С писателем Дмитрием Даниловым и с его прозой я познакомился в один и тот же день — 12 июля 2008 г. Как это ни банально звучит, но крупный бородатый человек мгновенно расположил к себе. Ровно тот же уровень доверия вызвала и прочитанная спустя весьма немного времени книга: «Дом десять. Повесть. Рассказы». В особенной степени, конечно, повесть, давшая название сборнику. История детства, прошедшего в семидесятые-восьмидесятые годы в бывшем городе, а тогда уже московском районе Тушино была рассказана с идеальной степенью достоверности — порой хотелось, точно в школе, перебить рассказчика: «А вот у нас тоже…».
Заметим: жанр повествований о детских годах, казалось бы, в значительной мере был исчерпан в те самые семидесятые-восьмидесятые, и работали на этом поле весьма интересные авторы. Но вот у Дмитрия Данилова получилось сказать некие важные вещи, до него никем не сказанные. Негромко совсем сказать и неявно, но я вот поверил. Оттого новую его книгу, «Горизонтальное положение», открывал с особым нетерпением.
Впечатление, мягко скажем, оказалось неоднозначным. Двор, где проходило детство лирического героя «Дома десять», располагался, напомню в Тушино, а я тогда жил на полторы тысячи километров восточнее. Герой «Горизонтального положения обитает в Подмосковье и я теперь, вроде как, тоже. Однако при чтении первой книги, повторю, порой возникало ощущение жизни в соседних дворах, а при чтении второй — временами на разных планетах.
Анна Голубкова в своём блоге обещала стукнуть по голове тяжёлой сковородкой всякого, кто считает, будто новая книга Дмитрия Данилова проста. Думаю, ни одна Анина сковородка в ближайшем будущем не пострадает. Вот уж в простоте «Горизонтальное положение» заподозрить нельзя. Это как раз «Дом десять» подкупал отсутствием видимого приёма. Дарил ощущение, сходное с детским походом в цирк — иллюзионист тебя обманывает, а ты не понимаешь, как он это делает, и хочешь, чтобы обман продолжался. Человек почти наверняка будет вспоминать места своего детства именно так: на фоне подробного, обстоятельного, но лишённого избыточных деталей повествования — вот гаражи, вот автобус такого-то маршрута, вот кусты вдоль дома — неожиданно подробный рассказ о матче Динамо-Нистру, о первом «настоящем» матче, посещённом героем повести. И — веришь. Потому что у тебя также было. Не важно, Динамо-Нистру или Звезда-Рубин. Но чувствовал ты тоже самое. И ещё — убедительные анахронизмы, достигающие уровня метафоры, например: «Каждое утро дядя Женя с пятилитровым бидоном шел к палатке, в которой продавалось разливное пиво (не чешское). Потом дядя Женя садился на скамейку около подъезда и молча, глядя в одну точку, выпивал пять литров пива. И шел за следующими пятью литрами». В принципе, ясно, что дядя Женя сидел на этой скамейке не каждый день, а если каждый, то недолго, но свойство памяти — избирать. Так запомнилось, значит, так и было.
Ничего подобного нет в «Горизонтальном положении». Есть скрупулезная (псевдо?)документальная запись года жизни: час за часом, день за днем. При этом автор сознательно исключает или минимизирует действительно интересные с точки зрения потенциального читателя факты. Создается впечатление, будто целью книги изначально было показать бессмысленность и ничтожность как любого отдельного действия, так и сколь угодно значительной последовательности действий. Однако восемь десятилетий назад Людвигу Витгенштейну для иллюстрации этой мысли потребовалось не семнадцать издательских листов, а девять строк в самом начале Логико-философского трактата:
1. Мир есть все то, что имеет место.
1.1. Мир есть совокупность фактов, а не вещей.
1.11. Мир определен фактами и тем, что это все факты.
1.12. Потому что совокупность всех фактов определяет как все то, что имеет место, так и все то, что не имеет места.
1.13. Факты в логическом пространстве суть мир.
1.2. Мир распадается на факты.
1.21. Любой факт может иметь место или не иметь места, а все остальное останется тем же самым.
Ну, и отлично! Мне-то что за дело до того, останется все тем же самым или нет? Мне важен именно объект рассказа. Факты интересны сами по себе. Действительно, по прошествии некоторого времени значительная часть прожитых дней или даже лет выглядят бессмысленными. Однако в процессе жизни как таковой мелочи, ее составляющие, кажутся необычайно важными. Более того, опыт подсказывает: периоды, оказавшиеся в итоге пустыми, во время их проживания представлялись крайне насыщенными, а действительно важные события казались второстепенными.
Например, сегодня, конкретно сегодня, 5 декабря 2010 г., я находился в городе Рыбинске Ярославской области. После встреч с некоторыми людьми и выполнения ряда действий я автостопом добрался до Москвы. Возможно и даже весьма вероятно, что какие-то из встреч и действий через определенное время окажутся весьма значимыми, однако, при попытке вспомнить прошедший день сейчас, вечером, мгновенно возникают две картинки, или, если угодно, два факта:
1) необычайно смешная резиновая игрушка в магазине «Детский мир» города Рыбинска. По задумке авторов, наверное, игрушка эта должна была напоминать малыша, однако она очень похожа на маленького, но уже пьяного Бориса Ельцина;
2) наступление темноты на трассе после Ярославля. Вернее, не темноты, как таковой, а мгновенное уменьшение количества света: отвернулся на секунду от дороги, а когда повернулся обратно, было уже темнее. Чуть-чуть, но темнее. Будто погасла одна из ламп в большом и качественно освещенном зале.
Оба этих факта крайне малозначимы и непременно были бы забыты уже назавтра, не зафиксируй я их сегодня. На уникальность я не претендую, отчего смею надеяться: механизм памяти у остальных людей устроен примерно таким же образом. Стало быть, пиши свою книгу Дмитрий Данилов действительно с 15 января 2009 г по 14 января 2010 г, как то заявлено в финале, в книге этой было б гораздо больше ярких мелочей. Например, в первый повествовательный день автор обрабатывает только что снятые фотографии, подобно рассказывая нам о методах их сортировки и обработки. Ну, да. Уже через день отношение к негодным или, напротив, отменным снимкам станет ровным, но в день съемки на первом плане окажутся эмоции! Таким образом, приём фиксации жизни как таковой оказывается на поверхности и не работает.
Естественно, книга создавалась не ради приема. Анна Голубкова вполне проницательно выделяет в романе сюжетные линии: «Даниловым очень подробно и обстоятельно описываются, во-первых, путешествия, во-вторых, разнообразные перипетии с многочисленными работами, в-третьих, попытка жить правильной религиозной жизнью, в-четвертых, проблемы со здоровьем, из-за которых, собственно, и не удается правильная религиозная жизнь». Во-вторых, боюсь, не к нам: в лучшем случае можно покивать, посочувствовать и, если нет на примете подходящей шабашки, тихо слиться. В-третьих и в-четвертых тоже большей частью проходят мимо, хотя переживания автора в последние дни перед Пасхой относятся к числу наиболее убедительных моментов романа: В результате приема препарата ортофен боль в области бедра несколько ослабла, зато возникла боль в области желудка.
Не нагрешить.
Плохое самочувствие.
Осознание того, что при таком самочувствии присутствие на ночном праздничном богослужении может оказаться невозможным.
Не нагрешить.
Все, вроде бы, так, но, хотя это прозвучит фантастически цинично, пятьдесят страниц о детстве, футболе и автобусах в «Доме десять» куда лучше соответствуют объёму моего интереса к людям и любви к окружающему миру, нежели потенциальные 300 страниц о религиозной жизни и проблемах со здоровьем, этой жизни мешающим. Сочувствую, рад бы помочь, но не 300 ж страниц подряд! К счастью, такими переживаниями заполнен отнюдь не весь объем книги.
Фрагменты, имеющие отношения к путешествиям, частью отличны. Особенно это касается сопоставления поездок в Новый Уренгой с 4 по 20 февраля и в Нью-Йорк с 12 по 23 сентября. Появляется внимание к мелочам, ирония становится адекватной описываемому, чувство меры ни разу не изменяет автору, и – совершенно непонятным образом, на уровне даже не лексики, но, может быть, фонетики, точно в хороших стихах, читатель понимает: вот Нью-Йорк герою «Горизонтального положения» интересен сам по себе, а Новый Уренгой — в связи с возможной оплатой его праведных трудов на благо нефтедобывающей компании.
Описание миссионерской поездки в Архангельскую область менее удачно. Здесь хотелось бы деталей, но автор вдруг вспоминает, что жизнь-то на самом деле неинтересна и всё скучно. Хорошо, что вспоминает он об этом не всё время.
А ещё в книге замечательный финал. Все дни с 13 октября по 13 января. Отрывочно, по одной фразе в «день» автор описывает человека на грани срыва. Человека, явно надеющегося, как в детстве, на перемены – пусть не сразу после Нового года (Когда ж он кончится), так после Старого нового года. И этих перемен не получающего.
Только это финал другой книги. Возможно, совсем чуть-чуть другой. Ну, случись с героем короткая романтическая история или нечто, связанное с действительно серьезными финансовыми проблемами. Может, пять-шесть фраз было б об этом, и стала бы ясна причина и усталости, и надежд. Впрочем, сие есть умножение сущностей без меры. Да и использовал Дмитрий Данилов уже такой прием. В длинном рассказе (или короткой повести) «День или часть дня». Там действительно сверхподробное, едва не поминутное описание действий человека на протяжении «дня или части дня» служило фоном событию, описанному в нескольких фразах: расставанию с девушкой. И как-то всё сходилось.
А в целом… Кредит доверия, коим в моих глазах обладает Дмитрий Данилов, после «Дома номер десять», конечно, не уменьшился по факту прочтения «Горизонтального положения». Более того, думаю, Дмитрий в таковом кредите и не нуждается. И, тем не менее, следующей книги буду ждать с чуть более смешанными чувствами, нежели ждал эту.
Андрей Пермяков
