Почему наши дети читают все меньше и меньше – для меня загадка. Разумеется, это касается не всех детей, но вообще-то читать они как-то не рвутся. Почему? Чтобы исключить лобовые объяснения, заранее скажу, что многие дети неохотно читают даже в семьях, где телевизор включают несколько раз в год, а мультики разрешается смотреть строго по полчаса в день.
Мой семилетний внук Миша читать умеет, так что при необходимости без особого труда прочитает два-три абзаца. А просто из любопытства? В доме много хороших детских книг в красивых обложках, так что картинки он посмотрит – но это и все. Притом для своих лет Миша отличный практик – на него можно спокойно оставить двух младших сестер, хотя одной еще и года нет. Но на тексты его природное любопытство и толковость просто не распространяются.
Когда-то, в начале 60-х гг., я изучала чтение как процесс зрительного восприятия текста – в отличие, например, от восприятия картинок и восприятия текста на слух. В числе ссылок на исследования американских психологов была книга Р.Флеша (R. Flesch), запомнившаяся благодаря эффектному заглавию: “Why Johnny can’t read and what you can do about it” (1955).
26 лет спустя в США эта проблема не потеряла актуальности, и Флеш выпустил новую, не менее острую книгу «Why Johnny Still Can’t Read — A New Look at the Scandal of Our Schools” (1981). Замечу, что центром обсуждения в первой книге было, а во второй осталось не нежелание читать, а неумение бегло читать. В очередной раз острота проблемы обнаружила себя в сфере практически важной задачи – обеспечения безопасности ребенка в автомобиле. А именно: обязательная в США установка специальных детских кресел нередко оказывается фикцией: купив кресло, родители монтируют его неправильно, потому что не в силах разобраться в тексте инструкции (заверяю читателя, что американские инструкции практически всегда составлены по принципу fool-proof – то есть элементарны и недвусмысленны).
Итак, уже став родителями (!), ровесники пресловутого Джонни не научились бегло читать. Любопытно, что учителя младшей школы в США объясняют неумение детей читать теми же штампованными фразами, что и наши: «нечего пялиться в «ящик»; «ваш ребенок отстает в развитии»; «а куда вы раньше смотрели?..»
Но многие «не читающие» дети мало смотрят ТВ, вполне готовы к жизни, синтонны – т.е. сочувствуют, когда взрослый или сверстник огорчен, и даже обладают чувством ответственности. Почему же эти дети не испытывают потребности в чтении?
Потребность в чтении, – во всяком случае, у многих – как можно думать, приобретается как следствие воспитания. Вот, например, что пишет об этом американский рок-певец Дон Хенли (Don Henley), автор песни "Johnny Can't Read" (1982), в своей книге «Heaven Is Under Our Feet» («Рай у нас под ногами»; это цитата из любимого автора Хенли – Генри Торо):
«Я начал читать в пять лет. По воскресеньям папа иногда читал мне «Забавные истории», а мама – она кончила колледж и была прежде учительницей – почти ежедневно читала мне вслух разные книжки. По мере того, как я становился старше, мама следила за тем, чтобы мне всегда было, что почитать в соответствии с моими возрастом и развитием».
А ведь у рок-певца, скорее всего, в детстве были и другие увлечения!..
Мариэтта Чудакова, которую не надо представлять нашему просвещенному читателю, как раз и написала про книжки, которые должны быть всегда под рукой в соответствии с возрастом и развитием ребенка. Ее книга «Не для взрослых. Время читать! Полка первая» (М. : Время, 2009) включена в лонг-лист премии «Просветитель -2009» фонда «Династия».
Вопрос о том, умеет ли ребенок бегло читать, Чудаковой не рассматривается. Это мое замечание – не упрек автору, поставившему перед собой другие задачи. Впрочем, по моим наблюдениям, нередко ребенок, еще не овладевший навыком беглого чтения, не готов прикладывать усилия – а потому под любым предлогом увиливает от самостоятельного чтения, хотя с удовольствием будет слушать, если ему вслух почитает кто-то из старших.
Так или иначе, книга Чудаковой побуждает о многом задуматься. Рамка, задающая ее композицию и пафос – это призыв вовремя прочитать книжки, которые позже не будут так интересны. Обращаясь, на первый взгляд, к нынешним детям, Чудакова сопроводила книгу рисунками, заимствованными из «книг нашего детства». Тем самым она побуждает именно взрослых вспомнить, как когда-то важны были для них именно эти книги. Такому замыслу соответствует и дизайн книги. На белом переплете контрастом – фото двух яблок: одно большое и ярко-красное, другое – маленькое и еще зеленое. Расположенный ниже в нарочито неряшливой рамке заголовок «Не для взрослых», имитирует чернильный штамп наподобие «На дом не выдается».
Это, конечно же, продуманная «обманка», поскольку книга адресована именно взрослым – родителям, бабушкам и дедушкам, хотя текст риторически построен как обращение к юному читателю – его-то автор и просит поторопиться, чтобы рекомендуемые книги были восприняты максимально остро и адекватно.
Не без удивления я обнаружила, что полный текст книги М.Чудаковой уже есть на сайте электронной библиотеки «Альдебаран», и более того – нашлось с десяток желающих комментировать книгу, притом довольно агрессивно, зато не так безграмотно, как это чаще всего бывает в блогосфере.
Это значит, что книга задела. Одним кажется, что не стоит рекомендовать детям читать Брет-Гарта, поскольку он устарел; другие возражают против разговоров с детьми на политические темы, третьи почему-то терпеть не могут «Тимура и его команду» Аркадия Гайдара, хотя их желчь явно адресована внуку писателя.
Меня книга Чудаковой тоже задела, но я не сразу сообразила, чем именно. Я поняла это, составив список упомянутых Чудаковой книг. Это оказались преимущественно писатели и герои нашего с ней детства и отрочества.
Борис Житков, Александр Грин, Марк Твен – точнее, его «Том Сойер» и «Принц и нищий »; это Дефо – то есть «Робинзон Крузо»; это «Дикая собака Динго» Фраермана. Это Рабле с иллюстрациями Гюстава Доре; и даже вовсе не детский Проспер Мериме в издании Academia с гравюрами на дереве, без которых я уже не могу представить его новеллы. Это автобиографическая трилогия Льва Толстого. Это, конечно же, стихи Лермонтова. И это Пушкин.
Как известно, «Мастера и Маргариту», которого мое поколение впервые прочитало в урезанном цензурой виде, сегодня читают подростки, удовлетворяясь весьма поверхностным пониманием текста. В этой связи я бы сказала, что они читают «другого» Булгакова – но это неизбежная судьба классики. А Зощенко, которого так любит Чудакова, я бы отнесла к писателям не просто для взрослых, но для взрослых, хорошо знающих историю советского государства – впрочем, это уже детали.
Интересно другое: современные читающие дети, за вычетом предписанного школьной программой не читают не только русскую классику, но и то, что еще недавно считалось детской классикой. Все дети читали про Пеппи Длинный Чулок, про Мумми Тролля, а многие – про Гарри Поттера, но прочно забыта такая несомненная «детская» классика, как «Слон» или «Белый пудель» Куприна; рассказы о животных Сетона-Томпсона и даже «Маугли» Киплинга. Что уж говорить о «Таинственном острове» Жюля Верна, который я еще до войны 1941 года прочитала девять раз, потому что читала очень быстро, и мне всегда – а особенно на даче – не хватало книг.
Это означает, что изменился канон собственно детского и подросткового чтения.
Один аспект регулярного изменения литературного канона известен – это переход многих «серьезных» книг, каковыми были в свое время «Робинзон Крузо», сатиры Свифта и романы Диккенса, в категорию чтения для детей и подростков.
Однако этот «дрейф» относится ко временам, когда не было не только DVD, но и телевидения. А как обстоит дело сейчас?
С учетом сказанного выше, не значит ли это, что спустя десяток-другой лет и у «Войны и мира» и «Идиота» останутся только зрители, а не читатели? Кстати, Чудакова предполагает, что читатели ее книги, скорее всего, уже видели экранизацию «Идиота» с Мироновым…
В начале 90-х я прочла у Л.Я.Гинзбург следующие строки, которые могла бы в полной мере отнести к собственному опыту: «Классическая книга выделяла из себя ходячие знаки эмоциональных и социальных смыслов. В сознании интеллигента она жила плотностью общекультурных ассоциаций. “Евгений Онегин” – что это, собственно? И из чего это состоит? Из статей Белинского? Из смерти Пушкина на дуэли? Из оперы, где перед гибелью Ленский с чувством поет пародийные стихи? Из стихов Пушкина? Из стихов Лермонтова?
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой...
Поди разбери. Поди прочитай “Онегина”, как такового (выделено мною – РФ). В интеллигентской среде это удавалось разве детям, читающим книги, которые им еще рано читать“.
Как я теперь понимаю, формированию именно такого канона – с «Онегиным» как таковым, а этот канон у нас с Мариэттой Омаровной в основном общий, способствовало несколько факторов. Один из них – государственная политика пропаганды всего “русского классического”. К несчастью, за счет урезания иностранного и “неклассического”, не говоря уже о писателях репрессированных и эмигрантах. Но при всем том во второй половине 40-х и в 50-е годы надо было уж особенно постараться, чтобы, живя в Москве, не знать всего Пушкина, не видеть во МХАТе пьесы Чехова, шедшие еще в постановке Немировича-Данченко, пропустить там же “Мертвые души” и «Пиквикский клуб». Классики вокруг было много, и для меня и моих сверстников звучала она достаточно свежо.
Другой фактор, как мне кажется, связан с еще не полностью оборвавшейся и растоптанной культурной памятью, которая функционировала приватно. Во многих семьях сохранились не сожженные в войну и блокаду домашние библиотеки. А ведь была еще и возможность личного общения с людьми ныне легендарными, и чтобы реализовать эту возможность, не надо было даже ездить в Коктебель или жить в Переделкино.
Но вот лет десять назад я расспрашивала детей моих друзей, тогда еще старшеклассниц, как они выбирают книги для чтения. “Ну, – отвечала одна из них, ходишь-бродишь около книжных полок и спрашиваешь маму, что бы этакое почитать? А мама говорит: «Вот ты “Войну и мир” так и не дочитала до конца”».
Что называется, приехали!.. Мало того, что родители этих сестер-двойняшек – образованные люди, некогда кончившие знаменитую 2-ю математическую школу. Сестры тоже в тот момент учились не где-нибудь, а в 57-й школе. Булгакова и Толкиена они уже прочли и первого, видимо, выучили наизусть. Второй же – поднадоел; к тому же появился “толкиенизм”, который им не по душе. А “плотности общекультурных ассоциаций”, благодаря которым вообще возможен канон, у них нет.
Из “Записей” М.Л. Гаспарова (со ссылкой на Шаламова) я узнала, что любимым прозаиком Пастернака был Голсуорси. Это, понятное дело, должно сегодняшних “высоколобых” скорее шокировать – Голсуорси ведь добротный беллетрист и не более того. Но даже на памяти нашего с Мариэттой Чудаковой поколения добротной беллетристики (в том числе - переводной) на русском языке вплоть до начала 60-х годов ХХ века вообще было очень мало, так что Голсуорси тогда запоем читали и старшеклассники.
Для современного русского читателя даже “Гамлет” и “Фауст” не обладают необходимой для принадлежности к канону “плотностью общекультурных ассоциаций”: в массовом сознании “Гамлет” – это фильм, где играл Смоктуновский, в элитарном сознании - потрясшая целое поколение зрителей постановка Питера Брука. А “Фауст” – это, конечно же, прежде всего опера.
Но вернемся к книге Чудаковой. Мне в высшей степени близок основной ее посыл: есть книги, которые стоит прочитать именно сейчас, пока тебе 7, 9, 12…- ибо потом будет поздно. О своем выборе она нам и рассказала. Но если вы спросите меня, что порождает у ребенка потребность именно в чтении – а не только в игре в солдатики или в куклы, не в рассматривании картинок, не только в постройках из «Лего» или забавах с котенком – я не знаю, что на это ответить.
Ибо играют – все дети, а вот читают – по своей доброй воле – немногие. И мне кажется, что таких детей все меньше.
