«Вечное возвращение» Киры Муратовой, фильм-прощание (больше, по ее же словам, она снимать не будет), относительно недавно был показан на Одесском кинофестивале. И еще раньше – в Риме, где, точно так же, как и в Одессе, не получил ничего. Даже упоминания или какого-нибудь, ради приличия, «утешительного» приза.
Справедливости ради надо сказать, что в Одессе фильм и в конкурсе-то не участвовал: поместив картину в «гетто» программы «Гала-премьеры», Муратову сразу исключили из соревнования. Причина? На мой взгляд, вполне себе надуманная: Муратова, мол, обладает столь высоким статусом живого классика, что участвовать наравне с другими в конкурсе не может…
В Риме, где таких отговорок, естественно, не было, «Вечное возвращение» тоже не поняли, слегка удивились, покачали головами и, как уже говорилось, ничего не дали.
Не знаю, насколько это искренно, но самой Муратовой, похоже, действительно совершенно наплевать. Она далека как от столичных интриг, так и от мирового и отечественного мейнстрима, как от современного арт-кино, где мода меняется столь стремительно, что не всякий кинокритик поспеет, так и от кино «морального беспокойства». То есть от такого, где во главу угла поставлена очередная «животрепещущая» проблема, политическая или, не приведи Господи, геополитическая…
Если бы она, Муратова Кира Георгиевна, увидела бы, скажем, последние «достижения» Берлинского фестиваля, то сильно бы удивилась: дезинфекция тюрем, как Чехов иронизировал, ее, как и Чехова, мало привлекает в художественном произведении.
Недаром в последнем своем фильме, этом самом «Возвращении», да еще и, как у Ницше, «вечном», она последовательно, в своем роде «жестоко», безо всяких уступок зрителю разоблачает иные мифы, за которые человечество имеет склонность держаться.
Ко всему прочему – видимо, в порядке издёвки, – ее фильм представляет собою не что иное, как одну и ту же повторяющуюся сцену, сыгранную, правда, разными актерами. К некой женщине приходит ее бывший однокурсник, некто Сергеев, обобщенный настолько, что у него даже имени нет, и с порога начинает нудеть о своем адюльтере. Мол, любит обеих, и жену, и любовницу, и не знает, что ему делать… Мало того, что он придет еще и еще, но и эти сцены его приходов повторятся бессчетное количество раз в разных декорациях!
К тому же в конце концов выяснится, что это якобы вовсе и не фильм, а фрагменты кинопроб некого почившего в бозе режиссера, продюсеры которого хотят смонтировать хоть что-то из имеющегося материала и срубить денег – вернуть часть затраченного…
В общем, понимайте, как хотите; Муратова на пресс-конференциях и в приватных интервью так и говорит: интерпретации ее не интересуют, берите меня как я есть, со всем, что во мне есть. А не хотите, так и не берите…
И вот тут возникает некоторая коллизия: картина Муратовой действительно может быть понята и так, и эдак, и наперекосяк: в меру, как говорится, образованности критика и его умению считывать смыслы.
Самый понятный, внятный абсолютно всем, слой таков: от вечного повторения трагедия превращается в фарс, окружающий нас мир масс-медиа проникает в человеческие переживания, отчего травестируется и оглупляется. Искусство же становится – это будет понятно в финале, где как раз продюсеры смотрят материал – добычей недалеких, жадных до наживы, бесцеремонных деляг, все время талдычащих об интересах «простого зрителя».
Никто, правда, не писал о «феминистском дискурсе» этой картины: что меня, с одной стороны, смутило (не игра ли это моего собственного критического воображения?), а с другой – обрадовало. Может, думаю я, пишущие о фильме мужчины-критики не приметили убийственной иронии женщины-режиссера по отношению в «главному» полу?
Муратова всегда называла себя «второстепенным человеком», человеком с окраины, человеком вдали от свершений и громких побед, противопоставляя себя и столичному миру истеблишмента, и – чисто «мужскому» миру, с его властностью и мегаломанией…
Называли же женщин - да и продолжают называть - «вторым полом»?
Мне кажется, этой картиной – как она утверждает, завершающей в своей карьере – она еще и ставит жирную точку в самом конце «мужской» цивилизации. По ее логике, не выдержавшей испытания даже «бытовым» героизмом.
То, что представлялось нам, скажем, в «Осеннем марафоне» частным случаем бесхарактерности определенного человека, мужчины, персонажа, Муратовой – путем бесконечного повторения – обобщено.
«Второстепнный человек» (один из ее фильмов так и называется – «Второстепенные люди»), всего-то женщина, «представитель «второго», «декоративного» пола ставит вопрос о легитимности нашей цивилизации, мужской по преимуществу. Не потому ли фильм так старательно обходят призами, говоря о нем вежливо, с экивоками, осторожно, будто речь идет о сановном покойнике?
Ее же «Настройщик», гораздо более коммерческий (увы!), да и «Мелодия для шарманки», где существенного шага вперед сделано не было, стяжали гораздо более внятные похвалы и призы: с «Вечным возвращением» просто не знают, что и делать…
Дело, разумеется, не в «заговоре» против персонально Муратовой, не в «интригах» против нее, а в том, что народу надо попроще.
Об этом она, как уже говорилось, тоже сказала – в финале.
Вместе с глобальными проблемами нашего бытия обозначив более частную проблему: невозможности существования арт-кино.
То есть смерти искусства, если выражаться патетично. В виду надвигающейся повсеместно пошлости.
