"Полит.ру" публикует подборку стихов из недавно вышедшей книги Бориса Слуцкого "Без поправок" (Слуцкий Б. "Без поправок...". - М.: Время, 2006. - 504 с. - (Поэтическая библиотека)). Борис Слуцкий принадлежит к поколению поэтов, которое принято называть фронтовым. Войну прошел от первого до последнего дня. Старался служить там, где «пехотнее» — этим словечком в письмах с фронта он обозначал высшую форму тягот и опасностей. Первая же его послевоенная публикация (стихотворение «Памятник») вызвала восторженную реакцию Михаила Светлова: «Нам всем ясно, что пришел поэт лучше нас». На Иосифа Бродского та публикация произвела, по его словам, такое сильное впечатление, что он сам начал сочинять стихи. При жизни ни одна из книг Слуцкого не выходила в том виде, в каком он ее задумывал. Он надеялся: «Я еще без поправок эту книгу издам». Настоящая книга, составленная известным литературоведом, другом Слуцкого Л.И. Лазаревым, хотя бы отчасти возвращает этот долг большому русскому поэту.
Сороковой год
Сороковой год.
Пороховой склад.
У Гитлера дела идут на лад.
А наши как дела?
Литва – вошла,
Эстония и Латвия – вошла
В состав страны.
Их просьбы – учтены.
У пограничного столба,
Где наш боец и тот – зольдат,
Судьбе глядит в глаза судьба.
С утра до вечера. Глядят!
День начинается с газет.
В них ни словечка – нет,
Но все равно читаем между строк,
Какая должность легкая – пророк!
И между строк любой судьбу прочтет,
А перспективы все определят:
Сороковой год.
Пороховой склад.
Играют Вагнера со всех эстрад,
А я ему – не рад.
Из головы другое не идет:
Сороковой год –
Пороховой склад.
Мы скинулись, собрались по рублю,
Все, с кем пишу, кого люблю,
И выпили, и мелем чепуху,
Но Павел вдруг торжественно встает:
- Давайте-ка напишем по стиху
На смерть друг друга. Год – как склад
Пороховой. Произведем обмен баллад
На смерть друг друга. Вдруг нас всех убьет,
Когда взорвет
Пороховой склад
Сороковой год.
Фотографии моих друзей
Фотографии стоили денег
И по тем временам — больших.
При тогдашних моих убежденьях,
Фотографии — роскошь и шик.
Кто там думал тогда, что сроки,
Нам отпущенные, — невелики.
Шли с утра до вечера строки,
Надо было сгребать в стихи.
Только для паспортов —
базарным
Кустарем
запечатлены,
Мы разъехались по казармам,
А потом по фронтам войны.
Лучше я глаза закрою,
И друзья зашумят навзрыд,
И счастливым взглядом героя
Каждый
память мою
одарит.
Воспоминание о Павле Когане
Разрыв-травой, травою повиликой
……………………………………….............
мы прорастем по горькой, по великой
по нашей кровью политой земле.
Из несохранившегося стихотворенияПавла Когана
Павел Коган, это имя
Уложилось в две стопы хорея.
Больше ни во что не уложилось.
Головою выше всех ранжиров
На голову возвышался.
Из литературы, из окопа
Вылезала эта голова,
Вылезала и торчала
С гневными веселыми глазами,
С черной ухарской прической,
С ласковым презрением к друзьям.
Павел Коган взваливал на плечи
На шестнадцать килограммов больше,
Чем выдерживал его костяк,
А несвоевременные речи —
Гордый, словно Польша, —
Это почитал он за пустяк.
Вечно прежде‚ременный, навечно
Довременный и послевременный Павел
Не был своевременным, конечно.
Впрочем, это он и в грош не ставил.
Мало он ценил все то, что ценим,
Мало уважал, что уважаем.
Почему-то стал он этим ценен
И за это обожаем.
Пиджачок. Рубашка нараспашку.
В лейтенантской форме не припомню...
В октябре, таща свое раненье
На плече (сухой и жесткой коркой),
Прибыл я в Москву, а назначенье
Новое, на фронт, — не приходило.
Где я жил тогда и чем питался,
По каким квартирам я скитался,
Это — не припомню.
Ничего не помню, кроме сводок.
Бархатистый голос,
Годный для приказов о победах,
Сладостно вещал о пораженьях.
Государственная глотка
Объявляла горе государству.
Помню список сданных нами градов,
Княжеских, тысячелетних...
В это время встретились мы с Павлом
И полночи с ним проговорили.
Вспоминали мы былое,
Будущее предвкушали
И прощались, зная: расстаемся
Не на день-другой,
Не на год-другой,
А на век-другой.
Он писал мне с фронта что-то ‚роде:
«Как лингвист, я пропадаю:
Полное отсутствие объектов».
Не было объектов, то есть пленных.
Полковому переводчику
(Должность Павла)
Не было работы.
Вот тогда-то Павел начал лазать
По ночам в немецкие окопы
За объектами допроса.
До сих пор мне неизвестно,
Сколько языков он приволок.
До сих пор мне неизвестно,
Удалось ему поупражняться
В формулах военного допроса
Или же без видимого толка
Павла Когана убило.
В сумрачный и зябкий день декабрьский
Из дивизии я был отпущен на день
В городок Сухиничи
И немедля заказал по почте
Все меню московских телефонов.
Перезябшая телефонистка
Раза три устало сообщала:
«Ваши номера не отвечают»,
А потом какой-то номер
Вдруг ответил строчкой из Багрицкого:
«...Когана убило».
21 июня
Тот день в году, когда летает
Над всей Москвой крылатый пух
И, белый словно снег, не тает.
Тот самый длинный день в году,
Тот самый долгий, самый лучший,
Когда плохого я не жду.
Тот самый синий, голубой,
Когда близки и достижимы
Смех, и дружба, и любовь.
Не проходи, продлись, помедли.
Простри неспешные часы.
Дай досмотреть твои красы,
Полюбоваться, насладиться.
Дай мне испить твоей водицы,
Прозрачной, ключевой, живой.
Пусть пух взлетевший — не садится.
Пусть день еще, еще продлится.
Пусть солнце долго не садится.
Пусть не заходит над Москвой.
Первый день войны
Первый день войны. Судьба народа
Выступает в виде первой сводки.
Личная моя судьба — повестка
Очереди ждет в военкомате.
На вокзал идет за ротой рота.
Сокращается продажа водки.
Окончательно, и зло, и веско
Громыхают формулы команды.
К вечеру ближайший ход событий
Ясен для пророка и старухи,
В комнате своей, в засохшем быте
Судорожно заламывающей руки:
Пятеро сынов, а внуков восемь.
Ей, старухе, ясно. Нам — не очень.
Времени для осмысленья просим,
Что-то неуверенно пророчим.
Ночь. В Москве учебная тревога,
И старуха призывает бога,
Как зовут соседа на бандита:
Яростно, немедленно, сердито.
Мы сидим в огромнейшем подвале
Елисеевского магазина.
По тревоге нас сюда созвали.
С потолка свисает осетрина.
Пятеро сынов, а внуков восемь
Получили в этот день повестки,
И старуха призывает бога,
Убеждает бога зло и веско.
Вскоре объявляется: тревога —
Ложная, готовности проверка,
И старуха, призывая бога,
Возвращается в свою каморку.
Днем в военкомате побывали,
Записались в добровольцы скопом
Что-то кончилось.
У нас — на время.
У старухи — навсегда, навеки.
* * *
Палатка под Серпуховом. Война.
Самое начало войны.
Крепкий, как надолб, старшина,
Уже июльский закат погасал,
Почти что весь сгорел.
Мы знаем: он видал Хасан,
Халхин-Гол смотрел.
Спрашиваем, какая она,
Война.
Расскажите, товарищ старшина.
Который день эшелона ждем.
Ну что ж — не под дождем.
Палатка — толстокожий брезент.
От кислых яблок во рту оскомина.
И старшина — до белья раздет —
Задумчиво крутит в руках соломину.
— Яка ж вона буде, ця вiйна,
а хто ii зна.
Вот винтовка, вот граната.
Надо, значит, надо воевать.
Лягайте, хлопцы: завтра надо
В пять ноль-ноль вставать.
Декабрь 41-го года
Памяти М. Кульчицкого
Та линия, которую мы гнули,
Дорога, по которой юность шла,
Была прямою от стиха до пули —
Кратчайшим расстоянием была.
Недаром за полгода до начала
Войны
мы написали по стиху
На смерть друг друга.
Это означало,
Что знали мы.
И вот — земля в пуху,
Морозы лужи накрепко стеклят,
Трещат, искрятся, как в печи поленья:
Настали дни проверки исполненья,
Проверки исполненья наших клятв.
Не ждите льгот, в спасение не верьте:
Стучит судьба, как молотком бочар.
И Ленин учит нас презренью к смерти,
Как прежде воле к жизни обучал.
* * *
На спину бросаюсь при бомбежке —
По одежке протягиваю ножки.
Тем не менее мы поглядеть должны
В черные глаза войны.
На спину! А лежа на спине,
Видно мне
Самолеты, в облаках скрывающиеся,
И как бомба от крыла
Спину грузную оторвала,
Бомбы ясно вижу отрывающиеся.
И пока не стану горстью праха,
Не желаю право потерять
Слово гнева, а не слово страха
Говорить и снова повторять.
И покуда на спине лежу,
И покуда глаз не отвожу —
Самолетов не слабей, не плоше!
Как на сцену,
Как из царской ложи,
Отстраняя смерть,
На смерть гляжу.
РККА
Кадровую армию: Егорова,
Тухачевского и Примакова,
Отступавшую спокойно, здорово,
Наступавшую толково, —
Я застал в июле сорок первого,
Но на младшем офицерском уровне.
Кто постарше — были срублены
Года за три с чем-нибудь до этого.
Кадровую армию, имевшую
Гордое именованье: Красная,
Лжа не замарала и напраслина,
С кривдою и клеветою смешанные.
Помню лето первое, военное.
Помню, как спокойные военные
Нас — зеленых, глупых, необстрелянных —
Обучали воевать и выучили.
Помню их, железных и уверенных.
Помню тех, что всю Россию выручили.
Помню генералов, свежевышедших
Из тюрьмы
и сразу в бой идущих,
Переживших Колыму и выживших,
Почестей не ждущих —
Ждущих смерти или же победы,
Смерти для себя, победы для страны.
Помню, как сильны и как умны
Были отложившие обиды
До конца войны
Этой самой РККА сыны.
