«Новое литературное обозрение» я давно читаю как толстый журнал в привычном для русской культуры понимании – правда, там нет современной художественной литературы – так ее, похоже, и в прочих местах нет…
От толстого журнала мы привычно ожидаем исполнения некоторой культурной миссии – и в предисловии к двухтомному спецвыпуску НЛО, посвященному символическому августу в русской истории, главный редактор НЛО Ирина Прохорова эту миссию сформулировала в явном виде. А именно: НЛО ищет ответа на вопрос о том, что произошло с нашим и вообще с европейским обществом в последние (приблизительно) 150 лет – не на уровне собственно фактографии, а в плоскости социального и личного бытия человека.
В свое время эти масштабные изменения были названы «антропологическим поворотом»; в обсуждаемых номерах – 116 и 117 - этот ракурс является центральным. Речь идет о событиях, изменивших судьбы масс людей: август 1914 и 1939, август 1968, август 1991 – и это еще не все «августы».
Итак, войны, революции, перевороты, массовый голод, смена властного режима, блокада, трансформация индивидуальной и коллективной памяти, Холокост… Статей в двухтомнике много, хороших и разных, а также не очень хороших; про «не очень» мне писать не интересно, так что ограничусь обсуждением текстов, с моей точки зрения, значимых.
В периоды войн, стихийных бедствий, голода и революций, осознанно или не слишком - частный человек чувствует себя песчинкой, затерянной в мировой ночи. Этой бесславной участи мы сопротивляемся, как можем: пытаемся сохранить память, не опуститься до зверя, видеть в других свое подобие. Потом эти усилия воплощаются в «зарубки» - дневники, старые фотографии, письма с адресами и без, могилы, адресные книжки неизвестных владельцев, надписи на стенах домов, палочки на стене тюремной камеры…
«Цена победы» - общей и «побед» индивидуальных; цена сдачи на милость победителей и противостояния слепой судьбе, цена куска хлеба и полена дров – «железный август в длинных сапогах»…. Эти сюжеты теперь изучают преимущественно те, кто родился «после всего этого». Им, меж тем, достались свои «августы». Впрочем, жить в «то же время, что и …» - еще не значит быть современником.
Я еще застала в добром здравии людей, переживших блокаду Ленинграда не в возрасте Тани Савичевой или Лены Мухиной, а отцами семейства или студентками Консерватории. Я бы сказала, что они одновременно помнили – и старались не открывать крышку этого сундука?... подземелья?... Зрячая память – большая редкость.
Не будем спорить о том, можно ли объективно изучать незаживающие раны. Рассказы о травмах и следах «августовских» катастроф едва ли могут быть написаны беспристрастно и едва ли они рассчитаны на бесстрастие и беспристрастие читателя – такие описания вынужденно пристрастны.
Чаще всего исследователь работает уже с несколько отодвинутыми во времени плодами переработки травмы. Уникальность блокадных дневников Л.Я.Гинзбург, как и дневников Лены Мухиной и Любови Шапориной, среди прочего, в том, что это попытки фиксации момента. Но это и усложняет их аналитическое прочтение. Две работы - С.Завьялова и П. Барсковой - на материале разных типов текстов (дневники и стихи О.Берггольц у Завьялова, тексты Л. Гинзбург, сценарии разных авторов и отснятые пленки, в том числе «Блокада» С.Лозницы - у Барсковой) анализируют, как блокада Ленинграда переживалась людьми разных социальных статусов. Так мы продолжаем исследовать «опыт невозможного».
По типу рассмотренных документов к этим работам примыкают две несомненно замечательные статьи Йохена Хелльбека. Одна посвящена краткому анализу публикуемого там же в извлечениях дневника нашей соотечественницы, Зинаиды Денисьевской (1887 – 1933). Во второй статье того же исследователя рассказано об известном в Германии автобиографическом романе Генриха Герлаха «Преданная армия » (1957), написанном бывшим солдатом разгромленной и плененной под Сталинградом 6-й армии вермахта.
Уже сама сюжетика романа и судьбы его автора дает исследователю много материала для размышлений. Исходный вариант сочинения, в рукописи называвшегося « Прорыв под Сталинградом», был написан Герлахом в советском лагере для немецких военнопленных. Обстоятельства процесса создания в лагере столь обширной машинописи остались исследователю не вполне ясны. Известно лишь, что когда Герлаха выпустили из лагеря, обязав его в дальнейшем сотрудничать с советской разведкой, рукопись романа ему не вернули, так что « Прорыв…» так и остался где-то в «недрах» соответствующего советского ведомства.
Опубликованный позднее текст «Преданная армия » (Герлах сумел поселиться в Западной Германии) был создан автором заново, притом память свою он смог восстановить после курса гипноза у немецкого психиатра д-ра Шмица, которому впоследствии Герлах даже был вынужден выплатить часть своего гонорара. Эта история широко освещалась в массовой печати ФРГ.
Спустя много лет Хелльбек обнаружил исходную машинопись «Прорыва» в наших архивах, что позволило ему осуществить процесс сравнения не только двух текстов, но и реконструировать предположительный процесс изменения личности автора, который, будучи немецким военнопленным, еще в лагере длительное время сотрудничал с НКВД, в силу чего его дело остается до сих пор недоступным.
Скажу еще о двух статьях №116, которые для меня объединены тем, что описывают события, младшими свидетелями которых были уже мои ровесники.
Это прежде всего публикация стенограммы доклада Жданова. Стенограмма эта, доносящая до нас прямую речь товарища Жданова, отличается от текста известного «Постановления…», - в данном случае в сторону усиления вызываемого ею чувства физического ужаса (см. статью П.Дружинина).
Вторая статья, заслуживающая пристального внимания, – это исследование пермского социолога О.Лейбовича, посвященное судьбам работников авиастроительного завода N 19 в Перми, в частности - недавнему москвичу, инженеру Арону Генриховичу Баранову.
Изученные О.Лейбовичем архивные данные дают возможность реконструкции того человеческого типа, который со временем был окончательно убран с социальной сцены советской жизни путем физического истребления людей, имевших смелость не то, чтобы быть против решений власти, - отнюдь нет! - а всего лишь думать самостоятельно - хотя бы о событиях, свидетелем которым человек был.
Как напоминает автор статьи, инженеры - сотрудники авиапромышленности, а также работники соответствующих Наркоматов, - Наркомтяжпрома прежде всего, - имели своим постоянным патроном Серго Орджоникидзе. До поры этот фактор «работал». Однако осенью 1936 г. в Москве начался процесс группы Зиновьева-Каменева («процесс 16-ти»). Начиная с той осени, едва ли Орджоникидзе мог кого-то защитить. А в феврале 1937 г. Орджоникидзе погиб – предположительно, покончил с собой; тогда была версия смерти от сердечного приступа.
Конфликт, изученный О.Лейбовичем, разворачивается именно на фоне «процесса 16 » и в связи с ним, т.е. в обстановке требований всеобщей бдительности, непрерывных собраний, подозрений и «разоблачений» врагов и «двурушников». А само дело Баранова начинается именно осенью 1936 на абсолютно пустом месте - т.е. в отсутствие поступков самого Баранова или каких-либо материальных свидетельств его позиции.
Итак, инженер А.Г.Баранов, 42 лет, родившийся на Кубани, кончил гимназию в Цюрихе, учился там же в Высшем техническом училище. Ушел в 1918 г. с последнего курса и вернулся в Россию. Член партии и орденоносец, Баранов был известен независимостью мнений – впрочем, по политическим проблемам он с конца 20-х не высказывался.
Баранов был человеком поступка, а не слова. И он не готов был считать преступником своего товарища по работе Сапожникова только потому, что так решила партия. Когда Сапожникова арестовали, Баранов пустил к себе ночевать его сына. Более того: Баранов имел смелость вслух заявить, что для признания вины необходимо решение суда…
Единственное реальное событие, давшее старт делу в целом, состояло в том, что некий рабочий нечаянно уронил на пол ящик с фрезами…
Если читатель думает, что все это и подобное тогда же и кончилось, то полезно было бы заглянуть в архивы, например, филологического ф-та МГУ за 1950-1952 г.г.: там найдутся очевидные параллели.
Обсуждаемые выше сюжеты и мотивы - не только дань нашего интереса к прошлому. Чтобы в очередной раз в этом убедиться, стоит открыть второй «августовский» том (это №117) и внимательно прочитать обстоятельное исследование Л.Д.Гудкова о проблеме доверия. Да и вообще там много интересного и неожиданного.
