Важный юбилей этого месяца: исполняется двести лет так называемой «континентальной блокаде», с помощью которой император Наполеон Первый пытался покончить с главным своим врагом – Англией. Позволю себе напомнить ряд событий, предшествовавший этому необычному для тех времен мероприятию, ход и результаты которого столь поучительны для наших дней.
За три года до происшествий, которые мы примемся сейчас кратко описывать, в голове Бонапарта (или, как его тогда еще именовали враги и недоброжелатели, «Буонопарте») родился план уничтожения Англии железом и кровью. На побережье Ла-Манша, в Булони развернули лагерь, в котором отборные корпуса тренировались для высадки на злокозненном острове. Во французских портах срочно строили флот, могущий как перебросить армию с одной суши на другую, так и обеспечить безопасность всей операции. Вода – не французская стихия; несмотря на то, что подданные христианнейших из королей бороздили в XVI-XVIII веке моря и океаны наравне с англичанами, голландцами и испанцами, открывали земли, основывали колонии и даже иногда выигрывали морские сражения, владычицей морей Франция не стала, а после революции конца XVIII века флот ее и вовсе пришел в упадок. Тем удивительнее была дерзость молодого генерала Наполеона Бонапарта, который отправился в 1798 году с экспедиционным корпусом в Египет. Несмотря на все кажущееся безумие этого предприятия, оно было естественным следствием новой логики международных отношений и распределения мировых сил, логики, которая пришла в голову Наполеона. Вкратце ее можно было бы изложить так: баланс сил на европейском континенте, который во многом был балансом правящих европейских династий (их отношений, связей и так далее), перестал существовать после революции и войн революционной Франции. На первые роли вышли «большие батальоны» (по выражению все того же Наполеона) и (перефразируем императора) «большие фабрики». И если по части батальонов Франция оказалась бесспорным лидером на континенте, то по части фабрик впереди всех была Англия, в которой на всех парах (и в прямом, и в переносном смысле) шла промышленная революция. Франция пыталась догнать англичан, но несокрушимое первенство первых основывалось не только на новых фабриках с паровыми машинами и на совершенно новой инфраструктуре, созданной в стране, но и на торговом и военно-политическом господстве на Востоке. После сражения у Плесси в 1757 году британская Ост-Индийская компания контролировала почти всю Индию, а Османская империя, через земли которой проходили прямые торговые пути из Европы в Индию, постепенно становилась союзником Лондона. Англичане заваливали Европу колониальными товарами – сахаром, чаем, ромом – и, в придачу к ним, своей продукцией, прежде всего, дешевыми и довольно плохими тканями. Наполеон рассчитывал египетским походом разом покончить и с английским господством в Индии, и основать на Востоке (использую это понятие вполне в духе Эдварда Саида) свою торгово-колониальную империю. Это был совершенно новый взгляд европейского властителя, взгляд, в котором сложная система баланса континентальных династий не имела никакой ценности... И вот Наполеону (тогда еще генералу) с его армией надо было пересечь Средиземное море и попасть в Египет. Французов стерег адмирал Нельсон, но то ли он оплошал, то ли так сложились обстоятельства, только нельсоновский флот не смог перехватить наполеоновскую армию и появился у берегов Египта, когда дело было сделано, и французский генерал уже важно обращался к своим солдатам в тени пирамид, а целый экспедиционный корпус ученых – археологов, лингвистов, археологов - при поддержке подразделения рисовальщиков и граверов, собирали, фиксировали, каталогизировали все чудеса, которые валялись на египетской земле прямо под ногами. Завоевание оружием шло параллельно с завоеванием научным. Наполеон, воюя с англичанами, был учеником одного из их гениев, провозгласившего, что «знание» есть «сила». А Бонапарт был лучшим экспертом своего времени по «силе»... Что же до Нельсона, то он отомстил – уничтожил французский флот в бухте Абукир и, тем самым, предопределил провал восточных планов Наполеона, который без флота оказался отрезанным от подкреплений и вестей с родины. Бесславный конец «египетского похода» слишком хорошо известен, так что перейдем к последующим событиям.
Итак, борьба французского льва и английской тигровой акулы. Проблема для Наполеона была еще менее разрешима, чем для англичан: последние могли подкупить (или, более мягко, уговорить) европейских монархов разной степени влияния и военной силы нападать на Францию, тем самым отвлекая ее от реализации антианглийских планов. Наполеону, ставшему императором в 1804 году, приходилось рассчитывать только на себя, да еще и на крайне слабого союзника – Испанию. Пока же солдаты в Булонском лагере готовились к броску через канал, Наполеон твердил о нескольких туманных днях на Ла-Манше, которые сделают его господином Английского банка, а франко-испанских флот готовился прикрывать всю эту грандиозную операцию. Англичане встревожились не на шутку и даже начали строить на побережье специальные сторожевые башни, надеясь вовремя разглядеть надвигающегося супостата. Одна из таких башен, кстати говоря - башня Мартелло близ Дублина, в которой ровно сто лет спустя начинается действие джойсовского «Улисса»: «Сановитый, жирный Бык Маллиган возник из лестничного проема, неся в руках чашку с пеной, на которой накрест лежали зеркальце и бритва. Мягкий утренний ветерок слегка вздымал поды его желтого распоясанного халата. Он поднял чашку перед собою и возгласил: Introibo ad altare Dei!». Но оставим богохульствовать героев «бель эпок» и вернемся к ампиру наполеоновского времени.
Тогда, в 1804 году деньги вновь сделали свое, и Англии удалось натравить на Францию «третью коалицию», чей позор и чье мужество обессмертило перо Толстого. После Аустерлица из игры выбыла Австрия, но «третья коалиция» трансформировалась (на те же английские деньги) в «четвертую» - с пруссаками на месте австрияков. Затем точно так же вылетели из игры и пруссаки, оставив лицом к лицу русского и французского императоров. Русский уступил на поле боя и вынужден был уступить за столом переговоров. На плоту в городе Тильзит Александр Первый принял продиктованный Наполеоном Первым мирный договор, в котором было и то самое слово - «блокада».
Оставив за собой сушу, лев решил уморить акулу голодом. В этом и заключалось новаторство Наполеона-политика и стратега. Если меряться силами с Англией на море бессмысленно, можно сделать так, чтобы исчез смысл для английских кораблей плавать по морям. Для этого надо запретить торговлю с Англией - как экспорт туда хлеба и прочего продовольствия, так и импорт оттуда (или «посредством оттуда») «колониальных товаров» и тканей. Таков был смысл целого ряда документов, подписанных императором Наполеоном двести лет назад, осенью 1807 года. «Экономические санкции» прочно вошли в обиход международных отношений Нового времени (того самого времени, которое, в некоторых смыслах, как ни странно, продолжается до сих пор).
Как и двести лет спустя, экономические санкции в качестве инструмента международной политики провалились. Но в случае Наполеона провал этих санкций привел к катастрофе – его личной и его страны.
Прежде всего блокада ударила по самой французской экономике, не говоря уже о рядовых французах, которым из патриотических соображений пришлось от многого отказаться: если ром можно было заменить любым другим крепким напитком (хотя бы изобретенным тогда же абсентом), то с сахаром и чаем дела обстояли значительно хуже. В конце концов прекратить всякую торговлю с Англией не удалось, и власти как Франции, так и Англии были вынуждены разрешить – при наличие лицензии и с огромными пошлинами – товары, к которым прикасались руки супостатов. Англичане стали давать разрешение на ввоз хлеба, леса, пеньки; французы – на ввоз индиго, кошенили, рыбьего жира, специальных пород дерева, кожи и так далее. Наконец, с 1810 года колониальные товары стали потихоньку ввозить – с уплатой чрезвычайно высоких пошлин. Все, что нельзя было ввезти таким образом, ввозилось контрабандой. Несмотря на показательные расстрелы контрабандистов, этим промыслом занимались тысячи, если не десятки тысяч, людей, а сопровождающая контрабанду коррупция совершенно разложила систему управления в приморских городах империи (и не только империи). В итоге, французы страдали от невероятно высоких цен на импорт, от слабого сбыта своей сельскохозяйственной продукции заграницей, от коррупции чиновников и страха возмездия со стороны наполеоновских ищеек. Экономический кризис 1810-1811 годов стал истинным Ватерлоо – за четыре года до военного поражения от англичан на поле боя у Ватерлоо.
Но самое поучительное – другое. Пытаясь проводить неслыханно новую, по тем временам, политику, Наполеон был вынужден ввязаться в самые консервативные, традиционные и бесперспективные политические дела. Устанавливая контроль над европейским побережьем, он влезал в одну континентальную войну за другой, свергал монархов, назначал монархов, раздавал направо и налево конституции, устраивал династические браки, пока окончательно не завяз на непроходимых русских дорогах. И потом – после еще трех лет агонии – те же самые англичане посадили его на корабль и долго везли, пока не высадили на каком-то острове. Человек, который пытался заблокировать континент от заморских даров, оказался блокированным на маленьком острове посреди океана. Таков был конец льва.
