Если бы не было «Авиатора» - его следовало бы выдумать: что может полнее поведать об ухудшающем отборе в индустрии кино и в самой киноэкспертизе, чем то, что средний фильм Скорцезе был так высоко оценен, получив 11 номинаций "Оскара" и будучи признанным Британской киноакадемией лучшим фильмом 2004 года?
Скорцезе выбрал одну из самых козырных карт и проиграл вчистую. История Говарда Хьюза – соблазнительнейшая из множества возможных, и ей заранее было обеспечено место в анналах Киноакадемии. Не случайно многие мечтали экранизировать ее. И все же она не реализована и на четверть, несмотря на огромный бюджет, фантастические снятые самолетокружения и падения, несмотря на красавчика Лео, который не побоялся предстать одновременно жуиром и безнадежным невротиком.
По признанию Скорсезе идея сыграть Говарда Хьюза принадлежала самому актеру. Он мечтал о нем давно и должен был сниматься у другого режиссера несколькими годами раньше. Для молодого актера мечта неплохая. Но его возраст все же накладывал ограничения на возможности сценарных ходов. Скорцезе был вынужден (даже если бы не хотел) остановиться на периоде 20-х-40-х годов, когда красавец Хьюз изобретал и испытывал самолеты, первым летал вокруг земного шара, влюблялся в кинодив и снимал собственные фильмы в Голливуде. Это был, наверное, самый эффектный, с точки зрения голливудского кино, период Хьюза. Его одержимость перфекционизмом, его гениальность, его неврозы и фобии в полной мере проявились уже тогда. Но за пределами возможностей ДиКаприо остался старик Хьюз, Хьюз-шизофреник, ситуация с Карибским кризисом, финансирование президента Никсона, таинственная связь с ФБР и сам его конец: окруженный мормонами, которые раз в полгода меняли его белье и стригли ногти, Хьюз день и ночь созерцал собственные фильмы и газеты, в которых красовался двухметровый денди с изысканным пробором черных волос. Америка, в конце 40-х годов буквально бредившая идеей посадить Хьюза в президенты, ни за что не хотела поверить, что ее харизматический кумир выглядит как тот заросший и опустившийся старикан, портрет которого однажды опубликовали в американской прессе 70-х годов.
Какой-нибудь европейский мастер классического кино, скорее всего, довел бы сценарий до этого невероятного и пугающего конца. В нем история выдающегося отпрыска успешного американского клана просвечивала бы во всей своей парадоксальности и безысходной абсурдности.
Скорцезе тоже догадывается об этих возможностях сюжета о Хьюзе. Не случайно он начинает фильм прямо-таки по Бергману: мальчик стоит в тазу, его моет мама, нежно гладит по голове, спрашивает, знает ли он, как умирают от рака и что такое тиф. «Ты безнадежен», - горестно констатирует обезумевшая мать, которой ясно, что даже со всеми своими миллионами она не сможет оградить сына от эпидемий и болезней века. Мамина коробочка с мылом, как и сами эти слова, превратят бесстрашного Хьюза-титана, за четыре дня в одиночестве облетевшего землю, построившего самый большой самолет своего времени, в жалкого раба собственный фобий. Колосс на глиняных ногах, слон, испугавшийся мыши.
Но коробочка с мылом у Скорцезе в символ не превращается. Она теряется где-то в фильмовых джунглях, среди роскошных гетер Голливуда 20-х годов, в черно-белых цитатах хьюзовских фильмов, в набегающих морщинках страха на его лбу, среди самолетных полчищ и эстетских красот. Она теряется как и мысль создателей картины: пытаясь охватить все, она не удерживает чего-то самого главного.
У ДиКаприо ладонь Хьюза одинаково чувственно скользит по женской коже и обшивкам самолетов. Между тем, известный своими многочисленными романами с голливудскими звездами этот человек-фантом смертельно боялся женщин. Фильм же преподносит нам эти страхи в слезливо-романтическом ореоле: например, приступ безумия, после которого Хьюз на долгие месяцы заперся в своем кабинете, Скорцезе связывает с уходом Кэтрин Хепберн.
Саморазрушительный кошмар, в который вверг себя один из кумиров американской цивилизации, мог бы стать поводом для гораздо более страшного и захватывающего психологического и философского анализа. Созерцая же трехчасовое повествование Скорцезе, натыкаешься на странное чувство: подлинный Хьюз ускользает от нас тем дальше, чем дольше длится фильм. Все новые и новые детали его биографии не уточняют и не утончают мерцающую и страшную реальность этой удивительной жизни, а, напротив, как-то стремительно огрубляют ее. Скорцезе точно не слышит поразительных синкопов и парадоксов этой жизни, пролетая мимо несметных сокровищ.
Идеальный – не случившийся фильм Скорцезе – весь расположен в словах матери «ты безнадежен», которые не проросли сквозь актерскую работу ДиКаприо. Нежный красавец Лео попытался, но так и не смог до конца впустить в себя всю бездну открывавшихся ему смыслов, не сумел проскользнуть по лезвию опасных парадоксов человеческого существа. Вместе с режиссером он остался в границах того наивного, приторно-сладкого образа человека, в которых редко рождается великое кино. Так что, кажется, и сегодня личность Хьюза осталась неразрешимой загадкой для голливудской киноиндустрии.
