«Когда я шел по улице, возбуждение мое переходило всякие границы:
все проходившие мимо женщины были моими»
Итало Звево «Самопознание Дзено»
В Праге проходит выставка фотографа и художника по имени Мирослав Тихий (так принято по-русски; вернее было бы транскрибировать «Тихи»). Мероприятие скромное, как и сам автор, приобретший, впрочем, в последнее десятилетие немалую известность в узких интернациональных кругах. На Староместской площади, в ратуше, что слева от знаменитой башни с часами, над которыми разыгрывают свою потешную пантомиму деревянные апостолы, надо пройти сквозь широкие стеклянные двери, обклеенные рекламой выставки Czech Press Foto, пересечь залу туристического информационного центра, протолкаться через толпу итальянцев или русских, готовящихся взобраться на смотровую площадку, затем подняться на третий этаж, открыть тяжелую наборного дерева дверь и оказаться в скромном помещении с двумя галереями, разделенными небольшой лесенкой.
Там, двигаясь вдоль стен, увешанных мутными старыми фотографиями, несфокусированными, случайными, смазанными, плохо напечатанными на скверной бумаге, кое-где – с подрисованными от руки линиями, оказываешься в какой-то скверной пародии на феллиниевский «Амаркорд». Перед нами мир, где прекрасная табачница манит мальчишек своими огромными грудями, где душа невинного сластолюбца исцарапана похотливым взглядом безумной Лисички, где дебил оказывается в гареме шейха, а школьники коллективно мастурбируют в старом авто.
То есть, конечно, ничего этого в фотографиях Тихого нет: только мутные смазанные женские и девичьи ноги, «филейные части», груди, иногда профиль, иногда смешная прическа социалистических времен. Есть, впрочем, несколько снимков экрана телевизора, по которому показывают немецкое порно восьмидесятых, – но все столь же нечетко, в дымке фантазмов восторженного престарелого мастурбанта. Фокус – с технической точки зрения – не наведен, однако с иной -- фантазмирующей, любострастной, одержимой, порнографической -- он еще как наведен, покруче, чем в продукции кинокомпаний «для взрослых».
Здесь только части тела, участвующие в прямых, не искаженных цензурой сознания мечтах об обладании существом женского пола. Причем, все равно, каким именно существом – такие вещи, как красота, привлекательность, возраст и проч., не имеют для вуайериста никакого значения; одни части тела, имеющие отношение к. И баста. Любопытно, что на этих снимках довольно много незрелых девочек, но никаких лолитизаций здесь не наблюдается; все они – десятилетние, двадцатилетние, тридцатилетние, сорокалетние, пятидесятилетние – привлекают, зовут, манят. В общем, холмы пены белоснежной.
Жизнь и труды Мирослава Тихого вкратце можно определить как нечто находящееся между «наивным искусством» и Art Brut. Тихий наивен, несмотря на некоторое художественное образование и несомненную начитанность в определенных областях. Он отчасти безумен, хотя обладает вполне прагматическим и точным взглядом на собственное искусство. Он авангардист, модернист и постмодернист разом, не будучи ничем из этого. Тихий родился в 1926-м, учился (но недоучился) в пражской Академии художеств, а затем перебрался на родину, в моравский город Кыйов, где и живет, кажется, до сих пор. Сначала он писал картины, а потом принялся за фотографию; с маниакальным упорством делал снимки (согласно навсегда установленному дневному плану) местных женщин с помощью смастеренной им из всякого хлама камеры. Для этого он использовал картонные коробки, фанеру, плексиглас; линзы полировал, как утверждают, сигаретным пеплом и зубной пастой. Модели (точнее, те, кого он сам для себя счел таковыми) чаще всего просто не знали, что их фотографируют, – странные конструкции, которые Тихий выдавал за камеры, всерьез не воспринимались.
Меж тем, эти реликты разом двух эпох – дагерротипов и дадаизма – странным образом фотографировали. Непосредственность героинь, не сдвигавших коленей при виде придурковатого бородача с самопальной пупырлой, накладывалась на непосредственность порнографического вожделения фотографа, а потом – в девяностые и нулевые, когда Тихого вытащили в галерейный свет, – и на наивную непосредственность перекультуренной арт-публики. Получилась непосредственность в кубе, наивность такой концентрации, такой плотности, что разъять ее аналитическим критическим умом почти невозможно.
Оттого о Тихом пишут либо в глуповатом полулирическом тоне, либо просто глупости (вроде того, что Тихий покинул Академию художеств после прихода к власти коммунистов в 1948 году -- в знак протеста против запрета рисовать в классах обнаженные модели). В сущности, этот человек и его творения есть удивительное сочетание банальности (безумный художник, не от мира сего, затворник, равнодушный к славе и деньгам) и того, что с банальной точки зрения называется «поэзией» (глуповатая, неопределенная, безумная). Сам Тихий (говоря о том, как он превратил ошибки в наведении своей самодельной камеры в фирменный стиль) сформулировал это так: «Ошибка. То, что создает поэзию».
Я не буду пересказывать здесь историю трудов и дней Мирослава Тихого. Ее можно найти здесь, здесь (для тех, кто читает на чешском) и здесь (на этом сайте можно увидеть и фото, и картины, и рисунки нашего героя). И, уж конечно, не буду раздавать эстетические оценки (не кажется ли тебе, дорогой читатель, что время кончеевских разговорчиков – публичных, конечно – прошло?). Нет, меня здесь интересует искусство, не с большой буквы, а просто «искусство» -- как оно возникает, вот, скажем, в случае Тихого. Почему так волнуют зрителя эти мутные части женских тел – если, конечно, наш зритель не солдат срочной службы и не монах?
Отсылкой к порнографическому вуайеризму, юношескому и старческому разом? Может быть, но этого недостаточно; нельзя бесконечно играть в амаркорд и город женщин; в конце концов, в этом нет никакой загадки – а в работах Тихого есть. Дело, думаю, не в том, что он снимал, а в том, чем. Его самодельные аппараты – своего рода рамочки, которые деревенский дурачок таскает с собой и наставляет на попадающиеся ему вещи и пейзажи. Или на людей. Или на части тела людей – в зависимости от настроения.
Никто его игру не принимает всерьез; но только вообразим себе, что это не дурачок, а волшебник, который умудряется запечатлевать жизнь с помощью грубо сколоченного из четырех деревяшек прямоугольника или квадрата. Он ухватывает ее врасплох; получившиеся картинки ни на что не претендуют, ничем, по сути, не являются; равнодушие обладателя рамочки делает все изображения равноценно бессмысленными. Смыслом их наделяет только тот, кто увидит; в случае дурачка-волшебника, никто. В случае Мирослава Тихого – зрители.
Получается, что кыйовский эксцентрик – идеальный художник, который не только не навязывает нам своих мыслей, он даже не намекает на них. Порнографический фантазм его снимков легко вынести за скобки; он настолько наивен, что в расчет не берется. Остается чистое поле для наших собственных чувств, соображений, истерик, страхов, воспоминаний. И мы с радостью населяем его собой. Что и есть, по моему скромному суждению, современное искусство, искусство нашего нарциссического, эгоистичного, примитивного времени.
P.S. Я намеренно не украсил этот текст образцами тихого искусства. Мне кажется, лучше представлять их себе, чем видеть; так или иначе, увидев их, мы представляем себе Бог знает что. Своего рода удвоенное воображение.
См. также другие тексты автора:
