Дмитрий Черный - поэт, музыкант, политик, сетевой автор, «радикальный реалист», как он сам себя позиционирует, – выпустил в издательстве «ОГИ» первый после нескольких сборников стихов роман в прозе. Впрочем, проза Черного настолько близка к излюбленному им верлибру, что назвать ее прозой в полном смысле слова трудно. Его тексты напоминают внутренний монолог, то торопливый, захлебывающийся, словно рождающийся прямо на глазах читателя, то неспешный, задумчивый, как будто неторопливый рассказчик подбирает слова, пробуя их звучание и форму. В этом монологе находится место и воспоминаниям детства, и любовным перипетиям, и деталям суматошного быта музыкантской тусовки, и истории вхождения, врастания автора в жизнь политическую и партийную. Но главный мотив книги, мотив, присутствующий в каждом абзаце, связывающий разрозненные воспоминания и сюжеты в единый рисунок поэмы – это, конечно, Москва, сегодняшние ее реалии, узнаваемые с полуслова и создающие у читателя ощущение причастности к одному с автором сообществу – москвичей.
задача текста — догнать Реальность. от отдалённого отражения — к участию, моментальной фиксации на ходу. необходимо вытянуть, выговорить прошлое из памяти в настоящее — чтобы легче шагать вместе с текстом вперёд. текст не отстаёт ни на шаг.
середина февраля две тысячи второго — ранняя весна, обман: даже природа сбилась с толку на службе буржуев. или вследствие разорения и загазовывания атмосферы в алчном угаре. ежесредно просыпаться в 6 или в 7 и двигать на Новокузнецкую. за недели — изменение: из ночи в утро. первое преждевременное пробуждение и с нервным, мобилизованным сердцем — ехать к «комоду», прекрасному сталинизму во стенах. под тёмными соединениями ветвей и утрЕющего неба уже ждёт наш шофёр в «газели». говорим и разглядываем сквозь сумерки дом. потом, мяся по-весеннему мягкую землю, выносим из подвала пачки газеты, занося обратно чернозём на салатовую плитку демократических времён. европодвал попахивает низАми, спуском канализационных вод.
уже засветло садимся, ужимаемся в кабину и выруливаем в утро набережной. всё так близко — и высветленный желтоватой краской (которой вообще хватило только на лицевую часть дома и барельефы: бока остались аутентичного цвета исходного камня) лепной коммунизм Сталина на Котельнической, и гостиница «Россия», и склон внутри Кремля, и кремлёвское золото и серая композиция межхрамовой древнейшей площади за сиротливыми стволами.
приплюснутые под венец тоновского жёлтого домины пять двуглавых куриц (вместо С С — звезда — С Р). золотишься, буржуйская власть, глядя в прошлое ободряешься поповством да царизмом. мост решётками на фон матового розово-голубого с утра неба: и снизу, по пути выруливания в поворот направо — видны вы, снопы колосьев и клюющие их серпы, сталинизм, изобилие. уже изнутри моста решётчатые символы, моё время, моё наследство — Родина-мать, за ней меч фронтально перед звездой в шестерёнке. шиловский домик, начало уходящего от Москвы-реки вверх города, уводящая башенка дома за Баженовским дворцом. щекотящий вид внутрь желтизны кремлёвских хором лесок перед кремлёвской стеной, изумрудно-зелёные шпили башен, всё ещё звёзды, хотя власть не звёздная — постмодернизм, постсоциализм.
с моста сносимся вниз к безучастному, утреннему, неоживлённому предкрЕмлью у въездной башни, где покушался на Брежнева энтузиаст. площадь перед баженовским домом уже едет в центр. библиотека Ленина светло сереет, высится, виден коричневатый переход-зал между зданиями. внизу лаконичен, низок метровход в «Боровицкую». несёмся к «Охотному Ряду» — в коридор Манежа и старУнивера, церковность, крестовато-шрифтоватость над «часовней».
«Балтика» — «Москва» гостиница, Исторический музей под блестящими золочёными двуглавыми несушками, но звёзды выше, над. залетаем ко входу в метро «Охотный Ряд», выкидываем в «ясли» газеты: хватают, ждут ещё в момент извлечения из крафтовых пачек. приблизился к центру, работал в доме моего числа по улице Горького, самом ближнем к Кремлю жилье. хожу в Думе-Госплане (хотя, можно новое здание Думы называть Думой, а старое — Госпланом, так историчнее, ведь строили новое здание в ревизионистские шестидесятые партократам на радость). хожу, а в сумке светятся — оранжево мятежные агитнаклейки. я в центре, сегодня выражают думцы «фи» по олимпийскому позору и американскому засуживанию. хожу мимо вершителей (ленивых, вынужденных) истории. взорвать бы весь этот буржуазный клоповник насосавшихся нефти и деньжат антинародных избранников, рухнуть бы внутрь сей хлам-экс-Госстрой. здание, не имеющее архитектурной ценности — две пачки под видом наших газет занесёнНОго гексогена, положенные (если не протаскивать через рентген) у чёрной колонны напротив входной двери, ближе к середине здания, у греющего нас, зимних здешних подневольников, тёплым ветерком радиатора — как раз ближе к центру этой плоской коробки.
предупредить фракцию наших, чтобы перешли в старое здание на свой девятый этаж и... аккуратно складываясь внутрь, заваливается эта пыльная башня, слегка засыпав своими обломками Новый Манеж. правда: падёт бастион парламентской опоры режима и вместе с кабинетом Игошина и украшающими его саблями. Ну да чем-то же надо пожертвовать во имя скорейшей победы программы Партии, во имя торжества социализма и свержения антинародного режима, INI, isn’t it?
