Четыpе жизни России в зеpкале опpосов общественного мнения. Очеpки массового сознания pоссиян вpемен Хpущева

В издательстве "Прогресс-традиция" выходит четырехтомник известного социолога, первого теоретика и практика массовых социологических опросов в Советском Союзе Бориса Грушина. Книга написана по материалам социологических опросов черытех периодов отечественной истории - эпохи Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина. Сегодня мы публикуем фрагмент первой книги, посвященной эпохе Хрущева.

Количественные результаты исследования

Сохранившиеся в архивах материалы с количественными результатами опроса представляют собой:

а) рукописные таблицы с распределением ответов на 9 из 12 вопросов анкеты (№ 1–4, 6–9, 11) по массиву опрошенных в целом (6 стр.);

б) рукописные таблицы с распределением ответов на часть вопросов анкеты по некоторым группам опрошенных (5 стр.);

в) разрозненные данные о позициях отдельных групп по отдельным вопросам анкеты, встречающиеся в публикациях по теме опроса.

После содержательной реконструкции и компьютерной обработки этой информации все заключенные в ней данные удалось представить в двенадцати таблицах, первые восемь из которых фиксируют характеристики поколения, а последние четыре — характеристики самих респондентов, связанные с их жизненными целями.

В связи с утерей практически всей базовой информации, полученной в данном исследовании [1], в таблицах 2–4 и 11 приводятся распределения ответов лишь по массиву опрошенных в целом или (таблицы 2, 11) по тем или иным значительным сегментам этого массива, без учета позиций различных социально-демографических групп; в таблицах 1, 5–10, 12, наряду со строкой «В целом», присутствуют также — с большей или меньшей полнотой — и те или иные группы опрошенных, чаще других — по роду занятий и типу поселения. Кроме того, в таблице 8 фигурируют три группы респондентов, выявленные в ходе самого опроса в зависимости от общей оценки молодежи, а именно те, кто своим поколением доволен (в сокращении «Нравится»), кто им недоволен («Не нравится») и кто придерживается в отношении к своим сверстникам некоторой промежуточной позиции («И да, и нет»).

Краткий комментарий к результатам исследования

Как уже отмечалось в самом начале главы, полученная в настоящем опросе информация характеризуется рядом существенных особенностей, учет которых строго необходим для ее адекватной оценки и интерпретации.

Прежде всего, в качестве объекта исследования здесь выступало не все население страны (как это было в первых двух случаях), а лишь его часть, ограниченная возрастом в 15–30 лет и именуемая «молодежью».

Далее, в соответствии с избранным методом опроса названный объект был охвачен в исследовании также не во всем его объеме, а лишь в определенной (или, точнее, как раз неопределенной!) его части, относившейся, во-первых, к кругу читателей «Комсомольской правды» и, во-вторых, к разряду наиболее активных, идеологически ангажированных ее читателей — людей, которые независимо от своих взглядов решили взяться за перо, чтобы изложить их. Это значит, что все характеристики массового сознания, о которых пойдет далее речь, по крайней мере в их зафиксированных количественных параметрах, не могут приписываться всей вселенной «Молодежь», а должны относиться лишь к ряду ее более или менее широких сегментов, совпадающих с, так сказать, авангардными отрядами различных групп молодых людей [6].

Наконец, в соответствии с задачами исследования в настоящем опросе (как и в предыдущем) выяснялись, с одной стороны, собственно мнения респондентов по обсуждаемому предмету (вопросы 1–6, таблицы 1–8), а с другой — самооценки, касающиеся их персональной, частной жизни (вопросы 7–12, таблицы 9–12). Это значит, что мы тут снова имеем дело с двумя типами высказываний — суждениями-мнениями и суждениями-«фотографиями», — которые предполагают различные способы их анализа и интерпретации.

При взгляде на общую структуру сознания масс, с точки зрения критериев монизма/плюрализма, в сфере суждений-мнений в глаза бросается прежде всего факт явной нестабильности этой структуры. При вынесении сколько-нибудь общих оценок своему поколению (вопросы 1, 4 <первая половина вопроса> и 6) все без исключения социально-демо­графические группы респондентов неизменно демонстрировали весьма высокое единодушие: в первом случае (таблица 1) общую позицию заняли от 66,7 до 92,1% представителей разных групп, во втором (что косвенно отражено таблицей 5) — не менее 4/5 их состава, в третьем (таблица 8) — от 71,5 до 95,2%. Совершенно иная, однако, картина, а именно ярко выраженного плюрализма, возникала в ответах на открытые 2-й, 3-й, 4-й <вторая половина> и 5-й вопросы анкеты, где речь шла о конкретных оценках деятельности молодого поколения, в частности о вынесении коллективных вердиктов по поводу его тех или иных (главных) положительных и отрицательных черт. В первом из этих случаев, отраженном в таблице 2, при минимуме высказанных мнений (всего 4 позиции) максимальное единодушие было продемонстрировано тем не менее всего лишь третью опрошенных; во втором случае (таблица 3) мнения респондентов разбились уже на 11 позиций при том же размере максимального единодушия респондентов; в третьем же (таблица 4) — число позиций было еще большим (равнялось аж 14), а максимальное согласие было достигнуто лишь четвертью опрошенных.

В принципе аналогичное положение вещей обнаруживается и в сфере суждений-«фотографий»: тот же ярко выраженный монизм в ответах на общие — 7-й и 11-й — вопросы анкеты (таблицы 9, 12) и сходный, более или менее значительный, разброс представлений во всех случаях конкретизации обсуждаемых проблем (вопросы 8–10,12, таблицы 10, 11). Вместе с тем, сдается, эта аналогия все же не абсолютна — и в части названного монизма, коль скоро средняя цифра 95,6% не имеет конкурентов среди всех остальных полученных в опросе данных, и в части указанного разброса представлений, даже в свете внушительного многообразия сформулированных респондентами жизненных целей. По многим признакам судя, можно думать, что на уровне самооценок массы демонстрируют в общем и целом гораздо меньший плюрализм позиций, нежели в случае их мнений о «внешнем мире». И если это так, то данный факт может рассматриваться в качестве важного свидетельства высокой унифицированности индивидуальных сознаний членов общества, которая, однако, как мы увидим далее, отнюдь не исключает существенной содержательной гетерогенности сознания масс.

Какого рода характеристики опрошенных выступали в качестве ведущих факторов дифференциации их суждений о своем поколении? Общее представление об этом можно получить из следующей таблички, обобщающей данные таблиц 1 и 6–8:

Следующий важный результат рассматриваемого исследования — весьма высокий позитивный эмоционально-психологический тонус абсолютного большинства опрошенных. Он со всей очевидностью проявляется уже в ответах на 1-й вопрос анкеты, который разбил весь массив респондентов на три существенно разнящихся по своему объему класса: 1) поклонников своего поколения, 2) его умеренных оппонентов (занявших в оценке молодежи «золотую середину») и 3) его решительных критиков. Дело в том, что вопрос «Нравится ли вам ваше поколение, довольны ли вы его делами?» сплошь и рядом воспринимался респондентами как «Нравится ли вам ваша собственная жизнь, довольны ли вы ею?». В результате позитивная оценка своих сверстников едва ли не стопроцентно коррелировала с удовлетворенностью людьми своим личным бытием. В действительности же число довольных своей жизнью в опросе было еще большим, коль скоро отличное самочувствие имели и многие умеренные и решительные критики советской молодежи (ср. анкеты 9, 12, 13 в параграфе 2).

Как свидетельствует таблица 1, наименьший восторг по поводу своего поколения проявили инженеры и техники, а также не работающие. Повышенная критичность последних легко объяснялась сложным составом этой группы, так как к ней были отнесены не только временно не работающие (в частности, молодые матери), но и те, кто на вопрос о роде деятельности отвечал «Безделье», «Ищу мужа», «На иждивении папы и мамы», а на вопрос «С какого времени начали трудиться?» — «Не привыкаю» (ср. текст 14 в параграфе 2). Что же касается инженеров и техников, то их повышенная требовательность была связана, скорее всего, с фактором образования. Не случайно ведь во втором эшелоне сдержанных поклонников поколения оказались студенты и представители творческой интеллигенции, как и вообще лица с высшим образованием.

Напротив, наибольшие восторги в адрес молодого поколения изъявляли военнослужащие, колхозники (жители села) и школьники (люди в возрасте до 17 лет). Последние это делали явно «по молодости», в том числе из-за меньшего, чем у других, житейского опыта, умения критически судить о жизни и т. д. Повышенный же энтузиазм солдат и колхозников имел иные основания. В какой-то степени его также можно было объяснять тем, что уровень образования этих групп был ниже, чем у всех остальных. Главным же тут, скорее всего, было другое — относительная замкнутость «среды обитания» этих групп и, стало быть, ограниченность их социального коммуникативного опыта. В условиях войсковой части, однообразия и строгости армейского режима, или крайней узости личных контактов, характерной для жизни села, многие отрицательные типы молодежного поведения встречались заведомо реже, чем в иных социальных средах. Во всяком случае, именно к этой мысли подводит тот факт, что отмечаемые восторги респондентов последовательно снижаются по мере перехода от деревни к городу и от города небольшого к городу крупному.

Зафиксированный в ответах на 1-й вопрос высокий психологический тонус участников опроса по ходу разговора получил свое дальнейшее развитие. Как можно видеть из текстов, представленных в параграфе 2, не меньшая патетика постоянно присутствует и в ответах на вопросы 3, 4, и в ответах на вопросы 8, 9, 11. При этом последний блок вопросов, с рассматриваемой точки зрения, кажется особенно значимым, поскольку речь здесь идет о суждениях-«фотографиях», касающихся личной, персональной судьбы респондентов, их представлений о своем будущем и способах его достижения.

К огромному сожалению, большая часть информации, относящейся к этому блоку, не сохранилась. В частности, неизвестно, как распределились ответы на ключевые 7-й и 11-й вопросы анкеты в различных социально-демографических группах, кроме тех, что представлены в таблицах 9 и 12. Однако главное, к счастью, все же известно — и то, что практически все респонденты (95,6%) имели, по их словам, цель в жизни, и то, что четыре пятых (81,9%) из этих людей были уверены в том, что они своих целей добьются.

В этой связи в составе опрошенных наряду с зафиксированными выше тремя группами сознания (поклонников, умеренных оппонентов и решительных критиков поколения) явно различимы три иные группы: 1) оптимистов, 2) неуверенных в себе и 3) пессимистов. Имея в виду данный аспект исследования, уже упоминавшийся обозреватель «Observer» Эдвард Крэнкшоу после опубликования анкеты в газете высказал предположение, что последние вопросы явятся основой для «связного рассказа молодых людей о крушении их надежд». Однако, как видно из таблицы 12, этого не произошло. Подавляющее большинство респондентов, принявших участие в опросе, напротив, продемонстрировало весьма высокий оптимизм в отношении своего будущего, при этом не только на уровне массива в целом, но и на уровне всех без исключения групп по роду занятий.

На чем основывается этот единодушный оптимизм участников опроса? Как показывают сохранившиеся фрагменты ответов на последний, 12-й вопрос анкеты, в них доминируют два обстоятельства: во-первых, вера молодых людей в самих себя, в свои собственные силы и возможности и, во-вторых, их убежденность в том, что главным гарантом успеха молодежи является социалистическое общество и политика партии.

Вот как выглядят типичные суждения на этот счет:

Мечтаю сделать что-то, что могло бы облегчить жизнь людям, заслужить их благодарность (очно или заочно — безразлично)... Верю, что добьюсь [этого], ибо моя цель — вся моя жизнь. В жизни вообще нет слова «не могу», есть «хочу» и «не хочу»... (без подписи, инженер, 24 года, г. Москва);

Некоторые считают, что все зависит от судьбы. Я считаю, что в нашей стране, где все свободны и равны, где молодежи открыты все дороги, можно осуществить любую мечту (Ф.С., служащая, 23 года, г. Житомир);

Гарантия достижения моей цели — права советского человека на труд, учебу, отдых, те возможности, которые так щедро предоставили нам партия и правительство (Г.Ф., рабочий-студент, 25 лет, г. Ленинград);

Советская действительность дает нам такие рычаги в достижении цели, о которых Архимед и не мечтал (без подписи, электрослесарь, г. Луганск);

Я хочу стать врачом. Я это твердо решила — помогать людям, чтобы они как можно меньше страдали и как можно больше жили. И я добьюсь своего! В нашей стране проявляется исключительная забота о подрастающем поколении, нам доступны все профессии. Надо лишь иметь цель и твердо ее добиваться. Конечно, не всего сразу добьешься. Пусть я не поступлю в институт в этом году, поступлю в следующем... Мой девиз: «Идешь — не падай, упал — встань, расшибся — не хнычь! Все — вперед, все — вдаль!» (С. П-ая, ученица 10 класса, г. Могилев).

Сопоставляя этот бьющий через край оптимизм с исходной позитивной оценкой молодого поколения, можно обнаружить высокую корреляцию этих двух позиций. Она представлена на графике 1 и лишний раз обнаруживает, что основная масса представителей авангардных отрядов советской молодежи, участвовавших в исследовании, вполне удовлетворена своей жизнью.

График 1. Распределение позитивных ответов на 1-й и 11-й вопросы анкеты в группах по роду занятий (в % к объему групп; n = 17446, m₂ = 16674)

Вместе с тем, как мы знаем, в опросе приняли участие не только восторженные оптимисты, но и люди, относящиеся к иным группам сознания — те, кто в ответах на 1-й вопрос анкеты составил корпус умеренных и решительных критиков поколения; в ответах на 6-й вопрос не поддержал тезис о целеустремленности своих сверстников; в ответах на 7-й вопрос сознался в отсутствии целей в собственной жизни; наконец, в ответах на 11-й вопрос выразил неуверенность в исполнении своих жизненных замыслов и планов (см. соответственно таблицы 1, 8, 9 и 12). В разных случаях количество этих «инакомыслящих» было разным: в первом — не много не мало 16,6% от общего массива опрошенных, во втором — 14,7%, в третьем — 4,4%, в четвертом — 18,1%. Не полностью совпадали и социально-демографические составы этих групп: в первом случае особенно выделялись инженеры и техники (33,3% от их числа), неработающие (31,1%) и москвичи (28,6%); во втором — колхозники (28,5%), снова инженеры (27,4%) и люди с высшим образованием (24,6%); в третьем — люди в возрасте до 17 лет (18,4%); в четвертом — снова колхозники (28,5%), неработающие (28,0%) и представители творческой интеллигенции (26,2%).

Ясное дело (и об этом уже говорилось в начале главы), количественная представительность в опросе всех этих групп, отклоняющихся от абсолютного большинства, заведомо не соответствовала их фактическим, объективным пропорциям в составе вселенной «Советская молодежь»: по многим признакам судя, критики поколения и недовольные собственной жизнью, вне всякого сомнения, гораздо реже включались в исследование, нежели их бодро настроенные и счастливые сверстники. Однако по своим абсолютным объемам все эти девиантные группы оказались представленными в опросе более чем внушительно [8]. И это дает все основания полагать, что в качественном отношении, т. е. по своему составу, картина выявленных групп мнений и положений оказалась достаточно полной.

Совместный, так сказать, стереоскопический, анализ позиций, выделенных по двум рассмотренным осям: 1) «поклонники поколения — его умеренные оппоненты — его решительные критики» и 2) «оптимисты — не уверенные в себе — пессимисты» — подводит нас к еще одной характеристике массового сознания, отчетливо проявившейся в опросе, — отношению масс к своей жизни в целом, т. е. в конечном счете к обществу, в котором они живут. И в этом пункте анализа, по мнению автора, в исследовании получен бесспорно самый важный его результат: зафиксирован факт идеологического плюрализма в среде советской молодежи того времени. Подчеркнем: не различия мнений людей по поводу тех или иных конкретных сюжетов (о чем шла речь в двух первых исследованиях и в начале настоящего параграфа), не различия их объективных положений, приводящих к разному самочувствию, разным психологическим состояниям (о чем говорилось в предыдущей главе и двумя страницами выше), а именно глубоких разрывов в отношении к базовым принципам, лежащим в основании общества, к прокламируемым обществом идеалам и целям развития.

Если угодно, в этом исследовании, наряду с отрядами молодых людей, выступавших опорой партии и государства, удалось зафиксировать и первых (скрытых и явных, осознающих и не осознающих себя в подобном качестве) диссидентов, инакомыслящих без всяких кавычек. И этот факт наносил уже прямой удар по пресловутому морально-политическому единству народа.

На самом высоком уровне генерализации в массиве опрошенных отчетливо различались три класса субъектов: разного рода активные адепты существующего в стране строя; пассивные конформисты, вполне лояльные по отношению к этому строю, но замкнутые на своих частных интересах, живущие в своей скорлупе, без какой-либо ажитации по поводу любых «высоких материй»; и, наконец, разного рода нонконформисты, несогласные с наличным социально-политическом бытием и выступающие с его той или иной критикой. При более детальном подходе эти классы дробятся, и речь может идти уже о десятке-полутора существенно не совпадающих, а то и исключающих друг друга типов сознания. Однако наиболее выпуклыми и принципиальными среди них были, пожалуй, следующие семь:

1. Активные продолжатели революции, начатой отцами и дедами, перенявшие не только пафос первопроходцев, но и их лексику. Большинство из них в восторге от самих себя и своего поколения и если и критикуют сверстников, то только за то, что они «могут и должны делать больше, чем делают». Их главная жизненная цель — строительство коммунизма, не меньше [9].

Революция продолжается, — говорит от имени этой части молодежи Н. А-ов, 28-летний бетонщик из г. Сталинграда. — В труде, в быту — везде идет великая ломка характеров, когда в людях — в миллионных массах отметается (уже навсегда!) все ложное, старое и утверждается прекрасное.

Каждому времени соответствуют свои люди. Нашему времени соответствуют герои. Они есть. Они рядом. Наш труд будничен. Он может показаться даже незначительным: ведь то, что мы делаем, так просто, так понятно. Но от этого он не становится менее величественным и бесценным. И нам всем надо понимать это уже сейчас. Ибо нельзя сделать великого, не сознавая его величия. Как часто мне хочется крикнуть: «Люди! Домна, построенная вами, — подвиг! Земля, вспаханная вами, — подвиг! Дом, воздвигнутый вами, — подвиг! Любите же созданное вами! Это поможет вам в минуты сомнения, научит быть более целеустремленными!» Не подумайте только, что я — Дон-Кихот. Я обыкновенный рабочий...

В детстве хотел быть художником, в юности — поэтом, теперь — полезным своей Родине. Моя жизнь, вся как есть, до последней секунды отмеренного мне срока, отдана людям... Мне бывает трудно, особенно когда видишь людей, строящих счастье на кошельке. Порой думаю: почему я, не меньше других желающий пользоваться благами жизни, иду простым рабочим? И отвечаю себе: потому что я измеряю свою жизнь не мелкими удовольствиями, а радостью от принесенной мною пользы. Родине нужны бетонщики — иду бетонщиком, нужны землекопы — иду землекопом. И я это делаю не для рекламы, не для того, чтобы говорили: смотрите, какой хороший! Нет! Просто я не могу иначе. Только так живу, надеюсь, радуюсь. Только так умею находить счастье.

Скажут, мне не хватит жизни. Скажут, годы обломают меня. Нет, желания моего быть таким не убьют ни годы, ни неудачи, ни крики обывателей. Порукой этому — святость коммунистических идей, гражданская принципиальность, совесть рабочего [10].

2. Романтики, видящие смысл жизни в служении народу, людям. Они также связывают свою судьбу со строительством коммунизма, но принимают его идеалы более заземленно, без революционного пафоса первых. Полагая свое поколение «самым счастливым во все времена», они «влюблены в него» и огорчены лишь тем, что среди их сверстников «еще встречаются люди, которым недостает настоящей увлеченности, активности» [11]. Главное для них — конкретная работа, приносящая пользу и счастье окружающим, народу. Если они строители, их основная забота «больше, быстрей и дешевле построить красивых, удобных домов, в которых так нуждаются люди»; если земледельцы, то хотят «превратить свое село в сад, чтобы зеленели виноградники, чтобы стали красивыми наши усадьбы и сельские улицы» [12].

Я хочу своим скромным трудом послужить делу создания коммунистического общества, — говорит 24-летняя хирургическая медсестра из г. Свердловска. — Все время спрашиваю себя: как это сделать? Работать честно и добросовестно? Да. Но это еще не все. В работу нужно вложить душу. Я нахожу повседневное счастье в своей маленькой, скромной профессии; ведь я работаю с людьми, а это для меня большая честь. Цели добьюсь, этому способствует окружающая обстановка...

Вся моя жизнь, — продолжает 22-летняя Наталья, корректор из подмосковных Люберец, — это постоянное стремление к одной цели — быть хорошим человеком. Я хочу, чтобы оттого, что я живу, стало теплее, светлее и лучше как можно большему числу людей. Мне хочется быть, если можно так выразиться, маленьким солнышком для людей. Я много читала, занималась музыкой. И все, что я узнавала нового в литературе, искусстве, научных произведениях, старалась передать окружающим. Я старалась зажечь своими рассказами любовь к прекрасному, стремление к высоким идеалам, поступкам, к честности, благородству. Но я не только училась, я работала, надеясь своей работой, так же как и своими «передаваниями», принести хоть маленькую пользу людям.

В том же духе высказывается и А. Р-к, 25-летний студент из Луганской области: Начал трудиться с 16 лет. После армии работал на шахте. Был терриконщиком, молотобойцем, электрослесарем, электросварщиком. Старался во всем участвовать, учился. Окончил 10 классов вечерней школы с серебряной медалью. Потом комсомольцы избрали меня секретарем комсомольской организации. Работал в горкоме комсомола. Сейчас — в институте. Недавно пострадал при защите человека от хулиганов. Моя цель в жизни — сделать людям как можно больше хорошего, чтобы, прожив жизнь, можно было с гордостью сказать, что жил не для себя, а для людей, для их счастья. Если я достигну этого, если потом обо мне скажут, что я прожил настоящую жизнь, я буду счастлив. Более узкой цели не имею. Добьюсь ли я ее? Да! Я только в эту цель и верю, только ею и живу. Иначе мне жизнь не нужна [13].

3. Творцы, ориентированные на высокий профессионализм. Они полностью лояльны по отношению к существующему в стране строю, явно разделяют его идеологию и систему ценностей, при случае могут даже упомянуть и о своем участии в строительстве коммунизма, и о своем желании стать членом КПСС, однако в принципе стараются избегать разговоров на подобные «высокие темы», рассматривая их как некоторое неизбежное ритуальное действо. Главное для них — любимое дело, творческий труд, «овладение тайнами мира», приобретение специальности, постоянное совершенствование своего мастерства и, как результат, конкретные успехи в избранной сфере деятельности. К своему поколению они относятся, как правило, реалистично — без особо высоких похвал, но и без преувеличенного негативизма.

Общее представление об этом типе сознания дают высказывания:

Моя большая мечта — стать инженером-конструктором автомобильных дизельных двигателей. Я уже окончил Азербайджанский политехнический институт. Но чтобы стать конструктором, этого мало, нужно в совершенстве изучить все, что было задумано и осуществлено до тебя. Именно с этой целью я приехал в Норильск, где очень богатая база дизельных моторов. Год по собственной инициативе работал мотористом и слесарем по ремонту топливной аппаратуры. Хотел еще года два поработать шофером на разных марках машин. Но, к сожалению, из-за неблагоприятного положения с руководящими кадрами вынужден был стать начальником ОТК авторемонтного цеха. На практической работе уже почерпнул необходимые знания. Но года через два сяду за руль самосвала и продолжу осуществление своего плана. Потом, лет через пять, — аспирантура и, наконец, моторный завод (23-летний инженер-механик, г. Норильск);

Моя цель — добиться, чтобы совхоз, где я работаю, стал рентабельным хозяйством, чтобы люди жили в благоустроенных квартирах, чтобы у них был культурный отдых в новых клубах. Считаю своим долгом улучшать организацию труда, настойчиво внедрять крупноблочное строительство. Пока сделал очень мало, но сейчас работаю над производством строительных материалов из местного сырья. Ожидаю больших результатов (23-летний прораб, Кемеровская обл.);

Жизнь идет вперед. Мы живем в эпоху межпланетных путешествий и великих открытий. Это время, когда нужно очень много знать. Очевидно, молодежь поняла это. Во всяком случае, самой сильной чертой нашей молодежи является тяга к знаниям. Меня всегда привлекал процесс творчества. Три года инженерной практики привели меня к мысли о научной работе. Пока я еще не вышла к переднему краю «целины науки», но мечтаю быть среди тех, кто пашет эту целину. Научному работнику нужно быть довольно разносторонним человеком, знать смежные науки. Поэтому после окончания института я занималась автоматикой, читала английскую литературу по специальности (Г. Ц-ва, инженер-химик, г. Москва) [14].

4. Скромные трудяги-середняки, которые хотят «просто жить», «жить как все» и живут по принципу «День прошел — и слава богу!». Составлявшие тогда, по-видимому, бóльшую часть вселенной «советская молодежь» (если не советского общества в целом), они явно гораздо менее охотно, чем многие другие, включались в опрос ИОМ «КП» и в своих ответах на анкету были, как правило, подчеркнуто немногословны. Скорее всего, в силу своей общей социальной и политической неактивности, житейской привычки «не высовываться».

Целиком принимающие социалистические идеалы и ценности, они вместе с тем совершенно не склонны к пафосу господствующей идеологии на этот счет и либо вовсе не рефлектируют по поводу своих взаимоотношений с обществом, либо ощущают себя «маленькими винтиками» большой государственной машины, людьми, которым «дадено немногое», чья «хата с краю», и т. д.

В оценках советской молодежи они чаще всего придерживаются безопасной «золотой середины». «Попробуйте сказать «нет» первому спутнику, Братской ГЭС, целинным землям! — говорит от их имени московский студент В. В. — Если бы я был историком 20-го столетия, то на этом «да», может быть, и поставил бы точку. Но я не историк и не хочу отображать жизнь в целом. Ведь ложь, зависть, недобросовестность, несправедливость, бюрократизм свойственны многим моим сверстникам. Возьмите хотя бы тех, о ком сообщает печать... Может быть, я ошибаюсь, мне всего 21 год, но я не могу не видеть, что рядом с прекрасным еще живет безобразное» [15].

Их жизненные цели очень скромны: «работать, как все»; «жить не хуже других, иметь хорошую семью»; «честно работать, добросовестно выполнять свои обязанности»; «добиться так называемого «мещанского счастья» — свой домик с ванной и холодильником, красивая молодая жена, как можно меньше детей и, конечно, приличная зарплата» [16]. Идущие в авангарде «строителей коммунизма» первые два типа молодежи — «революционеры» и «романтики» — называют их не иначе как обывателями, мещанами [17] и упрекают в равнодушном, пассивном отношении к жизни, в убогости, ограниченности интересов: мол, «они тащат в квартиру мягкий диван, их цель — уют в доме, в то время как другие ищут в промерзших таежных хребтах алмазы, их цель — уют в целом мире» [18].

5. Недовольные собственной жизнью и разочарованные в сверстниках. У этих молодых людей в их основной массе жизнь по тем или иным причинам не заладилась. То ли потому, что не сумели найти интересного для себя дела, то ли потому, что не преуспели в реализации своих жизненных планов, то ли потому, что, столкнувшись со злом, фальшью, несправедливостью, оценили их не в качестве «исключения из правила» (на чем настаивала бы официальная идеология), а в качестве «самого правила». Как бы там ни было, но на материале собственной биографии или биографий близких, знакомых им людей они обрели повышенно критический взгляд на окружающую действительность и вышли из-под влияния (читай: социального контроля) со стороны ВЛКСМ — Коммунистического союза молодежи.

В своей критике сущего они вовсе не замахиваются на социалистическое общество как таковое, не перечеркивают полностью прокламируемых и насаждаемых этим обществом моделей сознания и поведения, но с большей или меньшей решимостью ставят под сомнение некоторые из этих моделей, утверждая, что они существуют лишь на словах, не реализуются в жизни. Поэтому они не хотят «качать трудовой энтузиазм», участвовать в «фальшивой комсомольской работе, погрязшей в формализме и сплошной показухе» [19]. По их мнению, главная пружина, которая движет людьми, это — отнюдь не верность коммунистическим идеалам и не забота о Родине или благе народа, а забота о самих себе, стремление заработать как можно больше, чтобы обеспечить «богатую, счастливую жизнь». Именно к этим целям и стремится большинство из них самих, хотя многие — в порыве своего разочарования — вообще махнули рукой на любые жизненные планы и горестно признают: «Что впереди? — Туман» [20].

Блистательным образчиком подобного сознания молодежи того времени являются рассуждения 19-летней москвички, представленные в параграфе 2 (текст 10). Его иные иллюстрации содержатся в таких ответах:

Молодые люди плохо относятся друг к другу, к женщине, заботятся только о себе и своем благополучии... Кончая институт, я думала о том, как благородно учить детей, передавать им свои знания, но в жизни оказалось столько несправедливостей. Я дважды пыталась через народный суд доказать свою правоту, когда меня, беременную, увольняли с работы, и каждый раз руководство не выполняло решений суда (А.Д., учительница, г. Харьков);

После школы мы пошли на завод и видим: жизнь очень однообразна и скучна. Вы скажете: «Если эта работа вас не устраивает и вы хотите большего, поступайте в вуз, учитесь, добивайтесь своего». Но для того, чтобы работать и учиться, нужно очень много времени. А результат? Пройдет вся юность, лучшая часть жизни. Нет уж, спасибо... (два приятеля, г. Москва);

Моя цель — меньше работать и иметь как можно больше денег, чтобы жить в свое удовольствие. Спросите у любого рабочего, и он ответит вам, что деньги — основной движущий фактор. На деньги все покупается и продается. Спросите любого: «Зачем ты работаешь? Ты находишь радость в труде?» Он засмеется или скажет пару крепких слов и ответит: «Я работаю из-за денег!»

Разве кто-нибудь откажется от денег? Нет. Была одна — В. Гаганова, которая перешла в отстающую бригаду и «потеряла в деньгах», да и то она больше выиграла, чем потеряла. Думаете, в самом деле кому-то охота вставать в шесть утра, идти на работу и вкалывать там в «поте лица» семь или восемь часов? Разве любому рабочему или инженеру не хочется вместо этого пойти в ресторан, поехать на курорт, заиметь собственную дачу, автомобиль? Конечно, это хочется каждому, но не у каждого есть деньги. Кто их имеет, тот и счастлив (Г.З., рабочий, г. Ленинград).

6. Нигилисты и «прожигатели жизни». По многим произносимым ими словам эти молодые люди похожи на предыдущих. Однако в принципе они существенно отличаются от них. Прежде всего тем, что активно выступают против коммунистических идеалов и практик, причем делают это совершенно безбоязненно, с вполне открытым забралом — огульно по содержанию и предельно резко по форме; при этом в поле их критики неизменно оказываются не только «революционеры» и «романтики», но и «трудяги», которых они презрительно называют «плебеями». Далее, их главная цель — не просто «большие деньги», но так называемый западный стиль жизни, который, согласно их пониманию, сводится к получению одних удовольствий — «сладкому времяпрепровождению», вовсе исключающему сколько-нибудь серьезный труд или базирующемуся на карьере, ведущей к власти. Наконец, они вовсе не разочарованы, а, напротив, очень даже довольны собой и своей жизнью, хотя ощущают себя в явном меньшинстве и понимают все сложности, препятствующие реализации их программ.

Вот несколько образчиков такого рода суждений:

Я знаю, мой ответ будет белой вороной среди остальных. Но все равно скажу: поколение не нравится тем, что у него нет интересных дел, нет и не может быть. Мне ответят: а целина, а новые города и заводы? Это пусть маленьким рассказывают. Меня лично тоже вызывали, предлагали, но я их так распекла, что они потом три дня поминки справляли... Моя цель: удачно выйти замуж, одеваться по моде, уметь модно танцевать (Н. З-ва, студентка, г. Жуковский);

Найти состоятельного жениха и выйти замуж. Не думать о чувствах, забыть о любви, а думать только о материальном благе. Я красива, в меня влюбляются многие. И среди них есть один, которого я предпочту: ему 30, у него деньги, машина (без подписи, служащая на фабрике-кухне, 19 лет, г. Хмельницкий);

Строить карьеру, жить в свое удовольствие, оформить брак с дочерью крупного работника, чтобы получить «Волгу» и возможность дальнейшего продвижения по службе (без подписи, инженер-строитель, г. Ашхабад) [21].

Конечно, в стремлении этих людей противопоставить себя всей остальной («правильной») молодежи, в их эпатирующих заявлениях о том, что высшим благом бытия является тунеядство, равно как и во многих иных их эскападах, содержалось немало чисто внешнего, напускного, инфантильного. Однако вместе с тем это была одновременно и демонстрация определенного рода инакомыслия, вызов, брошенный частью молодежи господствовавшей в обществе официальной морали. Не случайно феномены так называемого «преклонения перед Западом» и «стиляжничества» вызвали у тогдашних идеологических институтов страны немалую озабоченность и решительное осуждение. И хотя во многих ситуациях негативная реакция комсомольских лидеров, прессы и «правильной молодежи» на эти феномены была явно неадекватной (по мелким воробьям били из крупнокалиберных пушек), ощущение исходившей от них угрозы было в целом совершенно обоснованным. Это хорошо понимали и многие участники опроса, вроде В. У-на, рабочего монтажного управления и студента-заочника из г. Ташкента, который утверждал:

Cтилягами я считаю не тех, кто одевается по моде (узкие брюки — это еще не признак стиляги), а тех, кто вместе с брюками зауживает свою совесть. Эти люди бравируют своим наплевательским отношением к жизни, ко всему святому. Сами по себе они не страшны: их мало и в любой момент их можно смести в мусорный ящик. Но они служат дурным примером в безделье, пижонстве, разврате, плохо влияют на молодежь. Совсем как вирусный грипп, страшный не сам по себе, а своими осложнениями. Таким осложнением стиляжничества я считаю тунеядство, хулиганство, бандитизм.

7. Скрытые диссиденты — критики глубинных характеристик советского общества. Эти молодые люди явно не очень активны в своих публичных высказываниях. Отчасти потому, что всё, что связано с деятельностью прессы, неизменно оценивается ими в качестве «чистой пропаганды» и «сплошного вранья» (поэтому, мол, «какой смысл писать вам правду!?»); отчасти же из-за вполне обоснованных опасений, что подобные высказывания не доведут до добра, могут вызвать в их адрес те или иные репрессии. И все же некоторые из них рискнули прислать свои ответы в ИОМ «КП», открыв миру «тайники своей души» [22].

Подобно «нигилистам», они также не приемлют коммунистические идеалы и практики. Однако делают это совершенно в иной форме и исходя из совершенно иных оснований. Они — народ серьезный, никого не хотят эпатировать, и протест их глубоко фундирован. Они знают о реальной жизни то, чего не знает и о чем даже не догадывается подавляющее большинство их сверстников, а именно что выдающий себя за венец демократии и свободы советский общественно-политический строй на самом деле представляет собой нечто совсем иное, если не диаметрально противоположное.

Я недоволен своим поколением, — говорит один из них, 28-летний горьковчанин В.А., в прошлом бригадир на строительстве и сотрудник конструкторского бюро, а ныне студент, — потому что никогда не наблюдал (если не считать фильмов) его высокой активности в жизни... Мы родились в то время, когда страна начинала пятилетки. Наши отцы, вошедшие в революцию с Лениным в сердце, в 25 лет были полководцами, начальниками строек, директорами институтов. Они были настоящими коммунистами-ленинцами, и радиоактивный элемент, заключенный в их сердцах, должен был перейти в сердца сыновей. Но случилось иначе... Наши отцы были арестованы как враги народа. Мы стали бояться произносить их имена, нас заставляли отречься от них, но мы продолжали любить их. Здесь начались наши сомнения, а они, как известно, разъедают души... Потом права отцов были восстановлены, но нельзя было восстановить их самих. Мы не можем так просто утешиться...

В несколько измененном и более прямолинейном виде приведенная типология идеологических ориентаций молодых людей, принявших участие в опросе, воспроизведена в таблице 10, где речь идет о целях жизни респондентов. В результате возникает возможность более детально судить и о диапазоне интересов тогдашней молодежи.

В содержательном отношении этот диапазон достаточно широк, включает в себя практически все сферы жизни общества: труд, мораль, образование, науку, идеологию, литературу, искусство, спорт. Разнообразна и локальность проявленных опрошенными интересов: наряду с совершенно естественным для обсуждаемой тематики «Я» здесь вполне отчетливо и многократно присутствуют и семья, и общество в целом. Однако, по мнению автора, главная особенность сознания масс в данном пункте заключается все же не в разнообразии предметов внимания людей, а в несовпадении, полярности их интересов, т. е. в наличии среди зафиксированных целей жизни молодежи таких, которые не просто разнятся, но категорически исключают друг друга. В какой-то мере данное обстоятельство обнаруживается уже и чисто визуально, коль cкоро в таблице 10 наряду со стремлением одних «служить народу, Родине» фигурирует также желание других «проводить жизнь в развлечениях и удовольствиях», а намерение «создать хорошую семью» соседствует с намерением «выгодно вступить в брак». Однако особенно убедительной данная оппозиция становится на уровне качественного анализа всего комплекса суждений, высказанных опрошенными при обосновании негативных и неопределенных ответов на 1-й вопрос, а также в ответах на 4-й и 5-й вопросы анкеты [23]. Сами респонденты, как правило, прекрасно ощущают это противостояние и сами же и описывают его — либо в терминах оппозиции «гражданских» и «мещанских» интересов (если такое описание исходит от представителей «правильной молодежи»), либо в терминах интересов «аристократических» и «плебейских» (если авторами оценок выступают яростные критики поколения — так называемые «нигилисты»).

В сущности, здесь мы снова сталкиваемся с проблемой взаимоотношения общественного и личного, о которой говорилось в предыдущей главе. Однако, если там эта проблема решалась под знаком безоговорочного (осознанного или бессознательного) признания массами превосходства интересов общества в целом над интересами частной жизни людей, то тут налицо явный конфликт между этими интересами. К сожалению, отмечавшаяся нерепрезентативность использованной в исследовании выборки не позволяет оценить действительные объемы и социально-демографический состав конфликтующих сторон. Однако сам факт их противостояния бесспорен, как бесспорно и то, что в основе этого противостояния лежат кардинально разнящиеся социально-психологичес­кие установки людей, одни из которых лояльны, а другие нелояльны по отношению к обществу, в котором живут.

Следующая зафиксированная в исследовании характеристика массового сознания, о которой надо теперь сказать, это — ценностные ориентации лидеров молодежи начала 60-х. Естественно, эти ориентации теснейшим образом связаны с уже рассмотренными общими идеологическими позициями респондентов и кругом их интересов; и не только связаны, но и в немалой мере даже совпадают с теми и другими. Ведь это едва ли не тавтология утверждать, что главная ценность «революционеров» и «романтиков» — благо Родины и народа, а «недовольных» и «нигилистов» — личное богатство, деньги; или что интерес людей к труду сопровождается (либо предваряется) отношением к нему как к ценности.

Вместе с тем полученная в исследовании на этот счет информация не сводится лишь к уже сказанному, дает возможность определенным образом обобщить уже имеющиеся представления о системе ценностей тогдашней молодежи. Именно к этому результату подводит, в частности, совместное рассмотрение ответов на 3-й, 8-й и 9-й вопросы анкеты (таблицы 3, 10, 11). С формальной точки зрения во всех этих случаях речь шла вроде бы совсем о другом: в первом — о мнении респондентов по поводу наиболее сильных качеств их сверстников, во втором — об их собственных, персональных целях в жизни, в третьем — о способах достижения этих целей. Однако, в сущности, здесь с разных сторон, под разными углами зрения выяснялось одно и то же: что было для опрашиваемых самым главным в жизни (их собственной и поколения в целом), чему они отдавали свои предпочтения в сравнении со всем остальным?

Очевидно, в среде описанных выше первых трех типов молодых людей в числе наиболее приоритетных (хотя, возможно, и в разной последовательности) были три ценности: благо Родины, народа; интересный, творческий, связанный с профессиональным мастерством труд; и высокая мораль. Именно они фигурируют в трех первых строчках таблицы 10, в первой пятерке ответов в таблице 3 и — две из них  в первой тройке ответов в таблице 11. При этом, судя по внушительному количеству респондентов, высказывавшихся таким образом (чаще всего это 20–30% от общего массива опрошенных), в их составе явно присутствуют не только «революционеры», «романтики» и «творцы», но и какая-то, причем скорее бóльшая, чем меньшая, часть «трудяг-середняков». Зато боги, которым поклонялась другая часть последних, были совсем иными: как можно более высокий материальный достаток; свобода от разного рода житейских неудобств и напряжений; и — главное — жизнь не «для других», а «для себя», не «во имя будущего», а «во имя настоящего». В принципе эти же ценности господствуют в сознании и двух следующих за «трудягами» типов молодежи — «разочарованных» и «нигилистов», с той лишь разницей, что ориентация на «сладкую жизнь», в том числе откровенное безделье, приобретает у них ярко выраженный агрессивный характер. Что же касается «скрытых диссидентов», то — из-за их малочисленности в опросе и их немногословия — судить о ценностных приоритетах данной части тогдашней молодежи, к сожалению, не представляется возможным.

Вместе с тем система ценностей, которой придерживалась советская молодежь начала 60-х гг., далеко не исчерпывалась приведенным перечнем. Это показывают прежде всего ответы на 3-й вопрос анкеты, где — в отличие от вопроса 4-го, имевшего в виду наибольшую распространенность тех или иных негативных черт тогдашнего молодого поколения, — фигурировали лишь те позитивные свойства молодежи, которые являлись, по мнению респондентов, наиболее сильными, т. е. представлялись им особенно важными, более других ценимыми. А если эти ответы дополнить еще теми, что отражены в таблицах 10 и 11, можно констатировать, что на разных — высоких и низких — местах в обсуждаемой «табели о рангах» в то время присутствовали также «образование», «коллективизм», «динамизм жизни», «хорошая семья», «интернационализм». При этом — в свете таблицы 11 — кажется бесспорным, что главным приоритетом в обсуждаемое время среди молодежи было образование. Цифра 63,4% является самой высокой в разделе данных, характеризующих ценностные ориентации респондентов, и она несомненно показывает, что ценность образования признавалась тогда если и не всеми без исключения типами молодых людей (вспомним скепсис по этому поводу двух приятелей-рабочих из Москвы), то явным большинством из них, начиная с «революционеров» и кончая «скрытыми диссидентами». И объяснение этого факта должно быть весьма простым: рост образования (общего и профессионального) был в тогдашнем советском обществе одним из двух самых главных (наряду с политической ангажированностью) механизмов служебной и общественной карьеры людей, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В отношении такой характеристики массового сознания, как его морфологический состав, общее положение вещей в анализируемом исследовании представляется довольно прозрачным: в ответах всех типов респондентов, причем как в сфере суждений-мнений, так и в сфере суждений-«фотографий», безраздельно господствуют так называемые позитивные, т. е. рациональные высказывания, с весьма ограниченной (несмотря на всю нередкую словесную патетику) эмоциональной окрашенностью и вовсе свободные от каких-либо иррациональных составляющих, равно как и элементов религиозной веры [24]. Во всяком случае, так выглядит картина на поверхности, на уровне ее собственно вербального выражения. Вместе с тем и здесь возникает та же проблема, с которой мы столкнулись в предыдущих главах: насколько это по видимости позитивное, рациональное сознание на самом деле является таковым, т. е. сознанием, опирающимся на естественную логику и психологию мышления, совпадающим с активным, самостоятельным осознанием окружающей действительности, а насколько оно — всего лишь воспроизведение многочисленных идеологических построений, внедряемых в сознание и подсознание людей властью, плод господствующей в обществе общественной мифологии?

Отвечая на вопрос, понимают ли участники опроса миры, которые они оценивают и о которых ведут речь, а именно — жизнь своих сверстников и свою собственную, разумеется, нельзя не обратить внимание на большое количество языковых клише, которые в рамках отдельных словосочетаний и целых фраз кочуют из анкеты в анкету, свободно преступая границы всех возрастов, профессий и уровней образования. Чаще всего, как можно видеть в параграфе 2, они встречаются в случае обосновывающих суждений при ответах на 2-й и 5-й вопросы анкеты, а также при формулировании людьми своих целей в жизни. И, по многим признаком судя, дело тут не ограничивается одним лишь языком: за названными клише нередко отчетливо проглядывает явление более фундаментального порядка — так называемые штампы сознания, анализ которых прямо уже подводит нас к сфере указанной идеологической экспансии. И все же, несмотря на данное обстоятельство, нельзя не признать, что общий уровень понимания людьми обсуждаемых сюжетов достаточно высок.

Главным по значимости индикатором, измеряющим этот уровень, выступает количество респондентов, давших позитивный ответ на первую половину 4-го вопроса, т. е. признавших, что у «прославленной» и хваленой советской молодежи имеются серьезные недостатки. По свидетельству таблицы 5, их оппонентов — людей, подобных которым Ленин в свое время очень метко назвал (правда, допуская их существование лишь в условиях критикуемого им классового общества) людьми, «не мыслящими и мыслить не способными» [25], — в исследовании оказалось в общем-то немало — целых 17,8% от общего числа опрошенных. Однако это было все же ярко выраженное меньшинство. 4/5 респондентов, хотя и с разной — большей и меньшей — степенью решимости и робости [26], все же преодолели этот барьер. Дальше же большинство из них обнаружило не меньшее понимание вещей и в конкретизации минусов своих сверстников, и — может быть, особенно убедительно — в сомнениях по поводу возможностей реализации собственных жизненных планов (см. таблицу 12).

Интересно, что при оценке позитивных качеств тогдашней молодежи участники опроса практически не упоминали такого ее свойства, как реализм, способность видеть жизнь без прикрас, в ее подлинном свете (таблица 3 показывает, что в подавляющем большинстве групп опрошенных эта характеристика не набрала и 1% голосов). Между тем в ходе опроса сами респонденты демонстрировали это качество вполне отчетливо, несмотря на множество присутствовавших в их ответах плоских истин и дешевой патетики, в том числе прямо заимствованных из пропаганды. Можно даже сказать больше — что суждения о жизни значительной (основной?) массы опрошенных в общем и целом отличаются разумной взвешенностью, отсутствием перегибов и в части восторгов по поводу наличного бытия, и в части его критики. Ведь та же упомянутая патетика во многих случаях сопряжена с неподдельной искренностью чувств и оперированием убедительным фактическим материалом.

Значит, сакраментальный вопрос об общей мере и конкретных (предметных) границах «зараженности» массового сознания господствовавшей в то время в советском обществе идеологией и пропагандой отнюдь не так прост, как кажется, и явно не может быть однозначно решен в форме признания безграничного, абсолютного засилья этой идеологии. Взять, к примеру, составленный респондентами перечень сильных черт своих сверстников, представленный в таблице 3. Были ли фигурирующие там на высших позициях «любовь к Родине», «высокие моральные качества» и «преданность партии, идеям коммунизма» лишь сплошной фикцией, лишь свидетельством торжества социалистической мифологии, простым отражением стереотипов пропаганды? Да нет, конечно же! Эти качества и в самом деле были присущи огромным массам молодежи, были объективными свойствами личностей миллионов людей. Другой вопрос, что провести границу между органикой, естественным сознанием, и мифом, искусственно сконструированным отражением людьми их внешнего мира и самих себя, было делом очень трудным уже в те времена. И тем более это сложно сделать теперь, когда эпоха «реального социализма» с ее мифологизированным сознанием масс безвозвратно канула в Лету.

Вместе с тем следует подчеркнуть еще раз, что сила мифа и поддерживающей его пропаганды в формировании общественного сознания была тогда, вне всякого сомнения, поистине огромной. Материалы проведенного исследования дают отличную возможность непосредственно убедиться в этом на примере критики респондентами так называемого стиляжничества, или преклонения молодежи перед Западом. Выдвижение этой негативной характеристики своих сверстников на второе по значимости место (после практически единодушно осужденного в качестве «врага № 1» пьянства [27]) было воспринято тогда специалистами как большая неожиданность и отнесено к разряду очевидных массовых заблуждений общественного мнения. Оснований для такого рода вывода было тем больше, что «стиляжничество» — явление, связанное по преимуществу с жизнью города, и в первую очередь города крупного, — очутилось в центре внимания в том числе и сельских жителей, где «подражатели западной моде» встречались едва ли не так же редко, как двухголовые люди.

Предпринятый содержательный анализ всей совокупности полученных на этот счет высказываний (16,6% от общего числа опрошенных) без труда обнаружил прежде всего, что на уровне обыденного сознания понятия «стиляжничество», «подражание западной моде», «преклонение перед Западом» оказались совершенно безбрежными по своему содержанию. В одних случаях под «стилягами», «поклонниками Запада» понимались тунеядцы, ведущие на чужой счет «шикарный» образ жизни; эпигоны «западного» толка суждений, кокетничающие своим презрительным отношением к окружающим; фарцовщики, занимающиеся продажей заграничных вещей, — тогда за основу идентификации явлений брались такие существенные признаки, как отношение людей к труду, другим людям, к обществу, общественному долгу и т.д. В других же случаях «стиляжничество» связывалось уже с чисто внешними признаками — со вкусами людей, манерой их поведения, и тогда получалось: носишь узкие брюки, остроносые ботинки, яркие рубашки — значит, стиляга; сделал модную прическу — значит, поклонник Запада; увлекаешься джазовой музыкой — значит, изменил комсомолу...

Стоит ли говорить, что последний подход, хотя и подводил к рассмотрению некоторых серьезных проблем (в частности, эстетического воспитания масс, причем как в отношении критикуемых псевдостиляг, так и в отношении их ортодоксальных критиков), все же не имел никакого отношения к феномену «преклонения перед Западом» в собственном, идеологическом смысле этого слова. Если же учесть, что его демонстрировала по меньшей мере половина от названных 16,6%, то получится, что черт в действительности был отнюдь не столь страшным, как его малевали. Версия общественного мнения о преклонении советской молодежи перед Западом оказалась явно основательно раздутой. И это случилось, помимо всего прочего, потому, что многие респонденты явно впали в привычную, трафаретную ошибку обыденного сознания, приняв внешний вид, форму явлений за их содержание, а именно — в данном случае — «узкие брюки» за «узкую (= чуждую «всему советскому»!) душу».

Отмечаемая природа случившегося казуса легко прослеживается в том числе на уровне количественных показателей, представленных в таблице 7, где критика «подражания Западу» неизменно и впечатляюще уменьшается по мере увеличения возраста и образования людей, а также объема их жизненного опыта. Ведь ясно же, что полученные цифры тут нужно было объяснять не тем, что «стиляг» было вдвое больше среди самых юных и менее образованных людей, нежели среди взрослой молодежи с высшим образованием, или среди военнослужащих, нежели среди творческой интеллигенции и инженеров. Просто более взрослые, более опытные и грамотные люди лучше умели отличать плевелы от пшеницы и или вовсе не придавали серьезного значения впервые появившимся в стране «техасским джинсам» (а почему, собственно, их не носить?!) или квалифицировали их как-то иначе — к примеру, в качестве свидетельства дурного тона, если злополучные штаны одевались не на прогулку, а на официальный торжественный прием.

Вместе с тем причины отмечаемой аберрации общественного мнения не сводились здесь лишь к особенностям функционирования обыденного сознания, к ограниченности опыта и аналитических способностей определенных слоев населения. Главное было явно в другом, а именно в том, что широкие круги общественности попались на крючок активно развернутой в то время комсомолом идеологической борьбы с частью молодежи, объявившей открытый поход против идеалов коммунизма. Первоначальными мишенями в этой борьбе явились появившиеся в обществе (преимущественно в крупных городах) тунеядцы и фарцовщики. Однако вскоре борьба с ними — в соответствии с принятыми в партийной практике методами кампанейщины — переросла в «дело всей общественности», и тогда чуть ли не каждый город и поселок стали создавать свой собственный объект для критики — своих собственных «стиляг» и «идейных отступников». При этом в ходе такой борьбы происходило неизбежное смещение в оценках явлений — все большее значение приобретали чисто внешние признаки «отклонений от нормы», в результате чего в стране появились целые отряды молодых людей, на яркие рубашки которых (в том числе нередко и отечественного производства) ни за что ни про что были наклеены ярлыки «поклонник Запада». Резко же отрицательное отношение масс к подлинным тунеядцам и спекулянтам, равно как их извечно настороженное, подозрительное отношение ко всему чужому, иностранному да и просто новому, ранее неизвестному явились вполне благодатной почвой для гипертрофированной оценки реальных границ осуждаемого явления. При этом особенно активную роль в формировании подобного общественного мнения сыграла тогдашняя пресса. Не случайно критики «стиляжничества» значительно чаще, чем все остальные, ссылались при подкреплении своих позиций: «А вы почитайте газеты, журналы... Послушайте радио...»

Таким образом, оценивая в целом меру зависимости и самостоятельности сознания масс от официальных стандартов идеологии и пропаганды, следует признать, что в рамках данного исследования случаи полностью клишированных текстов были большой редкостью и замыкались в границах лишь двух категорий опрошенных — школьников и военнослужащих. Два же других типа высказываний — представляющие собой те или иные комбинации зависимого и независимого сознания, а также полностью свободные от указанных стандартов — присутствовали в исследовании практически на равных. При этом важной составляющей тех и других был весьма высокий критицизм сознания масс, по своему характеру значительно отличавшийся от того, о котором шла речь в предыдущей главе. Конечно, и тут он нередко сопрягался с выраженной робостью, не обходился без пресловутой защитной формулы «кто-то и кое-где у нас порой...». Однако столь же нередко тут предлагался и иной, серьезный разговор, касавшийся положения вещей в обществе в целом и включавший в себя нелицеприятную самокритику. Два ярких образчика такого разговора — анкеты не назвавших себя по имени ленинградского студента и 22-летнего московского рабочего:

Мы говорим, что надо учиться у наших отцов и дедов... — пишет первый. — Это верно. Учиться — да. Но не механически переносить черты тридцатилетней давности в наше время... История началась не сегодня и не вчера. На основе тщательного пересмотра достижений и ошибок прошлых поколений каждый из нас и наше поколение должны выработать свой характер, свои идеи. Однако, как это ни парадоксально, встречаются люди, которые вообще не имеют своих идей, не задумываются самостоятельно над жизнью, механически повторяют чужие мысли. И это плохо, независимо от того, мысли ли это из «Афоризмов» Шопенгауэра, книг Хемингуэя или романов наших советских писателей. Чужие мысли могут становиться своими, но их нужно проверить. Нет ничего хуже человека, у которого «обоями дешевых истин оклеен череп изнутри...»;

Мне нравится мое поколение тем, что оно начало думать и хочет думать, — продолжает второй. — Думать над собой, над жизнью, над тем, чему его учат. Оно мне нравится тем, что не идет на поводу у старых, годами сложившихся традиций, а вырабатывает свои, новые, свежие концепции...

В соответствии со сказанным о морфологии сознания участников опроса уровни их информированности и компетентности в обсуждаемых предметах представлялись в целом безусловно достаточно высокими. Конечно, какую-то часть респондентов анкета ИОМ «КП» застигла врасплох; они признавались: «Прочитала вашу анкету и задумалась: действительно, а что я думаю о своем поколении? Этот вопрос впервые так прямо встал передо мной, до этого дня я не задумывалась над тем, какую можно дать общую оценку всему моему поколению; признаться, это очень трудная задача...» Однако большинство оценивало свое участие в исследовании принципиально иначе: «Мои слова не скороспелые. Обо всем, что здесь написано, я много думала раньше, так как я сталкивалась с огромным количеством различных людей. К таким мыслям я пришла давно, они обоснованы фактами...» [28]

При кодировании обосновывающих суждений в ответах на 2-й вопрос анкеты в исследовании различались два принципиальных основания (источника) формулируемых людьми позиций в их общем отношении к своим сверстникам: так называемый «опыт других» (представленный прежде всего материалами прессы, произведениями литературы, искусства) и собственный, личный опыт говорящих. Надо сказать, что ссылками на то и другое подкреплялись все три главные позиции респондентов, однако прямые ссылки первого рода во всех случаях были чрезвычайно малочисленными. Чаще всего они имели место при обосновании позитивных оценок молодого поколения, но и тут их общий объем, как видно из таблицы 2, был поистине мизерным — всего 3,2% от числа сказавших «Да» [29].

К большому сожалению, при кодировании ответов на 2-й вопрос не учитывалась чрезвычайно важная третья ситуация — непрямые ссылки на «опыт других», а также на личный опыт говорящих, т. е. оперирование разного рода общими представлениями о жизни, часть из которых могла не опираться на жизненную практику самих респондентов, а всего лишь воспроизводить (осознанно или неосознанно — это неважно) в конечном счете тексты той же прессы, литературы, кинематографа и, стало быть, свидетельствовать не столько о компетенции говорящих, сколько об упоминавшейся выше экспансии идеологии [30].

Как можно видеть по сохранившимся материалам, подобные ситуации в опросе были достаточно распространены. И все же они явно не превалировали. Даже в ответах восторженных поклонников своего поколения господствующими были иные мыслительные конструкции:

Я знаю о делах своих сверстников не только из газет, кино и книг. На строительстве Рудного — города юности — я сам лично убедился, на что способна наша молодежь, поэтому в своих ответах исхожу из достоверных фактов (Б.М., строитель, Кустанайская обл.);

Я глубоко убежден в правоте своего «Да». Основой моих убеждений являются те победы советской молодежи, которые она одерживает на трудовом, научном и спортивном фронтах... Я сам был свидетелем строительства Иркутской ГЭС на Ангаре. По призыву партии сюда съехались тысячи юношей и девушек для того, чтобы окончить строительство раньше срока и тем самым сделать еще один шаг по пути в коммунизм. Можно было бы привести много примеров того, как геройски работали комсомольцы на строительстве ГЭС, какие подвиги они совершали при этом. Но, увы, на это не хватит анкеты... (Борис, 23 года, строитель, г. Ангарск);

Кое-кто может усомниться: мол, обыкновенные, давно известные всем мысли и, ясное дело, списанные из передовой. Однако именно эти мысли прививает наш первый и главный учитель — жизнь. Я был в том многочисленном коллективе комсомольцев, силами которого поднимались необъятные просторы целины. И там, на целине, я впервые в жизни в такой степени понял качества своего поколения. И не только понял, но и оценил их, один раз и навсегда (Г. В-ва, 24 года, г. Минск).

Еще более к такому непосредственному опыту, к наблюдениям из собственной жизни апеллировали критики поколения (см. анкеты 11, 12, 14 в параграфе 2). Правда, их противники отказывали им в объективности, упрекали их в том, что они оценивают жизнь советской молодежи «со стороны», «извне», а не «изнутри», и потому объявляли их опыт «недостаточным», «неполным». «Черты нового, коммунистического характера расцветают каждодневно и повсеместно, — полемизировал с разочарованными в своих сверстниках «нигилистами» Феликс Т., студент-философ из Москвы. — Но чтобы увидеть их, нужно самому быть в гуще замечательных дел молодежи. Это не дано поверхностному или равнодушному наблюдателю». Особенно много такого рода упреков вызвала анкета 11, опубликованная в газете [31]. Однако признать их справедливыми с принципиальной точки зрения было, конечно же, невозможно: за описанным выше идеологическим плюрализмом в тогдашнем советском обществе отчетливо стоял плюрализм самих объективных практик, реализовывавшихся разными отрядами молодежи.

При всем при том отмечаемый общий высокий уровень знаний участников опроса о предмете разговора отнюдь не влек за собой автоматически столь же высокой способности суждений в рассматриваемой области. Это было связано с тем, что ссылки людей на факты в самом деле оказывались далеко не всегда убедительными, а стоящий за ними личный опыт нередко и впрямь имел весьма ограниченный характер; главное же — при формулировании своих, в том числе фактологически обоснованных, суждений разные респонденты в неодинаковой степени умели преодолеть свой инфантилизм или субъективизм, демонстрировали неодинакового качества критический взгляд на вещи и разного уровня обобщения накопленных жизненных впечатлений, т. е. как раз разную способность судить о вещах не односторонне, а более или менее объективно.

В общем и целом в рассматриваемом исследовании фигурировали четыре типа высказываний: а) констатирующие (совпадающие с ответами на вопросы 7–10), б) альтернативные оценочные (вопросы 6, 11), в) оценочно-аналитические (вопросы 1, 3, 4, 9) и г) обосновывающие (вопросы 2, 3а, 5 и 12). С точки зрения оценки инструментальной (логической) вооруженности анализируемого сознания наиболее важными в этом ряду были суждения типов «в» и «г».

Имея в виду анализ и обобщенные оценки действительности, следует повторить уже сказанное на этот счет — в иных связях — выше: с этими задачами значительная, если не основная, масса участников опроса справилась вполне удовлетворительно, продемонстрировав в целом разумно взвешенную, сбалансированную позицию с одновременно высоко критическим и самокритичным отношением к обсуждаемым предметам, включая собственную персону.

Вместе с тем не менее важной особенностью зафиксированной картины следует признать и наличие в ней очевидного общего перекоса в оценках плюсов и минусов советской молодежи, поскольку респонденты гораздо более охотно говорили о позитивных свойствах своих сверстников, нежели об их недостатках. Это видно из таблиц 3 и 4, где в первом случае на одного респондента приходится 1,681 высказывания, а во втором — лишь 0,911.

Естественно, за этим обстоятельством скрывалась прежде всего уже отмечавшаяся в самом начале количественная нерепрезентативность представленных в исследуемом образце групп сознания. Однако дело было не только в этом. Дело было еще и в том, что немалая часть принявших участие в опросе молодых людей обладала явно заниженной способностью адекватного суждения о мире и то и дело впадала в крайности, перегибая палку в ту или иную сторону.

Так, подумать только, целых 24% (почти каждый четвертый!) из состава тех, кто входил в корпус поклонников своего поколения, заявляли, что у советской молодежи вообще нет никаких широко распространенных отрицательных черт. При этом многие из них, выражая восторги по поводу советской молодежи, напрочь исключали возможность каких-либо иных ответов на 1-й вопрос анкеты, кроме положительных. «Не думаю, чтобы нашелся хоть один современник, который был бы недоволен моим поколением в целом, — утверждал с привычной для того времени комсомольской категоричностью А. К., техник-геолог из г. Джезказгана. — Современное поколение 20–30-летних не может не нравиться. Его делами будут восхищаться и гордиться на протяжении многих десятилетий».

Подобный «позитивный» радикализм присутствовал в исследовании довольно густо, в том числе при обсуждении, казалось бы, и таких мало подходящих для этого сюжетов, как содержащийся в вопросе «Что больше свойственно вашим сверстникам: целеустремленность или отсутствие цели?». В этом случае ИОМ «КП» получил целый каскад высказываний типа «Вторую часть вопроса можно было бы и не ставить, это для героев Ремарка» (Т. В-а из г. Ленинграда); «О второй возможности не надо было и писать, так как каждый мыслящий человек имеет цель в жизни» (А. А-в из г. Баку); «Если бы у меня не было цели, я считал бы себя двуногим представителем семейства травоядных. И так каждый» (С. П. из г. Харькова). И — важно отметить — их авторами были отнюдь не только (как в последнем из приведенных суждений) наивные юнцы-школьники; процитированные только что ленинградка Т. В-а, к примеру, была архитектором 29 лет от роду, а бакинец А. А-в — научным сотрудником...

Аналогичный по духу радикализм, только со знаком минус, встречался в оценочно-аналитических высказываниях и критиков поколения; практически стопроцентно — среди так называемых нигилистов и прожигателей жизни и довольно часто — среди так называемых разочарованных. Однако достаточно очевидно, что природа заниженной способности объективного восприятия людьми мира, в котором они живут, в этих последних случаях была существенно иной, нежели в случаях «позитивного» максимализма. Там в основе рассматриваемого явления лежало некритическое отношение к опыту других и, как результат, элементарное клиширование встречавшихся на каждом шагу железобетонных формул пропаганды, здесь же — напротив, категорическое неприятие (из-за личного негативного опыта) всякого позитива как выражения «чистой пропаганды», т. е. гипертрофированная оценка своего частного опыта в качестве имеющего всеобщее значение, его некритическая (или недостаточно критическая) экстраполяция на всю вселенную, именуемую «Советской молодежью».

Кроме того, имея в виду качество оценочно-аналитических высказываний, зафиксированных в опросе, следует отметить еще одну существенную слабину в анализе, допущенную практически всем массивом респондентов. Речь идет об ответах на 4-й вопрос анкеты, где вместо интересовавших исследование наиболее распространенных отрицательных характеристик молодежи фигурировали, скорее, наиболее неприятные из них.

Этот примечательный сдвиг в акцентах не столь бесспорен в отношении открывающего список минусов (таблица 4) пьянства, поскольку в широком распространении данного явления сомневаться не приходилось. Вместе с тем и тут вовсе не очевидно, что увлечение спиртными напитками в те годы было распространено среди молодежи шире, нежели невоспитанность чувств или недостаток культуры в поведении. И тем более в случившейся подмене предмета разговора не приходится сомневаться, если сопоставить мощную критику оказавшегося на втором месте так называемого подражания западной моде с критикой приверженности молодежи религии (12-я строка таблицы).

Выше, объясняя феномен завышенной критики респондентами явления «стиляжничества», мы связывали его с явной несамостоятельностью (в данном пункте) сознания говорящих, с выраженной зависимостью этого сознания от господствовавшей в обществе идеологии и пропаганды. Теперь же можно сказать и о другом основании зафиксированного явления — наличии в массовом сознании некоторых психологических барьеров, ограничивающих аналитические способности масс, мешающих им адекватно воспринимать окружающую их действительность и объективно судить о ней. Конечно же (и это подтверждалось многими источниками вне проведенного исследования), у опрошенных в целом не могло быть никаких иллюзий на тот счет, что факты участия их сверстников в религиозных праздниках и в отправлении церковных обрядов встречались намного чаще, нежели факты участия в «оргиях с рок-н-рол­лом», и все же последнее явление отметили почти 17% респондентов, тогда как первое — менее чем 1%! Почему это произошло? Очевидно, не в последнюю очередь и потому, что религиозность людей (несмотря на всю ее несовместимость с официальной коммунистической идеологией) воспринималась тем не менее как нечто привычное, традиционное, свое, тогда как подражание западной моде было сущим бельмом на глазу, вещью вызывающей, недопустимой, чужой и потому опасной [32].

Что же касается способности участников опроса обосновывать выраженные ими позиции, то в этом отношении зафиксированная в исследовании картина в целом была скорее неудовлетворительной. И с точки зрения частоты (присутствия в ответах) такого рода обоснований, и с точки зрения полноты набора используемых при этом аргументов, и, наконец, с точки зрения содержательного соответствия приводимой аргументации тем позициям, которые она была призвана обосновывать.

Применительно к первым двум пунктам особенно показательными были, пожалуй, ответы на 2-й вопрос анкеты — как массива опрошенных в целом, так и, в частности, тех, кто вынес общий положительный вердикт своим сверстникам. По свидетельству таблицы 2, на какие-то более или менее реальные «деяния» молодежи из числа последних сослались максимум 65% [33], остальные же (т. е. больше трети!) практически уклонились от обоснования своего «Да, доволен», ограничившись лишь разного рода, в сущности, бессодержательными общими словами, вроде тех, что открывают анкету 1 в параграфе 2. При этом сам набор аргументов оказался тут также более чем бедным — постоянно одни и те же «целина», «новостройки», «космос» (хотя не исключено, что при более профессиональном составлении кода для рассматриваемого открытого вопроса общий перечень подобных штампов мог бы и увеличиться — например, за счет «народных дружин», «тяги к образованию» и т. д.).

При общем, абстрактном подходе к вещам более низкий уровень способности масс к обосновывающим суждениям, нежели к суждениям оценочно-аналитическим, кажется совершенно неожиданным: ведь задачи анализа по определению гораздо сложнее, чем задачи аргументации. Однако, как видим, раз на раз не приходится. И объяснение обнаруженного отклонения от общего правила следует искать в данном случае, по-видимому, в том, что в разных мыслительных и языковых операциях люди испытывают разную зависимость от господствующих в обществе формул идеологии и пропаганды: похоже, процесс активного освоения и обобщения ими их собственного (позитивного и негативного) жизненного опыта находится в меньшем плену от указанных формул, нежели их поверхностно-вербальное мышление, с помощью которого они коммуницируют c внешним миром, в том числе друг с другом. В первом случае произносимые ими «слова» определенным образом прочувствованы, выстраданы и потому — персонифицированы; во втором же они — не более чем некоторая разменная монета, которую люди без особых раздумий при необходимости каждый раз пускают в ход, не тратя на это своего серого вещества.

Не исключено, что одним из результатов такого разноуровневого по своим логическим и языковым алгоритмам функционирования массового сознания оказывается утеря этим сознанием некоторых естественных, органических свойств мышления как такового — скажем, таких свойств любого нормального мышления, как стремление к непротиворечивости высказываний, к их определенной логической последовательности в процессе говорения (речи) и т. д. Если это так, то упомянутоя выше (в качестве третьего минуса фигурирующих в опросе обосновывающих суждений) содержательное несоответствие, логическая несвязанность аргументации и аргументируемого должны восприниматься уже в виде вполне нормального явления. Определенное представление о нем дают, в частности, анкеты 7 и 13 в параграфе 2, где многие рассуждения их авторов как раз развертываются по формуле: «В огороде — бузина, а в Киеве — дядька».

При анализе характеристик массового сознания, касающихся его реактивных способностей, в обеих предшествующих главах разговор начинался с оценки отношения респондентов к самому проводимому исследованию в терминах «активного/пассивного» вербального участия людей в обсуждении предложенных вопросов, а также декларированного ими деятельностного поведения, свидетельствующего о готовности участвовать в практическом решении соответствующих проблем. Это было вполне естественно для ситуаций, в которых та и другая активности до начала работ оставались величинами неизвестными, поскольку включение в исследование тех или иных конкретных участников опроса происходило не по их собственной (активной) воле, а по воле формировавшего ту или иную выборку исследователя. Теперь же, применительно к условиям газетного опроса с его стихийно складывающейся выборкой, подобное направление анализа теряет какой-либо смысл. Ведь призыв газеты ответить на вопросы анкеты, обращенный ко всем желающим, как уже отмечалось в самом начале настоящего параграфа, автоматически привел к тому, что в выборочную совокупность вошли самые-самые активные представители различных авангардных отрядов советской молодежи. И, естественно, они всячески демонстрировали эту свою активность — и путем чрезвычайной разговорчивости, словоохотливости в ответах на открытые аналитические вопросы [34], и путем, как кажется, несколько повышенного бахвальства в суждениях-«фотографиях», когда рассказывали о собственных деяниях, связанных с реализацией их жизненных планов. Правда, в последнем случае, при ответе на 10-й вопрос анкеты, 16,7% из числа тех, кто заявил о наличии у них целей в жизни (m₂ = 16674), самокритично признали: «Сделано <пока> немного». Однако подавляющее большинство из этих 16 с половиной тысяч повело себя совершенно иначе, утверждая, что их слова не расходятся с делом: 36,6% от их числа (35,0% от n = 17446) декларировали, что в своем движении к цели они уже добились реальных результатов в избранной сфере деятельности (начали овладевать любимой профессией, получили первые авторские патенты, дебютировали в литературе, преуспели в спорте и т.д.) и еще 34,5% (33,0% от общего числа опрошенных) — что в этой связи уже повысили или повышают свое образование.

Словом, здесь, как и во всяком ином газетном опросе, обсуждаемая характеристика респондентов была одной из предпосылок их участия в исследовании и потому не могла рассматриваться в качестве свойства массового сознания как такового. Вместе с тем кое-какое представление о мере активности тогдашней советской молодежи (в целом) из проведенного опроса получить все же можно. И в этом случае она должна быть оценена как явно различная в различных социальных средах — как весьма высокая в одних (более или менее широких) слоях молодежи и, напротив, как весьма низкая в иных (похоже, не менее широких) ее слоях.

Наличие обоих этих явлений прямо фиксировалось самими участниками опроса, когда они оценивали положительные и отрицательные свойства своих сверстников. В первом случае (таблица 3) «жизненная активность, энтузиазм» молодых людей были отмечены 12,0% участников опроса; во втором (таблица 4) «пассивность, равнодушное отношение к жизни» — 8,5% и «иждивенчество, несамостоятельность» — еще 4,5%. Ясно, что эти цифры не позволяют квантифицировать размеры названных явлений, делать какие-либо выводы относительно абсолютных и относительных масштабов их распространения в обществе. Однако, обратившись к представленной выше типологии молодых людей, можно, пожалуй, утверждать, что суперактивными среди них были «продолжатели революции», «романтики», «нигилисты» и, возможно, еще «творцы», тогда как суперпассивными — «недовольные, разочарованные» и какая-то часть «трудяг-середняков».

Аналогично не поддаются количественным оценкам и те зафиксированные в опросе составляющие обсуждаемой способности масс, которые относятся к характеру реакций людей на события и процессы действительности. Зато качественный спектр этих реакций достаточно ярок.

Касаясь данной стороны дела, московский корреспондент радиокомпании CBS Марвин Л. Кэлб (на основе знакомства с парой десятков анкет, опубликованных на страницах «КП») не без удовлетворения отмечал: «Среди участников опроса не было пламенных революционеров, проповедующих марксизм-ленинизм. Не было таких, кто призывал бы к национально-освободительной войне в Лаосе или к восстанию на
Уолл-стрите. Обыкновенный русский парень или девушка совершенно не кажутся какими-то потрясателями мира» [35]. И в общем-то это наблюдение было верным. Однако лишь постольку, поскольку — в соответствии с главным предметом разговора — в сферу международной жизни в исследовании вторгались только очень немногие респонденты. Если же такое вторжение происходило, наступательный дух участников опроса был неизменно налицо. Об этом свидетельствуют, к примеру, такие высказывания:

Убежден, что наше поколение будет свидетелем величайших событий в усовершенствовании человеческого общества. Иго капитализма рухнет под напором угнетенных народов, жаждущих свободы... Это время не за горами. Единой семьей заживет человечество, едиными будут язык, культура, принципы жизни. И в веках будет прославляться имя Владимира Ильича Ленина (Р-н, 24 года, инженер-металлург, г. Магнитогорск);

Мои лучшие пожелания кубинскому народу! Жаль, что туда нельзя поехать добровольцем. Все мы восхищены Фиделем Кастро! Да здравствует Куба! (М. Х-в, инженер-механик, Чаинский лесоучасток, Томская обл.);

Больше всего на свете хочу поприсутствовать на международном суде над империалистами и поджигателями войны. Заранее заказываю билет на этот суд (В. К-в, старшина сверхсрочной службы, Рязанская обл.);

Победа близка! Уже в этом году мы фактически наступили на пятки США в производстве стали... Хочу быть председателем Всемирной Коммунистической Республики. Председатель — это, конечно, шутка. Главное же — Всемирная Коммунистическая Республика, которая откроет человечеству эру счастья и невиданных возможностей (без подписи, 23 года, электрослесарь, совхоз Н.-Анновский, Луганская обл.).

С еще большей остротой отмечаемый наступательный дух присутствовал в оценках респондентами своих сверстников. При этом главными формами его проявления тут были, по-видимому, во-первых, порой доходящая до прямой агрессии нетерпимость к любому инакомыслию и инакодействию и, во-вторых, неудержимая тяга к морализаторству, резонерству, к разного рода поучениям других людей. Оба эти феномена без труда обнаруживаются во многих анкетах, приведенных в параграфе 2, но с особенной силой — в дискуссии, развернувшейся на страницах «Комсомольской правды» после опубликования анкеты 19-летней работницы-студентки из Москвы, посмевшей заявить, что главной ценностью жизни являются деньги. В приложении 5 приводятся типичные высказывания читателей «КП» на этот счет, и они свидетельствуют еще об одном примечательном свойстве сознания тогдашних авангардных масс — их подозрительной склонности к коллективному разбирательству «персональных дел», к публичному судилищу над любым, кто придерживается иных взглядов и иных моделей поведения, нежели сами говорящие.

Ясное дело, природа и механизмы порождения подобных реакций на мир весьма сложны и требуют специального анализа. Однако при их объяснении явно не обойтись без обращения к российской революционной традиции, т. е. к особенностям менталитета тех, кто приступом брал Зимний в 1917-м, беспощадно убивал брата в годину гражданской войны, а затем яростно сражался с «врагами народа». С этой точки зрения чрезвычайно любопытно и поучительно сопоставление высказываний участников опроса и упомянутой газетной дискуссии, с одной стороны, и представителей старшего поколения, участвовавших в специальном опросе «100 авторитетов», — с другой [36]. При всех существенных различиях в уровнях интеллекта и житейского опыта многие содержательные и лексические элементы в суждениях «детей» и «отцов» — одни и те же. И это заставляет еще раз убедиться в верности формулы насчет яблока, которое от яблони не далеко падает... [37]

Касаясь в заключение проблемы целостности/разорванности всей совокупности высказываний, полученной в исследовании, следует сказать, что в этом отношении опрос о молодежи дал принципиально иные результаты, нежели те, которые фиксировались в предыдущих главах. Первый и самый важный из них — констатация факта конфликтности исследуемого сознания, т. е. наличия в нем нескольких содержательно несовместимых, полностью исключающих друг друга и подчас доходящих то открытой враждебности сегментов [38].

Второй же и также чрезвычайно важный результат — обнаружение в структуре массового сознания секторов, отличающихся неустойчивостью суждений, неуверенностью в себе, даже, если угодно, растерянностью. В числе более или менее выраженных носителей такого сознания были и те 4,4% опрошенных, которые не ответили утвердительно на вопрос «Есть ли лично у вас цель в жизни?», и те 18,1% из числа имеющих цель, которые не выразили уверенности в том, что смогут осуществить свои жизненные планы (см. таблицу 12). Помимо всего прочего, этот второй результат показывал, что проблема так называемого «потерянного поколения», широко обсуждавшаяся в те годы на Западе (в странах «агонизирующего капитализма»), не обошла стороной и «бескризисное» советское общество, как бы на этом ни настаивала тогдашняя официальная пропаганда.

Примечания

[1] Как свидетельствуют сохранившиеся отчеты о работе ИОМ «КП», результаты вторичной обработки информации измерялись в этом случае 1,5 км (!!) итоговых табуляграмм, основные данные с которых были перенесены на 1400 матриц = базовых таблиц.

[2] Данные отсутствуют.

[3] Данные отсутствуют.

[4] Данные отсутствуют.

[5] В различных группах опрошенных эта средняя цифра конкретизировалась следующим образом:

[6] Понятие «авангардные отряды» употребляется здесь во множественном числе, поскольку в опросе приняли участие представители не одного, а многих типов молодых людей, занимающих различные, в том числе исключающие друг друга идеологические позиции. Это значит, что слово «авангард» используется здесь не в смысле «передовой», «прогрессивный», а в смысле «передний» («впереди идущий»), «лидирующий в своей группе».

[7] Данные отсутствуют.

[8] В 1-м вопросе таких было 2896 человек, в 6-м — 2564 человека, в 11-м — 3018 человек.

[9] Имея в виду этих присягающих коммунизму молодых людей, следует отметить, что опрос проходил до ХХII съезда КПСС, на котором была принята 3-я Программа партии с ее знаменитым заверением: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»

[10] См. также тексты 3, 5, 12 в параграфе 2.

[11] Из анкеты Э. Р-ой, журналистки (г. Минск).

[12] Из анкет 27-летнего арматурщика с 7-летним образованием (г. Горький) и 20-летней колхозницы, окончившей 10-летку и оставшейся работать в деревне (село Казатин, Винницкая обл.).

[13] См. также тексты 1, 4 в параграфе 2.

[14] См. также тексты 7, 9 в параграфе 2.

[15] См. также текст 6 в параграфе 2.

[16] Из анкет 19-летнего бурильщика (г. Курган-Тюбе, Таджикистан), 23-летнего бухгалтера А. Б-ой (адрес не указан), 29-летней незамужней библиотекарши Н.Т. (г. Таганрог) и грузчика на фабрике И.И. (г. Семипалатинск).

[17] См. тексты 4, 5, 9 в параграфе 2.

[18] Из анкеты Н. Ч-ва, токаря, студента университета (г. Ростов-на-Дону).

[19] Из анкеты Г. Д-ой, 25-летней машинистки (г. Казань).

[20] Из анкеты 10-классника В. П-ва (г. Ленинград).

[21] См. также тексты 14, 15 в параграфе 2.

[22] Из анкеты А., 30-летнего шахтера из Кузбасса.

[23] См. анкеты 8–13, а также 1, 4–6 в параграфе 2.

[24] В этой связи следует подчеркнуть, что факт неподверженности тогдашней молодежи религии констатировался и самими участниками опроса. Религиозность в то время считалась заведомо негативным явлением, вместе с тем его распространенность среди сверстников была отмечена лишь 0,9% от общего числа опрошенных.

[25] В.И. Ленин. Полн. cобр. cоч. Т. 41. С. 53.

[26] Сравним, к примеру, анкеты 1 или 11 с анкетой 3 в параграфе 2.

[27] Как видно из таблицы 7, увлечение спиртными напитками не было оценено в качестве первоочередного минуса молодежи лишь школьниками и (что то же) самыми юными участниками опроса.

[28] Социально-демографические характеристики авторов обоих высказываний оказались утраченными, их ответы цитируются по книге: Б. Грушин, В. Чикин. Исповедь поколения. М.: Молодая гвардия, 1962. С. 14.

[29] Следует отметить, что за этой средней цифрой стоят 5,6% лиц в возрасте до 17 лет и 6,0% школьников.

[30] Классические примеры тут — начальные пункты анкет 1, 3, 5 в параграфе 2.

[31] См. Приложение 5.

[32] С особой отчетливостью данное свойство массовой психологии проявилось у жителей деревни, где влияние религии на молодежь было гораздо более сильным, чем в городе, а увлечение «стилем», напротив, относилось к разряду диковинных редкостей: из 1933 принявших участие в исследовании селян «подражание Западу» в качестве наиболее распространенной отрицательной черты своих сверстников назвали 259 человек, в то время как связь с церковью — всего 32; аналогично в группе из 600 колхозников эти цифры равнялись соответственно 53 и 9.

[33] Максимум потому, что один и тот же респондент мог сослаться в подкрепление своей позиции одновременно на несколько «деяний» своих сверстников (ср., к примеру, анкету 3 в параграфе 2), в таком случае количество ответов на вопрос было бы бόльшим, нежели количество отвечавших на него.

[34] В этом отношении, т.е. с точки зрения развернутости (длины) таких ответов, настоящее исследование практически не имело аналогов в практике деятельности ИОМ «КП»; хотя в некоторых других случаях (например, в газетном опросе о проблемах молодой семьи, о котором речь пойдет в главе 5) подобного рода вербальная активность респондентов была также весьма высокой.

[35] Цит. по: Б. Грушин, В. Чикин. Исповедь поколения. С. 71.

[36] См. Приложение 6.

[37] Внимательно следившие за опросом «100 авторитетов» зарубежные журналисты таким образом обобщали его результаты:

Недавно газета «Комсомольская правда» провела опрос среди различных представителей поколения, совершавшего Октябрьскую революцию, с тем, чтобы узнать их мнение о современной советской молодежи. В результате опроса выяснилось, что основные упреки, предъявленные ветеранами к тем, кто завтра должен будет составлять костяк режима, состоят в следующем: лихорадочное подражание золотой молодежи Запада, леность, паразитизм, злоупотребление алкоголем и хулиганство (Flandre Liberale, 20.03.1961);

Старшее поколение русских призывает молодежь хорошо работать и остерегаться водки, лени и дурных товарищей. Таков смысл опубликованных в «Комсомольской правде» четырнадцати ответов на вопрос о том, что думает старшее поколение русских о советской молодежи. Ответы прислали люди самых различных положений, начиная от министра обороны и кончая московским поэтом (Walter Leaster, New York Herald Tribune, 18.03.1961).

[38] Об этом факте — в иных терминах — уже упоминалось выше в связи с описанием феномена идеологического плюрализма.