Братство проигравших

Продолжая серию публикаций художественных текстов, «Полит.ру» представляет фрагмент из нового романа Марии Рыбаковой «Братство проигравших» (Рыбакова М. Братство проигравших. М.: Время, 2005. 176 с.). Мария Рыбакова, лауреат литературной премии «Эврика» (2002) и премии имени Сергея Довлатова (2003), уже известна читателям как автор романа «Анна Гром и ее призрак», переведенного на многие европейские языки, и сборника прозы «Тайна». Действие нового романа Рыбаковой «Братство проигравших» начинается в Германии, затем переносится в Китай, охваченный эпидемией атипичной пневмонии, и завершается вместе с путешествием одной из героинь уже в России. Роман вошел в лонг-лист премии «Букер – Открытая Россия» 2005 года.

Постепенно разговор за столом умолк. Вино было выпито, старуха торопливо собирала чаши. Клара почувствовала на себе два взгляда и поняла, что ей пора уходить. Она поблагодарила за прекрасный обед. Отец и брат Сяо Лона отнекивались, извинялись за скромное угощение. Они пожимали Кларе руку и провожали до порога. Клара все еще оглядывалась на дверной проем, где она видела солдат и куда ушли старик со старухой. Она все еще надеялась, что Сяо Лон присоединится к ней. Но оттуда доносились лишь звон посуды и крикливые голоса, ни один из которых не принадлежал ушедшему.

Она спустилась в сад и увидела, что по дорожкам, освещенным яркими фонарями, движутся толпы народа. Все они смеялись, шутили и лузгали семечки, бросая шелуху к подножию деревьев. Ни одно лицо не было скрыто марлевой маской. «Да, конечно, ведь теперь эпидемия кончилась», — растерянно подумала Клара. Она стала искать выход, но не могла пробиться сквозь толпу. Гуляющие шли под руку, дружески обнявшись, или давали друг другу тумаки, громко сплевывали себе под ноги. Наполненный людьми, сад выглядел совсем по-другому, чем прежде, и Клара с трудом различила беседку в ожидании весны и занесенную снегом. Она встала в очередь, чтобы по тонкому мосту перейти на остров фей, но ее все время отталкивали и проходили мимо. Наконец, она сама пустила в ход локти и пробилась на остров, откуда по другому мосту перешла на противоположный берег. Здесь должна была быть бамбуковая роща, но ее шелест терялся, слышались только крики и смех. Клара вдали разглядела пагоду, спящую на облаках, кто-то зажег светильник на верхушке, и она пошла в том направлении. Кто-то обернулся к ней, крикнул «халло, ю!», но она не ответила на приветствие. Ей только хотелось выбраться, и по дорожкам, где она недавно шла с Сяо Лоном, мимо пагод и беседок, она бежала к выходу, находя по памяти путь. Обогнув стенку, служившую преградой злым духам, она прошла в ворота, пробившись сквозь встречный поток посетителей, и подозвала такси.

Все еще идет дождь. Наш дом отражается в воде. Она струится по стеклам окон. Мы не можем смахнуть ее: из-за плохой погоды мы заперты в доме. Мы закрыты в наших телах и не можем остановить слезы, катящиеся из глаз.

Я придумал братство проигравших, но забыл уже, с чего оно началось. Я все время стоял рядом с ними, а надо было отступить: издали лучше видно. Когда отходишь, перед тобой раскрывается целый вид, как горы из нашего окна в солнечную погоду. Но когда стоишь близко, все распадается на мелочи.

Может быть, завтра я создам братство заново, и оно будет совсем другим. Некоторые говорят: «Начнись жизнь заново, я прожил бы точно такую же». Моя была бы иной, и опять иной.

«Господин Бернард, — говорю я, — что ж за ливень…». Брат ничего не отвечает, он переставляет коллекцию предметов на подоконнике: катушку для ниток, конверт, которым суждено в новом мире стать королевой и кораблем. — «Смотрите, господин Бернард, вода не прекращает литься, а значит, пора достать с антресолей хорошие брезентовые плащи».

По узкой деревянной лестнице я поднимаюсь на чердак. Она настолько крута, что я боюсь потерять равновесие. Ступени отсырели и не скрипят. Чердак темен: лишь через круглое оконце пробивается свет. Я подхожу к нему: никогда не видел сад с этой вышины. Даже теперь, когда даль заткана туманом, я удивляюсь тому, как высоко я стою над миром.

А в углу лежит что-то черное, похожее на скинутую шкуру. Это брезентовые плащи, резиновая лодка, никому не нужная сложенная палатка. В молодости дед и бабушка любили ходить в походы. Окруженный чердачной полутьмой, я перебираю старые вещи. Меня подгоняет страх, что нас зальет, что мы промокнем, и что рисунки брата намокнут и исчезнут.

Мне нужно остановиться и подумать: есть ли у меня основания для страха? Кто-то — должно быть, я — пугался открывать письма, читать газеты. Я боялся эпидемии. Но никто не заболел, и письма не сообщили страшных известий. Когда я пытаюсь понять, чего же я боюсь, страх убегает, как вода между пальцев.

Сейчас, на темном чердаке, я понимаю, что бояться нечего. Что всю жизнь меня бережно, как карандаш, держал в руке рисующий бол-бол-божка. Я спускаюсь обратно в гостиную и пытаюсь зажечь лампу, но свет не горит. Тогда я иду спать. За окном еще не совсем стемнело. Бледный дождь окружает спальню. Я представляю себе, как Клара на поезде пересекает землю.

Песчаные просторы, извилистая река,

Круглые здания без окон, конические

крыши, похожие на термитники,

Темные профили приземистых деревь-

ев, за ними тонут в дымке поля, из дымки

выныривает стадо овец,

Земля: зеленые лоскутья — свежая трава,

желтые лоскутья — сухая соломка, корич-

невые лоскутья — ждущая почва. Деревья

отодвигаются к горизонту, их тонкая ли-

ния указывает границу глазам, потом

пропадает вовсе,

Пустынная темная степь с грядой невы-

соких холмов,

Внутренняя Монголия, пустота, откры-

тая душа, мерный стук копыт и сердца.

Тот, кого расстреливают, превращается

в коня или убегает змейкой,

Коробки кирпичных зданий в погранич-

ном городе. Такие же коробки есть по-

всюду, все города одинаковы, где кто-то

решил воздвигать клетки вместо домов,

и человек, живущий в них, так мал, так

похож на своего соседа, или на обитате-

ля кирпичный коробки за миллионы

миль отсюда. Но где-то в таком же зда-

нии, в тесной квартире, некто, подоб-

ный Сяо Лону, думает о Ксанаду,

Пес, кони, коровы,

Одинокий человек на пустыре, идет ку-

да-то, хотя рядом — граница. Но пустырь

велик, и если прохожий, не замечая, де-

лает левой ногой шаги меньше, чем пра-

вой, то возвратится откуда пришел,

Полоса земли с колючей проволокой,

вертикально поставленный камень обо-

значает границу, мимо смотровой вышки

поезд въезжает в Россию,

Вдоль бетонного забора идут погранич-

ницы, одна с русским, другая с бурят-

ским лицом, может быть, подруги, воз-

можно, соперницы, одна замужем, дру-

гая нет, вечером ходят на танцы, у каж-

дой есть на окраине огород, но мал уро-

жай в этом скудном климате, в первом го-

роде по ту сторону границы,

За составами пустошь, по другую руку —

пересечения улиц. Белье на веревке

рвется от ветра. Мужчина смотрит с бал-

кона, каждую неделю он провожает

взглядом состав, он так привык, что ему

кажется, без его строго взгляда поезд ни-

куда не тронется. Пассажиры наводняют

маленький город, покупают сало и ябло-

ки, бегут обратно на перрон. Деловитая

корова спешит по улице на дальний крик

петуха,

Дома замкнуты в прямоугольники забо-

ров, дома сложены из бревен. Дома раз-

бросаны наобум, из-за того, что слишком

много пространства. Уже не лоскутья,

а разноцветные полосы расчерчивают

землю. Синее нагорье вдали, густо-жел-

тая трава у поезда в одном месте горит

яркой алой линией,

Холмы становятся ближе и выше, крас-

ное солнце отражается в тихой реке.

И если в степи говорилось: «Три дня ска-

чи — не доскачешь», то теперь возника-

ет: «Открыто, голо — не спрячешься»,

мир как на ладони, и путника видать ото-

всюду.

Странные горы состоят лишь из камня,

то ли базальта, то ли гранита. Они про-

рублены насквозь, идут резкими уступа-

ми: в трещинах цветет сирень,

Черный торф с рыжими пучками травы.

Две высокие сопки окаймляют реку, где

с лодки удит рыбак,

Поезд идет все дальше в вечер, мимо со-

баки, что бегает взад-вперед на длин-

ной привязи. В сплетении голых веток

и стволов садится малиновый диск солн-

ца. То тут, то там в темных сопках дома

можно различить по желтому свету в ок-

нах,

(в купе у Клары противоположная полка

пуста),

Утром сухие сосны встают из болоти-

стой почвы. Гора отражается синей гро-

мадой в реке, к которой спускается де-

вушка. Горы и воды. Потом что-то со-

вершается с солнцем, изменяются крас-

ки: серебряное небо, темно-серебряная

гора,

Березы, пространство Байкала покрыто

льдистой кашицей. Потом исчезает лед,

и на фоне воды деревья четко выступают

перед окнами проезжающего поезда. Та-

кая чистая, такая прозрачная, такая спо-

койная вода. В воздухе птица быстро ма-

шет большими крыльями,

Хвойный лес покрывает горные склоны.

Туристы идут гуськом с рюкзаками. Ени-

сей огромен, как море. Нескончаемый

мост, приводящий в трепет. На другом

берегу — пышнее листва деревьев,

Стальное небо, изумрудная трава, темно-

зеленые ели: чувство цвета обостряется

с каждым километром. Мощная река

вьется меж горами. Поезд бежит по бере-

гу и въезжает в яркий угол заката. Редкие

деревянные дома почти незаметны,

здесь царство реки, гор, деревьев, вечер-

него солнца,

Поселок весь золотой, в избе горит лам-

почка, поезд догоняет закат. А тот кра-

сит листья деревьев в прозрачное золо-

то, и в красное — крыши домов. Полосы

теней перемежаются с пятнами света.

Круг солнца, яркий до боли в глазах, ви-

сит низко над горизонтом. Город проно-

сится: заходящее светило отражается

в стеклах окон, отчего у домов злобой за-

гораются глаза,

Дачи с участками утопают в утренней во-

де. Все намного пестрее, будто ковер или

платок расстилается по обе стороны же-

лезной дороги, зазывая проезжающих.

Даже деревянный забор как-то празднич-

но соскакивает к реке,

Яблони уже цветут, и Клара припадает

к окну, будто надеясь вдохнуть их аро-

мат,

Тебе предстоит еще долгий путь, 

Ты едешь ко мне, моя возлюбленная, моя

сестра,

Я поворачиваюсь к тебе, ударяясь голо-

вой об изголовье кровати,

И, вытянув шею, готов целовать холод-

ную штукатурку стены.