Для начала я хочу без малейшей доли иронии выразить благодарность Дмитрию Кузьмину за его реплику – корректную, взвешенную, ясную и лишенную элемента полемики ради полемики. По-моему, чем скорее мы перейдем на такой режим диалога, тем лучше. Мне тоже вовсе не хочется спорить с Дмитрием там, где пространства для этого спора нет, и я определю эти зоны.
Да, «архив» и «пассивный запас» - это одно и то же. Да, с точки зрения литературного процесса – именно на этой точке зрения мы им зафиксируем сейчас свое внимание – важен актив. Да, мой итоговый вывод предыдущего материала – насчет того, что младшие над старшими не производят никакого серьезного необратимого отбора и суда, - не следует логически из сказанного там же выше. Как было подчеркнуто, он последовал из наблюдений и размышлений. Думаю, пришла пора их развернуть.
Что такое литературный процесс? Это с оговорками сам процесс написания стихотворения, рассказа или романа – без последующего усвоения итога той или иной литературной институцией письмо остается вещью в себе, в процесс не вплетается. Наверное, это сумма разнообразных репрезентаций настоящего времени. Издание авторских книг – в том числе, давно ушедших поэтов и писателей (пример Кузьмина насчет Максима Амелина и графа Хвостова принимаю с благодарностью). Издание журналов, альманахов, антологий, в том числе – сетевых. Вечера, фестивали, студии, премии, критические реакции и т.д. С точки зрения распределения ролей, здесь действуют: поэт, прозаик, издатель, редактор, составитель, куратор, мастер, координатор, член жюри, критик, культуртрегер. С точки зрения человеческой начинки, это примерно одни и те же люди, с возрастом играющие все больше ролей. Если говорить о принятии решений, примерно в 90% ситуаций старшие решают судьбу младших, а не наоборот.
Какое место в литературном процессе занимает стихотворная деятельность двадцатилетних? Ну, если учесть, что не каждый считающий себя поэтом – поэт, а не все маркированное подзаголовком «стихотворение» - стихотворение, то очень маргинальную. Это навскидку 1% от реально существующего и интересного. Что еще существеннее – само выделение этого 1% является результатом деятельности старших (по отношению к этому) поколений. Есть несколько человек, интересующихся молодой поэзией, в их числе – Дмитрий Кузьмин. Но, конечно, не стоит сводить литературный процесс к этому его тонкому сектору.
Обобщаю: есть пул людей, принимающих решения. Я могу назвать их применительно к поэзии: Ермолаева, Айзенберг, Месяц, Алехин, Крючков, Василевский, Кузьмин, Пуханов, Амелин, Витковский, Комаров, Цветков, Переверзин, Давыдов, Файзов, Чупринин, Немзер и т.д. Это очевидно. В молодежной системе координат, где 30 – уже безысходная старость, это, без сомнения, старшее поколение. Они «судят», точнее, фильтруют младших, сверстников, а также – предыдущие поколения. То есть я реанимирую на секунду свой проект уточнения: старшие, в том числе, выбирают физически мертвых. Между тем, я настаиваю на том, что републикации ушедших бережно восстанавливают картину того времени.
Цитирую возражение Кузьмина: «Это прекрасно и правильно, что названные Костюковым коллеги издают тех, кого они издают (хотя воспроизводят они, конечно, не всю карту, а тот её фрагмент, который в большей степени занимает их как читателей или исследователей: какого-нибудь Ивана Игнатьева или Неола Рубина или Нину Хабиас — нет, не воспроизводят)». Однако я беру с полки репринтное издание «Якоря» (1936). Из помянутых мной 6 поэтов представлены 5 (кроме Ариадны Скрябиной). Из 3 гипотетически добавленных Дмитрием – ни одного. Впрочем, мы можем спросить Евгения Витковского, какая его цель – воспроизвести литературную карту той эпохи или устроить ее на свой вкус. Я практически уверен в ответе. «Якорь» составлен Адамовичем и Кантором – представителями решающего пула той эпохи, условно старшим поколением.
Далее. Д. Кузьмин: «Поэтому вопрос о том, что именно из поэзии недавнего прошлого сегодняшние молодые поэты держат у себя в активном запасе, кажется мне вполне правомерным и важным. Можно это выяснять путём опроса молодых поэтов, а можно аналитически, рассматривая их поэтику и уясняя себе, каковы её корни». Между тем, анализируя поэтику, можно определить прямые влияния. Возможно, это имеет смысл назвать корнями. Дмитрий абсолютно правильно замечает, что я смешиваю авторский и читательский опыт. Читателями поэзии на данный момент являются представители цеха. Под авторским опытом Кузьмин, очевидно, понимает переимчивость – то, что можно выудить из анализа поэтики. Здесь, однако, возникают вопросы.
Влияния очевидны у молодых, несостоявшихся поэтов. Чем более они взрослеют, обособляются, тем более самодостаточны. Если не замыкать литературный процесс на двадцатилетних, если перенести его нервный центр туда, где он и есть, условно говоря - на Чухонцева, Гандлевского, Цветкова, - карта влияний страшно бледнеет и сильно зависит от составителя этой карты. (Признак, кстати, несостоятельности именно анализа). А если у зрелого успешного поэта мы видим явное влияние, это превращается в проблему (Херсонский – Бродский). Допустим, мы уяснили себе круг имен, повлиявших в свое время на юного Гандлевского. В 30 лет он их влияния преодолел. То есть – в нашей фразеологии – перевел таких-то из архива в актив, использовал и вернул обратно. Ну и что?
Мы попадаем в ножницы: там, где влияния очевидны, объект влияний еще не вполне поэзия и очень условно относится к литпроцессу. Там же, где самоочевидна поэзия и мы имеем дело с фокусом внимания литпроцесса, неочевидны влияния. И я бы так скорректировал эту картину: более осмысленно говорить о важности круга поэтов для поэта. Например, Мандельштам почти всегда очень важен, но крайне редко мы отмечаем его стилевое влияние. Еще отчетливее это относится к Пушкину. Можно перенимать позицию по отношению к литературе, миру, метафизическую осанку, что ли. Это не считывается со стихов. Со стихов мы считаем 1-2 имени. Для полноценной жизни поэт читает, любит, помнит 50-100 других поэтов. И, конечно, авторский опыт = читательский опыт автора. А вовсе не зона стилевого влияния.
Вернемся, однако, к выбору двадцатилетних. Хочу снять одно подозрение Димы – что я говорю о дневниковом лепете как о социокультурной доминанте. Нет. Социокультурная доминанта считывается вообще без оглядки на уровень, с самотека премии «Дебют», с, условно говоря, 10.000 – как бы назвать? – социологических анкет, замаскированных под стихи. Там доминанты будут совершенно другие – стихи о Родине, стихи о дружбе и вражде, о строении мира, о первой любви. Стилистически – спотыкающиеся ямбы. Чтобы говорить о тенденции и мейнстриме двадцатилетних, я (по-моему, корректно) высекаю примерно 50 стихотворцев соответствующего возраста, уже отобранных региональными кураторами, фестивальную блуждающую компанию. Именно здесь (по-моему, на слух) доминанта – дневниковый лепет верлибром. А сужать 50 до 3-5 и находить другую тенденцию – произвол.
И последнее. Дмитрий Кузьмин вспоминает себя двадцатилетним и говорит, что «никому не ведомых декадентов и авангардистов 1890-1920-х гг. самостоятельно вылавливал из малоизвестных альманахов Серебряного века». Оставляя в стороне, что автора 1920-х гг. маловероятно выудить из Серебряного века, замечу одно – это опыт эксклюзивно Дмитрия Кузьмина. Не просто очень одаренного и любознательного юноши из московской литературной семьи, даже так не типизируется, а ровно Кузьмина. Надеюсь, он согласится – молодые, даже самые одаренные, далеко не так самостоятельны в выборе чтения, как сам Дмитрий в молодости. Они осуществляют свой выбор в рамках представленного. Кого привез Файзов, кого издал Переверзин, кого любит Петрушкин, кого повесили на «Полутонах». Конечно, очень сильно приоритеты молодых определял и определяет сам Кузьмин – через «Вавилон», впоследствии – через «Воздух». Вряд ли, Дима, ты с этим поспоришь. Все же, извини, но молодежь «выбирает» те или иные ориентиры примерно так же, как кошка выбирает «Вискас» - а что ей остается?..
Итак. Творчество двадцатилетних поэтов – не литературный процесс, а 1% литературного процесса, более того, этот 1% фиксируется и легализуется старшим поколением. Влияние – только один и далеко не главный механизм читательской востребованности поэта поэтом. Выбор двадцатилетних – в сильной степени выбор из адресно предложенного им выбора старшего поколения.
