В марте этого года умер Дмитрий Горчев. Хорошо помню, как 29-го числа ранним утром приехал в Москву, залез в интернет и сразу — теракты, ужас, я сам полчаса назад там ехал, и что же это творится, и Горчев умер, и как же так, ведь молодой совсем. Рассылал проклятия по всем известным мне потусторонним инстанциям, много переживал, но общая неопределенность по поводу завтрашнего дня и отвращение от жизни как таковой замылили, смыли, как это бывает, тоску о внезапно и странно умершем любимом писателе. Много раз собирался написать «некролог», но останавливало: во-первых, о мертвых всегда пишется что-то исключительно глупое, сопливое, с обилием «на васильевский остров он пришел умирать», а во-вторых — Горчев писал так, что любой текст о нем изначально получался опереточным, журналистским. Сейчас острая тоска прошла, я перечитываю его последнюю предсмертную книгу «Жизнь без Карло», и можно, наконец, написать не некролог, а просто несколько слов о том, как я его любил.
Любить Горчева в последнее время было модно. До сих пор не понимаю причин этой моды, ведь ЖЖ, в котором писатель в основном и был известен, предпочитает котяток, унылую новостную копипасту, бесконечные эти конкурсы, опросы и перепосты, «политические» конспирологические вбросы, гомофобные и гомофильские дебаты, «как поднять ТИЦ», «разгон митинга несогласных» и браки сорокалетних голливудских знаменитостей от Радуловой, — такая блогосфера не могла допустить популярности человека, который пишет тексты. Просто тексты. У него даже для фотографий отдельный журнал был. Природа его таланта противоречит самим основам русскоязычного Живого Журнала, в котором нужно побольше картинок и кнопочек и поменьше этих ваших букв. Однако же Горчев действительно был популярен; единственное мое объяснение этого феномена — он просто послал всех туда, где им (нам, блоггерам) и место. Но этот рецепт давно известен, широко используется, однако же результатов никому, кроме Горчева, не дает. Загадка.
Я читаю его и старательно, но безуспешно гоню от себя убежденность в его гениальности. Гениальности не такой, как принято говорить, — очень хороший, «качественный», лучше всех, а сверходаренности, предполагающей даже некоторое уродство. Богом поцелованный, молнией ударенный. Понятно, что после смерти талантливого симпатичного писателя очень хочется назвать его гением и записать в титаны; поэтому и гоню, но не получается. И почему-то кажется мне, что человек он очень противный был (тоже свидетельство) — в последнее время читать его ЖЖ, то есть посты, а не рассказы, было совсем невыносимо, а блог все-таки далеко не литература, и человек там чувствуется, нащупывается. Какое-то постоянное «вы там сидите в своих офисах и мастурбируете на бессмысленное, а я вот в деревне, я писатель, и не волнует». Отфрендил, вернул назад лишь после его смерти (зачем? кого?..).
«Жизнь без Карло» напоминает «Компромисс» Довлатова. Рассказы о трагикомических приключениях, объединенные общей темой (переезд из Петербурга в глухую деревню, армия), только в отличие от Довлатова, который боялся «ерунды» и писал исключительно серьезные, несмотря на обильный юмор, безукоризненные до полной мертвечины бриллиантово сверкающие шедевры, Горчев в этом «проторомане» не стесняет себя в количестве и разнузданности своих фирменных миниатюр, которые, собственно, и определяют его яркую писательскую индивидуальность. Вот, например, зарисовка про паучка, нет, даже Паука, который живет в деревенском сортире и жрет все Живое, но вот, господа, он так устроен, и что же, надо его за это ненавидеть? Да и хрен с ним, пусть живет. Это к тому, что гениальность: все эти бесчисленные, бессмысленные миниатюрки про паучков, про сортиры, про отобранную ментами водку, про пиво балтика, Мудаков, Старушек и автолавку написаны так, что читать их надо в одиночестве: сидишь с книжкой, смеешься - и вдруг лопнет что-то мягкое, упругое внутри, и всерьез хочется заплакать от умиления перед этим прекрасным, невыносимым миром Божьим, в котором и паучки, и сортиры, и беспросветная тоска, и дурацкое счастье, и все-все-все, что только душа пожелает, и даже еще больше.
«Жизнь без Карло». No Pope, без Папы, безотцовщина, сирота казанская, голь перемытная, перекати-поле, уходи и не возвращайся. «Они натянули на меня новую кожу, чтобы мне было жарко и страшно. Но когда откроется рот, я скажу им одно только слово. Только одно: да пошли вы все на х.й». Кажется, что он все чувствовал насчет смерти и поэтому писал эту книжку про брошенного, одинокого, все забывшего Буратино — про себя, про каждого из нас. «Он не знает, куда он идет, но знает, откуда уходит, — из сухого этого места, где всегда метет песок и пыль, от ненужного этого моря, в котором живут мертвые рыбы, от высохшей травы и черных деревьев. Куда-нибудь туда, где всегда сыро и сумрачно, где когда-то давно жил Карло». И вот он, наконец, пришел, и Господь Бог встречает его и ведет показывать свое царство:
— А вот и райский сад, хотите тут поселиться? Яблоки, груши, ангелочки вон летают. Цветы повсюду.
Горчев молча морщится.
— Ладно, ладно. Вы же просто писали там, что вы Православный... Сорри; вас, очкастых, не проведешь. Без дураков тогда: хотите, мы вас поместим воон туда, вы будете вечно парить и наблюдать безумно красивые ярко-оранжевые всполохи? Это очень крутые, качественные всполохи, их многие хотят. ?
Горчев снова морщится.
— Ну ладно. Раз все такие умные, то вот вам просто вечность, и ни в чем себе не отказывайте. Всполохи, там, или теплый вечерний океан, или безудержная эйфория — что хотите.
Горчев наконец открывает рот:
— Вы, конечно, извините, но нет ли у вас пива балтика? Голова после смерти очень болит, будто похмелье.
Господь Бог секунду думает.
— Нету у нас пива балтика, извините...
— Ну вот: рай, а пива нету. Социализм какой-то.
Господь страшно смущается, натуживается и производит-таки банку пива балтика. Горчев наглеет вконец:
— А холодного нельзя?
Господь молча остужает.
И начинается, происходит у них что-то. Потому что не может быть так, что ничего не будет, иначе истории про паучков и автолавку не заставляли бы так страстно благодарить кого-то за наличие этих паучков, этих историй и всего вообще. У настоящего писателя безлимитка в смысле связи с горним миром, он уже здесь что-то понимает про то, что бывает там, и, судя по Горчеву, там не все так плохо, как нам кажется.
P.S. Тем, кто считает, что про мертвых нельзя говорить фривольно, мне нечего возразить. Я просто считаю, что мертвые — тоже люди, и когда мы говорим про них что-то свое, дурацкое, не штампованное, им должно быть приятно. Мне, например, было бы очень приятно.
