Ирак постепенно уходит из заголовков западных новостей, на его место настойчиво вторгается Иран. Долгожданный план вывода американских войск с территории Вавилонского царства вызвал меньший интерес, нежели протянутая рука американского президента, в которую персидский аятолла вложил хладный камень. Будто специально по такому случаю, в Британском Музее выставка «Вавилон: миф и реальность» сменилась экспозицией «Шах Аббас. Переделывая Иран». Я попал в музей в тот короткий промежуток, когда Вавилония и Персия соседствовали на разных этажах этого лучшего места в Лондоне: Аббас был явлен посетителям 19 февраля, Навуходоносор отправился восвояси (в музейные экспозиции, запасники и прочие укромные уголки нашего мира) 15 марта.
Каждая из грандиозных музейных выставок говорит не столько об объектах любопытства зевак, аматеров и профессионалов, сколько о самих организаторах, о самих зеваках, аматерах, любителях, о том обществе, где все это происходит, точнее – о состоянии сознания всех заинтересованных лиц. С искусствоведческой и исторической точки зрения, такие мероприятия не шибко интересны – внимательное изучение соответствующих коллекций того же Британского Музея, Лувра или любого другого первоклассного кладбища древностей принесет, в этом смысле, гораздо больше пользы. Ящики с глиняными табличками, испещренными гусиными лапками клинописи, витрины с пестрыми персидскими миниатюрами – все это поле чистой историко-культурной и политической потенциальности, откуда сверхангажированное сознание кураторов и консультантов отбирает то, что – уже в ином контексте – вдруг вспыхивает кислотными огнями актуальности. Такие выставки можно назвать «ретроспективными политинформациями», иногда подставляя вместо определения «полит-» иные: «культур-» или «соц-». Получается нечто противоположное тому, что пытался описать немецко-американский историк культуры Ханс Ульрих Гумбрехт – не «производство присутствия», а «производство дистанции»; посетителям показывают мир, с которым они не имеют ничего общего (учитывая, конечно, и общую историческую безграмотность современного человека), но к которому следует иметь некоторое отношение. Вот это «готовое отношение» и выставлено в Британском Музее.
Из чего же оно сделано? Прежде всего, из политики и политкорректности (как эрзаце идеологии). Западный либеральный человек, особенно культурный, всегда приходит в недоумение, когда сталкивается с «дикими временами» -- собственно, со всем (или почти со всем) прошлым. Ведь, за крошечным исключением, прошлое -- время чудовищной нетерпимости, обскурантизма, невероятной жестокости, тирании. Герой выставки про Вавилон (точнее – про Нововавилонское царство; устроители умудрились почти ничего не сказать о «настоящем» Вавилонском царстве, почти ничего – об ассирийцах, в войнах с которыми и возникло государство, которым управляла халдейская династия) – царь Навуходоносор. Он и его держава явлены как своего рода голограмма, возникшая на пересечении нескольких привычных западному человеку мощных лучей: библейской истории «вавилонского пленения», библейской истории «Вавилонской башни», легенд о «висячих садах Семирамиды» и опять-таки библейской истории о царе Валтасаре, о страшных словах «мене, мене, текел, упарсин» и гибели Вавилона. Это и есть – следуя названию выставки - «миф», которому следует сопоставить «реальность». «Реальность» дана в Британском Музее глиняными табличками, изразцами, макетами Вавилона, зиккурата, историческими картами. «Миф» - текстами, библейскими цитатами, средневековыми западноевропейскими миниатюрами, картинами эпохи Возрождения, барочными рисунками, гравюрами XIX века и объектами современного искусства. Если посетителю действительно приходило в голову выбирать между «мифом» и «реальностью», то первый выглядел гораздо убедительнее и (что уж там говорить!) ближе и приятнее. В западном мифе о «Вавилоне» все происходит согласно этической логике – за преступлением следует воздаяние. Наказаны все: царь Навуходоносор («Тотчас и исполнилось это слово над Навуходоносором, и отлучен он был от людей, ел траву, как вол, и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли как у льва, и ногти у него — как у птицы». Дан. 4:30), Валтасар («В ту же самую ночь Валтасар, царь Халдейский, был убит, и Дарий Мидянин принял царство, будучи шестидесяти двух лет». Дан. 5:30-31), строители Вавилонской башни, сам Вавилон. В так называемой реальности, все наоборот: цари бесчинствуют, города стираются с лица земли вместе с населением, бедняки умирают, и все это происходит естественно, безо всяких прямых последствий. Морали из этого не выведешь никакой, остается только развести руками, сказать «вот так они жили» и сосредоточиться на артефактах, произведенных в те ужасные эпохи. Артефакты не подведут никогда – доказательств тому тьма, вспомним хотя бы невероятно изящного дракона сирруша, который некогда украшал ворота богини Иштар. Прошлое остается недосягаемым для нашего понимания – кроме самого банального (и самого сложного!) чувства прекрасного. Но чтобы окончательно не воспарить в эстетические сферы, в конце вавилонской выставки посетителя ожидало самое, что ни на есть, «актуальное». В одной комнатке можно было увидеть образцы историко-идеологических потуг покойного Саддама Хусейна (самое смешное – плакат, на котором он изображен на ассирийской колеснице, с луком и стрелами, поражающим вражеские танки и самолеты). В другой – фотографии американской военной базы, размещенной в 2003 году аккурат на том месте, где стоял вавилонский зиккурат. Зрелище незабываемое: марсианский пустынный пейзаж, желто-коричневый песок, развалины, и на этом фоне - солдаты в полной амуниции, похожие на астронавтов. Политический мессидж британского либерала конца 2008 – начала 2009 года понятен; понятен и его ужас перед другой планетой, другим миром кровожадных царей и городов в пустыне.
В «персидской» выставке ко всему этому подмешивается два важных элемента: ислам и растущая политическая актуальность Ирана. Но принцип тот же: как и в случае Навуходоносора, речь идет о правителе, который жестокостью и коварством добился процветания своей державы, расширив ее пределы и держа соседей в страхе. На входе читаем: «Шах Аббас был неутомим, решителен, безжалостен и умен. Однако он легко растворялся в толпе подданных, любил празднества и изысканные развлечения. Шах Аббас превратил Иран в центр международной торговли и культурного обмена». Та же дилемма: тирания и расцвет ремесел и искусств при ней. Проклясть и то, и другое? Но для этого нужна почти толстовская (или гандивская) смелость. Остается прикрыть глаза на первое и воспеть второе -- учитывая, что оно действительно стоит воспевания. Мало что может быть прекраснее персидских миниатюр того времени и рукописных книжечек стихов, выполненных поэтами-каллиграфами. На их фоне забываются и истребленные племена, и умерщвленные с разной степенью жестокости придворные (и сыновья самого Аббаса!), и переселенные народы. Любопытно, что роль евреев, угнанных Навуходоносором в Вавилон, в персидской выставке играют армяне, переселенные неутомимым и решительным шахом поближе к столице. Отсюда невообразимой красоты армянские библии и распятия между коранами и молельными ковриками. А русскому человеку придет в голову и вполне ожидаемая аналогия: Аббас очень похож на своего старшего московского коллегу Ивана Васильевича: разнузданное душегубство и столь же разнузданное благочестие. На выставке можно прочесть, что в 1601 году шах отправился в паломничество в Машхад и прошел босиком около четырехсот пятидесяти километров. Интересно, приблизила ли его эта дорога к раю?
Но самое любопытное в персидской выставке – неуверенность, колебания кураторов и устроителей. Большую часть экспозиции предоставил Национальный музей Ирана, оттого британцам пришлось быть на(идеологическом)чеку, чтобы ни коем образом не обидеть Тегеран. Оттого кровожадности Аббаса завуалированы, а культурные восторги – преувеличены. Однако неопределенна и сегодняшняя иранская официозная позиция в отношении Аббаса. Национализм диктует поклонение великому персидскому правителю, создавшему великую державу. Происхождение нынешнего иранского государства – республики, возникшей в результате свержения монархии – заставляет несколько сдерживать эти восторги. Поэтому задача британских кураторов стала еще сложнее: как можно не обидеть того, кто не знает толком, как самого себя не обидеть? Но небольшую вольность Британский Музей себе все-таки позволил: в одном из закутков выставки можно обнаружить прелестную миниатюру, изображающую Аббаса с чашей вина в руке и миленьким таким мальчиком, сидящим на его коленях. За такие проделки в нынешнем Иране шаха публично бы вздернули. Впрочем, этот артефакт был предоставлен Лувром, а с французов и взятки гладки.
