Е.С. Топалеру
Вот и отняли у жизни жизнь.
Умер учитель!
Бежать в больницу – может быть, еще можно что-нибудь сделать?
Ах, да! – Умер.
Слишком поздно… или слишком рано...
До страшного Суда!
Как это радостно – Страшный Суд! Все встречаются! Все всё, наконец, узнают!
Моё творчество оказалось преломлением, потусторонним переживанием его учения меня искусству. Я так и не узнал литературы, не полюбил. Я люблю жизнь. Живых людей. А он – умер.
Смерть я тоже люблю, но потом. После жизни...
Он прыгал вокруг себя от радости, услышав первое моё стихотворение, приговаривая: “Если человек увидит, он напишет”. Он думал, что я зеркало. Он и сам там любил отражаться. – Учитель. Он не заметил двойного дна. Тогда я видел гораздо больше, чем мог написать, теперь я пишу гораздо больше, чем могу увидеть.
Школа – дно Ада, куда я возвращусь, достигнув в Раю могилы счастья. Мой любимый учитель был там потухшим ангелом. Потухшим – от утишенья адских мук. Я не успел с ним проститься, не успел подарить свои творения, раковинами света спускающимися вниз к нему навстречу. Посвящённые ему.
Больно!
Всё-таки он во мне отражается, потому что второе дно меня – он!
Он умер в больнице. Должно быть, курил и пытался доказать, что здоров… но ещё не летает….
Его неправильно лечили…. Это пекло – где потухшее развоплощается.
Почему всё любимое умирает в больнице?! Какое нелепое сочетание корня и побега. Скоро умру, забуду, переименую в «умрицу».
Я сказал любимой: “Пойдем, я покажу тебе место своей ненависти”. Но школу перестроили, и я не нашел того, что искал. Место стало пусто.
Там, где из людей вынимали угли и насыпали золу, он стоял со свечой, ибо уже не мог светить сам.
Свеча отражается в зеркале, свеча отражается в зеркале… Много зеркал, много свеч.
За гранью стекла – ночное небо потухшего солнца. Бог дышит, выдыхая звёзды.
Мы празднуем Успение в Сретенье. Мы обнажены пред очищением. Между твердью и твердью, дном и дном лежит нагота оплодотворения.
Так пусто, что зачинают и от немоты!
Бессилье!
Пережить жизнь раньше конца!..
Значит, надо родить и мучиться, чтобы умереть, чтобы нами зажглось что-то за створкой страдания.
Я вечер буду теребить
За стёкла и карнизы,
Земное учится любить,
А ты лети, мой сизый!
Ты умер, вечность погодя –
В домах пустое тело…
И снег, остывшего дождя...
Как всё осточертело!
И катят с мёртвых горок вскачь -
Скатилось и упало,
И лёд – чужой застывший плач,
Саднит в руке, как жало.
Тряпьё! – Возьмут заподлицо
С ужимками икоты,
И будут теребить лицо:
“Ты умер! Умер! Кто ты?!”
Но он в застёжках – будет дождь!
А шерсть – палёной кошки,
И даже крошки не найдёшь
Для голубей в окошке.
Как всё исправлено жгутом
И ватой в тёмной склянке,
Хароны гонят нас гуртом
Не в лодки, а на санки.
Не поднести к лицу слезы!..
Лишь белый жемчуг Ада
И деревянный вкус лозы
Сухого винограда.
Живое!! – Имени не тронь!
Душа не умирает...
Но дышит в пламени огонь,
И на живом сгорает.
30.11.1992. © ЕСИ
http://www.algabriona.ru/
eciarteci@mail.ru
