Глобальные города на передовой демографической модернизации

Институт демографии Государственный университет Высшая школа экономики
		ЭЛЕКТРОННАЯ ВЕРСИЯ БЮЛЛЕТЕНЯ “НАСЕЛЕНИЕ И ОБЩЕСТВО”
101000, Москва, Покровский бульвар, д. 11; Факс (495) 628-7931

Над темой номера работал Николай Слука

Глобальные города — острова в океане низкой рождаемости?

Читатель Демоскопа Weekly уже знаком с проблематикой глобальных (мировых) городов. В настоящей статье анализируется демографическая динамика глобальных городов, которая имеет ряд специфичных черт. Их обобщение позволяет говорить об особом, опережающем пути демографической модернизации в этих крупнейших городских центрах.

Один из постулатов теории демографического перехода гласит, что в условиях модернизации неизбежным и необратимым является смена неэкономичного, «расточительного» (wasteful) режима воспроизводства населения на экономичный, «сберегающий» (conservative) режим, для которого характерны низкая рождаемость и смертность. Отсюда — исторически долгосрочная тенденция снижения рождаемости в человеческом обществе на основе ее сознательного регулирования

Глобальный и неуклонный процесс снижения рождаемости, несмотря на определенные и даже существенные различия между регионами и странами, подтверждают результаты многих исследований и данные международной статистики [1]. За 1970–2005 годы в целом по миру общий коэффициент рождаемости снизился почти на 1/3 (с 30,9 до 21,1‰), а в развивающихся странах — с 36,3 до 23,5‰.

Сокращение рождаемости закономерно как для сельской местности, так и для урбанизированных ареалов. Традиционно специалисты считали, что понижающее воздействие на репродуктивное поведение людей оказывает прежде всего городская, и особенно крупногородская, среда [2], но сейчас это справедливо в большей мере для агломерациях развивающихся стран, в них уровень рождаемости заметно ниже, чем в сельской местности. В среднем по Бразилии он составляет 20,9‰, а в Сан-Паулу — 16,6‰, в Аргентине — 18,9‰, а в ядре агломерации Буэнос-Айреса — 13,9‰ [3].

Но вот в экономически наиболее развитых государствах во многих крупных городах современный уровень рождаемости выше, чем усредненные национальные показатели. Даже в Мюнхене и Франкфурте-на-Майне, считавшимися в период новейшей истории классическими образчиками депопуляции, он больше, чем в среднем в Германии (соответственно 10,4 и 10,2‰ в 2005 году). Иными словами, это означает, что здесь глобальный процесс снижения рождаемости более выражен вне крупногородских пространств, и тезис об однозначно негативном влиянии городской среды на эту функцию в условиях постиндустриальных тенденций становится если не ошибочным, то, по крайней мере, спорным.

В настоящее время в подавляющем большинстве крупных агломераций мира уровень рождаемости колеблется в пределах 10–16‰ (табл. 1), при этом все еще наблюдается почти двукратное расхождение крайних значений. На одном полюсе — более 16‰ — находятся многие города развивающихся стран, например, Латинской Америки, а на другом — менее 10‰ — ряд центров Европы, включая Москву [4], и достаточно неожиданно города Азии — главного мирового полюса демографического роста. Однако важно подчеркнуть, что разброс значений уровня рождаемости в крупнейших мегаполисах мира сильно сократился за последние четверть века и продолжает снижаться — прежде всего за счет нисходящего тренда в городах развивающихся стран.

Большинство агломераций мира относится к типу с относительно плавным сокращением коэффициента рождаемости. Однако есть группа, отличающаяся очень большим градиентом — стремительным падением рождаемости в сжатые сроки (рис. 1, вариант А). В одном случае — это мегаполисы государств, испытавших в последние десятилетия мощные кризисные явления, что вызвало эффект отложенных деторождений, в другом — ряда преуспевающих в социально-экономическом отношении развивающихся стран. Так, начиная с 1980-х годов, практически вдвое уменьшился уровень рождаемости во всех столицах стран Центрально-Восточной Европы, прошедших горнило кардинальных общественно-политических и экономических преобразований (Будапешт, Варшава, Прага и т.д.). Но аналогичная ситуация наблюдается и в таких центрах азиатского региона, как Сингапур, Сеул, Шанхай, Пекин. Отдельно стоит отметить, что в эту группу относится и большинство крупнейших агломераций Японии, включая Токио.

Рисунок 1. Варианты эволюции рождаемости в глобальных городах

Другой тип — с почти неизменным во времени уровнем рождаемости — представлен преимущественно городами экономически наиболее развитых стран (рис. 1, вариант Б). Этот уровень стабильно низок, например, в отдельных центрах стран Северной Европы, Италии, Германии, Австрии, во главе с одним из ключевых носителей свойств типа — Веной.

Есть и третий вариант — не только с признаками «возрождения», но даже с достаточно устойчивым ростом уровня рождаемости (рис. 1, вариант В). Парадоксально, но факт, его также формируют мегаполисы экономически наиболее развитых государств. В эту группу входят города как достигшие в свое время «дна падения» в сфере деторождений и мучительно ищущие выход из ситуации, включая те же Франкфурт-на-Майне, Мюнхен и другие, так и относительно благополучные, использующие эффекты глобализации, к числу которых относятся и некоторые ведущие глобальные центры (ВГЦ), прежде всего Лондон и Париж.

Особенности динамики рождаемости в ВГЦ отражает рис. 2. Позицию, явно отличающуюся от общей, занимает Токио. Здесь за 1970–2005 годы более чем вдвое уменьшилось как абсолютное число деторождений (с 229,7 тыс. до 96,5 тыс.), так и общий коэффициент рождаемости (с 20,1 до 7,8‰). Если в начале 1970-х годов уровень рождаемости в столице Японии превышал усредненные национальные показатели, то ныне стал заметно ниже. Напротив, в главном глобальном центре США за тот же период как абсолютное количество деторождений, так и их относительная величина в пересчете на 1000 жителей, остаются довольно устойчивыми. В среднем ежегодно в Нью-Йорк Сити появляется на свет около 125 тыс. новорожденных. Некоторый «всплеск» рождаемости, отмеченный в конце 1980-х — первой половине 1990-х годов и связанный с общим процессом «латиноамериканизации» страны, довольно быстро сошел на нет. Важная отличительная черта столиц Великобритании и Франции в самое последнее время — неуклонный рост деторождений. По официальным данным национальной статистики, в 2005 году в Лондоне оно уже достигло 115 тыс. человек против традиционных 104–106 тыс. в 1990-х — начале 2000-х годов, а в Иль-де-Франсе — 175 тыс. соответственно против 165 тыс. Хотя, с учетом большой людности городов это пока слабо отражается в значениях общего коэффициента рождаемости. Любопытно, что к настоящему времени его величина в трех последних глобальных центрах практически идентична и составляет 15,4‰, что позволяет предполагать единство главных действующих механизмов.

Рисунок 2. Общий коэффициент рождаемости в ведущих глобальных городах, 1970–2005 годы, ‰

Уровень рождаемости в Нью-Йорк Сити, Лондоне и Париже уже достаточно давно заметно превышает усредненные величины в своих странах. Более того, за счет его ускоренного сокращения в сельской местности разница становится все более ощутимой. Иными словами, глобальные центры все в большей мере начинают напоминать своего рода «острова в океане» пониженной рождаемости, а с учетом «массы» явления весьма существенно «тянут» за собой общенациональные параметры воспроизводства населения. Так, на долю только трех агломераций — Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и Чикаго — ныне приходится более 15% всего числа деторождений в США. Еще более значимое место в формировании национальной геодемографической системы занимают ВГЦ Европы. На протяжении последних десятилетий все более значительную часть деторождений в своих странах аккумулируют столицы Великобритании и Франции. Если в начале 1970-х годов на долю Лондона приходилось 12,5% всех новорожденных в туманном Альбионе, в 1991 году — соответственно 13,4, то в 2005 году — уже 16,0%. В хозяйственно и демографически более централизованной Франции удельный вес Иль-де-Франса по этому показателю и за тот же период увеличился с 19,1 до 22,8% [5]. С учетом всех обстоятельств, пока, вероятно, не приходится говорить о каком-либо «демографическом прорыве». Но анализ имеющейся фактической информации требует, по крайней мере, констатировать восходящий тренд рождаемости в пределах этих глобальных регионов.

Совершенно разная ситуация, сложившаяся в области рождаемости в североамериканских и европейских центрах, с одной стороны, и в столице Японии — с другой, не может быть объяснена различиями в факторах и условиях социально-экономического порядка. Они во многом равноценны. С позиций классической демографии Токио имеет даже определенные преимущества, с учетом «восточного» менталитета, традиций, повышенной устойчивости браков и особого почитания института семьи, роли мужчины и женщины в обществе, специфики его социально-демографической стратификации и т.д.

Ключ различных трендов рождаемости лежит, по-видимому, в составе и источниках формирования населения, среди которых особое значение получает миграционный фактор. При очень малых объемах международной миграции и превалировании в современном японском обществе репродуктивной установки на малодетность внутренняя миграция не способна оказать сколько-нибудь существенного влияния на обновление сложившегося режима воспроизводства населения в Токио и других высокоурбанизированных ареалах страны.

В городах Cеверной Америки и Европы, напротив, колоссальную роль играет именно международная миграция. Прием значительных контингентов населения из развивающихся стран, во многом сохраняющих традиционную модель репродуктивного поведения, позитивно сказывается на уровне рождаемости, а постоянный приток вновь прибывающих в значительной мере затушевывают эффект определенного эволюционного выравнивания рождаемости у различных этнических групп, уже достаточно давно проживающих в условиях единой городской среды.

Подобные различия хорошо отражает статистика по многим глобальным центрам, включая и Нью-Йорк Сити (рис. 3). Здесь уровень рождаемости максимален у лиц азиатского и латиноамериканского происхождения и, напротив, минимален — у белых, неиспаноязычных женщин. Различия в уровне рождаемости сказываются на изменении структуры деторождений по этнической принадлежности матерей. За последнюю четверть века в ней заметно увеличился удельный вес матерей «новейшей волны иммиграции» из стран Латинской Америки и Азии, а сократился — афроамериканок. Последнее, в частности, в условиях относительно ограниченной иммиграции из стран Африки есть свидетельство процесса адаптации к местным репродуктивным поведенческим образцам.

Рисунок 3. Распределение рождений по этническим группам матерей в Нью-Йорк Сити, %

Составлено по: Summary of Vital Statistics. The City of New York. N.Y., 1995; 2006.

Существует немало и иных различий, в частности, в возрастном распределении матерей различных этнических групп. Так, латиноамериканки и афроамериканки рожают в наиболее молодых возрастах, азиатки — в более зрелых — 25–34 года, а белые, неиспаноязычные — преимущественно в самых старших возрастах (табл. 2, рис. 4). В Нью-Йорк Сити в 2006 году среди рожениц в возрастной категории до 20 лет более 55% составляли пуэрториканки, доминиканки, мексиканки и иные испаноговорящие, а в возрастах 40 лет и старше — более 45% — белые. Но на этом весьма неоднородном фоне совершенно очевиден единый тренд — к взрослению материнства. Он хорошо читается даже в рамках непродолжительного периода 2000-х годов. Расширение возможностей медицины, получение женщинами образования, нацеленность на трудоустройство и профессиональную карьеру, организацию гармоничной личной жизни и проведение досуга и т.д. закономерно ведут к удлинению сроков «созревания» и подготовки к выполнению женщинами детородной функции.

Рисунок 4. Распределение живорождений по возрастным группам матерей*, 2006 год, %

^* Не учтены некоторые группы смешанного этнического происхождения.
Источник: Summary of Vital Statistics. The City of New York. N.Y., 2001; 2006.

В целом ситуация в области рождаемости в ВГЦ выглядит позитивной и достаточно устойчивой. Исключение в этом плане составляет лишь Токио, и пример японской столицы лишний раз подчеркивает значимость фактора международной миграции. Но этот инструмент повышения рождаемости не следует, конечно, идеализировать.

Во-первых, как показывает опыт углубленного исследования геодемографической ситуации во Франкфурте-на-Майне, долгосрочное привлечение значительных контингентов иммигрантов не смогло оказать решительного воздействия на улучшение режима воспроизводства населения. Некоторый подъем в уровне рождаемости, наблюдаемый здесь в самое последнее время, связан с активизацией выполнения материнской функции именно немками. По данным на 2006 год, в главном глобальном городе Германии на 1000 немок в фертильном возрасте приходилось 50,4 живорожденных, а уроженок других стран — лишь 35,0 [6].

Во-вторых, экстенсивное наращивание привлекаемых объемов внешних миграций сопровождается, как известно, образованием колоссального комплекса внедемографических проблем — этносоциальных и других.

В результате вопрос о жесткой альтернативе — предпочтительности движения либо по пути мультинационализации и искусственного «подогрева» роста рождаемости за счет иноземцев, либо по пути сохранения этнической целостности населения и изыскания «внутренних источников» для стимулирования репродуктивного поведения людей — остается открытым и, вероятно, требует поиска компромиссных решений. По всей видимости, прогнозирование развития и выработка конкретных рекомендаций требует использования индивидуального подхода на основе детальной оценки ситуации в случае каждого города.

Особенности смертности: региональные, генетические и гендерные факторы

В течение последних тридцати лет в США, Великобритании и Франции уровень смертности постепенно, но неуклонно сокращался, и это находило отражение в динамике общего коэффициента смертности. До середины 1980-х годов аналогичная тенденция наблюдалась и в Японии, причем процесс шел опережающими темпами. Однако в дальнейшем общий коэффициент смертности здесь стал медленно, но устойчиво увеличиваться и к 2005 году достиг 8,6‰.

Что касается исследуемых ВГЦ, то за рассматриваемый период Нью-Йорк, Лондон и Париж характеризовались опережающей скоростью снижения коэффициента смертности по сравнению со средненациональными показателями, тогда как в Токио он довольно быстро рос и к середине 2000-х годов практически сравнялся с усредненными по стране показателями (7,6 против 8,6‰). Это, конечно, не значит, что в Токио росла смертность — ожидаемая продолжительность жизни здесь продолжает увеличиваться, Только за 2000-2005 годы она выросла с 77,96 до 79,02 года у мужчин и с 84,46 до 85,53 года для женщин [7]. Рост общего коэффициента смертности обусловлен изменениями возрастной структуры населения.

Однако общий коэффициент смертности очень зависит от возрастной структуры населения и увеличивается с его старением. А в Токио этот процесс протекает наиболее интенсивно. Здесь доля лиц старше 65 лет за 1970–2005 годы увеличилась более чем втрое — с 5,1 до 18,3%. Соответственно, несмотря на рост ожидаемой продолжительности жизни, которая в Японии и ее столице одна из самых высоких в мире, увеличиваются и коэффициенты смертности. За этот же период коэффициент смертности в Токио вырос с 4,9 до 7,6‰ и практически сравнялся с коэффициентом рождаемости. В остальных ВГЦ ситуация пока более благоприятная, характеризуется нисходящим трендом коэффициента смертности. Это объясняется прежде всего повышенной интенсивностью ротации населения за счет механического движения, омолаживающего население. Это происходит в результате, с одной стороны, выезда значительной части стариков для дожития в более комфортные условия на периферию, а с другой — восполнения трудоспособных возрастов за счет иммиграции. Поддержание за счет иммиграционного фактора в городах определенного равновесия в возрастной структуре населения позитивно сказывается на эволюции общего коэффициента смертности.

Динамику этого коэффициента в ВГЦ за 1970–2005 годы отражают графики на рис. 5. Как очевидно, исходные позиции, интенсивность изменений и направленность эволюции функции неоднозначны.

Рисунок 5. Общий коэффициент смертности в ведущих глобальных городах, 1970–2005 годы, ‰

Несмотря на все различия в исходных позициях, интенсивности изменений и направленности эволюции, в историко-культурном генезисе и социально-экономическом развитии мегаполисов, в формировании их народонаселенческого комплекса, обращает на себя внимание уникальное единство схождения кривых смертности к настоящему времени в районе отметки 7,0–7,5‰. Это выглядит особенно парадоксально с учетом достаточно широкой вариации показателя в крупнейших агломерациях мира, большинство из которых относится к категории глобальных.

В целом ВГЦ формируют вполне самостоятельную группу с явно пониженным — 6-8‰ значением общего коэффициента смертности (табл. 3). Заметно лучше ситуация только в ряде азиатских центров, включая Пекин, Сянган, Сеул, Сингапур (менее 6‰), что можно рассматривать как своего рода феномен «регионального типа», отражающий сочетание более молодого возрастного состава с достигнутым значительным снижением смертности. В эту же группу совсем недавно вошел и Лос-Анджелес, пожинающий плоды омоложения возрастного состава за счет миграционной волны из стран Латинской Америки. Гораздо выше коэффициент смертности в глобальных городах развивающихся стран (например, в Буэнос-Айресе и многих других) и в целом ряде европейских мегаполисов, включая Брюссель, Будапешт, Вену, Копенгаген, Прагу и т.д. К сожалению, в эту же категорию входит и «постперестроечная» Москва с экстремально высоким коэффициентом смертности (более 16‰ в середине 1990-х годов, 12,3‰ по официальным данным — в 2005 г. и 11,9 — по оценочным на 2007 г.) [8].

Что касается младенческой смертности, то в большинстве стран мира за последнее время достигнут большой прогресс в ее снижении. Возглавляют этот процесс экономически наиболее развитые государства, в которых, по сравнению с началом 1970-х годов, уровень младенческой смертности уменьшился в три-четыре раза. Например, в США — с 20,0 до 6,8‰, в Японии — с 13,1 до 2,8‰, в Великобритании — с 17,9 до 5,0‰ и т.д. (табл. 4). Причем за счет повсеместного развития и роста доступности учреждений системы здравоохранения показатели слабо варьируют в территориальном плане. Уровень младенческой и детской смертности в глобальных городах и их материнских странах практически идентичен. В настоящее время из 1000 родившихся в Сингапуре и Сянгане на первом году жизни погибает только два младенца, в Токио — три, а во всех остальных ведущих глобальных городах — менее шести. Отметим, что на этом фоне чрезвычайно негативно выглядят показатели в мегаполисах развивающихся стран, а также Москвы (более 14‰ в 1990-е годы и 9,0‰, по официальным данным на 2005 год). Столица России находится как бы на полпути между городами развитых и развивающихся стран.

Дифференцирующее воздействие на характеристики смертности в городах оказывает и этнический состав жителей. Это наглядно иллюстрирует пример по Нью-Йорк Сити (табл. 5 и 6, рис. 6 и 7). Сопоставление уровня смертности и ожидаемой продолжительности жизни населения по отдельным этническим группам свидетельствует, что средней по городу соответствуют данные только для афроамериканцев. Для остальных групп типичны очень существенные отклонения. Так, белое, неиспанское население отличается максимальными значениями показателей как ожидаемой продолжительности жизни, так и уровня общей смертности. Напротив, у лиц латиноамериканского и азиатского происхождения уровень смертности почти вдвое ниже средней по мегаполису. При этом у испаноязычного населения существенно меньше средняя продолжительность жизни, а у выходцев из стран Азии — минимальны различия в продолжительности жизни у мужчин и женщин. Все эти нюансы, безусловно, накладывают определенный отпечаток на формирование не только итоговых параметров смертности, но и всей геодемографической обстановки.

Рисунок 6. Ожидаемая продолжительность жизни при рождении, Нью-Йорк Сити, 2003 г., лет

Составлено по: Summary of Vital Statistics. 1995; 2003, рр. 5; 8–11.

Рисунок 7. Структура причин смерти населения Нью-Йорк Сити по этническим группам, 2003 год, %

Составлено по: Summary of Vital Statistics. 1995; 2003, рр. 5; 8–11.

Большое практическое значение имеет анализ эволюции совокупной структуры непосредственных причин смерти в глобальных городах. По мере роста уровня социально-экономического развития количество смертей, обусловленных экзогенными факторами, в них — как, впрочем, и в целом по миру — заметно уменьшается. Если в начале 1980-х годов в Токио на них приходилось 6,4% всех смертей, то в 2003 году — 6,1%, в Нью-Йорк Сити — соответственно 4,8 и 4,2%. За последние десятилетия здесь наблюдается резкое сокращение количества смертей от насильственных действий (убийств), плавное уменьшение их числа в результате дорожно-транспортных происшествий и самоубийств. Наименее прогнозируемой остается динамика смерти людей из-за прочих несчастных случаев (рис. 8, вариант Б). Конечно, как отмечают специалисты, полностью искоренить группу экзогенных причин смертности вряд ли удастся. Определенные ограничения в этом плане привносят различные аспекты общественного развития — бедность, бытовой и производственный травматизм, загрязнение окружающей среды, сверхинтенсивный ритм жизни в больших городах и т.д. В самое последнее время именно в глобальных центрах как аванпостах процесса глобализации наиболее острое проявление и фиксацию в структуре экзогенных причин смертности получает рост социальной напряженности, конфликтности на этнической почве, а также печальный факт развития международного терроризма.

А. Эндогенные причины смерти

Б. Экзогенные причины смерти

Рисунок 8. Эволюция числа умерших от некоторых экзо- и эндогенных причин в Нью-Йорк Сити, 1984–2003 годы

Все же эндогенные факторы, безусловно, господствуют среди причин смерти населения. Согласно принятой Международной классификации болезней, явно доминируют две группы причин смерти — злокачественные новообразования и болезни системы кровообращения. В большинстве глобальных центров, как свидетельствует статистика, на них приходится до 60–70% всех смертельных исходов. Далеко на вторых ролях остаются инфекционные и паразитарные болезни, борьба с которыми заняла у человеческой цивилизации не одно столетие, заболевания нервной и пищеварительной систем, органов дыхания и т.д. Общую эволюцию смертности по ряду эндогенных причин за период 1980–2000-х годов наглядно иллюстрирует пример Нью-Йорк Сити (рис. 8, вариант А).

Но надо признать, что общий вес и соотношение двух главных групп причин смерти людей отчасти регулируются региональными, генетическими и гендерными факторами. Так, в азиатских глобальных центрах удельный вес этих двух групп в структуре причин смерти относительно понижен, а их соотношение практически равновелико. Напротив, в мегаполисах Европы и особенно США их суммарная доля несколько больше, но зато явно меньше смертей от злокачественных новообразований. Дифференциация в соотношении причин смерти — даже в условиях пребывания и развития населения в единой городской среде — наблюдается и в различных по этническому происхождению группах. Например, в Нью-Йорк Сити среди белого населения практически половина летальных исходов определяется заболеваниями сердечно-сосудистой системы, а среди выходцев из стран Азии, особенно лиц мужского пола, очень высок уровень смертности от злокачественных новообразований (см. рис. 8).

Как специфическую причину в развитии смертности в глобальных городах, специфический фактор «уязвимости» перспективного демографического развития надо назвать колоссальную концентрацию, «скученность» населения на ограниченной территории и высокую контактность среды, что уже само по себе таит повышенный потенциал для быстрого распространения различных заболеваний. На данном этапе эта проблема решается путем развития медицинской помощи и системы санитарно-гигиенических и профилактических мероприятий. Другой момент заключается в том, что определенную гипотетическую, а иногда и реальную угрозу, несет в себе факт приема значительных масс иммигрантов, в основном из развивающихся стран. Полная проверка качества их здоровья зачастую не представляется возможной. С этими обстоятельствами, в частности, тесно связано первоочередное распространение в глобальных городах «чумы ХХ века» — СПИДа, возникновение в них паники при выявлении случаев атипичной пневмонии в КНР и т.д.

В целом положение в области смертности в ВГЦ характеризуется к настоящему времени достаточно большим сходством. На фоне многих территориальных образований других рангов они выделяются в лучшую сторону. С учетом сложившихся тенденций и наличия определенных, еще не исчерпанных резервов по снижению общей и особенно детской смертности, заболеваемости населения, в том числе с летальным исходом, увеличению реальной продолжительности жизни людей и т.д. в большинстве случаев можно прогнозировать оптимистичный сценарий развития в этой части режима воспроизводства населения.

Крупные города — пионеры демографической ревитализации?

По оценкам экспертов ООН, в среднем по миру естественный прирост населения в 2005 году составлял 12,3‰, но при этом в развивающихся странах — 15,1‰, а в экономически наиболее развитых государствах — лишь 0,9‰ [9].

Не менее мозаична картина и среди крупнейших агломераций планеты. В самом общем виде поляризацию глобальных городов по показателям естественного прироста (убыли) населения можно представить в виде двух принципиально различающихся групп (табл. 7). Первую из них образуют центры с естественной убылью населения, в число которых входят Берлин, Будапешт, Варшава, Вена, Милан, Москва и т.д. Вторая, гораздо более многочисленная по составу группа формируется мегаполисами с позитивными результатами естественного движения населения. Один полюс в ней — с минимальными значениями показателя — образуют, главным образом, города стареющей Европы, а также китайские мегаполисы, «встроенные» в реалии демографической политики страны. Из числа ВГЦ сюда относится Токио. Лидерами второй группы — с повышенными параметрами естественного прироста — закономерно оказываются многие центры развивающихся стран. Парадоксально, но факт — в ее «головной» состав входят также такие глобальные города как Нью-Йорк и Лондон, а Лос-Анджелес и Париж ныне уже на равных «конкурируют» с Сан-Паулу.

Нынешнее состояние — результат долговременной эволюции демографического процесса. Как видно на рис. 8, вплоть до начала 1980-х годов во всех без исключения ВГЦ наблюдается неуклонное сокращение естественного прироста населения, при этом особенно высокими темпами — в столице Японии. Однако в дальнейшем тренды расходятся. Если в Токио снижение показателя продолжается вплоть до наших дней (0,2‰ в 2005 году), то в остальных ВГЦ — налицо сходные и прогрессивные изменения по пути наращивания демографического потенциала. Особенно впечатляют данные по Лондону, где современные значения естественного прироста населения почти вчетверо превосходят нижний экстремум 1980-х годов (8,1 против 2,2‰). Характер кривых на рисунке оставляет впечатление, что европейские и североамериканские центры успели своевременно «вписаться» в поворот на крутой дороге, а Токио — его «проскочил» и продолжает скольжение вниз, хотя и с меньшей скоростью, начиная с середины 1990-х годов.

Рисунок 8. Эволюция естественного прироста населения в ведущих глобальных городах, 1970–2005 годы

Совершенно очевидно, что подобные флуктуации за последние тридцать пять лет теснейшим образом связаны с запуском в свое время механизма международной миграции. Серьезное обновление и омоложение состава населения в ВГЦ Европы и США, если оставить за скобками негативные «побочные» явления, положительно отразились на изменении ранее сложившегося характера воспроизводства населения. А опыт японской столицы со всей очевидностью иллюстрирует судьбу крупнейшей агломерации, оказавшейся «на обочине» потоков международной миграции. Отметим, что данная проблема носит в Японии общенациональный характер. Соображения о привлечении дополнительной иностранной рабочей силы, ее «плюсы» и «минусы» неоднократно в том или ином виде рассматривались на государственном уровне, хотя, согласно социологическим исследованиям, общественное мнение относится к подобной идее крайне негативно [10]. Пока вопрос не получил должного практического воплощения. Известны лишь попытки решения «частного порядка», включая, например, реализацию официальной национальной программы по расширенному привлечению для обучения в местных вузах, в том числе на льготных условиях, молодежи из других стран.

При сопоставлении показателей естественного движения населения глобальных центров и их материнских стран обнаруживается неординарная, с точки зрения классики, ситуация. Города выделяются и все в большей мере специализируются на выполнении функции национальной «колыбели» демографического благополучия. За рассматриваемый период в Большом Париже естественный прирост населения увеличивался опережающими темпами и к настоящему моменту существенно превышает общефранцузкие показатели (9,2 против 4,1‰ в 2005 году). В результате Иль-де-Франс ныне обеспечивает более 2/5 всего естественного прироста в стране (около 1/4 в 1970-е годы) [11].

Еще более впечатляет ситуация в Лондоне. По сравнению с 1970-ми годами его удельный вес в совокупном балансе естественного движения населения Великобритании многократно увеличился и в последние десятилетия регулярно составляет около или более 50% (например, в 2003 г. даже 70,5%) [12]. Правда, справедливости ради, отметим, что во внеевропейских странах роль глобальных городов выглядит скромнее. На долю Большого Нью-Йорка в настоящее время приходится около 7% всего естественного прироста населения в США, а на Токио — примерно 1/10 — в Японии.

Но так или иначе, приведенные данные свидетельствуют о формировании в современной истории новой миссии глобальных городских регионов. Они во многом перехватили традиционную роль сельской местности в качестве главного полигона в воспроизводстве населения. Причины и объяснения такого явления следует искать, конечно, в быстро меняющемся облике и содержании аграрных территорий, но, с другой стороны, — и в сложившемся характере миграционных потоков. Причем на современном этапе глобальные города — это не только центры притяжения входящих потоков. Ведь, несмотря на аккумуляцию значительной части естественного прироста населения, удельный вес мегаполисов в национальной системе расселения меняется незначительно. Относительно медленный рост абсолютной численности населения глобальных городов очевиден. Такой консерватизм может быть объяснен только наличием мощных не только входящих, но и исходящих миграционных потоков.

Понятно, что один и тот же уровень естественного движения населения может реализовываться при различном соотношении параметров рождаемости и смертности. Своего рода экстремальный вариант — формирование людности в условиях одновременно очень низких показателей того и другого — представляют азиатские города, включая Сянган, Пекин и тяготеющие к ним Шанхай, Сингапур, Токио и ряд других центров (табл. 8). Его антипод — с высокими параметрами как рождаемости, так и смертности — не типичен для истинно глобальных центров, впрочем, как и модель с повышенной рождаемостью и низкой смертностью. А вот образчиком диаметрально противоположного соотношения уверенно и уже давно служит Москва, вкупе со столицами постсоциалистических стран Центрально-Восточной Европы.

При всем разнообразии формирования современной демографической ситуации в глобальных городах представляется закономерным, что основная их часть входит в состав условной медианной группы с относительно усредненными параметрами режима естественного воспроизводства населения. К ней относятся и ВГЦ Европы и США — Лондон, Нью-Йорк и Париж. Более того, в «медианной» группе они образуют единую подгруппу с достаточно «комфортными» параметрами — относительно повышенным уровнем рождаемости (13–16‰) и пониженным — смертности (6–8‰). Специфика ситуации в этой подгруппе особенно наглядна при сопоставлении с общестрановыми и общемировыми тенденциями.

С позиций классических представлений, на четвертой, заключительной фазе демографического перехода должно наблюдаться постепенное и плавное схождение значений двух функций на уровне, обеспечивающем неубывание населения. Однако проверка временем этой гипотезы дает все новые нюансы. Действительно, как показывает опыт, например, европейского континента, в начале 1990-х годов произошла «встреча» кривых рождаемости и смертности населения, хотя и в точке ниже теоретической отметки стабильного населения (рис. 9). Но с тех пор и вопреки теории они продолжают прежнее «движение», не изменяя направления. Вплоть до настоящего момента коэффициент рождаемости в Европе неуклонно снижался и достиг к 2005 году 10,2‰, а коэффициент смертности — рос и ныне составляет 11,6‰ [13]. Таким образом, при отсутствии восполнения людских ресурсов за счет миграций из других регионов угроза депопуляции вполне реальна. В то же время, следует отметить, что если концепция демографического перехода работоспособна, то у Европы впереди предположительно должна быть фаза «воспроизводственного разворота», или иными словами, прохождения своего рода «мертвой петли», когда опять величины рождаемости и смертности начнут сходиться до достижения теоретического равновесия.

Рисунок 9. Схема демографического перехода в Европе, Великобритании и Большом Лондоне, 1960–2005 годы

На этом фоне демографическая обстановка в ВГЦ, за исключением Токио, следующего в кильватере общенациональных тенденций, складывается уникальная. Конец 1970-х — начало 1980-х годов ознаменовал переломный рубеж в развитии их народонаселенческого комплекса. Кривые рождаемости и смертности изменили направленность вектора от схождения к расхождению, и зазор между ними — величина естественного прироста населения — стал неуклонно увеличиваться. Главную роль в этом играет параметр смертности. Если в Нью-Йорке, Лондоне и Париже значения общего коэффициента рождаемости в 1975 году и в 2005 году остаются практически одинаковыми или чуть больше, то коэффициент смертности за этот же период сократился в среднем на одну треть. В результате, понимая, конечно, всю условность трактовки, но, опираясь на анализ сложившейся динамики основных функций режима воспроизводства населения, эти три глобальных города можно рассматривать как своего рода анклавы первой фазы демографического перехода, в течение которой, по определению, снижение коэффициента смертности опережает снижение коэффициента рождаемости. Подобный феномен, с нашей точки зрения, наиболее точно отразит специальный термин — ревитализация (от лат. re — приставка, указывающая на повторное, возобновляемое действие и vita — жизнь), который буквально можно толковать как «возвращение жизни».

Факт наличия этого процесса не только в ВГЦ, но и во многих глобальных городах более низкого ранга подтверждается эмпирически и неоспорим. Анализ позволяет говорить не о единичности случая, а о закономерном и своего рода «эпохальном» явлении. Поиск объяснения причин возникновения феномена ревитализации, безусловно, надо увязать с общим высоким уровнем социально-экономического развития рассматриваемых мегаполисов, включая прежде всего систему здравоохранения, достижения которой оказывают особое влияние на снижение смертности людей. Но еще более фундаментальный аргумент — оздоровляющий эффект миграционного движения населения и особенно развитие в условиях глобализации его международной составляющей.

В данном контексте заслуживает особо пристального внимания и несколько иной аспект. Дело в том, что в соответствии с одной из гипотез демографического перехода, основанной на значимости действия внеэкономических факторов, предполагается, что по достижении определенных пороговых величин в уровне социально-экономического развития: с одной стороны, зрелости «средовой оболочки» территорий и городов, а с другой — благосостояния людей, существенно меняются запросы и стремления большинства людей. В «организации» нового типа режима воспроизводства населения особую роль начинают играть факторы прежде всего социокультурного и психологического плана, факторы формирования новых поведенческих стереотипов людей и ценностных ориентаций, часто называемых «постматериалистическими». По всей видимости, именно глобальные города в силу своих лидирующих качеств оказались наиболее восприимчивыми к действию этих факторов и «реагируют» трансформациями демографических реалий, включая реформирование типа брачных отношений, статуса и назначения семьи, тренд увеличения ожидаемой продолжительности жизни, прогрессивное позиционирование индивидуумов относительно условий, времени и количества деторождений и многие другие аспекты. Совершенно очевидно, что дальнейшее исследование механизмов ревитализации имеет исключительное значение как для общего понимания направления развития геодемографической системы (ГДС) в крупных городах, так и для выработки практических шагов и рекомендаций по возможному оздоровлению в них демографической обстановки.

В мировых городах население подвергается активной ротации

Любой город — это прежде всего результат демографической концентрации на основе переселенческих процессов. Знаковым явлением нынешнего глобализационного периода стал быстрый рост мобильности населения в общепланетарном масштабе. За 1970–2005-е гг., согласно данным ООН, суммарная численность только лиц, постоянно проживающих вне стран происхождения, увеличилась более чем вдвое и составила 190,6 млн. человек (табл. 9), а международных мигрантов (от мигрантов-переселенцев до туристов [14]) — свыше миллиарда [15].

На таком общем фоне важно подчеркнуть, что конкретными важнейшими местами как исхода, так и приема международных миграционных потоков служат крупнейшие агломерации мира, среди которых явно выделяются глобальные центры. Как отмечал еще Дж. Фридман [16], один из их главных типовых признаков — колоссальные масштабы миграционного движения населения, которые зачастую превышают показатели для целых государств. Только по официальным данным, в Лондон для реализации самых различных целей ежегодно пребывает более 55 млн. человек. Аналогичны величины для Парижа — своего рода «алмаза в ожерелье» европейских центров миграции многоцелевого назначения [17]. По самым скромным оценкам, Нью-Йорк посещает около 40 млн. человек в год, в том числе значительная часть из-за рубежа. Темпы прироста визитеров во всех этих городах очень высоки. Например, в неофициальной столице США еще десять лет назад их количество было на 10 млн. меньше [18].

Глобальные города весьма привлекательны во всех отношениях. Однако, исходя из задачи оценки миграции как важного фактора, корректирующего демографический баланс и структуру их жителей, следует отбросить данные о массовых, но временных посещениях, и сосредоточить внимание на анализе особенностей постоянной миграции. Понятно, что в силу целого ряда обстоятельств, в том числе по чисто юридическим причинам, ее объем заметно скромнее. Так, в первой половине 2000-х годов объем постоянной миграции в столицах Великобритании и Японии регулярно превышал 700 тыс. человек в год. Не намного меньшие значения типичны и для других глобальных городов, например, США — Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Чикаго, Сан-Франциско, а также Парижа. Они весьма ощутимы и для менее крупных по людности центров, в частности, ФРГ. В Мюнхене объем миграции на протяжении 2000-х годов составлял 160–180 тысяч человек в год [19]. Иными словами, ежегодно почти каждый десятый из жителей современной элиты глобальных мегаполисов принимает участие в территориальных перемещениях.

Что касается ВГЦ, то достигнутые к настоящему времени масштабы постоянной миграции в них в целом оказываются сопоставимыми, но «пришли» они к этому примерно единому уровню по-разному. Исключительно повышательный тренд за последние десятилетия был типичен для Лондона, где среднегодовой объем постоянной миграции за период 1981–2005 гг. увеличился в 1,6 раза — с 446 тыс. до 726 тыс. человек [20]. Нью-Йорк, несмотря на определенные колебания во времени, демонстрировал довольно стабильные параметры постоянной миграции. Ее объем сравнительно мало увеличился даже в начале 1990-х годов, когда мощная волна новой эмиграции из стран Латинской Америки буквально «накрыла» Лос-Анджелес и всю Калифорнию. За четыре года — с 1989 по 1992 год — штат Калифорния принял 2,2 млн. иммигрантов [21]. Напротив, модель с устойчивым снижением мобильности населения была характерна для Токио и Парижа. Так, в столице Японии за два последних десятилетия объем миграции сократился почти на 200 тыс. человек, хотя еще в начале 1980-х годов превышал миллион человек, и во все большей мере замещается в настоящее время маятниковыми перемещениями [22].

Общие объемы постоянной миграции — важная, но все-таки скорее описательная величина. Гораздо более значимым фактором для оценки демографического развития на перспективу является показатель масштабов и знака — положительного или отрицательного — миграционного баланса. При его анализе в ВГЦ предстает картина быстрых и неординарных сдвигов. Со времен еще индустриальной фазы развития в научных кругах сложился устойчивый стереотип восприятия крупного города как магнита, притягивающего и аккумулирующего огромные массы населения. Все глобальные города, каждый в свое время, прошли эту стадию развития [23]. Однако с тех пор ситуация кардинально изменилась. В условиях старта и быстрого развития субурбанизации, получившей соответствующую интерпретацию в стадиальной концепции урбанизации Дж. Джиббса [24], многократно помноженной на эффекты глобализации и в дальнейшем дополненной процессами децентрализации размещения населения, функций и деиндустриализации городов, «классический» вектор сменился на противоположный. Парадоксально, но факт — в новых условиях ежегодное сальдо миграций ВГЦ стало регулярно закрываться с отрицательным знаком (табл. 10, рис. 10).

Рисунок 10. Сальдо миграций в ведущих глобальных городах, тыс. человек

Известно, что в ряде городов очень продолжительное и значительное превышение выезда над въездом, наряду с другими причинами, сказалось на существенном сокращении общей численности населения. Это, в частности, послужило одним из аргументов теории демографического кризиса больших городов. Классическими примерами заметного и быстрого уменьшения людности в результате миграции являются Лондон и Нью-Йорк. В столице Великобритании, терявшей население на протяжении нескольких десятилетий (1950 — середина 1980-х гг.), негативный миграционный баланс оказался преодоленным только во второй половине 1990-х годов. В 1999 г. превышение входящего над исходящим потоком миграции уже достигло 45,7 тыс. чел. Хотя, в самый последний период ситуация вновь частично повторилась. За 2002–2004-е годы дефицит миграционного баланса здесь составил 58,8 тыс. человек, но уже в 2005 году он был закрыт с позитивом (+28,7 тыс. человек) [25]. В Нью-Йорке же, также испытавшем период абсолютной убыли людности в 1970-е годы, модель с отрицательным сальдо миграций остается практически в неизменном виде и действует до сих пор. За период 1990–2000-х годов чистая механическая убыль населения в Большом Нью-Йорке составила 549,4 тыс. человек, а за 2000–2004 годы — 159,2 тыс.

В отличие от Лондона и Нью-Йорка столицы Японии и Франции никак не вписываются в рамки теории демографического кризиса больших городов. На протяжении последнего полувека их население неуклонно росло, даже несмотря на неоднозначную роль миграционного фактора. Так, в Токио, после приема мощных инъекций рабочей силы «со стороны» в первые послевоенные годы, с конца 1960-х годов сальдо миграций стало на долгое время отрицательным. Лишь в конце 1990-х годов, как и в Лондоне, механическая убыль населения сменилась на прирост. Соотношение входящего и исходящего потоков мигрантов в Парижском столичном регионе кардинально изменилось со второй половины 1970-х годов, после принятия правительством Франции мер по ограничению иммиграции, и устойчиво характеризуется отрицательными значениями. Если в 1968–1975-х годах сальдо миграций в Большом Париже составляло +106,9 тыс. человек, то в 1975–1982 годах — уже –278,6 тыс., в 1990–1999 годах — –494,3 тыс. человек, а по последним данным на период 1999–2003-х годов — –161,4. Иными словами, каждый из ВГЦ за период глобализации потерял за счет миграции от миллиона и более жителей.

Сопряженный анализ показателей общих объемов и сальдо миграций свидетельствует о ВГЦ как о городах, с одной стороны, обладающих достаточно высокой мобильностью населения, а с другой — как о центрах с относительно низкой эффективностью миграции. В конечном счете, такое соотношение параметров — большая масштабность и равноценность входящих и исходящих потоков переселенцев — означает, по крайней мере, два принципиальных момента. Первый заключается в отторжении глобальными мегаполисами классической функции аккумуляции миграционных масс и становление их в качестве «пропульсивных» центров, то есть центров, принимающих и далее перераспределяющих миграционные потоки. Второй важный момент — такая миграционная схема обусловливает значительную интенсивность ротации населения, придает особый динамизм развитию ГДС.

Глобальные города — диспетчеры миграции

При определении силы влияния механического движения на качественный и количественный состав населения глобальных центров большое значение имеет изучение его главных «слагаемых» — внутренней и внешней миграции.

Доминанта внутренней миграции означает развитие демографического комплекса города преимущественно в контексте общенациональных трендов, обособления от «глобальной среды». Общим препятствием для ее развития в экономически развитых странах служит исчерпание свободных людских ресурсов в сельской местности и преимущественный обмен ими в системе «город–город». Напротив, преобладание внешней миграции обозначает движение по пути размывания исторически сложившихся слоев общества, мультикультуризации, роста мозаичности структуры населения, в том числе этнической, религиозной, социокультурной, привнесения инородных образцов репродуктивного поведения людей и т.д. Международная миграция, источником которой служат прежде всего развивающиеся страны, выступает, с одной стороны, как фактор известного отмежевания городского социума от местной (национальной) среды, а с другой — как фактор определенного единения, унификации трендов демографического развития глобальных центров [26].

Соотношение этих главных миграционных составляющих в развитии ВГЦ разное. На одной «чаше весов» находится Токио, который вместе со страной в силу известных обстоятельств оказался «на обочине» международных миграционных потоков. Здесь тон в миграционной обстановке практически полностью задает внутренняя составляющая, а ее внешняя компонента, подобно ручейку, впадающему в гигантскую артерию, лишь отчасти привносит разнообразие. Участие последней как в общем объеме, так и в сальдо миграции выражается лишь сотыми долями процента (рис. 11, вариант А). Впрочем, можно предполагать, что в условиях разворачивания процесса глобализации рано или поздно и Токио придет к модели механического движения населения, основанной на иммиграции. Главным аргументом в данном случае выступает как определенный дефицит рабочей силы, закрываемый маятниковыми перемещениями, так и все более очевидное и выгодное ее предложение извне, включая многие соседние государства. Правда, в решении проблемы возможен и третий путь. Он заключается в осуществлении нового научно-технического и технологического прорыва теперь уже в третичном секторе экономики. Замещение здесь, как и в индустриальной сфере, человеческого труда «машинным», вероятно, в значительной мере позволит высвободиться от вечного поиска и «оков зависимости» от дополнительных трудовых ресурсов и с новой силой поставит вопрос об их качестве.

А. Токио	Б. Лондон
В. Нью-Йорк	Г. Париж

Рисунок 11. Модельная схема эволюции сальдо внешней и внутренней миграции в ведущих глобальных городах, 1960–2005 годы

На другом по сравнению с Токио полюсе находятся американские и европейские глобальные города, открытые, хотя и в разной степени, для международной миграции. В Большом Париже, по данным Института национальной статистики и экономических исследований [27], после довольно бурного роста в первые послевоенные десятилетия отмечается постепенное уменьшение интенсивности как внутренней, так и внешней миграции. Ежегодное сальдо первой из них уже достаточно давно закрывается с отрицательным знаком, второй — на волне процесса воссоединения семей иммигрантов — пока с положительным (рис. 11, вариант Г). В итоге международная миграция в столице Франции сохраняет компенсационную функцию, но только частично, так как объемы потерь населения за счет внутренних перемещений весьма значительны и существенно больше величины превышения иммигрантов над эмигрантами.

Особенно любопытно складывается миграционная ситуация в условиях глобализации в Лондоне. Здесь на протяжении всего рассматриваемого периода сальдо внутренних перемещений, несмотря на некоторые флуктуации, неизбежно было отрицательным (табл. 11). Более того, если объем прибытий оставался почти неизменным, в среднем на уровне 150–160 тысяч человек, то убытий — неуклонно рос и к настоящему времени, по сравнению с 1981 годом, увеличился в 1,4 раза. Соответственно, миграционные потери столицы в обмене с другими регионами страны увеличились более чем в три раза. Напротив, за это же время объем международной миграции динамично прогрессировал — со 104 до 300 тысяч человек в год и более. При этом по темпам роста иммиграция существенно опережала эмиграцию. В результате ко второй половине 1990-х годов удалось перекрыть негатив межрегиональных передвижений населения, и впервые за многие десятилетия в столице Великобритании отмечался механический прирост, а не убыль населения (рис. 11, вариант Б).

Совершенно особая ситуация наблюдается в глобальных центрах США, практически выросших за счет иммиграции. Все они традиционно возглавляют рейтинги городов страны как по объему положительного сальдо внешних миграций, так и по масштабам потерь населения за счет внутренних перемещений. «Пальма первенства» принадлежит Нью-Йорку (рис. 12, вариант В), который только за период 1995–2004 годов «обменял» 1667,9 тысячи человек, выехавших в другие регионы страны, на 1577,1 тысячи иммигрантов. Вторую позицию занимает Лос-Анджелес (соответственно 1107,1 и 1098,1 тысячи человек) и т.д. [28]. Стабильный характер соотношения главных миграционных составляющих в глобальных городах США, равновеликость сальдо международной и внутренней миграции, но с разными знаками дает в итоге с небольшими вариациями практически нулевой миграционный баланс. К примеру, в восьмимиллионном Чикаго изменение численности населения за счет механического движения за последние десять лет составило менее 5 тысяч человек [29].

Таким образом, в ВГЦ, за исключением Токио, ситуация достаточно схожа — стабильно негативные результаты механического движения населения складываются за счет отрицательного сальдо внутренней миграции. Это значительно усиливает позиции международной миграции, выполняющей своего рода замещающую функцию. Она оказывает все более заметное воздействие как на общую численность населения, так и на специфику демографического развития глобальных центров. В этом плане любопытен главный итог исследования, проведенного журналом The Economist. Как констатируют эксперты, британцы покидают Лондон, а иностранцы — въезжают. Прогнозируется, что к 2010 году население столицы Великобритании вырастет на 300 тысяч человек, и 98% этого прироста обеспечат иммигранты [30]. В результате Лондон обрел статус мировой столицы иммиграции, он «становится более иностранным, более пестрым в этническом плане, более экономически поляризованным, быстро размножающимся и молодым» [31]. Подобная характеристика во многом может быть отнесена к крупнейшим агломерациям США и Парижу.

В целом прямым следствием развития замещающей миграции является трансформация структуры населения в глобальных городах, наращивание удельного веса пришлого населения. Нью-Йорк и Лос-Анджелес еще в 1980-е годы утратили «белое большинство». Более того, в составе жителей столицы Калифорнии на рубеже 1990–2000-х годов крупнейшей расово-этнической группой стала так называемая испаноязычная диаспора. Все более четкие черты афро-азиатского «лица» обретает Лондон. Ныне четыре из десяти его жителей родились за пределами страны. При этом не учитываются нелегальные мигранты, которых, только по оценкам официальных служб, в Великобритании насчитывается около 570 тысяч, и большая их часть проживает в столице. Поэтому не особенно удивительны результаты доклада, подготовленного британским Институтом исследования социальной политики и основанного на анализе переписи населения 2001 года. В нем утверждается, что уже не менее половины жителей Лондона не англичане [32].

Для формирования ГДС глобальных городов, возможно, решающее значение имеет специфика возрастных структур участников миграции. Как показывают данные по большинству вовлеченных в исследование центров, среди мигрантов в целом явно доминируют лица молодых, трудоспособных возрастов. Это, собственно, хорошо корреспондируется с главными мотивами перемещений в современных условиях — с целью работы и учебы. Но своего рода «оздоровляющий» эффект строится на основе разницы в возрастном составе входящих и исходящих потоков внутренней и внешней миграции. В этом плане можно сослаться на пример главных европейских столиц — Парижа и Лондона. Так, в первой из них уже достаточно длительное время, согласно регулярным сводкам INSEE, сальдо миграций положительно только для лиц в возрастной категории 15–29 лет, а во всех остальных случаях — его значения отрицательны, причем количество убытий превышает прибытия в два и более раз (рис. 12). Полностью аналогична ситуация в британской столице, где, по данным на 2005 год, сальдо, правда, только в рамках межрегионального обмена населением, для лиц в возрастных категориях 0–15 лет составило –25 тыс. человек, 16–24 лет — +9 тыс., 25–44 года — –38 тыс., 45–64 года — –19 тыс., 65 лет и более — –10 тыс. человек [33].

Рисунок 12. Интенсивность миграции по возрастным группам населения Большого Парижа, 2005 год

Источник: Insee. Ile-de-France. Faits et chiffres. 2006. № 137

Значение внешней и внутренней компонент миграции в формировании возрастного состава глобальных городов позволяют оценить данные последней переписи населения Лондона (рис. 13). Например, в 2001 году здесь итоговый баланс миграций практически нулевой (–2,0 тыс. человек). Отрицательный баланс внутренней миграции практически полностью закрывается ее внешней составляющей. Но при этом только молодежь (16–24 лет), удельный вес которой в сумме прибытий составляет 37%, а в суме убытий — лишь 20%, — единственная возрастная группа населения, имеющая в сальдо знак плюс. Показатели же по другим возрастным категориям формируются на основе внутренней миграции. В частности, за ее счет обеспечивается выезд пенсионеров, которых среди иммигрантов минимальное количество. Для сравнения можно привести данные, например, по Лос-Анджелесу и Сан-Франциско. Здесь на долю пожилых лиц — старше 65 лет — тоже приходится небольшой процент — менее 7% всех иммигрантов [34]. В лондонской структуре сальдо международной миграции 83,8% — лица в возрастном диапазоне 16–44 лет. Иными словами, иммиграция, безусловно, выступает важным инструментом омоложения возрастного состава населения городов.

Рисунок 13. Миграционный баланс г. Лондона по возрастным группам, 2001 год, тысяч человек

Источник: Focus on London. L., 2003, р. 13.

Иммигранты вносят заметный вклад в оживление демографической обстановки не только в силу возрастных кондиций. Представляя в подавляющем большинстве развивающиеся страны, они заметно отличаются от местного населения по характеру брачного и семейного состояния. Так, среди лиц, прибывающих в города из-за рубежа, основную массу составляют либо молодые брачные пары без детей, либо одиночки, не связанные семейными узами. На эти две категории в глобальных центрах США приходится более 95% всех иммигрантов (около 1/3 и 2/3 соответственно) [35]. Отличия миграционного контингента по характеру брачного и семейного состояния в значительной мере предопределяются особенностями менталитета, отчасти сохранения традиций большой семьи, привычной для мест исхода модели репродуктивного поведения и т.д.

С этих позиций важный мотив исследования — география миграционных потоков. В табл. 12 в большинстве случаев хорошо просматривается формирование своей «зоны влияния». Особенно очевидно это на примере иммиграционной географии глобальных городов США. Основную зону «интересов» Лос-Анджелеса составляет преимущественно регион Центральной Америки с главенством Мексики, Майами — страны Карибского бассейна. Чикаго в большей мере, чем Лос-Анджелес и даже Нью-Йорк, ориентирован на европейскую иммиграцию; и одновременно конкурирует со столицей Калифорнии в приеме выходцев из Мексики. Наиболее разнообразен «рисунок» переселенческих связей у Нью-Йорка, где помимо латиноамериканцев, в структуре иностранного населения достаточно выражен удельный вес уроженцев стран Европы и Азии. Аналогичный тип распределения характерен и для Лондона, в составе населения которого при небольшой доминанте выходцев из стран Азии «пропорционально» представлены иммигранты из практически всех регионов мира. На этом фоне Париж остается все-таки приверженцем сохранения наиболее плотных контактов с бывшими колониальными владениями Франции, многими африканскими государствами. Напротив, повышенная «замкнутость» в обмене людскими ресурсами на азиатский регион хорошо читается в случае Токио и Сянгана [36]. Прямым следствием широкой географии входящих миграционных потоков становится рост расово-этнической мозаичности населения в глобальных городах.

Как бы позитивно ни оценивалось влияние иммиграции на демографические структуры и воспроизводственные процессы населения, она привносит немало противоречивого в социально-экономическое развитие глобальных городов. Официальная статистика недостаточна, но по ряду косвенных признаков можно утверждать, что формируется несколько основных «ниш» встраивания мигрантов в социально-экономические структуры глобальных городов. Первая, высшая и самая малочисленная группа мигрантов — так называемая глобальная деловая элита. Она представлена ограниченным кругом лиц, менеджеров международного уровня, профессионалов экстракласса, приглашаемых и работающих по контрактам с ТНК и транснациональными банками за очень большое вознаграждение. Это, кстати, одно из направлений упрочивания взаимодействия между самими глобальными городами. В качестве примера приведем географию миграции из Лондона высококвалифицированных специалистов в сфере сервиса, основная часть которых «уходит» в ключевые глобальные города, в том числе около 1/3 — в Нью-Йорк, 11,9% — в Токио, 10,4% — в Сянган и 8,3% — в Париж [37].

Остальные категории мигрантов гораздо более многочисленные. Довольно значительную группу составляют лица, которые в силу своей подготовленности и компетенции пополняют так называемый средний класс. Они получают постоянную работу, жилье, весьма приличный денежный доход, их знания и навыки востребованы обществом и т.д. В данном случае миграция оправдывает себя и способствует реализации их потенциала, а перспективы людей достаточно устойчивы и очевидны. Однако этому слою, достигшему определенного благополучия, противостоят гораздо более многочисленные контингенты иного рода. Большую категорию прибывших составляют лица, также получившие рабочее место, но вынужденные заниматься малооплачиваемыми, непристижными и так называемыми «грязными» видами деятельности, особенно в сервисном секторе. Неслучайно, часть коренного населения глобальных городов игнорирует занятия трудом подобного рода и предпочитает жить на социальные пособия. Большую, а зачастую и самую значительную «формацию» мигрантов, к которой относится и подавляющее большинство иммигрантов, в том числе нелегалов, формирует группа лиц, оказавшаяся по тем или иным причинам вовсе не востребованной на рынке труда. В итоге они неизбежно пополняют армию маргиналов — своего рода «группу риска» населения, с которой связана одна из наиболее острых проблем социального развития всех глобальных городов.

Как показывает опыт мировых центров, «вилка» между демографическими плюсами и социальными минусами миграции имеет тенденцию к нарастанию. Причем, ее первопричину во многом порождают сами города, их глобальность и нацеленность на обслуживание интересов международного бизнеса. Своего рода данью за размещение в них штаб-квартир ТНК и транснациональных банков и поддержание мировых стандартов качества среды является стремительный рост цен и дороговизна проживания. Это, как отмечают эксперты, особенно отчетливо фиксируется на рынке недвижимости. Так, в столице Великобритании цены на жилье в последнее время ежегодно увеличивались на 20–25%. Трехкомнатная квартира в Лондоне в 2004 году стоила 460 тыс. долл., или на 60% больше, чем в среднем по стране. Не менее впечатляющие данные можно привести и по другим глобальным городам, в том числе и по современной Москве. В таких условиях значительная часть коренного населения, занятого в секторе низкооплачиваемых, но нужных профессий (учителей, медсестер, полицейских, пожарных, работников коммунальной сферы и т.д.) и привыкшего жить либо поодиночке, либо семьей, не выдерживает конкуренции с иммигрантами и вынуждена переселяться. Известно, что уроженцы развивающихся стран гораздо менее притязательны к бытовому комфорту и, как правило, делят дом или квартиру со своими друзьями-соотечественниками.

Очень существенный аспект — влияние миграционного фактора на размещение населения в мегаполисах, на то, в каких районах города «оседают» миграционные потоки. Влиятельность фактора международной миграции хорошо отражает пример Лондона. Период 1996–2005-х годов все «территориальные пояса» британской столицы (центр, полупериферия, периферия) завершили с позитивным миграционным балансом, но приток переселенцев распределялся неравномерно. Более 60% сальдо миграций пришлось на долю районов Внутреннего Лондона. По сравнению с Внешним Лондоном, он в 1,6 раза меньше по площади и в 3,9 раза — по людности, но здесь проживает 45,9% всех этнических меньшинств. При этом довольно четко выдерживается избирательно-ареальный принцип размещения вновь прибывших в соответствии с национальным признаком. Такая специфика локализации иммиграционных потоков обусловливает дальнейший рост территориальных контрастов в расселении на этнической основе. Иными словами, международная миграция стимулирует усиление территориальной сегментации, образования «пятнистого» типа расселения и укрепления духа сосуществования «параллельных» культур или миров.

Таким образом, можно сформулировать несколько главных выводов. Во-первых, объемы миграций населения в ВГЦ за период 1970–2000-х годов значительно возросли, ныне именно механическое движение населения отвечает за понижательный тренд в изменении людности городов. Во-вторых, в современных условиях все большую роль приобретает фактор международной миграции. Только Токио пока опирается на использование преимущественно «внутренних резервов», но и здесь уже заметен разворот в сторону общей тенденции. Глобальные центры возглавляют процесс международного и трансконтинентального обмена и управления людскими потоками. В-третьих, ведущие мировые мегаполисы избавляются от традиционной функции аккумуляции миграционных потоков и все в большей мере становятся «пропульсивными» центрами, принимающими людей со всего мира и далее перераспределяющими потоки по территории страны. В-четвертых, в результате большого объема миграции, а также явной доминанты во входящих потоках внешней составляющей, а в исходящих — внутренней, обеспечивается высокий уровень ротации состава жителей, что является основой замещения коренного на пришлое население и составляет суть процесса интернационализации населения в глобальных городах.

В целом миграция вносит очень существенные коррективы в динамику, изменение численности и состава, характер размещения населения в ВГЦ. Более того, в условиях глобализации в мегаполисах постепенно складывается если не единая, то во многом схожая схема механического движения населения, в которой особое место отводится международной компоненте. Специфика образовавшегося в последнее время сочетания внешней и внутренней миграции во многом оказывает облагораживающее воздействие на формирование большинства демографических параметров глобальных центров, в целом обеспечивает тренд к нарастанию их космополитизма, но одновременно ведет к возникновению совершенно новых пропорций и реалий в этносоциальной и социально-демографической обстановке, заметному усилению проблемности развития городов. Опыт ВГЦ, выявленные особенности и закономерности чрезвычайно важны при оценке ГДС городских систем самого различного ранга, выработке эффективной демографической и миграционной политики, принятия конкретных управленческих решений.

Крупнейшие мировые центры удивляют относительным демографическим благополучием

В современном глобализованном мире складываются разные территориальные сочетания двух главных факторов роста населения. Многие регионы развивающихся стран с высоким уровнем естественного прироста посредством миграции «перераспределяют» население в пользу экономически наиболее развитых государств с гораздо менее благоприятным режимом воспроизводства [38]. Возможные сочетания двух главных факторов роста населения по типу воздействия на изменение людности в пространственных системах как макро-, так и микроуровня можно отразить в виде следующей матрицы (табл. 13). Крайние варианты матрицы (прогрессирующий и регрессирующий типы) далеко не всегда и не обязательно предполагают наиболее высокие темпы прироста или убыли общей численности населения. Чаще даже именно «контрастно-факторные» типы динамики дают наибольшие объемы изменения численности, а итоговые величины прироста/убыли населения зависят от того, насколько один из источников изменения людности превосходит другой. Например, во многих развивающихся странах отрицательное сальдо миграций значительно меньше величин естественного прироста населения [39].

Все страны-резиденты ВГЦ, наряду с другими наиболее благополучными в социально-экономическом отношении государствами, входят в группу с «прогрессирующим» типом динамики численности населения. Они характеризуются положительными значениями как естественного прироста, так и сальдо миграций, хотя, в рамках этой единой категории страны занимают далеко не одинаковые позиции. Известно, что США и Франция, как и целый ряд других государств, включая Канаду, Австралию, Израиль и т.д., относятся к числу мировых центров традиционной иммиграции. В большинстве из них регулярно от 1/3 до 1/2 и выше общего прироста населения достигается за счет миграционного фактора. В США за 2001–2005 годы его вклад в увеличение людности страны составил 42,2% (в среднем за год 1,2 млн. против 1,6 млн. человек за счет естественного движения), а во Франции по оценкам на 2004 год — 29,1% (105,0 тыс. против 256,2 тыс. человек) [40].

Отличается ситуация в Великобритании и Японии — странах, находящихся на грани перехода в иную типовую категорию. В первой из них за период 1990–2000-х годов модель демографического развития претерпела кардинальные изменения. Если в начале периода общий прирост населения осуществлялся преимущественно за счет естественного движения, а миграционный баланс был отрицательным (157,3 тыс. против –32,9 тыс. человек в 1991 году), то к его концу ситуация стала обратной. В 2005 году уже 66,2% всего прироста населения в стране обеспечивала миграция (126,6 тыс. против 248,3 тыс. человек) [41]. В Японии при традиционно небольшом, но устойчиво позитивном естественном приросте населения, сальдо миграций регулярно, почти ежегодно изменяет знак. Суммарная величина сальдо за 1990–2005-е годы составила всего 72,0 тыс. человек, но при этом практически одна половина периода закрывалась с отрицательным, а другая — с положительным миграционным балансом [42]. Но несмотря на различное сочетание факторов воспроизводства, во всех экономически наиболее развитых странах темпы роста численности населения остаются весьма низкими. Более того, за исключением США, в остальных государствах очевиден выраженный понижательный тренд.

Глобальные города во многом следуют «в кильватере» своих стран-резидентов и также характеризуются весьма скромными параметрами динамики людности. К настоящему времени они даже уступают по среднегодовым темпам прироста как всего, так и городского населения своих стран [43]. Это означает, что по скорости аккумуляции жителей их превосходят урбанистические системы иного ранга. Среднегодовые темпы роста населения в большинстве глобальных городов колеблются в пределах 0–0,5%. Так, несмотря на достигнутый в последнее время прогресс, Лондон пока еще полностью не восстановил «демографические кондиции» начала 1970-х годов. За 1970–2006-е годы прирост людности агломерации Большого Нью-Йорка составил около 2,5 млн. человек, в том числе в Нью-Йорк Сити — всего лишь 319,6 тыс. человек, или в среднем менее 10 тыс. человек в год. Невысокими темпами и преимущественно за счет периферийной зоны увеличивается численность жителей в столичных агломерациях Японии и Франции. По данным на 2006 год, население Токио в пределах столичной префектуры достигло 12,7 млн. человек или на 1,3 млн. больше чем в 1970 году, Иль-де-Франса — 11,7 млн. человек (на 2,2 млн.) [44]. Максимальными среди первой топ-десятки глобальных мегаполисов оказались среднегодовые темпы роста населения в «особых» центрах Азиатско-Тихоокеанского региона — Сингапуре и Сянгане, которые за 1970–2005-е годы практически удвоили численность жителей [45]. Таким образом, за исключением Лондона, все ВГЦ закрыли «глобализационный период» с положительным демографическим балансом. Впрочем, и столица Великобритании постепенно набирает ход. Другое дело, что усредненные величины темповых показателей не дают представления об особенностях динамического ряда, уровне консерватизма или, напротив, модернизма моделей демографического развития. На этот вопрос можно ответить только при сопряженном изучении эволюции естественного и миграционного движения населения в глобальных городах.

Как показывает ретроспективный анализ, одна из главных и общих черт демографического развития ВГЦ на протяжении 1970–2000-х годов — устойчивость показателей естественного прироста населения. Данный факт существенно отличает их от многих других крупных городских центров, например, Европы, в которых зачастую наблюдалась естественная убыль населения. В течение последних трех десятилетий регулярно позитивен баланс в Нью-Йорк Сити и Париже (рис. 14). Налицо «демографический ренессанс» в Лондоне, который преодолел «яму депопуляции», и к середине 2000-х годов по сравнению с началом 1970-х годов объем естественного прироста здесь увеличился почти втрое — с 22 тыс. до 60 тыс. человек в год. Он остается положительным даже в столице Японии, хотя за последнее тридцатилетие масштабы естественного движения населения в Токио неуклонно сокращались и достигли минимальных величин — всего лишь 10,5 тыс. человек в 2004 году, 2,9 тыс. в 2005 году и 8,1 тыс. человек в 2006 году [46]. Несмотря на существенные различия в показателях, общий парадокс заключается в том, что процесс ревитализации ВГЦ происходит вопреки многим негативным тенденциям демографического развития — при снижении уровня брачности и росте разводимости, увеличении среднего возраста матерей при первом рождении, «крушении» института семьи и росте в структуре населения доли одиночек и неполных семей и т.д.

Рисунок 14. Движение населения в ведущих глобальных городах в 1970–2005 годах, тыс. человек

Источники: Summary of Vital Statistics, The City of New York. N.Y. 2007; Recensemant de la population de 1999. — 75 — Paris. P., 2000; www.insee.fr; Les Cahiers ďaspects économiques de ľIle-de-France. Paris, Londres, New York, Buenos-Aires, Tokyo, Moscou. INSEE. Paris. 1981. № 13, р. 41; Regions in Figures. London. L., 2007;Tokyo Statistical Yearbook. Tokyo, 2007.

Стабильно положительные результаты естественного движения, с одной стороны, и весьма низкие темповые показатели общей динамики — с другой, однозначно свидетельствуют о специфичности действия миграционного фактора в определении итоговых параметров демографического баланса глобальных центров. В данном случае крупнейшие мировые центры удивляют. С классических позиций геоурбанистики и демографии традиционно и во многом обоснованно считалось, что именно механическое движение населения — непререкаемый фактор роста людности крупных агломераций [47]. Однако миграционные режимы ВГЦ, при ближайшем рассмотрении, скорее опровергают, нежели подтверждают данное положение: в этих глобальных центрах миграция в последнее время играла не столько позитивную, сколько негативную роль.

Миграционное движение напрямую «несет ответственность» за многолетний понижательный тренд в формировании численности населения в ВГЦ. Это типично для Нью-Йорка и большинства других глобальных городов США. Начиная с 1970-х годов, аналогичную миссию выполняет механическое движение населения в Парижском и Токийском столичных регионах. В еще более ранние сроки с подобной проблемой столкнулся Лондон. Впрочем, в самое последнее время в главных городах Японии и Великобритании отмечается изменение вектора миграции населения на противоположный. Более того, она становится основным источником формирования численности населения в Токио. Как показывает практика, специфика механического движения населения в случае каждого конкретного города задается очень большой совокупностью факторов. К их числу относятся новый качественный виток в развитии процесса субурбанизации, государственная и собственно городская политика в области иммиграции, широко принятый на Западе характер трудоустройства с изменением постоянного места жительства, высокая интенсивность ритма жизни и мобильность горожан, уровень экологической безопасности, социокультурные особенности состава жителей и многое другое. Исследование причинного фона миграций — это совершенно особый и очень интересный вопрос, требующий проведения детального, в каждом случае градо-фокусированного исследования.

На уровне же статистического анализа, очевидно, что роль стабилизирующей компоненты в формировании демографического баланса ВГЦ на современном этапе играет в основном естественное движение населения, роль же дестабилизирующего звена выполняет миграционный фактор. Такую зависимость наглядно отражают графики на рис. 14.

В большинстве случаев кривая эволюции итогового демографического баланса повторяет функцию сальдо миграции и относительно слабо реагирует на вторую переменную. На графиках также хорошо читаются нюансы в демографическом развитии каждого из ВГЦ на глобализационном этапе. Так, оценка амплитуды составляющих движения населения выводит в лидеры Токио, где в 1970-е годы почти нулевой его баланс складывался за счет очень больших значений (свыше 100 тыс. человек в год) и одновременно равновеликости естественного прироста и миграционной убыли населения. По параметру устойчивости во времени общей демографической модели явно выделяется Париж. Здесь уже давно нисходящий миграционный тренд «противостоит» стабильно высоким показателям естественного прироста населения. С точки зрения «крутизны» разворота демографической обстановки, вне конкуренции остается Лондон, который за рассматриваемый период на волнах миграции выбрался из глубокого кризиса, своего рода демографической депрессии и устойчиво набирает народонаселенческую массу на протяжении последних лет.

На первый взгляд, развитие демографической ситуации в рассматриваемых глобальных городах не поддается обобщающей характеристике. Они занимают разные стартовые позиции, велик разброс величин основных параметров, налицо разнонаправленность функций и процессов, неоднородны хронология и очередность смены типов движения населения и т.д. Однако проведение углубленного сравнительного анализа динамики населения ВГЦ все-таки позволяет выйти на определенное упорядочение представлений, уловить общую логику и выстроить гипотетическую схему произошедших и даже ожидаемых трансформаций.

За отправную точку можно принять более ранний, доглобализационный период формирования всех ВГЦ — этап экстенсивного роста экономики, наращивания индустриальной мощи и на этой основе привлечения и аккумуляции людских ресурсов работоспособных возрастов, в том числе в результате внутренней миграции. Быстрое увеличение численности жителей мегаполисов [48] за счет как естественного, так и механического движения населения, соответствует «прогрессирующему» типу динамики населения (рис. 15). По целому ряду причин дольше всего он сохранялся в столице Франции. Однако накопление негативных эффектов территориальной концентрации, смена парадигмы экономического развития, прогресс в сфере транспорта и связи, появление многих новых возможностей и т.д. находят выражение в активизации процесса субурбанизации и в исторической смене направленности миграционных потоков в городах. В 1970-е годы обозначился переход от «прогрессирующего» к «контрастно-факторному» типу динамики населения (подтип 2Г) в Нью-Йорке и Лондоне, а несколько позже и в Токио, хотя и в менее выраженной форме. На этой фазе развития масштабы естественного прироста населения в городах оказались недостаточными для компенсации миграционных потерь.

Следующая важная веха в эволюции населения глобальных центров тесно связана с широким включением механизма международной миграции для смягчения возникшего в результате экономического роста дефицита рабочей силы. Это довольно быстро привело не только к минимизации отрицательного сальдо перемещений, но и к некоторому оживлению в естественном движении населения. В результате демографический баланс городов стал регулярно фиксироваться положительными величинами (подтип 2А). Но, как выяснилось в дальнейшем, возникли и более серьезные эффекты. Широкое привлечение контингентов трудоспособных возрастов из третьих стран, помимо прочего, весьма благотворно сказалось на модернизации демографических структур, размывании и частичном замещении старых и формировании новых установок в репродуктивном поведении людей. В результате уже со второй половины 1990-х годов и по настоящее время естественный прирост населения в Нью-Йорке, Лондоне и Париже гораздо выше, чем на «заре» глобализационного периода, а в двух первых он подкрепляется еще и позитивным сальдо миграции, что означает возвращение к «прогрессирующему» типу динамики населения. Реализация подобного тренда предположительно вполне вероятна и в столице Франции. Даже в Токио, оказавшемся, как неоднократно уже подчеркивалось, на обочине магистральных процессов международного обмена людскими ресурсами, в первой половине 2000-х годов ощутимо усиление влияния миграционного фактора и формирование динамики населения на основе его «прогрессирующего» типа.

Таким образом, подводя некоторые итоги, следует отметить, что, несмотря на все разнообразие и неоднозначность развития, в глобальных городах складывается свой, типический путь демографической модернизации, и это заставляет пересматривать многие устоявшиеся истины. В противоположность тенденциям глобального, регионального, национального уровней, а также многих иных крупных городских систем, основа их относительного демографического благополучия строится на факторе естественного движения населения. Другой, не менее важной, но не совсем очевидной стороной их демографической модернизации является качественное изменение роли миграции. Оно заключается в трансформации не только и, может быть, не столько ее количественных параметров, сколько в обеспечении условий для обновления состава жителей, способных к поддержанию благоприятного режима воспроизводства населения. Тем самым современные реалии глобальных центров отчасти опровергают тезис об однозначно понижающем влиянии крупногородской среды на естественное движение населения и о демографическом кризисе больших городов, стимулируют дальнейшее изучение данной проблематики.

Ссылки по теме номера

1. Слука Н. Глобальные города
2. Вендина О. Москва этническая: грозит ли городу геттоизация
3. Трейвиш А. Россия: население и пространство
4. Лаппо Г., Полян П., Селиванова Т. Городские агломерации России
5. Зайончковская Ж., Мкртчян Н. Москва и миграция
6. Махрова А. Рынок жилья и расселение в Московском регионе
7. Сассен С. Глобальный город: введение понятия
8. Слука Н. Эволюция концепции «мировых городов»
9. Трейвиш А. От Персеполиса до Франкфурта
10. Штадельбауер Й. Мегагорода как конфликтные пространства
11. Сен-Жюльен Г. Полицентризм и градиент «центр-периферия» в зоне влияния Парижа
12. Артоболевский С. Крупнейшие агломерации и региональная политика: от ограничения роста к стимулированию развития (европейский опыт)
13. Трейвиш А. Центр, район и страна. Инерция и новации в развитии российского крупногородского архипелага
14. Трейвиш А., Нефедова Т. Теория «дифференциальной урбанизации» и иерархия городов в России на рубеже XXI века
15. Вендина О. Стратегии развития крупнейших городов России: поиск концептуальных решений
16. Вендина О. Невидимые сдвиги в развитии городов
17. Зубаревич Н. Российские города как центры роста
18. Смирнягин Л. Трудное будущее российских городов
19. Жайе М. От социальной сегрегации к пространственной самоизоляции: крупные города Европы перед риском десолидаризации общества
20. Горлов В. Москва в контексте процесса деиндустриализации
21. Махрова А. Московская агломерация
22. Урбанистическое тысячелетие

Примечания

Николай Александрович Слука — доктор географических наук, ведущий научный сотрудник кафедры географии мирового хозяйства географического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова; руководитель отдела научных проектов некоммерческого партнерства «Города без границ».

[1] Глобализация низкой рождаемости / Демоскоп Weekly № 205-206, 6-19 июня 2005 г. www.demoscope.ru/weekly/2005/0205/barom03.php; World Population Prospects. U.N., N.Y., 2007; и др.

[2] Урбанизация и развитие городов в СССР. Л., 1985. — 256 с.; Демографические процессы в социалистическом обществе / Под ред. Т.В. Рябушкина, Л.Л. Рыбаковского. М., 1981. — 295 с.; Деведжиев М. Геодемография. София, 1989. — 233 с.; и др.

[3] www.sao-paulo.com — официальный сайт Сан-Паулу; www.indec.mecon.ar — официальный сайт Института национальной статистики и переписей населения Аргентины.

[4] Уровень рождаемости в Москве составил в 2005 г., по официальным данным, 8,9‰, а в 2007 г. — по оценочным — 9,7‰ [Административные округа г. Москвы. Статистический сборник. М., 2006; О прогнозе социально-экономического развития города Москвы до 2012 года. Постановление Правительства Москвы № 640-ПП от 22 июля 2008 г. М., 2008. — 41 с.].

[5] Focus on London. L., 2007, р. 10; Annuaire Statistique de la France, 2005; Insee. Ile-de-France. Faits et chiffres. 2006. № 137. р. 39.

[6] Любопытную пищу для размышлений дает расчет коэффициента корреляции для динамического ряда за период 1980–2006-х гг. между общим уровнем рождаемости и рождаемостью на 1000 женщин в фертильном возрасте из числа местного и пришлого населения. Значение коэффициента в первом случае составляет 0,8876, а во втором — –0,3916, что однозначно указывает на определяющую роль коренных жительниц Франкфурта-на-Майне в формировании уровня рождаемости.

[7] Tokyo Statistical yearbook, 2001, 2007.

[8] О прогнозе социально-экономического развития города Москвы до 2012 года. Постановление Правительства Москвы № 640-ПП от 22 июля 2008 г. М., 2008. — 41 с.

[9] World Population Prospects. U.N., N.Y., 2007

[10] The Economist, 10.11.2005

[11] Insee. Ile-de-France. Faits et chiffres. 2006. № 137

[12] Focus on London. L., 2007. р. 5

[13] World Population Prospects. U.N., N.Y., 2007

[14] По данным Всемирной туристской организации (ВТО), численность международных туристов в течение последних пятнадцати лет ежегодно возрастала в среднем более чем на 5%, увеличившись с 458 млн. чел. в 1990 г. до 898 млн. чел. в 2007 г. [Tourism Highlights. 2008 Edition. Facts & Figures. U.N., WTO, 2008, p. 3]

[15] International migration, 2006; www.unwto.org/index.php — официальный сайт Всемирной туристской организации

[16] Friedmann J. The World City Hypothesis // Development and Change. 1986. № 17. Р. 69–83.

[17] В 2007 г., по сведениям ВТО, в Париже побывало 29 млн., в Лондоне — 15,6 млн. иностранных туристов; для сравнения, по данным Комитета по туризму г. Москвы, в столице России — 4,0 млн.

[18] www.statistics.gov.uk — официальный сайт Департамента статистики Великобритании; www.nycvisit.com — официальный сайт NYC & Company и др.

[19] www.frankfurt.de — официальный сайт Франкфурта-на-Майне; www.mstatistik-muenchen.de — официальный сайт статистической информации по Мюнхену; www.statistik-berlin-brandenburg.de — официальный информационный сайт региона Берлин-Бранденбург

[20] Regions in Figures. London. L., 2001, 2007

[21] Yearbook of Immigration Statistics. N.Y., 1997. р. 63

[22] Tokyo Statistical Yearbook. Tokyo, 2005

[23] Крупнейшие города капиталистических и развивающихся стран / Под ред. В.В. Вольского, Л.И. Бонифатьевой, В.М. Харитонова. М., 1987. — 252 с.

[24] Gibbs J. The Evolution of Population // Economic Geography. 1963. № 2. P. 119–129

[25] Focus on London. L., 2007, p. 22.

[26] Слука Н.А. Общие закономерности и противоречия развития мировых городов // Проблемы геоконфликтологии. Т. 2. М., 2004. — с. 200; Слука Н.А. Градоцентрическая модель мирового хозяйства. М., 2005. — 168 с.

[27] www.insee.fr — официальный сайт Института национальной статистики и экономических исследований (INSEE)

[28] Frey W. Metro America in the New Century: Metropolitan and Central City Demographic Shifts Since 2000. N.Y., 2005. р. 18-25

[29] Отметим, что для понимания специфики формирования геодемографической обстановки в глобальных центрах США в анализе требуется использование историко-географического подхода. В этом плане значимы и весьма любопытны результаты специального исследования, проведенного силами американских специалистов [Berube A., Tiffany T. The Shape of the Curve: Household Income Distribution in U.S. Cities, 1979–1999. N.Y., 2004; Frey W. Metro America in the New Century: Metropolitan and Central City Demographic Shifts Since 2000. N.Y., 2005; Gottlieb P. Labor Supply Pressures and the “Brain Drain”: Signs from Census 2000. N.Y., 2004; Singer A. The Rise of New Immigrant Gateways. N.Y., 2004 и др.]. Они выделяют шесть категорий мегаполисов по характеру и роли иммиграции, меняющихся во временном ряду (Приложение, табл. 6). По масштабам аккумуляции уроженцев различных стран выделяются две группы городов. Это, согласно принятой терминологии, так называемые центры «продолжающие» (Continuous) иммиграцию и «послевоенные» (Post W/W/II), то есть испытавшие ее взлет в послевоенный период. Нью-Йорк, а также Бостон, Чикаго и Сан-Франциско, входят в первую категорию, а Лос-Анджелес, Хьюстон и Майами — во вторую. Приводимые данные наглядно иллюстрируют существенные различия между городами США по удельному весу в составе населения выходцев из других стран, регионам происхождения иммигрантов, доле натурализовавшихся, их социальному положению, степени адаптации к местным условиям в виде знания английского языка. Все эти моменты в том или ином виде неизбежно получают проявление в особенностях формирования ГДС агломераций, включая конкретный состав жителей, особенности системы расселения, складывающиеся поведенческие стереотипы населения и т.д.

[30] Кокшаров А. Большой город на Темзе // Эксперт. 2004. № 044. — С. 64.

[31] The Times, 08.11.2003.

[32] www.statistics.gov.uk — официальный сайт Департамента статистики Великобритании

[33] Focus on London. L., 2007. р. 10

[34] Gage L. Legal Immigration to California in 2002. California, Department of Finance. 2005. Р. 1–30

[35] Yearbook of Immigration Statistics. N.Y., 2007

[36] Слука Н.А. Градоцентрическая модель мирового хозяйства. М., 2005. с. 104

[37] globalcities.free.fr — сайт конференции Géographie/NTIC.

[38] Слука Н.А., Василенко И.О. Географические особенности международной миграции населения // Пространственные структуры мирового хозяйства. М., 1999. С. 327–328

[39] Слука А.Е., Слука Н.А. География населения с основами демографии. М., 2000. с. 122

[40] Statistical Abstract of the United States. N.Y., 2007. р. 8; www.insee.fr

[41] Focus on London. L., 2007, р. 5

[42] Japan Statistical Yearbook, Tokyo, 2008, tab. 2–1B

[43] World Urbanization Prospects: The 2000–2007 Revision. N.Y., 2007

[44] Summary of Vital Statistics. The City of New York. N.Y., 2007. р. 7; www.insee.fr

[45] Общая численность жителей Сингапура, по данным переписи населения в 1970 г., составила 2074,5 тыс. чел., в 2000 г. — 4027,9 тыс., по оценкам на 2006 г., — 4483,9 тыс. В Сянгане она за тот же период увеличилась с 3458,0 тыс. до 6864,4 тыс. чел. [Yearbook of Statistics Singapore, 2007; tabl. 3.1; Hong Kong Yearbook, 2006].

[46] Tokyo Statistical Yearbook. Tokyo, 2007. р. 43

[47] Введение в демографию. Учебник / Под ред. В.А. Ионцева, А.А. Саградова. М., 2002. с. 400-401

[48] Факты о стремительности роста численности населения на этом этапе развития можно привести для любого из ВГЦ. Например, только за 10 лет (1955–1964 гг.) население Токийского столичного региона увеличилось с 13,3 млн. до 18,9 млн. чел., или на 42%.