных, так и присутствующих гостей, попавших в объектив камеры, так и персонажу Есенину необходимо окружение, состоящее из исторических «селебритиз». Которые, к слову, никогда не были его постоянными спутниками, да и он, судя по всему, не очень-то в них нуждался. Мейерхольд, Маяковский, Блок, Городецкий, Пастернак и остальные – суть недурная декорация, пеньки и деревья, на которые опирается и присаживается герой. Здесь отнюдь не развитие сюжета становится во главу угла, а рецепт, согласно которому важен сам факт появления узнаваемого зрителем лица. Троцкий, Фрунзе, Сталин, Каменев, Горький, Луначарский и еще бог знает кто – все это занятная (и не более чем) энциклопедия эпохи, написанная обывателями, а не историками литературы и адресованная все тем же обывателям. И первые, и вторые целиком принадлежат нынешнему времени, а иначе - просто не поняли бы друг друга. Другими словами, исторические факты, судьбы, вообще образ эпохи применительно к этому фильму становится десятым делом, а первым - рецепт, и чем он действеннее, тем больше о фильме ведется разговоров, тем нетерпимее становятся реплики филологов на страницах газет и, как следствие, выше поднимается рейтинг сериала.
Авторство самого удачного рецепта «Есенина» принадлежит исполнителю главной роли - Сергею Безрукову. На протяжении десяти лет он играет эту роль на сцене театра им. Ермоловой, и чтобы проникнуться результатами многолетней шлифовки образа, необходимо хотя бы раз вслушаться в произносимую героем фразу «Ядрить твою в дышло!». Могут ли после этого возникнуть сомнения, что спустя годы актер нашел для нее единственно верную интонацию? Если серьезно, то безруковский Есенин – балагур, одинаково насмешливый и простодушный герой. Сцены вечеринок, отчаянных гулянок, флирта, неожиданных всплесков гнева, сменяющихся веселым угаром в кругу друзей, – экранного времени на это уходит уйма, но в них и проявляются основные характеристики героя. Поэт у Безрукова – бесшабашный и вспыльчивый, но не настолько, чтобы отпугнуть зрителя. А то, что на грани между привлекательным и пугающим, – это и есть неплохой рецепт, который актеру знаком с первых лет на сцене. Возможно, что версия о насильственной смерти привлекла Безрукова-старшего по той простой причине, что самоубийство уж слишком не вязалось с тем, что играл на сцене его сын. «Самоубийца – трус. Есенин трусом никогда не был», - объясняет в первой серии фильма один из свидетелей убийства поэта. Но не стоит забывать, что самоубийство – это еще и внутреннее противоречие, которое актеру пришлось бы сыграть, не появись на горизонте версия о насильственной смерти. А раз нет противоречий, так нет и повода. И наоборот.
Разоблачение версии об убийстве не поможет разобраться в задумке сериала хотя бы потому, что, думается, сами создатели, во главе с автором романа Безруковым-старшим, сценаристом Владимиром Валуцким и режиссером Игорем Зайцевым, едва ли верят в ими же выдвинутую версию убийства поэта. Они подготовились к встрече с широкой телевизионной аудиторией, подтянули слегка потрепанную, но все-таки действенную легенду, собрали в сценарии весь цвет многоликого советского общества 20-х годов и… собственными руками все, в конце концов, испортили. Здесь не нужно копаться в исторических фактах, не нужно выявлять сюжетные нестыковки, а надо всего лишь внимательно следить за сюжетом. И ничему не удивляться.
В фильме, как уже было сказано, есть две линии повествования: одна относится к 20-м годам (собственно, линия Есенина), а вторая – к 80-м (следователь берется за раскрытие убийства поэта). Первую линию закруглить в последней серии было несложно – точка была поставлена сценой убийства. А вот со второй сценаристы оплошали: после получения неопровержимых доказательств в виде подлинного, а не поддельного свидетельства смерти поэта, следователь садится в машину и отправляется восвояси. И вдруг ни с того ни с сего случается авария, машина падает с моста, герой погибает, а вместе с ним гибнут и неопровержимые доказательства. В пересказе все это звучит как абсурд, но на экране – в десятки раз абсурднее. Такого «непредсказуемого» финала, смею заверить, вы не встретите ни в одном художественном фильме.
Рассуждения о схемах, жанрах и персонажах бессильны объяснить подобный дилетантизм. Как трудно было бы растолковать что-либо горе-повару, который, запутавшись в рецепте кулинарной книги, ни с того ни с сего решил бы треснуть себя половником по лбу.
