16 июля в Москве умер русский театровед, балетный критик, историк культуры Вадим Гаевский. Об этом сообщила его племянница, театровед Мария Малкина. Ему было 92 года.
Вадим Гаевский родился 12 ноября 1928 года в Москве. Его отец Моисей Абрамович Гаевский был журналистом, редактором журнала «На аграрном фронте» (ежемесячного органа Аграрного института и Всесоюзного общества аграрников-марксистов), мать (девичья фамилия Померанц) закончила Консерваторию в Одессе, а после стала корректором в Академии наук.
«Отец [дед по отцовской линии] был Федермеер, знаменитый на всю Одессу зубной врач, с немецким образованием, лечивший бесплатно бедных людей, а богатых — за хорошие деньги, имевший дом, имевший охранную грамоту, подписанную Лениным непосредственно», — рассказывал о дедушке сам Вадим Моисеевич. У них с сыном не было хороших отношений: даже фамилия Гаевский появилась не от желания скрыть еврейское происхождение, а от желания отца отстраниться от семьи, рассказывал в интервью Вадим Гаевский.
По легенде, когда началась Гражданская война, его родители вместе с друзьями уехали жить из Одессы в Киев. Когда там начались еврейские погромы, компания решила ехать обратно в Одессу: они раздобыли вагон, запломбировали его. Но вместо Одессы поезд привез их в Москву. Там все и остались.
Отец получил работу в «Комсомольской правде», где работал вместе с Надеждой Аллилуевой, женой Иосифа Сталина.
«И пришла она как-то в редакцию в слезах, и он спросил: "Отчего вы в слезах?" И она говорит: "Понимаете, я не могу этого наблюдать, я не могу этого…" — вообще-то она закрытый была человек, и он не понял, говорит: "Что такое?" — "Знаете, как он будит Васю? Сына, когда он не встает… как Иосиф будит сына? Выстрелом из револьвера! Подходит и над его головой…" А он, говорит, очень с трудом вставал. И он его будил выстрелом из револьвера. Поэтому он стал сумасшедшим, психом, этот Вася. И пьяницей стал страшным и умер пьяницей в тюрьме. Кстати, уже году в 72-м», — рассказывал Вадим Гаевский.
Во Вторую мировую войну его отец ушел добровольцем на фронт, очень быстро получил контузию, и поэтому выжил — один из четырех братьев. О послевоенном времени Гаевский-младший говорил так: «До 35-го года в доме было просперити какое-то. Потому что я помню, что две зимы подряд, два года, 34-й и 35-й, Новый год у нас встречал Еврейский театр, Михоэлс, Зускин. Меня будили, и он на коленях [меня держал] и пел песенку. Это я помню. Почему-то была большая дружба совершенно. А потом всё это исчезло: денег не было никаких, очень бедность началась большая».
Его дядей был профессор, советский экономист Давид Батуринский: «Тогда это значимо было, он всегда, когда уезжал в город, голосовал на дороге и говорил: "Я профессор". И его подвозили. Тогда профессоров было мало».
«Перед войной было такое, он всё время менял жен, каждые два года приезжал с новой молодой женой. А потом последняя, Анна Ивановна, очень дружившая с моей мамой, бившая его страшно, потому что он впал уже в абсолютное [детство], а он плакал, рассказывал, как она его била. А она говорила: "Да что вы, я его не бью, просто я не могу, это невозможно!" Мы как-то все в идиотском были положении», — вспоминал Вадим Гаевский.
В школе Вадим Гаевский был страстным футбольным болельщиком и хулиганом. Его даже пытались выгнать из Медведковской гимназии, но заступилась учительница по математике, отмечавшая его талант к предмету.
«У нас было четыре ряда по два человека, и всем давали разные варианты задачек, и я решал все варианты, и все это видели, и им даже это нравилось, поскольку я успевал за это время. И я имел за это два завтрака — от класса получал два завтрака! Учитель всё это видел, но не прерывал, а с интересом следил», — рассказывал Гаевский.
Его даже проверяла комиссия из РОНО. Сам Гаевский объяснял свой успех не талантом, а аналитическим складом ума: «Метод работы как у кибернетической машины какой-то, у меня было несколько способов, я знал сразу, что все задачи сводятся к каким-то определенным типам решения, и я мог сразу понять, какое тут решение».
Победа на районной олимпиаде по математике дала возможность поступить в МГУ без экзаменов. Сходил на день открытых дверей на физмат — из-за влюбленности в девушку, объяснял Гаевский. Но физики ему не понравились — «ничего живого в них не было». «Но потом мой одноклассник Никита Санников, с которым я дружил все эти последние годы, сказал (поскольку я тогда был вообще-то гуляка — это сейчас я боюсь время терять, а тогда я был гуляка): "Проводи меня, я поступаю в ГИТИС". Я говорю: "А что такое ГИТИС?" — "А это есть такой театральный институт". — "А ты что, актер будешь?" — "Не актер, театровед". — "Ну, пойдем", — я сказал».
Прошел консультацию, сдал рецензию на спектакль, собеседование. «И тут я их всех совершенно поразил, потому что на обычный вопрос "Почему вы приходите в ГИТИС на театроведческий?" (на это обычно отвечают: "Потому что я люблю театр") я сказал: "Потому что я люблю театральную критику!" — "А кого вы знаете?" Я всех знал. А потому что меня на самом деле страшно интересовало это дело — я читал… Я всех знал! Меньше всего думал, что я буду этим заниматься! Но меня это интересовало, я только не знал, что мой интерес возник до моего ощущения, что это мое призвание, а интерес был, я всё читал. Я знал всех их, и это настолько поразило их всех — первый раз за всё это время».
Из ГИТИСа его выгоняли четыре раза: три раза — за космополитизм, один раз — за неуспеваемость. И всегда его восстанавливал директор института Матвей Алексеевич Горбунов, полковник из армии, далекий от театра, называвший актеров «игроками». Занимался он не только студентом Гаевским, но и аспиранткой Вишневской, и уволенными профессорами: «Всех, всех восстановили. Только, конечно, уже не на прежних должностях, но кто хотел — пожалуйста. Не сразу. И я понял, в чем дело. Потому что провела эту кампанию ГэБуха: и это была кампания не столько идеологическая, сколько антисемитская, и это делало ГБ совершеннейшее, и представитель ГБ, Витя Залевский, наш коллега, который там работал, возглавлял комиссию по проверке, меня, собственно, и подставил. Всё это шло от ГБ. А Горбунов как действующий полковник армии, особистов ненавидел больше, чем кого бы то ни было».
На четвертом курсе стал много прогуливать: «В ГИТИСе теперь было неинтересно, да и девочки мои перестали обращать на меня внимание — и Наташка, и Валя. Их поклонниками уже были знаменитые актеры, никаких шансов у меня не было. Я сидел дома и прикидывался больным», — рассказывал Гаевский «Арзамасу». Однажды в дверь позвонили: «какой-то человек» велел пойти с ним. Допрос — 26 часов, перечисляли имена товарищей, требовали анекдоты.
«Одно из моих исключений из института было связано с тем, что я любил шутить шуточки. Теперь, когда я вспомнил, как шел мне навстречу отец, я проклял свою легкомысленность! Я понял: нельзя допустить, чтобы такое повторилось!» — рассказывал позже Гаевский.
В 1951 году Гаевский окончил театроведческий факультет ГИТИСа. В любой его биографии после этого факта эклектично сказано: в 1959–1966 годах работал научным сотрудником Института истории искусств, с 1970 по 1972 год — научным сотрудником Института философии АН СССР. Как рассказывал сам Гаевский, после института он долго не мог устроиться на работу, а после история повторялась — его часто выгоняли.
«В моей трудовой книжке много чего написано: "Уволен как не прошедший чего-то там", "Уволен по сокращению штата", "Уволен…" Только одна запись в отделе поощрений: "Благодарность за хорошую работу агитатором на выборах", в самом начале 70-х годов. Такой получается образ дебила, которого увольняют отовсюду, куда бы он ни пришел, но используют, потому что он ходит на выборы».
В 1954 году его взяли на работу в издательство Академии наук СССР: «сказали, что если отец уйдет, то меня возьмут на его место». На семейном совете было решено «проиграть эту партию», но вмешались и обстоятельства: в качестве научного редактора Гаевский готовил издание первого исторического «Французского ежегодника». Уже при подписи книги в печать выяснилось неожиданное: редактором-составителем вместо Гаевского записали любовницу главного редактора издательства Академии наук, который так дал ей возможность подзаработать. Гаевский сообщил об этом авторам-ученым, и вместе они заставили ее вернуть деньги.
«Но, как инициатор скандала, я не был забыт. Буквально через несколько дней после произошедшего с моего стола исчезла рукопись академика Евгения Алексеевича Косминского. Пропажа рукописей влекла за собой уголовную ответственность. Руководство мне, улыбаясь, сообщило: "Либо подаете заявление об уходе, либо мы возбуждаем уголовное дело". Я и ушел — без крика и шума. Было это в 1959 году», — рассказывал эту историю Гаевский.
Несмотря на сложный путь, его труды и преподавание стали одной из основ современной театральной критики, а его первая книга «Дивертисмент» о балете стала хитом.
«В 1981 году книгой Вадима Гаевского "Дивертисмент" в Ленинграде можно было дать серьезную взятку. В учреждениях, где заседали разнообразные норны, ведающие судьбами. Например, в загсе и ОВИРе. В приключения танцующих ног впилась вся читающая страна. Первая же книга Гаевского стала бестселлером во всех смыслах. Кроме одного: в 1981 году "Дивертисмент" был опубликован, сразу же изъят из продажи и вступил в следующий год книгой уже легендарной. Вадим Гаевский сказал то, что думал, о балете в стране, где балет всегда значил больше, чем балет», — писала Юлия Яковлева в журнале «Большой город» в 2009 году.
Также среди книг Вадима Гаевского — «Флейта Гамлета» (1990), «Дом Петипа» (2000), «Разговоры о русском балете» (совместно с Павлом Гершензоном, 2010).
«Мой путь определило соприкосновение с великим искусством. Теперь этот пережитый опыт мной владеет. Опять же, почему дивертисмент? Потому что и это — любовь, и это — любовь, и это… Такая полигамность. У меня нет детей, хотя, по-видимому, должно было быть много, но так сложилось. Книги, как детки, просятся на свет. Главный мой замысел — красиво закончить то, что я начал. Ведь я начал писать поздно, в 53 года. В последнее время я начал еще и много выступать, так что теперь я труженик вербальности: всё время что-то где-то рассказываю. Я переполнен впечатлениями от встреч с великим искусством и испытываю внутреннюю необходимость их осмыслить и перевести в слово», — рассказывал он в интервью «Арзамасу».
В 2019 году национальная премия «Золотая маска» запротоколировала его вклад в развитие театрального искусства статусом лауреата.
В 1990-х Гаевский входил в редколлегию театрального журнала «Московский наблюдатель» (до 1998 года), стал заведовать в РГГУ сперва кафедрой истории театра и кино историко-филологического факультета, с 1993 года был заведующим кафедрой театроведения.
Последний раз его «выгоняли» в 2016 году: новый ректор распорядился убрать профессоров-консультантов Юрия Манна, Нину Павлову, Вадима Гаевского, Николая Фёдорова, Владимира Дыбо. Поднялся скандал. Гаевский остался — в качестве преподавателя кафедры истории театра и кино.
Представить себе мир российской театральной критики без Гаевского невозможно: он один из наставников целого поколения — не только театральных критиков, но и людей, интересующихся культурой в целом.
«…Я потом очень много раз сталкивалась с такой его решимостью и умением, не оглядываясь ни на какие правила, ранжиры, иерархии, поддерживать тех, кого он считал талантливыми, помогать тем, кого он считал честными. Я не говорю сейчас об удивительной его способности облекать мысли и чувства в слова — для меня эти его слова всегда были образцовыми, я всегда мечтала писать так, как пишет Гаевский, и я не уверена, что моя мечта хоть когда-нибудь сбудется. Но то, что он стал для меня абсолютным эталоном — и в профессии, и в жизни, — это я могу сказать твердо», — написала Марина Давыдова, главный редактор журнала ТЕАТР.
Полит.ру выражает соболезнования близким, ученикам и читателям Вадима Гаевского.
Еще Гаевский:
«Когда они ставят ногу как розу в вазу...» — Ревекка Фрумкина, Полит.ру
«Мальчики кровавые» поджидают новых хозяев студии на Поварской — Полит.ру
Пина и танец страсти — Вадим Гаевский, Полит.ру
