Два года назад интеллектуальным и культурным центром Европы для меня, совершенно неожиданно, стал город Минск. Именно там два преподавателя Европейского гуманитарного университета (ЕГУ) Альмира Усманова и Андрей Горных решили собрать вместе тех, кто занимается крайне модными сейчас в мире, но пока еще не вполне прижившимися у нас visual studies - то есть исследованиями визуальных объектов вроде фотографии, новостных роликов или рекламных плакатов, редко принимаемых во внимание в традиционных гуманитарных дисциплинах, но составляющих основу современной жизни.
Проект «Переосмысляя культурные и визуальные исследования» сразу показался мне, как сказали бы в советское время, передовым. И именно на его примере я, пожалуй, впервые на практике поняла, что имел в виду Пьер Бурдье под «символическим капиталом», а также насколько этот капитал легко потерять.
Программа была рассчитана на три года, с очными полутора-двухнедельными сессиями (с одной из них я вернулась неделю назад) раз в полгода. Участвовать в нем приглашались люди молодые, где-то от от 25 до 35 лет, уже не студенты, еще не знаменитые ученые. Идея состояла в том, чтобы познакомить «молодых специалистов» с ведущими отечественными и западными светилами визуальности и cultural studies: Кейтом Мокси, Майкл-Энн Холли, Фредериком Джеймесоном, Томасом Эльзассером, Джеймсом Элкинсом. Форма проекта была также необычной. Он не был ни летней школой, ни заочным университетом, ни совместным грантовым проектом. Речь шла о чем-то большем - ни много ни мало об объединении группы единомышленников, в перспективе – чуть ли не о создании новой научной школы.
Но дело было не только в науке: помимо преподавания в университетах бывших советских республик и некоторых восточноевропейских стран участники проекта должны были быть «кем-то еще», то есть жить активной культурной жизнью в смежных с университетом сферах: снимать кино, курировать выставки, писать культурную критику в газетах, придумывать креатив для рекламных роликов. По задумке организаторов, этим опытом нужно было друг с другом делиться – поощрялись все непривычные для университета формы сотрудничества вроде, скажем, совместного создания фильмов. Даже на самом простом бытовом, административном, организационном уровне программа была сделана практически безупречно: в ней не было того налета беспорядочности, неуважения к участникам и бытового мазохизма, который принято называть «совком»,а каждый преподаватель за лекцию получал деньги, сопоставимые с расценками западных университетов.
Результатом стало создание группы молодых, по-новому думающих людей, связанных общими интересами, которые вместе учились осознанно изменять окружающий мир – то есть осуществлять ту самую рефлексию, в отсутствии которой социологи вроде Бориса Дубина видят причину слабости отечественных культурных элит. Мы учились раскрывать университетское гуманитарное знание в мир и взаимодействовать с другими областями культуры. Не оставляло при этом ощущение, что мы просто дурачим западного дядю, вкладывая его капиталы (деньги на проект, как и на все программы ЕГУ, выделили западные научные фонды) в развитие проекта, нужного именно нашим странам в нашей собственной культурной и общественной ситуации.
И происходило все это в столь неожиданном месте, как Минск. Я помню свои чувства при первом прочтении проекта: не может быть, чтобы в лукашенковской Беларуси нашлось место для такой яркой программы. Я помню изумление московских коллег. Наверное, думали мы, ужасы белорусского режима сильно преувеличены российской прессой. Это казалось настоящим чудом.
Чуда не случилось. Спустя всего год после начала работы программы правительство Белоруссии закрыло ЕГУ. Сначала у университета отобрали здание. Спустя неделю, 27 июля 2004 года (мы как раз собрались на очередную сессию в Минске) у этого негосударственного университета, существовавшего 12 лет и работавшего на самом высоком профессиональном уровне, аннулировали лицензию- на основании отсутствия учебных площадей. Помимо совсем уж странных обвинений в том, что в нем нет базы для организации диетического питания, а также отсутствие должного обеспечения студентов «необходимым по нормативам количеством спортивного инвентаря», ЕГУ парадоксальным образом обвинили в производстве того самого символического капитала. По мнению белорусских властей, например, сюда приезжало «слишком много» зарубежных преподавателей. Абсурд ситуации состоял в том, что все проекты этого университета осуществлялись на негосударственные деньги, принося при этом пользу самому государству и работая на имидж не только белорусского университета, но и всей страны.
Так закончилась история существования качественного частного университетского образования в Минске – и началась история «ЕГУ в изгнании». Всего за один год руководству ЕГУ удалось сделать практически невозможное: найти необходимую финансовую, политическую и общественную поддержку для перенесения практически всех
университетских программ в Вильнюс. Здесь, собственно, мы теперь и встречаемся (хроника закрытия ЕГУ и его поддержки, в том числе финансовой - на сайте http://www.ehu-international.org/responces/conflict_ru.html)
Конечно, произошедшее с ЕГУ можно было бы объяснить тем, что, как поется в одной популярной песне, «в Белоруссии бесится злой Лукашенко». К сожалению, списать все проблемы постсоветского университета на особые отношения с логикой у белорусского батьки удастся вряд ли- скорее, соседняя Белоруссия с ее «особым путем» просто отражает все наши собственные странности как бы сквозь увеличительное стекло. Рассуждения о слишком большом количестве иностранных преподавателей и слишком непонятных иностранных словах все чаще можно слышать не только в Беларуси, но и у нас. Но главное: в Москве, как и в Минске, государство не справляется с делом модернизации университетского гуманитарного образования, при этом не давая зеленой улицы, а то и всячески препятствуя частному капиталу (вот один российский олигарх хотел ежегодно выделять одному крупнейшему государственному университету по $10 млн.ежегодно- и где теперь этот олигарх?).
Несколько лет назад мне казалось, что постсоветский университет можно модернизировать- и что в каком-то смысле, условия для изменений и создания новых форм у нас по сравнению с западным сообществом с его насквозь стратифицированным и устоявшимся культурным миром даже выигрышные. Под впечатлением своего английского университетского и отечественного журналистского опыта я тогда написала в одном политическом журнале статью «Наука получать», где речь шла о том, что отечественная наука, в первую очередь гуманитарная, должна быть по-иному вписана в систему отношений с государственными и финансовыми структурами. С тех пор мой пыл и энтузиазм, столкнувшись с реальностью государственного университета, значительно поостыли. Но опыт общения с ребятами из ЕГУ в очередной раз подтвердил, как много в любой, самой неблагоприятной ситуации, значат усилия конкретных людей, не согласных возвращаться в тоталитарную систему или получать гроши за свой труд.
Минск пробыл для меня центром Европы всего один год. Неделю назад на обратном пути из Вильнюса в Москву мы проезжали через Белоруссию. На ее территории ни у одного из нас не ловились ни БиЛайн, ни МТС. Полное ощущение изоляции развеялось только в Москве, где я узнала в офисе своего провайдера, что на территории Литвы действует автоматический роуминг, а на территории Белоруссии нет, поэтому необходимо было заранее внести на свой счет не меньше $50. Обычное дело: результатом изоляционизма и абсурдных решений всегда оказываются вот такие мелкие и крупные неудобства, экономические и имиджевые потери. К сожалению, о политическом и культурном абсурде забыть нам удастся не скоро. Еще долгое время нам придется каждый день вспоминать, насколько велика ответственность каждого и насколько важно объединяться снизу, осмысляя себя как целостность работающих на одно дело людей с активной жизненной позицией, а не разобщенных одиночек. Просто потому, что вся эта иллюзия новой гуманитарной открытости и свободы всего частного-будь то личного мнения или капитала- стоит у нас на очень шатких основаниях. Оказаться в интеллектуальной изоляции или стать «университетом в изгнании», как подтверждает опыт Белоруссии и ЕГУ, по-прежнему проще простого. К сожалению, дудинцевское «двадцать человек по сорок студентов возьмут - это же будет почти тысяча!», сказанное о лысенковских временах генетики в подполье, как никогда актуально и сейчас.
