Последний инцидент с российскими заложниками в Ираке дал повод российскому руководству перейти к новому, более современному, методу борьбы с террористической угрозой. Владимир Путин дал спецслужбам указание найти и уничтожить убийц дипломатов. «Мы будем работать так, чтобы ни один террорист не ушел от ответственности», — отметил в этой связи директор ФСБ Н. Патрушев и добавил: «Эта работа будет продолжаться столько времени, сколько она потребует». Продолжением той же работы, но на другом участке можно считать ликвидацию Шамиля Басаева.
Что такой исламский экстремизм-терроризм в целом, какую угрозу он представляет геополитической безопасности России? Об этом материал кандидата исторических наук, ведущего научного сотрудника Института военной истории МО РФ Валерия Яременко.
В последние годы, особенно после распада блоковой системы международных отношений, заметно возросла роль исламского фактора (см. схему) во внутренней жизни многих мусульманских государств, равно как и в мире в целом. В одних случаях этот фактор характеризуется как «ключевой», в других как «сердцевинный». Но во всех случаях конечной задачей современных научных изысканий по данной проблематике является анализ воздействия исламской религии на проблемы геополитической безопасности, безопасности общества и отдельно взятой личности.
В качестве классического научного определения безопасности может рассматриваться формулировка, предложенная в начале 1960-х годов американским политологом А. Уолферсом: «Безопасность в объективном плане предполагает отсутствие угроз приобретенным ценностям, в субъективном — отсутствие страха в отношении того, что этим ценностям будет нанесен ущерб» [1]. Из данного определения вытекает, что безопасность — это условие существования государства, общества и личности, которое позволяет сохранить накопленные материальные и духовные ценности.
Любая отрасль Знания, развиваясь, достигает уровня, когда становятся возможными упорядочение понятийного аппарата, систематизированное изложение концептуальных положений и выводов, совершенствование научных методов анализа практики и т.д. Именно на этой стадии, как правило, делаются научные открытия, создаются учебные и методические пособия, пишутся солидные монографии и научно-исследовательские работы.
С началом нынешнего века ученые, политики и военные, то есть те, кто постоянно занимается проблемами безопасности в научном плане, а также связаны с практическими вопросами ее обеспечения, все чаще исходят из того, что безопасность представляет собой не мир без опасностей, а его способность к адекватному ответу на реальные и возможные вызовы исторического процесса и непосредственные угрозы стабильности и развитию человеческого сообщества в целом и его отдельным образованиям. Понять, проанализировать и оценить безопасность можно, только обратившись к ее антитезе — опасности.
Нарастающая социально-политическая напряженность на пространстве от Филиппин до Балкан сочетается с распространением здесь исламского экстремизма и оружия массового поражения. Вследствие географической близости к этому району Россия особенно уязвима с точки зрения последствий не только исламского фанатизма и тирании [2], но и применения государствами региона ядерного оружия. В 1999 году и вновь в 2002 году Индия и Пакистан «обогатили» свои отношения фактором ядерной угрозы. Это свидетельствует о кардинальных переменах в мире: в начавшемся веке проблема геополитической стабильности — это, прежде всего, вопрос устранения международной исламистской угрозы и поддержания баланса между «новыми ядерными государствами». Итак, от правильного выбора «южной» стратегии и тактики действий зависят как безопасность самой России и характер ее отношений с другими государствами, так и природа самой российской государственности, качество общества.
С пространственно-географическим взаимодействием социальных организмов связано наличие трех относительно самостоятельных геополитических уровней безопасности: международная безопасность, региональная безопасность и страновая безопасность. Различные аспекты последней описываются и конкретизируются с помощью следующих понятий: национальная безопасность, безопасность государства, внутренняя безопасность, экономическая безопасность, внешняя безопасность, безопасность общества, экономическая безопасность и т.д. Для некоторых государств (в том числе и России) актуальное значение приобретает федеральная безопасность. Нельзя обойти стороной и военную безопасность, что особенно актуально для нашей страны, ее силовых министерств и ведомств. Данная составляющая национальной безопасности является одной из тех, которая вызывает большую озабоченность со стороны руководства страны и острую критику со стороны общественности.
Военная безопасность связана, с одной стороны, с устранением предпосылок для возникновения военных конфликтов (в том числе и внутригосударственных), а с другой — призвана защитить страну от военного нападения, агрессии. В первом случае особая роль отводится Внутренним войскам. Именно на их плечи ложится вся тяжесть профилактики и предупреждения насилия в стране, восстановления конституционного порядка в отдельных ее регионах, борьбы с проявлением рецидивов экстремизма и терроризма.
Исходя из этого, философия геополитической безопасности России должна включать: оценку геополитического, геостратегического и геоэкономического положения России; оценку характера реальных и потенциальных угроз безопасности; определение жизненно важных и других национальных интересов и национальных ценностей; определение средств защиты от этих угроз; механизм реализации политики безопасности; определение главных направлений политики безопасности, стратегических целей и приоритетов внутренней и внешней политики страны.
Геополитическая безопасность — термин сравнительно новый. Его социологическое «наполнение» неразрывно связано с процессом глобализации, когда происходит трансформация региональных и национальных проблем, экономических и хозяйственных структур в общемировые рамки, в целостную и единую мировую геоэкономическую и геостратегическую реальность. Сам процесс трансформации, хотя и обусловлен объективными факторами, тем не менее сопровождается массой негативных явлений, связанных в первую очередь с неравномерностью распределения социальных благ. Отсюда — международный терроризм, транснациональная преступность, угроза глобального распространения оружия массового поражения и т.д.
Проблемы становления политики безопасности России во многом связаны со становлением международной безопасности. Здесь речь идет об управлении глобальной международной безопасностью; о формировании нового мирового порядка, противостоянии международному насилию на этноконфессиональной почве, управлении региональными конфликтами; контроле над вооружениями в глобальном и региональном плане.
Правовая основа обеспечения безопасности России заложена в Конституции Российской Федерации, Концепции национальной безопасности Российской Федерации [3], а также в ряде других законов и указов президента России. При этом в Концепции, как видно из самого названия, речь идет сугубо о национальной безопасности, то есть проблемы безопасности страны рассматриваются в более узком контексте (если анализировать ситуацию с точки зрения сегодняшнего дня). В качестве одной из угроз безопасности России документ определяет религиозный экстремизм и терроризм. Его «генератором» называются этноэгоизм, этноцентризм и шовинизм в деятельности ряда внутрироссийских общественных объединений, а также неконтролируемая миграция населения. При этом некоторые государства стимулируют названную угрозу, стремясь тем самым противодействовать укреплению России как одного из центров влияния в многополярном мире, ослабить ее позиции, в частности на Ближнем и Среднем Востоке, Закавказье и Центральной Азии.
Такая трактовка вопроса соответствовала реалиям конца 1990-х годов. Но в современных условиях (особенно после 11 сентября 2001 года), когда экстремизм, терроризм и радикализм стали приобретать трансграничный характер, превращаясь по сути в глобальную угрозу, проблема обеспечения безопасности требует несколько иного подхода, иной базы. Видимо, формирование такой базы должно быть связано с конкретными историческими, геополитическими и военно-стратегическими условиями существования и развития государства. Только в этом случае могут быть выработаны оптимальные для него параметры системы безопасности (долго уж, слишком долго наша Госдума готовит новый вариант концепции нацбезопасности).
«Исламский экстремизм» — термин довольно субъективный. У него даже нет какого-либо общепринятого определения, пишет известный российский исследователь этого «феномена» А. Коровиков [4]. Экстремизмом гордились участники Французской революции, российские большевики. Экс-президент Ирана Али Хаменеи как-то заявил журналистам: «Мы считаем, что только экстремистское движение способно противостоять черному деспотизму крупных мировых держав и добиться успеха. Поэтому мы не только не отрицаем свой экстремистский подход к глобальному деспотизму, но и признаем его и гордимся им» [5].
Современный исламский экстремизм (как приверженность крайним взглядам и мерам, как идеология протеста и политического насилия) — одно из направлений в рамках исламизма. Последний же является ведущим идейным течением в современном исламе — его синонимами являются такие термины, как «фундаментализм», «возрожденчество», «интегризм», «ревайвализм», «радикализм» и т.д. Исламисты стремятся привести процесс общественного развития в соответствие с нормами и догмами первоначального ислама.
Идеологи исламского экстремизма утверждают, будто современные мусульманские общества утратили свой исламский характер и на деле являются обществами джахилийи (доисламского варварства). Они ратуют за неукоснительное выполнение предписаний Корана и требований законов шариата, введение традиционных мусульманских канонов в качестве обязательных норм всех сторон жизни. Подобная оценка сочетается с резкой критикой правящих мусульманских режимов и проводимой ими политики.
Вторая отличительная черта исламского экстремизма — упор на необходимость немедленных, активных, агрессивных действий, включая насилие, ради установления в стране (мире, регионе) исламского порядка, что возможно только в случае прихода к власти «истинных» мусульман. Вопрос о легитимности этих действий даже и не ставится, поскольку экстремисты заявляют, что они подчиняются лишь Аллаху и шариату и имеют полное право использовать насильственные действия, чтобы свергнуть правителя, отошедшего от ислама, или правителя-немусульманина, который (в их собственной интерпретации) несет горе и страдание мусульманскому миру.
Именно таким образом исламизм плавно трансформируется в экстремизм — экстремизм внутригосударственный (или в современной интерпретации — страновой) и терроризм международный (или трансграничный). Исламские догматы служат в нем идеологической оболочкой — стихи Корана, вырванные из контекста, считаются символом справедливости и непогрешимости «И убивайте их, где бы вы их ни встретили...» (Аль-Бакара: 191). «Если же они отвратятся [от вашего призыва], то схватывайте их и убивайте, где бы ни нашли их. И не берите из них ни друзей, ни помощников» (Ан-Нисаа: 89) [6]. Отмечу параллельно, что современные мусульманские ученые — теологи, философы, метафизики — все вместе и каждый по отдельности решительно отрицают «экстремистское понимание» Корана «людьми террора и насилия». Они призывают последних отказаться от экстремизма во имя сложных и великих задач «духовно-культурной самоидентификации» мусульман на рубеже веков, во имя «плодотворного диалога» между исламом и другими религиями в духе Священного писания. «О люди! Мы создали вас мужчиной и женщиной и сделали вас народами и племенами, чтобы вы знали друг друга. Ведь самый благородный из вас пред Аллахом — самый благочестивый» (Комната: 13), — цитируют они все тот же Коран [7].
По сравнению с экстремизмом понятие терроризма более разработано в научной литературе. Обращает, однако, на себя внимание то, что, несмотря на обильную риторику высокопоставленных политических деятелей на тему «нового терроризма» и посвящeнныe ему обширные исследования авторитетных экспертов [8], до сих пор так и не выработано единое универсальное определение терроризма и террористической деятельности. Между тем вопрос понятийного аппарата носит далеко не праздный характер. Для эффективного противодействия терроризму необходимо адекватно ответить на вопрос, о чем, собственно, идет речь, и в зависимости от характера этого ответа строить эффективную стратегию по борьбе с терроризмом. В случае же «размытости» самого определения терроризма очередной борец с терроризмом может по своему желанию назвать или не назвать террористом кого угодно, руководствуясь собственным понятием, а фактически своими корыстными целями. И, конечно, нельзя всерьез говорить о терроризме как о новой проблеме, вставшей перед человечеством в XXI веке. Терроризм, как уже отмечалось, имеет глубокие исторические корни, должным образом не изучив и не поняв их, нельзя строить эффективную политику противодействия ему.
Каждое исследование предполагает наличие конкретной методологической базы. В данном случае таковой может стать Федеральный закон Российской Федерации от 6 марта 2006 года № 35-ФЗ «О противодействии терроризму», в гл. 3 которого говорится, что терроризм — это «идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий» [9].
Видимо, имеет смысл в качестве основных выделить две категории: терроризм и террористический акт (теракт или просто террор). Теракт как более простое понятие определяется как использование насилия не столько ради уничтожения непосредственных жертв акции или причинения им вреда, сколько ради психологического воздействия на все общество или какую-либо его часть, чтобы добиться выполнения своих политических требований. Теракт может также быть провокацией, в этом случае его целью является принуждение правящих кругов к определенным, обычно репрессивным действиям. Теракт следует отличать как от простого ограбления, убийства и т.п., с одной стороны, так и от попыток государственного переворота — с другой.
Переходя к понятию терроризма, следует подчеркнуть, что и здесь есть разница между его обыденным и научным пониманием. Обычно под терроризмом понимается просто совершение терактов. В действительности же терроризм — это тактика (и даже стратегия) группы лиц, заключающаяся в систематическом, организованном и идеологически обоснованном использовании терактов для достижения политических целей. Исходя из этого, можно и нужно проводить различие между группами, пользующимися террором, и группами, целенаправленно проводящими политику терроризма.
Таким образом, терроризм — это не просто инструмент достижения политических целей, а именно сама целенаправленная политика опоры исключительно на террористические методы и приемы, которые, к сожалению, продолжают оттачиваться и совершенствоваться и получают дальнейшее распространение в международной политике.
Характерная черта терроризма — его ориентация на широкую общественность. Это более чем наполовину театр, это мрачный спектакль, разыгрываемый при помощи средств массовой информации с целью создать общую атмосферу кризиса и неуверенности, подорвать доверие к правящему режиму и спровоцировать его на жесткие репрессивные меры, которые могут коснуться большинства населения страны. «Одна из главных целей терроризма, — пишет австралийский исследователь Г. Вардлоу, — оторвать основную массу населения от тех, кто находится у власти» [10], и, можно добавить, продемонстрировать некомпетентность властей, их неспособность контролировать ситуацию. При этом задачей терроризма не обязательно является смена политической власти. Террористическая группа может стремиться и к более ограниченным целям, как то: изменениям во внутренней или внешней политике государства, принуждению определенной части населения к каким-либо действиям (например, эмиграции) и т.д. Нередко при осуществлении терактов преследуются внутренние цели группы: освобождение арестованных членов, добыча денег, поднятие престижа, введение в светское законодательство отдельных положений религии, создание регионального плацдарма для распространения «чистой» веры и т.д.
Особенности исламского терроризма обусловлены прежде всего его религиозным обоснованием. Это отражается главным образом на индивидуальной мотивации членов экстремистских групп, чей фанатизм, тщательно развитый и поддерживаемый руководством группы, позволяет им предпринимать такие рискованные и часто самоубийственные акции, на которые вряд ли решились бы не религиозно мотивированные террористы. Гибель в ходе джихада — а именно так расценивают свою деятельность эти группы — является, с их точки зрения, прямой дорогой в рай, и неудивительно, что многие экстремисты не только готовы, но и стремятся погибнуть во время выполнения задания. Традиционно считалось, что эта тенденция наиболее четко прослеживается у шиитских экстремистов — родоначальников насильственного ислама. Теперь же (после возникновения «Аль-Каиды» и суннитских групп «сопротивления» в Палестине, Чечне, Афганистане и Ираке) исламский террор даже в большей степени стал ассоциироваться с суннитской ветвью мусульманской веры.
Для исламских террористов вообще характерна высокая степень духовно-эмоциональной вовлеченности в теракт. Это еще одно отличие от нерелигиозного терроризма, которому свойственна некоторая отрешенность, отделение личности террориста от совершаемого им теракта. Террорист рассматривается и рассматривает себя как холодное, расчетливое орудие, инструмент, с помощью которого делается еще один шаг на пути к цели. Исламский экстремист же видит в теракте не только средство достижения цели, но и свое личное спасение (в религиозном смысле), он относится к нему как к форме служения Аллаху, что делает для него теракт гораздо более «личным» делом, чем для нерелигиозного террориста.
Здесь можно провести определенные параллели с так называемым экстатическим террором, когда применение террора может стать чуть ли не эмоционально-религиозным действом, что приводит к тому, что его эмоциональное воздействие на террориста становится основной мотивирующей силой теракта. И хотя получение удовольствия от теракта относится скорее к области патологии психики, чем к политологии, для исламского экстремиста удачный теракт как дело, угодное Аллаху, несомненно, есть причина для радости.
В целом же феномен терроризма входит составной частью в фундаментальную проблему человечества, каковой является применение насилия ради достижения определенных целей. Он неизменно сопутствует циклическому процессу перехода от войны к миру и наоборот.
Некоторые идеологи современного исламского террора (да и отдельные ученые-исламоведы) склонны искать истоки мотивации действий нынешних шахидов-одиночек и террористических групп в постулатах и догматах людей иной веры. Ими часто расширительно толкуется известное выражение средневекового философа Н. Макиавелли «цель оправдывает средства». В почете немецкий радикал К. Гейнцген, который в 1848 году сделал «гениальное» открытие, суть которого в том, что силе и дисциплине регулярных войск нужно противопоставить такое оружие, с помощью которого небольшая группа людей может создать максимальный хаос. При этом любое убийство оправдано в политической борьбе, если исходить из высших интересов человечества.
Эта «философия бомбы» завладела умами революционно настроенных людей XIX в. и получила свое дальнейшее развитие в их теоретических изысканиях. Например, «теорию разрушения» выдвигал М. Бакунин, который считал, что настоящие революционеры не должны идти ни на какие компромиссы с властью и их единственной формой действия должно стать разрушение, а средствами борьбы — яд, нож и веревка.
Доктрина «пропаганды действием», выдвинутая наиболее радикальными представителями русского революционного движения второй половины XIX — начала XX в., сводилась к тому, что не слова, а только террористические акции способны оказать нужное воздействие на народные массы и правительства. Наиболее полно это выразил П.Кропоткин, когда определял анархизм как «постоянное возбуждение с помощью слова устного и письменного, ножа, винтовки и динамита». Он не скрывал, что проповедует «варварские средства борьбы», но с «варварской системой».
Именно в тот период терроризм стал постоянным фактором общественной жизни Европы. Он был окружен неким ореолом «романтизма», а его последователи не стеснялись называть себя террористами и свои акции рассматривали как самопожертвование на благо общества. Сегодня, однако, многие ученые (особенно европейские и североамериканские) говорят о закате «романтического периода» терроризма. Подобное мнение не что иное, как попытка выдать желаемое за действительное, особенно если это касается арабо-мусульманского мира. Там террористы-смертники по-прежнему окружены ореолом «мучеников и борцов за веру», их портретами украшают дома и улицы, их имена передаются из уст в уста.
Что примечательно. В Коране говорится о запрете убийства: «Не убивайте живых существ, которые запретил убивать Аллах, за исключением тех случаев, когда у вас [на это] есть право. Все это заповедал вам Аллах, — быть может, вы образумитесь» (Аль-Анаам: 151). А вот другой стих: «Не убивайте человека, кроме как по праву, ведь это запретил Аллах. Если же кто-либо убит без права на то, Мы предоставляем его правопреемнику полную власть [над убийцей], но пусть он не выходит за рамки дозволенного [в отмщении]. Воистину, ему оказана помощь [Аллахом]» (Аль-Исра: 33). В соответствии с положениями Корана, убийство человека без серьезных и справедливых на то оснований — грех столь же великий, как и убийство всего человечества, а спасение жизни одного человека является столь же благим делом, как спасение всего человечества (Аль-Мааида: 32).
«Очень важно, чтобы мы изучали религиозные книги в их истинном и точном контексте, — пишет профессор Музаммиль Сиддик, в свое время президент Исламского Общества Северной Америки (ISNA). — В случае когда они читаются вне их истинного контекста, их смысл часто искажается и представляется в ложном свете. Верно также и то, что иногда встречаются мусульмане, которые манипулируют отдельными аятами из Корана в интересах насилия и террора. Они сознательно опускают ту общественную и военно-политическую обстановку, на фоне которой, согласно Корану, позволялось убивать человека. Жесткие стихи типа «убей неверного на своем пути» были открыты Богом Пророку Мухаммеду в то время, когда на мусульман постоянно совершали нападения немусульмане из Мекки. Они делали все для устрашения и запугивания мусульманской общины Медины. Можно даже сказать, применив современный жаргон, что на Медину совершались постоянные террористические нападения, и именно в этой ситуации мусульманам было дано разрешение давать отпор «террористам». Данные стихи являются не дозволением «терроризма», а предостережением «террористов». Но даже в этих предостережениях вы можете видеть, сколь большое значение придается сдержанности и осторожности».
Далее профессор отмечает, что подобное явление (призыв к насильственным действиям) встречается не только в исламе — это верно также в отношении текстов других религий: «Я могу привести десятки стихов из Библии, которые несут в себе чрезмерно насильственный смысл, если они вырваны из их исторического контекста. Данные библейские тексты в разное время использовались экстремистскими христианскими группами: крестоносцы использовали их против мусульман и евреев; «революционеры» — против деспотичных правителей, нацисты — против евреев; совсем недавно сербские христиане использовали их против боснийских мусульман; сионисты постоянно используют их против палестинцев».
В качестве примера ученый цитирует несколько стихов из Ветхого и Нового Заветов: «Когда подойдешь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир; если он согласится на мир с тобою и отворит тебе [ворота], то весь народ, который найдется в нем, будет платить тебе дань и служить тебе; если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его, и [когда] Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе Господь Бог твой; так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из [числа] городов народов сих. А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души». (Второзаконие 20: 10-17). «И так убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя». (Числа 31: 17-18) [11].
Почти в каждой религиозной системе есть положения, которые дают повод для прямо противоположных действий. Проблема сводится к тому, какие именно положения священных текстов будут взяты верующими в качестве идейных ориентиров, какое направление в религии получит возможность влиять на сознание и чувства верующих. Как показывают социологические опросы, при возникновении социальных и национальных конфликтов многие респонденты надеются на миротворческую деятельность религиозных лидеров. Правда, подобная деятельность пока мало учитывается светскими властями. Но, по данным исследований, около 60% опрошенных верят, что религия может способствовать установлению добрых отношений между представителями разных этносов. При этом треть респондентов убеждены, что глубоко верующий человек видит своего ближнего в представителе любой национальности.
Таким образом, можно констатировать, что сама двойственность религии (как и природы экстремизма в целом) и сегодня сказывается на политических оценках отдельных проявлений террористического характера и террористов. Даже в материалах Контртеррористического комитета ООН покойный ныне Хаттаб нередко именовался не иначе, как «исламским революционером-профессионалом», а в выступлениях отдельных депутатов Государственной Думы России то же самое можно услышать о современном «террористе № 1» Усаме бен Ладене. Среди чеченской диаспоры в Москве он постоянно находится в тройке «самых популярных исламских лидеров современности». Российские нацболы называют его «милым интеллигентным человеком», которого, пожелай он приехать в Москву, стоило бы «встретить с объятиями и цветами!» [12]
А ведь боевики усамовской «Аль-Каиды», помимо пролития невинной крови, мастерски показали себя еще в одном — разжигании враждебных страстей к исламу и мусульманам. Эти самозванцы, писала недавно известный политолог и исследователь в области истории идей Сумайя Гануши, «вылезли из темных пещер и тайников и присвоили себе право ораторствовать от имени почти полутора миллиардов мусульман всего мира. Они уже преуспели в создании отрицательного образа ислама в западном сознании. Из-за их бессмысленных преступлений ислам в умах большинства людей стал понятием, обозначающим, по сути, массовые убийства и разрушение. Благодаря им уродливое пугало расизма, фанатизма и исламофобии может бесстыдно высовываться средь бела дня».
Ужасный парадокс состоит в том, продолжает ученый, что мусульмане сейчас завязли между двумя видами фундаментализма — между «бушевским молотом и бен-ладеновской наковальней». Они оказались заложниками крайне правого крыла администрации США, «стремящейся одним прицелом навязать свою экспансионистскую и гегемонистскую волю целому региону, и кучкой жестоких и неотесанных группировок, лишенных политического опыта и правильного понимания религии». Терроризм для них — обыденное дело [13].
Если попытаться в целом охарактеризовать предлагаемые подходы к определению понятия «терроризм» и, исходя из этого, меры противодействия террористической угрозе, то условно их можно сконцентрировать по следующим блокам [14]:
1. Терроризм — это не обычное уголовное, а некое «сверхпреступление», бороться с которым обычными методами с использованием действующего законодательства практически невозможно. Поэтому государства должны предоставить спецслужбам и правоохранительным органам дополнительные полномочия, вплоть до тайного уничтожения террористов в любом государстве мира.
2. Терроризм не просто явление или феномен новой эпохи, а некая форма войны, то есть продолжение или ведение войны другими (отличными от классического военного инструментария) методами и способами, характеризующимися применением всех доступных в данный момент средств для достижения поставленной цели. Причины возникновения войн и терроризма имеют общие корни, и, следовательно, бороться с ним нужно в основном военными методами, отдав приоритеты при проведении контртеррористических операций военным.
3. Терроризм — это сложное социально-политическое явление, в основе которого лежит спектр социальных противоречий, включающий экстремистскую террористическую идеологию, структуры для проведения террористических действий. При этом терроризм представляет собой одну из разновидностей политико-религиозного экстремизма и относится к той области политической борьбы, которая использует насильственные формы и методы, запрещаемые законом. Необходим серьезный и глубокий подход, предполагающий комплексные методы борьбы с терроризмом. Однако недостаточная научная проработка понятия «экстремизм», пробелы правовой базы в вопросах контроля за распространением экстремистской идеологии, недооценка актуальности и отсутствие контрпропаганды серьезно снижают эффективность работы.
Далее следует отметить, что пока не сложилось универсального определения терроризма (вышеперечисленные подходы отражают лишь его отдельные стороны), пока идут дебаты о понятийных аспектах терроризма, его сторонники ведут пропаганду и печатают экстремистскую литературу, создают свои организации, ячейки, транснациональные сети и тренировочные лагеря; вербуют наемников-муджахедов; закупают современную амуницию. Как правило, подготовленные «бойцы за веру» для непосредственного выполнения задания направляются в страны «зла и безбожия» (по определению их лидеров) [15].
В середине 1980-х годов в СССР начался процесс демократизации. Власть разжала тиски, и лозунги о суверенитете и независимости стали наполняться реальным содержанием. Все это сопровождалось тяжелым экономическим кризисом и резким падением уровня жизни населения. В итоге СССР распался на 15 независимых государств. Вместе с СССР рухнула и коммунистическая идеология. Образовавшийся вакуум стал наполняться новыми ориентирами. Для бывших советских республик (да и внутри некоторых из них) такими ориентирами и опорой стали этничность и религия.
Не стала исключением и Россия. Забурлил Северный Кавказ [16], особенно его национальные автономии. Заручившись поддержкой центрального правительства, они развернули настоящую борьбу «за суверенитет». Особенно преуспела в этом деле Чеченская Республика, превратившись к началу 1990-х годов в оперативную базу для собственных бандформирований, иностранных агентов и международных террористов.
Борьба с террористической угрозой внутри страны — это сложная и многоуровневая программа государственного масштаба. И прежде всего здесь нужно определиться с тем, что мы имеем дело не с терроризмом вообще (который будет существовать до тех пор, пока существуют антагонизмы в самом обществе), а с терроризмом, который порождается религиозным экстремизмом исламского толка.
В случае с Чеченской Республикой нужны мероприятия политического и экономического характера. Необходима ускоренная модернизация традиционных обществ, их выход из состояния прогрессирующей архаизации и маргинализации, почти полной дотационности. Ведь все это создает эффект гремучей смеси, прожорливо всасывающей в себя криминальный капитал и экстремистские лозунги. Второе: выработка иммунитета на уровне массового и личного сознания к основным видам враждебной исламской пропаганды.
В качестве третьего направления можно выделить военное решение проблемы. И здесь основой борьбы с терроризмом в собственном государстве может быть точечное проведение спецопераций. При этом главным и координирующим звеном должна оставаться невидимая работа спецслужб. Именно разведывательные сообщества обладают достаточным массивом информации и специалистами по проведению контртеррористических и информационно-психологических операций. Иначе попытки решения проблем чисто военными методами приведут к непредсказуемо разрушительным для страны последствиям. Уровень проблем и угроз, стоящих перед страной, слишком серьезен, чтобы решать их «одним батальоном» или «галочкой» по-советски.
В качестве примера уместно привести выдержку из инструкции, подготовленной в штабе одного из полевых командиров чеченских «партизан». В сноске разъясняется, что составлена она на основе теоретических разработок «классика современной партизанской войны» Хуана Карлоса Маригеллы:
«Против власти нужно бороться так, чтобы превратить эту власть в кошмарную тиранию, сделать повседневную жизнь людей невыносимой, посеять в обществе хаос и панику. Тогда власти неизбежно введут военное положение для наведения порядка. Но это не остановит террор, его жестокая логика неумолима. Будут продолжать рваться бомбы и гибнуть люди, милиция резко ужесточит методы борьбы... В результате, население взбунтуется против армии и Внутренних войск. Ведь, когда жизни ежедневно угрожает опасность, инстинкт самосохранения и желание жить превышают доводы разума самого терпеливого народа» [17].
В «Обращении к стране» (январь 2002 г.) президент Дж. Буш заявил: «У США появилась уникальная возможность стать страной, которая служит целям более высоким и значительным, чем собственно национальные интересы» [18].
Американские аналитики стали характеризовать положение в мире после операций «Несокрушимая свобода» в Афганистане и «Шок и трепет» в Ираке как «гипероднополярность». «Дж. Буш стал лидером с исторической миссией, — писали по этому поводу американские авторы У. Кристол и Р. Кейган, — хотя пришел к власти без личных амбиций построить новый мировой порядок. Миссия «упала ему в руки» после событий сентября 2001 года, и это не только миссия по борьбе с международным терроризмом, но и историческая американская миссия по глобальному преобразованию мира в соответствии с западной либеральной традицией» [19].
«Америка находится в состоянии войны» — с такими словами американский президент обратился 16 марта 2006 года к своим согражданам, представляя им новую Стратегию национальной безопасности. «Мы не исключаем использование силы до того, как нападение произойдет, даже если будет существовать неясность в том, что касается времени и места нападения врага, — говорится в 49-страничном документе [20].
При этом, что примечательно, раздел, отражающий взгляды Вашингтона на развитие вооруженных сил, носит весьма выразительное название «Потребность в действии». Здесь объясняется, что отныне все военное строительство Америки будет проводиться исходя не из «мрачного принципа» нанесения сокрушительного ответного удара. Теперь США намерены в равной степени использовать «наступательные» и «оборонительные» удары. Именно такое сочетание «необходимо для сдерживания как государств-врагов Америки, то есть «тираний» во главе с ядерным Ираном, так и негосударственных формирований ее противников», то есть исламских террористов. Причем заявлено, что данные удары опять-таки будут... «сокрушительной силы».
Одним из совершенно новых аспектов стратегической доктрины США стала критическая оценка России, прежде всего ее внутриполитических процессов. Это выглядит особенно контрастно при сравнении нынешнего и предыдущего вариантов документа. Так, национальная стратегия 2002 года давала в целом позитивную оценку российской политики. В ней говорилось о том, что Россия является для США «партнером в войне с терроризмом». Теперь же Белый дом призывает Россию «не препятствовать» распространению свободы [21].
Российскую аудиторию спешит успокоить бывший высокопоставленный сотрудник Госдепартамента США, а ныне директор исследовательских программ по России американской консалтинговой компании «Евразия групп» Клиф Капчан. По его мнению, несмотря на очевидное ужесточение тональности, новая Стратегия «вряд ли приведет к радикальному изменению политики Вашингтона в отношении Москвы». Фундамент двусторонних отношений, построенный на совместных усилиях в борьбе с терроризмом, распространением оружия массового поражения, а также на обеспечении энергетической безопасности, остается достаточно прочным. К тому же, по словам эксперта, все более широкий спектр политического истеблишмента в США приходит к осознанию того факта, что «развитие демократии в любой стране, в том числе в России, это длительный процесс с неизбежными взлетами и падениями» [22].
Каждое столетие выдвигает свои проекты объединения мира — мессианские идеи, которые противопоставляет «старому миру». В начале XXI века получили наибольшую актуальность две, на первый взгляд, взаимоисключающие идеи: глобализация по-американски и джихадизм [23] — идея установления некого всемирного исламского халифата. Однако особенность второй идеи в том, что реально она пока выполняет грязную работу для воплощения идеи глобализма. Но это не делает ее менее опасной.
Борцов за воплощение идеи джихадизма можно условно поделить на идеологов современного джихада с всемирно известными именами и аналитические центры зарубежных (мусульманских) спецслужб — это мозг проекта; международную террористическую сеть со своими базами, специалистами как чисто военными, так и по ведению психологических войн, тактикой и стратегией, учетом конкретной этно-региональной привязки конфликтов — это как бы тело организации; третьими, но не по значению, а по условному обозначению можно считать тех, кто занимается финансированием и прочим материальным обеспечением всей этой сложной системы. Кроме всеобъемлющего глобального, существуют регионально привязанные джихадистские проекты для всех регионов и даже небольших анклавов с мусульманским населением. Чечня и Дагестан занимают в этом проекте места в первой пятерке.
Примечательно, что как международные, так и региональные центры особое внимание в своей информационно-пропагандистской работе обращали (и обращают) на терминологическую базу, считая ее «важным подспорьем» в «скрытом воспитании общества». Именно терминология, пишет главный идеолог чеченских исламистов Мовлади Удугов (по совместительству — президент ичкерийского Национального центра стратегических исследований и политических технологий), «несет в себе не только мощную политическую нагрузку, которая воздействует на информационный фон и пропагандистские образы, но и формирует вполне определенные мировоззренческие принципы общества». Принятие и использование чуждой и враждебной чеченскому, исламскому мировоззрению терминологии, в том числе политической, «создает предпосылки для облегчения планов русских оккупантов по подавлению сопротивления чеченского народа и лишения чеченской нации права на свою Религию, Государство, Свободу и Независимость».
Он настойчиво рекомендует не только своим «сотрудникам», но и «зарубежным партнерам» при освещении чеченских событий строго придерживаться следующих терминов: «Чеченское государство», «Чеченская армия», «Чеченские подразделения», «Чеченские войска», «Диверсионная акция», «Действия в тылу врага (противника)», «Партизанская операция», «Законная военная цель», «Легитимный акт войны», «Новая Кавказская война», «Русско-Чеченская война»... При освещении религиозных проблем должны активно применятся «исламские термины, которые отражают реальное, а не вымышленное состояние Сил Чеченского Сопротивления и требуют восстановления своих законных прав, несмотря на всеобщую исламофобию, искусственно насаждаемую по всему миру антиисламскими силами. Среди них: «Маджлис», «Шура», «Моджахеды», «Шариатское право», «Шахиды», «Исламское государство», «Мунафики», «Кафиры», «Джихад», «Газават», «Амир», «Умма», «Джамаат»... [24]
До сих пор зарубежные стратеги информационно-террористической войны делали основную ставку на привычных и прикормленных ичкерийских террористов. Именно под их структуры и имена выделялись деньги, работали аналитики западных спецслужб и ангажировались СМИ. Сейчас количество арабских и чеченских «имен», под которые готовы давать деньги подобные «спонсоры», сокращается. В ноябре 2005 года был уничтожен один из видных международных террористов из Саудовской Аравии — шейх Абу Омар ас-Сейф. Этот человек являлся личным эмиссаром Бен Ладена на Северном Кавказе. Он лично получал и распределял поступавшие из-за рубежа финансовые средства «на ведение диверсионно-террористической деятельности в России». Других «авторитетных» лидеров бандформирований в Чечне, по всей вероятности, уже не будет. Теперь убит и Шамиль Басаев.
При этом важно напомнить, что на территории бывшей Российской империи за продолжительное время сложилась своеобразная цивилизация, которую еще в начале ХХ в. видные русские философы, историки, правоведы и богословы (Трубецкой, Савицкий, Ильин, Карсавин, Флоренский) обозначали как «евразийскую цивилизацию». Одним словом, возникло многонациональное государство, в системе функционирования которого особую роль играли межнациональные отношения, а также взаимопонимание между различными религиозными конфессиями, в первую очередь — между православными и мусульманами.
Исследование всех этих «контактов» имеет не столько теоретическое, сколько практическое значение. Ведь среди всего человечества, различных религий, рас и народов найдется лишь немного личностей, которые бы откровенно проповедовали насилие, смерть и войну. Однако, как это ни парадоксально, но вся предшествующая история человечества прошла под знаком подавляющего превосходства войны над миром.
Ошибкой было бы утверждать, что усилия в предотвращении войн и конфликтов не предпринимались вообще. Напротив, можно говорить даже о многих положительных результатах. Наука, общественная мысль не стояли на месте: уже исследованы многие аспекты военного насилия и конфронтации, в том числе и на этноконфессиональной почве. Но историография проблемы зачастую характеризовалась односторонностью, схематизмом и предвзятостью. Такая констатация — не дань критической моде, а результат выявления насущной потребности отказаться от обычая рассматривать проблему сквозь призму устаревших представлений и упрощенных форм.
Опасная тенденция современного мира — это соединение национального радикализма с религиозным экстремизмом.
В этой обстановке появляются новые формы религиозных верований — от откровенно фанатических до интеллектуально-мистических культов и сект. Руководители религиозных организаций с помощью новой трактовки основных догм или модернизации культа или, наоборот, обращения к наиболее консервативным, фундаменталистским началам, стремятся укрепить свои позиции в религиозно-политической структуре общества того или иного государства. Особенно явно это проявляется в регионах и странах с традиционно повышенной степенью религиозности населения (Татарстан, Северный Кавказ, Центральная Азия, Ближний и Средний Восток, Балканы). Здесь религия нередко значительным образом влияет на формирование общественного сознания, выступает мировоззренческой основой многих общественно-политических движений, партий, организаций, либо присутствует в них, будучи органической частью исторических и культурных традиций народа. При этом в деятельность некоторых социально-политических структур привносятся крайне реакционные политические установки. Закамуфлированный в ряде случаев в религиозную оболочку социально-политический контекст гораздо легче воспринимается населением на эмоционально-психологическом уровне, обеспечиваемом религией. В этих случаях, как уже отмечалось, возникает и распространяется религиозный экстремизм.
Если любую религию отождествлять с ее приверженцами, составляющими различные этносы (их насчитывается несколько тысяч), нации (их несколько сот) и цивилизационные миры (за всю историю английский ученый А. Тойнби насчитал более трех десятков «локальных цивилизаций»), то, к примеру, христианский мир для мусульманского и других цивилизационных миров в предыдущих и в первой половине прошлого столетия олицетворял собой вполне реальную и более ощутимую угрозу в виде колониализма, чем тогдашний ислам — Западу. Современная история несколько изменила приоритеты угроз.
Эпоха глобализации и нового мирового порядка, «перекрестные» воздействия, которым подвергаются государства в рамках частично монополярной, частично полиархической системы, создают нестабильные противостояния: ваш сегодняшний союзник завтра может стать вашим противником по какому-то конкретному вопросу. Подобные «превращения» в геополитическом плане нередко имеют религиозную подоплеку, что в особенности характерно для периода исламского «возрождения», пишет известный американский специалист в области международных отношений и безопасности, профессор Сеймон Браун, и заключает: «Американоцентричная монополярность формируется в условиях возрастающего давления многих других участников полиархической системы. Поэтому США должны быть готовыми противостоять потенциальным угрозам, исходящим из любого уголка Земли, в самых различных формах и масштабах» [25]. Обеспечить геополитическую безопасность государства в сложившихся условиях, считают в Пентагоне, можно лишь путем «трансформации войны». Война «больше не является антитезой дипломатии, а должна считаться ее эффективным инструментом». Существование угрожающего международного окружения, особенно исламистских террористических сетей, требует от американских военных готовности сражаться не только за ключевые, но и за второстепенные интересы США. Воевать предполагается против слабо вооруженного противника, а также противника, обладающего значительной военной мощью, против вооруженных формирований «гражданских» лиц (в «Обозрении по вопросам обороны» разъясняется, что это — члены экстремистских исламских группировок) и против регулярных армий [26].
Глобальные военно-политические задачи США уточняются в новом Обозрени (Quadrennial Defense Review — QDR-2006), утвержденном Конгрессом в феврале 2006 года. Новый четырехлетний план (с перспективой на 20 лет) базируется на военной стратегии под кодовым наименованием «14-21». Первая цифра в этом шифре означает защиту территории США от нападения внешнего врага. Вторая символизирует готовность предотвратить военные конфликты в четырех регионах планеты. Третья отражает намерение одержать победу в двух войнах одновременно. Последняя единица означает готовность при необходимости не только нанести поражение одному из двух вероятных противников, но и оккупировать его территорию. При этом авторы концепции, опираясь на принцип «эксплуатационной готовности», рассчитывают, что в «трансформированном виде» [27] американские вооруженные силы справятся с чисто военными задачами, даже если они при этом будут заняты борьбой с международным терроризмом [28].
Обзор QDR, который публикуется раз в четыре года, начинается словами: «США — это страна, ведущая войну, которая может быть долгой». Комментируя документ, министр обороны Д. Рамсфелд почему-то «уподобил Усаму бен Ладена Адольфу Гитлеру и Владимиру Ленину». При этом он убеждал американцев «не отступать в войне, возможно многолетней», писала The Washington Post. Глава Пентагона отметил, что налицо тенденция недооценивать угрозу, которую террористы представляют для глобальной безопасности, и подчеркнул, что на кон поставлена свобода. «Ими движет военизированная идеология, прославляющая убийство и самоубийство, у них нет территории, которую надо защищать, им нечего терять, и либо им удастся воспринять наш образ жизни, либо нам удастся изменить их», — заявил Рамсфелд в речи, произнесенной в Национальном пресс-клубе [29]. По его мнению, одним из самых трудных сражений, предстоящих США, является «признание серьезности террористической угрозы и насущной необходимости воевать с врагами страны»... Перед Западом стоит сложнейшая задача, так как террористы тайно действуют во многих странах и готовы к длительным перерывам между терактами. Военные эксперты называют использование термина «долгая война» признанием того, что «конца ей не видно». Глава военного ведомства США не верит в войну одним ударом: она «будет затухать в течение длительного времени, по мере того как все новые страны будут добиваться успеха», подобно тому как демократии брали верх над коммунизмом в Холодной войне — первые десятилетия Холодной войны тоже характеризовались неуверенностью и сомнениями. «Террористы могут выиграть эту войну, только если мы растеряемся, сдадимся, решим, что это неважно, или втянемся в споры друг с другом, дав им время на перегруппировку сил в Афганистане, Ираке или других странах», — подчеркнул министр обороны США [30].
Крушение цивилизованного международного порядка прямо влечет за собой цепную реакцию ответных действий: в условиях американской «гегемонии» средством самозащиты со стороны потенциальных жертв становится «беспредел», стремление любыми способами заполучить ядерное оружие, создать инфраструктуру терроризма с отрядами смертников, атаковать гражданские объекты противника и т.д.
В целом этот пессимистический сценарий следует отнести к фазе вызова, на который непременно последует ответ. Первое, что спровоцировано беспрецедентным американским вызовом, — это массовый антиамериканизм. В свое время Б. Клинтон заявил: «XX век был американским веком, XXI век также будет американским?». Не совсем получилось, особенно после Афганистана и Ирака. И это при том, что военные кампании против них были проведены под лозунгом борьбы с международным исламским терроризмом. Более того, в духовно-символическом измерении, касающемся доминирующего настроения сотен миллионов людей, XXI век прямо на наших глазах становится антиамериканским. Хотя американцы по сути прагматики, все же пренебрегать «духовным фактором» довольно опасно, особенно если он измеряется геополитическими координатами. Если на массовом уровне возникает достаточно сильная и страстная установка, учит классическая политология, «она рано или поздно конвертируется в действие» — политическое, военное, административное. Это означает, что отныне все инициативы США будут развертываться в поле растущего риска, связанного с реакциями недовольства, саботажа, отпора, особенно со стороны арабо-мусульманского мира. Того мира, который, по словам российского президента, мы готовы защищать [31].
Борьба с терроризмом — это международная проблема. Организация Объединенных Наций вплотную занимается ею с начала 1960-х годов. В настоящее время в рамках Организации действует ряд органов, непосредственно занимающихся терроризмом. Это: Контртеррористический комитет (КТК), Рабочая группа по разработке политики в отношении терроризма и Совет Безопасности ООН. Первые две структуры были учреждены после событий 11 сентября 2001 года соответственно резолюцией 1373 СБ ООН от 28 сентября и решением Генерального секретаря ООН. Уникальность названной резолюции в том, что она впервые признала акты терроризма «как прямое и однозначное нарушение Устава ООН» и утвердила «неотъемлемое право на индивидуальную или коллективную самооборону в соответствии с Уставом ООН», что обеспечивает государству, ставшему объектом террористического нападения, четкое, хотя и не совсем убедительное с юридической точки зрения, основание для ответных действий. Фактически, пишет итальянский исследователь международного права С. Маркизо, «Совет Безопасности приравнял массовое убийство нескольких тысяч людей [11 сентября] к вооруженному нападению» [32].
На резолюцию и ст. 51 Устава ссылались США и Великобритания в своем письме от 7 октября 2001 года, в котором они сообщили о своей военной операции в Афганистане. Между тем отдельные правоведы утверждают, что в последнее время теракты совершают отдельные индивиды, а не государства, и поэтому трудно сравнивать подобные акты с вооруженными действиями по международному праву. Американо-британскую операцию в Афганистане они не считают законным оборонительным действием.
Другие же исследователи сходятся на том, что «Аль-Каиду» бен Ладена следует признать «структурой де факто», действовавшей в сфере аппарата правительства талибов. Еще в 1996 году был отмечен симбиоз между террористической сетью и исламским правительством Афганистана: с того времени «Аль-Каида» стала оказывать финансовую и военную поддержку Кабулу-Кандагару в обмен на право использовать территорию Афганистана для создания баз по подготовке террористов и террористических действий против других государств и для организации торговли наркотиками. То есть «Аль-Каида» и правительство талибов «стали выглядеть как две стороны одной медали» [33]. К тому же Афганистан как номинальный член ООН не исполнял «антитеррористические» обязательства, наложенные на него Советом Безопасности. Уже поэтому он заслуживает международного «порицания» вплоть до применения силы, пишет известный испанский юрист А. Бьянки. По его мнению, ультиматум Буша после атак 11 сентября 2001 года не был чем-то принципиально новым: в нем содержались те же требования закрыть лагеря террористов, выдать руководителей «Аль-Каиды» и возвратить в свои страны всех иностранных граждан, находившихся в Афганистане [34].
В настоящее время на веб-сайте ООН насчитывается около трех страниц названий различных документов по борьбе с терроризмом (включая документы регионального характера). Но, как отмечают авторы настоящей монографии, ни тринадцать основных конвенций по антитеррору, ни масса решений Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности до сих пор не могут считаться «эффективными антитеррористическими инструментами». Необходима одна «глобальная конвенция», в которой международно-правовые меры по борьбе с терроризмом должны быть пропорциональны и не преобладать над правами человека, не носить политико-идеологический избирательный характер... Чем боевики Басаева лучше смертников Бен Ладена? Но, по логике Запада, первые — повстанцы, другие — отъявленные экстремисты и террористы.
Следует отметить, что после атак террористов на Нью-Йорк и Вашингтон американское внешнеполитическое ведомство начало ежегодно публиковать список тех организаций, которые Белый дом считает террористическими. На сегодняшний день — это около 30 организаций «с длинным послужным списком». Ровно половина из них — исламистские. Госдепартамент США дал понять, что этот список — не пустая формальность. Отныне в отношении названных организаций «будут приниматься меры». После завершения операций в Афганистане и Ираке США намерены предпринять акции против арабских организаций ХАМАС, «Исламский джихад» и «Хизбалла». Если же США потребуют от союзников объявления реальной войны террористам, то бои с ними будут происходить по всему миру — от Японии до Колумбии.
И косвенная причина здесь не столько в американских амбициях (которых не занимать!), сколько в отсутствии классического и универсального определения терроризма на уровне Генеральной Ассамблеи ООН. Без этого нельзя выработать и подписать «единый и четкий» международный договор по проблеме борьбы с транснациональным экстремизмом и терроризмом. В свою очередь это негативно сказывается на разработке внутригосударственных правовых актов по борьбе с «доморощенными» террористическими группами и организациями. Суть разногласий — в разграничении понятий «терроризм» и «борьба за национальное освобождение» [36].
Как следствие — в Федеральном законе Российской Федерации от 6 марта 2006 года № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» отсутствуют (даже де факто) вышеназванные разграничения, что дает возможность чеченским боевикам доказывать легитимность своих действий как исламским лидерам, так и демократическим правительствам Запада. Между тем это — проблема не столько внутрироссийская, сколько международная, и даже шире — глобальная. Без ее решения сложно отстаивать суверенитет и целостность государства, его геополитическую безопасность, консолидировать международное сообщество на борьбу с международным терроризмом.
Вопросы, связанные с обеспечением геополитической безопасности России, занимают чрезвычайно важное место в разработке теории Российского государства на современном противоречивом и сложном этапе его становления и развития. Авторы монографии исходят из того, что формирование и реализация практической политики страны должны быть адекватны, с одной стороны, объективному месту и роли России в глобальном мировом пространстве, а с другой — реальным угрозам ее национальным интересам и безопасности личности.
При этом нельзя сбрасывать со счетов то обстоятельство, что на рубеже веков исламский экстремизм стал чуть ли не единственной угрозой для России в геополитическом плане. По данным ФСБ, на сегодняшний день наибольший ущерб безопасности страны наносят тринадцать зарубежных организаций. Все они исламистского толка [37]. Их цель, отмечается в решении Верховного суда РФ, — «выделение из состава Российской Федерации Северокавказского региона и создание в нем «эмиратов» в составе так называемого «Великого исламского халифата» любыми методами, в том числе и военными» [38]. Эти организации, в том числе «Высший военный Совет (Маджлис аль Шура) Объединенных сил моджахедов Кавказа» во главе с Шамилем Басаевым и «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана» (Басаев, Удугов), официально включены в список террористических организаций, и их деятельность (с середины 2003 года) запрещена на территории Российской Федерации. Однако последние события в Ингушетии, Северной Осетии и Кабардино-Балкарии не дают оснований для оптимизма. Транснациональный исламистский картель все еще продолжает действовать.
На сегодняшний день, в соответствии с Конституцией и рядом других документов [39], основу системы «национальной безопасности» России составляют органы, силы и средства обеспечения безопасности, осуществляющие меры политического, правового, организационного, экономического, военного и иного характера, направленные на обеспечение безопасности личности, общества и государства. Геополитическое положение России, масштабы ее территории имеют особое значение при решении задач, связанных с обеспечением национальных интересов и общей безопасности в эпоху новых вызовов и угроз, географический «пояс» которых вытягивается на многие тысячи километров.
К основным министерствам и ведомствам, напрямую связанными с решением вопросов геополитической безопасности России (руководители которых являются членами Совета безопасности РФ), следует отнести: Министерство обороны, Министерство иностранных дел, Министерство внутренних дел, Министерство по чрезвычайным ситуациям [40], Федеральную службу безопасности и Службу внешней разведки.
За последние годы в стране проведена серия мероприятий с целью создания единой системы антитеррористической борьбы как составной части общей системы геополитической безопасности государства. При этом используются все возможности государства, в том числе и военные, хотя силовые методы не могут быть панацеей в борьбе с крайним экстремизмом, сепаратизмом и терроризмом. Но в определенных ситуациях (как в Чечне) опыт и возможности Вооруженных сил могут оказаться незаменимыми.
Сказать, что все проблемы уже решены, будет не совсем точно. Только после принятия закона «О противодействии терроризму» и создания в соответствии с ним и указом президента «О мерах по противодействию терроризму» Национального антитеррористического комитета (НАК) начала создаваться законодательная и нормативно-правовая база строительства и применения Вооруженных сил в единой системе антитеррористической борьбы, в первую очередь со спецслужбами и правоохранительными органами.
До сих пор в отечественной военной политологии господствовал взгляд об отсутствии у наших Вооруженных сил внутренней функции, в т.ч. ведения широкомасштабных действий на своей территории против террористов. Принятый закон создает надежную правовую базу для использования, в случае необходимости, Вооруженных сил для нанесения ответных или превентивных ударов как по «собственным» террористам, так и по заграничным объектам, которые используются террористами для подготовки диверсионно-террористических акций на территории России. В качестве юридической «основы» можно использовать резолюцию 1373 СБ ООН, о которой говорилось выше.
Кто будет отдавать решающий приказ, от которого зависит жизнь людей и кто будет командовать во время контртеррористической операции? В законе есть секретные разделы, подробности которых не разглашаются. Но даже в открытой части закона прописано достаточно, чтобы не было разночтений и непонимания, кто принимает решения.
Пока страна живет в обычном режиме, проблемами терроризма ведает Антитеррористический комитет, а в регионах — антитеррористические комиссии. Комиссиями руководят главы администраций или руководители субъектов Федерации. На их плечах лежит функция профилактики терроризма и оценки опасности террористической угрозы. Комиссия, оценив угрозу, может принять решение о введении зоны контртеррористической операции и создании оперативного штаба. Он создается автоматически, если теракт уже случился или террористы начали свою деятельность. В субъектах Федерации, в том числе и в самых отдаленных районах, оперативный штаб возглавляет начальник УФСБ по данному региону. Федеральным оперативным штабом руководит директор ФСБ.
Руководитель оперативного штаба принимает решение о штурме, об уничтожении транспортных средств террористов или самих террористов. Однако чтобы не отдавать все на откуп региональным начальникам, в одной из глав закона четко прописано, что каждый из них действует в соответствии с международными нормами, Конституцией РФ и во взаимодействии с законами международного права и другими подзаконными актами, а не в отрыве от них.
Ни один антитеррористический закон в мире не обходится без некоторого ущемления прав граждан. Это печальная необходимость, которая не миновала и российский закон. Конечно, в зоне проведения контртеррористической операции могут выселяться жители, могут использоваться их жилища для нужд сил антитеррора. Но в закон не вошли такие дискриминационные и радикальные для демократии пункты, как введение режима террористической опасности и ограничения деятельности средств массовой информации. Таким образом наш закон в плане поражения прав граждан оказался самым либеральным в мире, делает вывод «Российская газета» [41].
Новый закон устанавливает основные принципы противодействия терроризму, правовые и организационные основы его профилактики и борьбы с ним. В нем раскрывается понятие терроризма и дается юридическое определение террористического акта. Главное нововведение — устанавливается, что для борьбы с терроризмом могут применяться Вооруженные силы. Своими средствами они могут пресекать полеты воздушных судов, используемых для совершения теракта либо захваченных террористами, а также использоваться для пресечения терактов на морских судах и для участия в пресечении терроризма за пределами России в соответствии с международными актами. При этом закон предоставляет право Вооруженным силам уничтожить самолет или морское судно, если они не реагируют на радиокоманды или не подчиняются им.
В законе осталось не прописанным, что будет с так называемыми ГрОУ, группами оперативного управления, созданными в августе 2004 года для противодействия терроризму. Скорее всего, эти структуры в ближайшем будущем дополнительными распоряжениями будут реформированы и адаптированы под новый закон, исходя из реальных условий [42].
Справедливо и то, что когда военнослужащие Вооруженных сил принимают участие в контртеррористической операции, как, к примеру, в Чечне, на них должны распространяться положения закона «О внутренних войсках МВД Российской Федерации», определяющего порядок и пределы применения физической силы, (оружия, боевой и специальной техники), а также гарантии безопасности военнослужащих и членов их семей. Как раз этого и нет в мартовском (2006 г.) законе «О противодействии терроризму». А ведь участие Вооруженных сил в борьбе с терроризмом — объективная необходимость, вызванная современным этапом развития мирового сообщества. Такое участие может стать реальностью и в рамках Антитеррористического центра СНГ (создан в 2000 году) [43], и в рамках международной антитеррористической коалиции (совместно с США) [44], в случае появления новых непредвиденных обстоятельств.
Наряду с ФСБ, Минобороны, Генпрокуратурой и Службой внешней разведки в системе МВД резко возрастает роль внутренних войск. Их служебно-боевая деятельность на территории Чеченской Республики — яркое тому подтверждение. С 2005 года количество преступлений террористического характера здесь начало заметно сокращаться. По сути войска выступают гарантом внутренней безопасности страны.
Участие внутренних войск в борьбе с терроризмом как общегосударственная задача требует новых подходов в организации служебно-боевой деятельности, соответствующих изменений в организационно-штатной структуре, наращивания усилий в повышении технической оснащенности войск. Все это предполагает значительное совершенствование работы Главного командования внутренних войск, военно-учебных заведений, корректировку морально-психологического обеспечения деятельности личного состава. Внутренние войска переходят в новое состояние, адекватное геополитическим угрозам государства. Борьба с экстремизмом, особенно исламистским, становится их приоритетной функцией. Совершенные за последнее время теракты показали, что их исполнители хорошо подготовлены, оснащены современным оружием и новейшими техническими средствами. Чтобы победить террористов, мы должны думать и работать с опережением, знать своего вероятного противника.
Примечания
[1] Wolfers A. Discord and Collaboration, Essays on International Politics. Baltimore, 1962. P. 150.
[2] «Фанатизм и тирания» являются неотъемлемой частью фундаменталистской доктрины современного Ирана. «Фанатизм бедных арабов принял форму религии и укрепился, и благодаря Пророку ислама, они нападали на Персию и Рим... и создали королевство (Халифат). И огромное богатство, как селевые потоки, стекалось к арабам, и многие соратники и сподвижники тоже стали богатыми», — нередко можно слышать на пятничных молитвах в Тегеране. Фанатизм необходим не только для исламского государства, но и для религии и пророчества, и «божественная религия не реализуется без него», цитируют иранские ученые и теологи арабского мыслителя и историка средневековья Ибн Халдуна. Они считают, что фанатизм — это основа мусульманского общества, а тирания — естественный результат коллективной жизни (См.: С.М. Хатами. Традиция и мысль во власти авторитаризма. М., 2001. С. 254-262 (Пер. с персидского Х. Вахриза).
[3] Концепция национальной безопасности Российской Федерации. Утв. Указом Президента РФ от 10.01.2000, № 24 // Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. № 2.
[4] См.: А. Коровиков. Исламский экстремизм в арабских странах. М., 1990. С. 7.
[5] Цит. по: Исламский фактор в международных отношениях в Азии. М., 1987. С 121.
[6] Коран. Пер. и коммент. И.Ю. Крачковского. М., 1990. В скобках — название главы (Суры) и номер стиха (аята).
[7] Скйд Мухаммад Накыб аль-Аттас. Введение в метафизику ислама. Изложение основополагающих элементов мусульманского мировоззрения. Москва — Куала Лумпур, 2001. XVii.
[8] См., к примеру: Ермаков C.M., Терехов В.Ф. Некоторые аспекты проблематики терроризма // Экспорт вооружений. 2001. № 4. С. 31-39. Simon S., Benjamin D. America and New Terrorism. Sutvival. Vol. 42. № 1. Spring 2000. P. 59-75.
[9] Российская газета, 2006, 10 марта.
[10] Wardlaw G. Political Terrorism: Theory, Tactics and Countermeasure. Cambridge, 1982. P. 34.
[11] http://www.islamua.net/islam_ua/fatwa/?ra=4&ru=3&idq=38&fi
[12] Терроризм — угроза человечеству в XXI веке. М., 2003. С. 55.
[13] english.aljazeera.net/NR/exeres
[14] На самом деле можно говорить лишь об условном делении подходов к борьбе с терроризмом на те или иные направления. Тем не менее, практически на всех форумах или научных семинарах, посвященных данной проблематике, затрагиваются вопросы классификации терроризма (см., например, Материалы конференции, организованной Всемирным антикриминальным и антитеррористическим форумом, на сайте: www.waaf.ru).
[15] Ермаков С. Понятийные аспекты терроризма // Терроризм — угроза человечеству в XXI веке. М., 2003. С. 49-61.
[16] Традиционно в понятие «Северо-Кавказский район» включаются Ростовская область, Краснодарский и Ставропольский края, Республики Адыгея, Дагестан, Ингушетия, Северная Осетия-Алания, Карачаево-Черкесская, Кабардино-Балкарская и Чеченская. В целом этот регион не имеет ни естественных географических, ни этнических границ.
[17] См., в частности: www.chechnya.ru/view_all.php?part=analit&offset=2
[18] Bush George W. The Stage of the Union Address by the President of the United States. Congressional Record House. Tuesday, January 29, 2002. 107th Congress, 2nd Session. 148 Cong Rec H 98. Vo. 148. № 5. H100.
[19] The Weekly Standard. March 4, 2002.
[20] www.ng.ru/world/2006-03-17/1_iran.html
[21] Российская газета, 2006, 17 марта.
[22] rg.ru/2006/03/17/strategia.html
[23] Определимся с терминами: почему уже не ваххабиты, а джихадисты. Если объяснить это коротко: так называемые «ваххабиты» (в том числе наши доморощенные кавказские) лишь формально пытаются копировать учение аль-Ваххаба, которое является официальной идеологией Саудовской Аравии. На самом деле мы имеем дело, в основном, с криминально-маргинальными исламистами. Прикрываясь именем аль-Ваххаба, они имеют возможность более активно использовать зарубежных покровителей и спонсоров.
[24] kavkazcenter.net/russ/history/stories/termeny.shtml
[25] Международные процессы. 2004. Том 2. Номер 2. С. 6-7.
[26] См.: Quadrennial Defense Review / Department of Defense. September 30, 2001.
[27] В течение ближайшей перспективы вместо нынешних 10 армейских дивизий будут созданы 70 мобильных бригад, что позволит решать возникающие задачи меньшим количеством солдат. В Пентагоне отмечают, что эти бригады будут реагировать оперативнее, чем сейчас, при этом обладая более высокой поражающей способностью. Это будет достигаться за счет высокоточного оружия, совершенствования методов разведки и приближения тылового снабжения к местам боевых действий. Кроме того, огневая мощь новой армейской бригады будет превосходить нынешнюю дивизию. Аналогичным образом будут преобразованы и американские ВМС, где вместо существующих 12 авианосных групп планируется создать 11 авианосных групп нового типа (lenta.ru/news/2005/12/09/wars).
[28] www.civilresearch.ru/index.php?action=read&AId=1217
[29] The Washington Post, 3.02.2006.
[30] Ibid. 2.02.2006.
[31] На первом заседании вновь избранного чеченского парламента 12 декабря 2005 года В.В.Путин, в частности, сказал: «Я хочу напомнить тем, кто на другой стороне, тем, кто якобы радеет за ислам, что Российская Федерация всегда была самым последовательным, верным и твердым защитником ислама, являющегося религией мира». (См. подробнее: Путин сказал главное: Россия — друг ислама // Известия, 2005, 13 декабря; Россия является последовательным и твердым защитником ислама // newsru.com/religy/12dec2005/putin_islam_print.html).
[32] Marchisio S. Le Naxioni unite, il diritto e il terrore // Affari esteri. Roma, 2002, A. 34, № 133. P. 162-195.
[33] Международный терроризм и право. Реферативный сборник. Отв. редактор Ю.С. Пивоваров. М., 2003. С. 107.
[34] A. Biancki. La communuit`a internazionale di fronte alle sfide del terrorismo // Vita e pensiero. Milano, 2001. A. 84, № 5. P. 427-445.
[36] К примеру, Израиль и ряд других государств считают, что вынесение национально-освободительного движения за рамки терроризма приведет к появлению «разрешенного» и «запрещенного» терроризма. Норвегия и некоторые другие страны убеждены, что это ведет к оправданию в некоторых случаях террористических акций. Согласно израильской и норвежской точкам зрения, «методы и цель определяют преступление». Однако Испания считает, что «какой бы легитимной не была причина, она никогда не может служить оправданию террористического акта». Как и Испания, 12 развитых европейских государств выступают против попыток проведения различий между терроризмом и борьбой за национальное освобождение, ибо это позволило бы не наказывать и не выдавать преступников, сумевших обеспечить политическую мотивацию своим действиям и целям. Определенный круг юристов и политологов сходится на том, что при определении терроризма «достаточно перечисления использования насилия и обстоятельств его использования и их правовых последствий». Отдельные аналитики из Рабочей группы ООН придерживаются прагматической точки зрения: нельзя достичь согласия относительно определения терроризма, поэтому необходимо создать правовые нормы, соответствующие различным аспектам проблемы терроризма В последнее время в компетентных органах ООН широкое распространение получило мнение о том, что необходимо различать «чисто внутренние проявления терроризма», которые подлежат юрисдикции тех государств, на территории которых они имеют место; и «трансграничный терроризм», относящийся к сфере действий международного права. В последнем случае правовые рамки «индивидуальной и коллективной обороны» должны строиться на основе положений резолюции 1373 СБ ООН. (См. подробнее: Международное право и терроризм... С. 83-91; Terrorism and International Law / Ed. By Higgins R., Flory M. — L.; N.Y, 1997. P. 14-18.)
[37]Вот их полный перечень: «Аль-Каида» (Афганистан, лидер — Усама бен Ладен); «Асбат аль-Ансар» (Ливан); «Аль-Джихад» (Египет); «Аль-Гамаа аль-Исламия» (Египет); «Аль-Ихван аль-Муслимин» (международная организация); «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами» (международная организация); «Лашкар-и-Тайба» (Пакистан); «Джамаат-и-Ислами» (Пакистан); «Талибан» (Афганистан); «Исламская партия Туркестана» (бывшее Исламское движение Узбекистана); «Джамият аль-Ислах аль Иджтимаий» (Кувейт); «Джамият Ихья ат-Турас аль-Ислами» (Кувейт); «Аль-Харамейн» (Саудовская Аравия).
[38] www.religare.ru/article5347.htm
[39] К ним, прежде всего, относятся федеральные законы, указы и распоряжения Президента, решения Совета безопасности РФ, постановления и распоряжения Правительства РФ и отдельные федеральные программы в области безопасности.
[40] Полное название — Министерство по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий.
[41] Российская газета, 2006, 10 марта.
[42] Летом 2004 года в каждом регионе Южного округа на базе ВВ МВД были созданы новые подразделения — Группы оперативного управления (ГрОУ), предназначенные для непосредственного управления объединенными силами и средствами, выделенными для пресечения диверсионно-террористических акций, а также ликвидации их последствий. Они включали в себя подразделения оперативного и специального назначения внутренних войск МВД России, Министерства обороны, ряда других министерств и ведомств (общая численность — до 20 тыс. человек). Руководитель ГрОУ получал статус заместителя руководителя республиканской антитеррористической комиссии, становясь таким образом вторым после губернатора человеком в борьбе с терроризмом в регионе. В случае захвата заложников или вторжения боевиков командир ГрОУ автоматически становился руководителем оперативного штаба, и он был вправе принимать решения без согласования с Москвой.
[43] В соответствии с указом Президента РФ «О компетентном органе Российской Федерации, ответственном за проведение совместных антитеррористических мероприятий на территориях государств — участников Содружества Независимых Государств» (апрель, 2004), Федеральная служба безопасности РФ определена в качестве компетентного органа РФ, ответственного за проведение совместных антитеррористических мероприятий на территориях государств — участников СНГ.
[44] 6 декабря 2004 года директор ФСБ Николай Патрушев и директор ФБР Роберт Мюллер подписали меморандум о сотрудничестве между двумя службами. После подписания документа Патрушев заявил: «Подписан меморандум, который конкретно оговаривает наше сотрудничество по целому ряду направлений. В первую очередь, это сотрудничество в борьбе с международным терроризмом, в борьбе с преступлениями, связанными с оружием массового уничтожения, и по другим направлениям». Вскоре в структуре ФСБ было создано Управление по борьбе с международным терроризмом (УБМТ). Видимо, именно это управление и должно отвечать за «уничтожение боевиков за рубежом», о чем заявил президент Владимир Путин сразу после Беслана. Кроме того, 12 октября 2004 года бывший первый заместитель директора ФСБ Анатолий Сафонов был назначен послом по особым поручениям — специальным представителем Президента РФ по вопросам международного сотрудничества в борьбе с терроризмом и транснациональной организованной преступностью.
