Назначенное на конец 2006 года решение проблемы статуса Косово уже долгое время привлекает внимание мировой общественности. Однако в то время как представители Запада подчеркивают уникальный характер косовского урегулирования, российские специалисты более склонны говорить о модельном значении ситуации, которая создаст прецедент. «Полит.ру» публикует статью Дмитрия Тренина «Казус Косово», в которой он рассматривает перспективы и возможные последствия косовского прецедента для решения проблемы непризнанных государств, возникших на постсоветском пространстве – Нагорно-Карабахской Республики, Абхазии, Южной Осетии и Приднестровской Молдавской Республики. Статья опубликована в новом номере журнала «Pro et Contra» (2006. № 5-6), издаваемого Московским Центром Карнеги.
См. также: Косово: точка или многоточие?
Решение косовского вопроса выглядит логическим завершением 15-летнего процесса послевоенного территориального размежевания на Балканах. Югославская федерация (непрочный результат двух войн — Второй мировой и холодной) стала расползаться по швам сразу же после смерти маршала Тито и рухнула вскоре после падения Берлинской стены и исчезновения угрозы советского вторжения. Бывшие югославские народы не пожелали жить вместе. Словения и Хорватия отделились первыми и утвердили свою независимость вооруженным путем. Македония ушла тихо, но затем едва не стала жертвой этнического конфликта. В 1995 году дейтонско-парижские соглашения определили судьбу растерзанной и разрушенной Боснии и Герцеговины. В 2006-м мирный «развод» Сербии и Черногории завершился референдумом, с которым Белград не был согласен, но вердикт которого он, тем не менее, принял. Осталось решить лишь проблему Косово.
После конфликта между сербами и местными албанцами, приведшего к широкомасштабной военной операции НАТО, край, который официально называется Косово и Метохия, уже семь лет де-факто находится вне юрисдикции Белграда и управляется специальным международным органом под эгидой ООН. По мнению США и стран Европейского союза, то есть тех, кто с 1999 года несет политическую и административную ответственность за данную территорию и связанные с этим расходы, настало время определиться со статусом края. Поскольку очевидно, что 7 млн сербов и 2 млн албанцев не уживутся в рамках единого государства, речь может идти только о предоставлении Косово независимости от Сербии — не исключено, что поэтапном. Принятие решения ожидается уже в конце 2006-го.
Очевидно, что урегулирование косовской проблемы имеет большое значение не только для тех, кого оно непосредственно затронет. Если Белград не изменит свою позицию и откажется признать независимость Косово, то западным странам придется вновь действовать в одностороннем порядке, только на сей раз в дипломатической области. В этом случае следует ожидать, что Россия и, возможно, как минимум Китай не поддержат такое решение и даже воспользуются правом вето в Совете Безопасности ООН. Для стран с обостренным отношением к собственному суверенитету и территориальной целостности принудительное отчуждение территории и его последующая легализация представляют недопустимый прецедент.
Если же страны Запада сумеют заставить сербское правительство отказаться от суверенитета над частью территории, которая формально все еще остается сербской, то исключительно с правовой точки зрения это будет первый случай такого рода после Мюнхенского соглашения 1938 года, по которому Англия и Франция, стремясь умиротворить Гитлера, согласились с расчленением Чехословакии вопреки воле чехословацкого правительства и народа. Подобная уступка неизбежно вызовет широкое возмущение, перед которым слабое сербское правительство едва ли сможет устоять, даже если утрата части территории страны будет смягчена разделом Косово и передачей под контроль Белграда района компактного проживания сербов [1]. Ультранационалисты, которые в Сербии и так сильны, могут прийти к власти; процесс интеграции Сербии в ЕС, и без того идущий с огромными трудностями, обратится вспять. Но еще больший резонанс это получит за пределами Балкан.
В то время как представители Запада подчеркивают уникальный характер косовского урегулирования [2], их российские коллеги, напротив, давно говорят о его модельном значении [3]. «Косовская модель», то есть решение проблемы сепаратизма путем окончательного территориального размежевания и признания отделившегося анклава в качестве суверенного государства, не может остаться без последствий для «замороженных» конфликтов на пространстве, которое все еще принято именовать постсоветским.
В самом худшем, но, к счастью, наименее вероятном варианте Россия могла бы «симметрично ответить» на суверенизацию – под западным патронажем – Косово дипломатической поддержкой независимости так называемых непризнанных государств, возникших в результате распада СССР. За то, чтобы начать процесс признания, выступает группа депутатов Государственной думы [4]. Такой шаг, однако, привел бы к острому международному противостоянию, даже конфликтам. Фактически тем самым Россия отказывалась бы от принципа, позволившего Советскому Союзу избежать судьбы Югославии, — нерушимости границ на постсоветском пространстве [5]. Пример Турции, которая в течение двадцати с лишним лет признает Турецкую республику Северного Кипра без серьезных последствий для себя, не представляется убедительным. Раскол Кипра произошел в период холодной войны; Турция являтся членом НАТО; кипрский вопрос практически рассматривается в контексте расширения Евросоюза и отношений Турция — ЕС. Кипр (фактически его южная, греческая, часть) с 2004-го является членом ЕС; Турция, несмотря на все трудности, проводит курс на евроинтеграцию. Россия и постсоветские государства совсем другая история. Если же пойти дальше и допустить возможность последующего вхождения Приднестровья, Южной Осетии и Абхазии в состав России, то история, вероятно, повернется вспять, к временам российско-западного противостояния. Политика Запада в очередной раз будет формулироваться в терминах сдерживания, объектом которого станут «реваншистские поползновения Москвы».
Помимо серьезных международных осложнений Россия может столкнуться с проблемами на собственной территории. Корни сепаратизма в РФ отнюдь не выкорчеваны в результате двух чеченских кампаний. Более того, Чечня постепенно приобретает черты ханства, лишь формально аффилированного с Российской Федерацией. При определенных условиях не исключена новая вспышка активизации сепаратизма, и не только на Северном Кавказе. Тогда политика двойных стандартов может обернуться против интересов самой России.
Эта статья написана с целью выяснить, каковы политические перспективы четырех непризнанных государств, возникших на территории бывшего СССР; как далеко готова пойти Россия в развитии отношений с ними; каковы возможные последствия признания Москвой независимости этих образований; наконец, каковы альтернативные стратегии «размораживания» застарелых конфликтов.
Отправной точкой дальнейших рассуждений является констатация очевидного факта: на территории бывшего СССР наряду с 15 универсально признанными государствами существуют четыре образования — Нагорно-Карабахская Республика (НКР), Республика Абхазия, Республика Южная Осетия, Приднестровская Молдавская Республика (ПМР), — обладающие практически всеми атрибутами государственности и уже более 10 лет функционирующие как самостоятельные государства. Территория «непризнанных» не контролируется государствами, в чей состав они входят, с точки зрения международного права, но сами «сепаратистские режимы» при этом демонстрируют завидную устойчивость.
Одновременно невозможно игнорировать тот факт, что территориальная целостность Азербайджана, Грузии и Молдавии признана всем международным сообществом, в том числе Российской Федерацией, и закреплена в огромном количестве международно-правовых документов. Предпочтительный для Запада вариант решения косовской проблемы предполагает согласие Сербии – пусть вынужденное, но формально выраженное – на окончательное отделение Косово. Ни в одном из постсоветских случаев о такого рода согласии ни сейчас, ни в ближайшем будущем речи быть не может. Это — важное различие.
Следующее соображение заключается в необходимости дифференцированного подхода. Четыре государства – очень разные и по истории возникновения, и по военному, экономическому и пр. потенциалу, и по перспективам. Все они возникли в ходе вооруженных конфликтов или, во всяком случае, прошли через войны. Но если войны в Нагорном Карабахе (1990—1994) и Абхазии (1992—1994) отличались многочисленными жертвами, этническими чистками, изгнанием всего населения «враждебной национальности», то столкновения в Приднестровье (1992) и Южной Осетии — по крайней мере, первоначально, в 1992 году, — представляли собой кратковременные вспышки, которые не привели к массовому взаимному ожесточению и полному разрыву контактов. Президент Грузии Михаил Саакашвили мог еще в начале 2004-го беспрепятственно появиться в Цхинвали, а сотни жителей с обоих берегов Днестра до сих пор свободно и без особых проблем ежедневно ездят друг к другу в гости.
Во всех непризнанных государствах приняты собственные конституции, проводятся выборы и референдумы, существуют свои органы власти: парламенты, правительства, суды. В некоторых из них политические системы сравнительно развиты, как, например, в Нагорном Карабахе, руководители которого не только влияют на политическую ситуацию в Армении, но и «выходят в президенты» [6] этой страны. В Абхазии еще в период долгого правления Владислава Ардзинбы подспудно формировалась оппозиция, которая в полный голос заявила о себе после ухода исторического лидера Абхазии с политической сцены. В Приднестровье оппозиция [7] находится в странном положении: ей принадлежит большинство мест в Верховном Совете, но она откровенно «пасует» перед кланом Игоря Смирнова и лояльным ему Министерством госбезопасности, которым по-прежнему безраздельно принадлежит политическая власть. В небольшой Южной Осетии политическая система рудиментарна, органы власти и государство в целом скорее «обозначены», чем существуют в действительности.
Степень сформированности национальной идентичности в каждом из четырех случаев также различна. Нагорный Карабах временами выступал в роли своего рода авангарда армянской нации. Для Нагорно-Карабахской Республики естественна тяга к слиянию с Арменией, так же как для карабахских лидеров – стремление играть первые роли в общеармянской политике. Абхазия, напротив, единственное место в мире, где абхазы живут компактно. Другой территории у них нет. Республика стремится к независимости не только от Грузии, но и от России, но при этом перед ней в перспективе стоит вопрос о том, как обеспечить численное преимущество титульного этнического населения, проживающего сегодня на ее территории, где до распада СССР оно составляло явное меньшинство. Приднестровцы – это этнические молдаване, украинцы и русские, причем примерно в равных долях. Если у карабахцев есть, помимо собственных, «непризнаваемых», армянские паспорта, а у абхазов – российские, то многие приднестровцы, независимо от национальности, имеют молдавское, украинское и российское гражданство (зачастую все одновременно). В Приднестровье преобладает скорее советская идентичность, выступающая ныне под российским триколором. Южная Осетия характеризуется этнической чересполосицей: осетинские села чередуются с грузинскими, четких границ здесь нет. В принципе, вследствие распада СССР осетины (как и армяне) оказались разделенным народом, но связи между севером и югом территории традиционно не были особенно тесными, и стремление к воссоединению в реальности не приняло форму национальной идеи. Вплоть до обострения ситуации летом 2004-го в результате силовых действий Тбилиси осетины и грузины сосуществовали подобно двум берегам Днестра, и лишь новый конфликт заставил первых заговорить о присоединении к Северной Осетии (к чему во Владикавказе относятся скорее с осторожностью, чем с энтузиазмом).
Тезис о том, что «сепаратистские образования» являют собой «черные дыры», «территорию, где безраздельно властвует криминал», «потенциальные убежища для террористов», мягко говоря, нуждается в уточнении. Начать с того, что «власть криминала» была характерна на определенном этапе и для некоторых признанных наследников бывшего СССР. Тайные передачи оружия и техники, в том числе в зоны конфликтов, осуществлялись не из одних лишь «никем не контролируемых» анклавов. Террористы, как известно, не только передвигались по территориям «официально существующих» государств, но и создавали там свои базы, штабы, резиденции. Действительно, Абхазия при Ардзинбе представляла собой территорию, где хозяйничали вооруженные бандитские группировки, а окружение президента было едва ли не полностью коррумпировано. В Приднестровье правящая верхушка вовсю занималась контрабандой, в которую, однако, были вовлечены не только украинские партнеры (и не только в Одесском порту), но и компаньоны с правого берега Днестра, пользовавшиеся не менее высокой «крышей». Южная Осетия также выживала за счет контрабанды, а местные «авторитеты» наживались на ней, но опять-таки водочно-табачный «трафик» шел из Грузии в Россию и наоборот, и югоосетинская территория была лишь сравнительно коротким транзитным участком на этом тракте.
Хотя вышеназванные государства не получили международное признание, ни одно из них не находится в глухой изоляции. Прежде всего, каждое из этих образований признано в качестве стороны конфликта и равноправного участника переговоров с «признанными» государствами. Не существует и физической изоляции. Благодаря оккупации соседних районов Азербайджана Нагорный Карабах территориально связан с Арменией. После того, как Москва фактически отказалась от принятого в рамках СНГ обязательства подвергнуть Абхазию блокаде [8], эта республика в экономическом отношении фактически превратилась в продолжение Краснодарского края. Наряду с российскими паспортами жители Абхазии получили российские пенсии и российский рубль как основную валюту. То же самое произошло и в Южной Осетии. В Приднестровье российские паспорта пока еще сочетаются с местной валютой, но «Газпром» снабжает Тирасполь газом, счет за который выставляется Кишиневу. Все непризнанные республики имеют представительства в Москве, а их лидеров в последнее время охотно принимают российские официальные лица. Руководители Правительства РФ не совершают визитов в не признаваемые Москвой государства, но зато там часто бывают известные депутаты Государственной думы, региональные лидеры, дипломаты, сотрудники подразделений президентской администрации, занимающиеся проблемами СНГ.
Наряду с Арменией, прямо вовлеченной в карабахский конфликт, руководство Украины и отдельно власти Одессы поддерживают тесные контакты с приднестровской верхушкой. В рамках международных усилий по урегулированию конфликтов руководство НКР непосредственно общается с сопредседателями Минской группы ОБСЕ (Россия, США, Франция); абхазские лидеры встречаются с представителями ООН и США; правительства Приднестровья и Южной Осетии – с эмиссарами ОБСЕ и ЕС. Некоторые официальные и неофициальные контакты сторон происходят далеко от районов конфликтов – в Швейцарии, Франции, США, Турции. Наконец, непризнанные международным сообществом государства взаимно признали друг друга, их руководители проводят встречи и заключают соглашения. Летом 2006 года Приднестровье, Абхазия и Южная Осетия объявили о создании военно-политического союза.
Если экономические связи Нагорного Карабаха ограничены в основном Арменией, то Приднестровье экспортирует металл в страны Европейского союза и служит транзитной территорией на пути российского газа не только в правобережную Молдавию, но и дальше – в Румынию и на Балканы. Абхазия поддерживает экономические связи с Турцией по морю, и все попытки Грузии блокировать абхазское побережье успеха не имели. Наконец, Россия оказывает материальную поддержку и финансовую помощь непризнанным государствам, многие жители которых в последнее время стали гражданами Российской Федерации [9].
В военном отношении НКР обладает сравнительно небольшими, но, по-видимому, наиболее боеготовыми и боеспособными вооруженными силами на всем пространстве СНГ. Здесь не зря гордятся тем, что в свое время из Карабаха вышло несколько маршалов Советского Союза и даже один адмирал флота. Вооруженные силы Абхазии также доказали свою эффективность. Согласно многочисленным свидетельствам, абхазская армия и югоосетинские военные формирования получают технику и вооружение из России. Командуют ими российские военные, формально находящиеся в запасе или отпуске. Кроме того, абхазы, как и осетины, могут рассчитывать на помощь добровольцев из числа родственных народов Северного Кавказа.
Таким образом, непризнанные государства являются реальным и в значительной, хотя и неодинаковой степени автономным фактором международных отношений на постсоветском пространстве. Представлять их как простых марионеток, «пешек» в геополитической игре, которую ведет Москва, некорректно. Кишинев и Тбилиси вовлечены в конфликт непосредственно с Тирасполем, Сухуми и Цхинвали, а не с Российской Федерацией, которая поддерживает «сепаратистов». Соответственно, решение «замороженных» конфликтов лежит прежде всего в плоскости отношений между самими конфликтующими сторонами, и Кремль, несмотря на всю свою очевидную заинтересованность и вовлеченность, не обладает «золотым ключиком» мира. Тем не менее роль России велика и неоднозначна. В этой связи возникает необходимость вкратце проанализировать ее политику по отношению к конфликтам на постсоветском пространстве.
Россия как государство не была инициатором ни одного из рассматриваемых конфликтов [10], но оказывалась вовлеченной в каждый из них практически с самого начала. При этом симпатии Москвы и ее поддержка были отданы не центральным властям новых суверенных государств, а объявившим о своей независимости автономиям. Тому были существенные причины.
В 1992 году, когда начались вооруженные столкновения в Приднестровье, отношения Кишинева с Москвой были крайне натянуты вследствие политики этнического национализма, которую проводило тогдашнее молдавское руководство во главе с президентом Мирчей Снегуром. Помимо этого, в Москве всерьез опасались поглощения Молдавии Румынией. В Грузии к тому времени крайний националист Звиад Гамсахурдиа уже был свергнут, но антироссийские настроения оставались не менее сильными. В Азербайджане прокремлевского президента Аяза Муталибова сменил демократ и откровенный пантюркист Абульфаз Эльчибей. Стремление сохранить хотя бы какие-то позиции на пространстве только что распавшегося Советского Союза подталкивало новых российских руководителей взять сторону восставших автономий. Считалось, что тем самым Россия получала рычаги давления на потенциально недружественные режимы в соседних новых государствах. Следует добавить, что в том же 1992-м 201-й российской дивизии, дислоцированной в Таджикистане, был отдан приказ поддержать «коммунистический» клан в борьбе против объединившихся «демократов» и «исламистов». Так новая Россия в первые месяцы своего существования усваивала уроки «реальной геополитики».
Важным обстоятельством было то, что в отсутствие российской дипломатии и дипломатов на только что появившемся направлении СНГ реальными деятелями, причем часто в спешном порядке, становились генералы и офицеры бывшей Советской армии. В случае с Грузией это сыграло роковую роль. Военные не забыли то, как они были брошены на подавление мирной демонстрации в Тбилиси в апреле 1989 года, а затем оставлены без прикрытия руководством КПСС и ее грузинского «филиала», которые отказались взять на себя ответственность за кровопролитие во время разгона манифестантов. Они помнили и то, как целые воинские части, выведенные из Центральной и Восточной Европы, были выброшены буквально в чистое поле; как никто из советских руководителей, принявших решение о выводе крупного воинского контингента, не дал себе труда подумать о том, где и как эти войска будут размещены на родине. Подавляющее большинство генералитета и офицерства возлагало ответственность за это в первую очередь на двух лиц – генерального секретаря ЦК КПСС, президента СССР и Верховного главнокомандующего ВС страны Михаила Горбачёва и министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе. Горбачёв в 1992-м был уже не у дел, а Шеварднадзе в тот же год стал главой независимой Грузии.
Разумеется, не все офицеры руководствовались эмоциональными или бескорыстно-патриотическими соображениями. Разложение, стремительно разрушавшее Советскую армию, затронуло и ее российскую преемницу. Появились «солдаты удачи», торговцы оружием, шпионы со связями «наверху» и более респектабельные «военспецы», предлагавшие профессиональные услуги. Этими услугами, по понятным причинам, воспользовались преимущественно те, кто не мог рассчитывать на получение военной и технической помощи легальным путем.
Официальная Москва тем временем всерьез занялась миротворчеством. Благодаря решительному применению силы ей удалось установить дружественный режим в Таджикистане, который устоял в затяжной гражданской войне. Угрозы использования военной силы оказалось достаточно генералу Александру Лебедю, чтобы остановить кровопролитие на Днестре. Российские миротворцы в Абхазии позволили абхазским отрядам и северокавказским добровольцам, беспрепятственно «просочившимся» через российскую границу, нанести окончательное поражение грузинским войскам. В Южной Осетии российские миротворцы обеспечили прекращение огня. В Нагорном Карабахе вмешательства российских войск не потребовалось, но Ереван уже в 1992 году взял назад требование об их выводе из Армении, и Москва тайно поставила армянам вооружение и технику [11]. В результате в мае 1994-го по инициативе российского министра обороны Павла Грачёва и в его присутствии в Москве было торжественно заключено армяно-азербайджанское перемирие. От Днестра до Кавказских гор и дальше до Памира протянулась цепочка постов российских миротворцев.
В то время Москва не упускала случая продемонстрировать западным партнерам эффективность «миротворчества по-российски» — без участия ООН, зато с привлечением воинских частей только что воевавших сторон при ведущей роли РФ. Это смотрелось особенно эффектно на фоне крайне беззубой миротворческой операции ООН в Хорватии и Боснии и Герцеговине, провала гуманитарной операции США в Сомали и геноцида в Руанде, полностью проигнорированного международным сообществом. Президент Борис Ельцин и министр иностранных дел Андрей Козырев пытались даже добиться от Запада признания «особой роли и ответственности» России в деле поддержания мира и безопасности на территории бывшего СССР, но этот демарш не имел успеха. Более того, на Западе стало складываться впечатление, что Москва под предлогом проведения миротворческих операций, сохранения границы СССР как «общей границы» СНГ и предложений о двойном гражданстве на деле готовит восстановление Советского Союза.
В действительности заявленный Москвой приоритет отношений со странами СНГ не подкреплялся конкретными действиями РФ. Позиции России в новых независимых государствах продолжали слабеть. Хотя миротворчество и притушило конфликты, но состояние российской экономики уже не позволяло ей быть донором для бывших республик, однако и привлекательным бизнес-партнером для них она тоже не стала. Начавшаяся в конце 1994 года первая чеченская кампания обрушила престиж российской армии. Более того, на постсоветском пространстве появились новые крупные игроки: Соединенные Штаты, страны ЕС, Китай. Конфликт вокруг Нагорного Карабаха стал предметом забот Минской группы ОБСЕ, в которой Россия была лишь одним из трех сопредседателей, наряду с США и Францией. Если Армения довольно успешно балансировала между Россией и Америкой, то заключение Азербайджаном в 1994-м «контракта века» с западными нефтяными компаниями и появление планов по строительству нефтепровода из Каспия до средиземноморского побережья Турции означали конец монопольного положения России как обладателя единственной «трубы» из Каспия. Долговременное ухудшение отношений с Грузией после изгнания грузин из Абхазии в 1994 году привело к тому, что в своей внешней политике Тбилиси стал ориентироваться на Вашингтон. Поддержка Москвой Тирасполя способствовала смещению вектора молдавской политики в том же направлении. В 1998-м Грузия, Украина, Азербайджан и Молдавия при поддержке США создали объединение ГУАМ, фактически бросившее вызов СНГ [12]. Наконец, вмешательство США в ситуацию в Боснии и подписание в 1995 году Дейтонского соглашения создавали в глазах Грузии и Молдавии реальную альтернативу российскому миротворчеству. Все эти обстоятельства заставляли Москву корректировать подход к миротворчеству.
То, что вначале казалось краткосрочной тактикой (оказание давления на Грузию и Молдавию, чтобы их новые правители «одумались» и сменили курс), превратилось в стратегию закрепления статус-кво. Переговорный процесс продолжался, но Россия не предпринимала серьезных усилий по достижению урегулирования даже там, где это было возможно (Приднестровье, Южная Осетия). И дело не только в объективных трудностях урегулирования и столь же объективной слабости тогдашней России. В принципе Москву устраивала ситуация, при которой она, формально признавая принцип территориальной целостности Грузии и Молдавии, фактически поддерживала зависимые от нее сепаратистские образования и при этом пользовалась привилегиями единственного миротворца. Даже собственный опыт войны в Чечне не заставил Москву изменить отношение к проблеме постсоветского сепаратизма. Свои интересы оказывались выше абстрактных принципов. Правда, не все эти интересы можно было отнести к категории национальных.
Поскольку Россия не могла официально вести дела с Приднестровьем, Абхазией и Южной Осетией, ее отношения с ними оказались в руках «силовиков», политиков националистической ориентации и связанных с этими группами бизнес-структур. Российское правительство обеспечивало благоприятный климат для таких контактов и, кроме того, выдавало непризнанным республикам денежные кредиты, безвозмездно снабжало их энергией и топливом. Без такой поддержки непризнанные государства, несомненно, не выжили бы.
В первой половине 2000-х годов Россия попыталась изменить стратегию. Улучшение отношений с США в рамках борьбы с международным терроризмом позволяло надеяться, что Вашингтон не будет мешать Москве создавать «центр силы» на постсоветском пространстве. В 2003-м, стремясь воспользоваться приходом к власти в Кишиневе тогда еще очень пророссийского президента Владимира Воронина, РФ предложила план урегулирования приднестровского конфликта – так называемый план Козака. На рубеже 2003—2004 годов Кремль решил «дать шанс» новому грузинскому лидеру Михаилу Саакашвили.
Результаты на обоих направлениях оказались удручающими. Воронин в последний момент перед подписанием подготовленного Дмитрием Козаком документа об урегулировании отыграл назад, отказавшись принять пункт о размещении в Молдавии на долгосрочной основе российской военной базы, против чего категорически выступили западные государства. Саакашвили тоже ответил неблагодарностью на знаки расположения со стороны Москвы. Воспользовавшись содействием России, он вернул под грузинский контроль Аджарию, которая в течение 13 лет оставалась фактически неподконтрольной Тбилиси благодаря наличию таможни на границе с Турцией и прикрытию, которое обеспечивали феодальному режиму Аслана Абашидзе российские военные. Однако вместо того чтобы в дальнейшем принять московские правила игры, грузинский президент провел силовую операцию против контрабандистов Южной Осетии и пообещал вернуть в лоно Грузии еще и мятежную Абхазию. В результате Воронин в ноябре 2003-го, а Саакашвили в августе 2004 года были признаны Кремлем «недоговороспособными».
В этих условиях Москва резко ужесточила политику в отношении Тбилиси и Кишинева и, наоборот, стала еще более благосклонной по отношению к Абхазии, Южной Осетии и Приднестровью. Россия расширила возможности получения российского гражданства жителями грузинских автономий. Этим воспользовалось абсолютное большинство абхазов и осетин, нуждавшихся в документах для поездок и в пенсиях для минимально сносной жизни. После проведения кампании паспортизации правовое содержание конфликта изменилось: Грузии стала противостоять не масса потенциальных грузинских граждан, которые отказывались признавать суверенитет Грузии на своих территориях, а корпус граждан Российской Федерации. Российские политики могли теперь утверждать, что защита интересов соотечественников в Абхазии – их долг. В свою очередь, политики Грузии получили аргумент для утверждений, что на смену грузино-абхазскому и грузино-осетинскому конфликтам пришел российско-грузинский.
Затем в течение короткого времени последовали фактическое эмбарго на импорт вина, минеральной воды, овощей и фруктов из Грузии и Молдавии и ответный отзыв Тбилиси своего согласия на вступление России в ВТО; Грузия демонстрировала настойчивое стремление к своему вступлению в НАТО; происходило существенное политическое сближение Молдавии и Грузии с США и ЕС. В условиях все более резких взаимных обвинений и недружественных действий стремление Запада окончательно решить косовскую проблему путем отделения Косово от Сербии и предоставления краю независимости дало Москве редкую возможность использовать западную политику в своих интересах.
После косовского кризиса, завершившегося воздушной войной НАТО против Югославии, российская политика на Балканах претерпела фундаментальные изменения. Четыре года спустя после знаменитого броска российских десантников из Боснии в Косово, который едва не привел к вооруженному столкновению между военными формированиями РФ и НАТО, российское руководство приняло решение о полном выводе российских миротворцев с Балкан. Фактически это означало, что Москва стала рассматривать Балканский полуостров как сферу политической ответственности Запада – НАТО и во все возрастающей степени Европейского союза. Российские интересы в регионе, если не считать туристов, осваивающих пляжи Адриатики, и владельцев курортной собственности, свелись к поставкам газа расположенным здесь государствам. Убедившись в том, что после смены власти в Белграде политика Сербии приобрела в целом прозападную ориентацию, Москва, по существу, перестала интересоваться проблемой Косово. Другое дело – возможность инструментализации этой проблемы для продвижения действительно значимых российских интересов.
Прежде всего необходимо сделать важную оговорку. Говоря об универсальности косовской модели, российские деятели имеют в виду возможность ее применения в отношении бывших автономий Грузии и Молдавии. Нагорный Карабах стоит особняком. Что же касается армяно-азербайджанского конфликта, то здесь РФ занимает принципиально иную позицию: разрешение этого конфликта – дело самих конфликтующих сторон, Россия будет участвовать в выработке формулы договоренности, действуя в составе Минской группы ОБСЕ.
Признание Москвой независимости трех бывших автономий в принципе возможно, однако сопряжено с серьезными рисками для интересов Российской Федерации. Сделав такой шаг, Россия откажется от одного из важнейших принципов своей политики – признания нерушимости (то есть неизменения силой) постсоветских границ. В результате все границы между бывшими республиками СССР окажутся «подвешенными».
Вероятной реакцией Грузии и Молдавии на официальное признание Кремлем сепаратистских правительств станет выход из СНГ и разрыв дипломатических отношений с Россией.
Скорее всего, этим Россию будет трудно запугать, но она может оказаться перед угрозой серьезной политической изоляции. США и страны ЕС, а также такие институты, как НАТО, ОБСЕ и Совет Европы, осудят подобный шаг; Киев и Баку тоже отнесутся к этому неодобрительно. В то же время поддержка российского демарша будет исключительно слабой, даже со стороны стран СНГ: у многих из них есть реальные или потенциальные проблемы с сепаратизмом, и, кроме того, они не захотят вступать в конфронтацию с Западом во имя интересов России. Возможно, Москву поддержит Минск, но выставит за это крупный счет. Пекин же останется в стороне, заинтересованно наблюдая за дальнейшим развитием российско-западных отношений.
Можно предположить, что Тбилиси и Кишинев поставят вопрос о военной оккупации и агрессии России против их стран. Москва воспользуется своим правом вето и заблокирует принятие невыгодных для РФ решений в Совете Безопасности ООН, но «российский вопрос» прочно войдет в повестку дня других международных организаций и объединений, в том числе НАТО, ОБСЕ и Совета Европы.
Еще более серьезных последствий нужно ждать в случае, если Кремль решится на такой шаг, как дать согласие на добровольное вхождение Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья в состав Российской Федерации. Тем самым Россия пересечет символическую «красную линию» и станет рассматриваться как страна, вставшая на путь реванша и восстановления империи. От России будут с тревогой ждать следующих шагов – в первую очередь в отношении Крыма, возвращение которого является заветной мечтой российских националистов. Другими «кандидатами на присоединение» могут стать Восточная Украина и Новороссия с Одессой, которая, между прочим, открывает коридор в Приднестровье.
В такой игре у России просто не может быть союзников. Более того, у Казахстана, одного из наиболее близких сегодня к РФ государств, могут возникнуть опасения, что следующий вероятный объект российских претензий — его северные области. В этой обстановке логично предположить, что соседи, особенно Украина, а также Азербайджан и Казахстан, не говоря уже о Молдавии и Грузии, обратятся за поддержкой и срочной помощью к США. Новая холодная война станет реальностью, и Россия превратится в объект западной политики сдерживания, что, в свою очередь, заставит Москву принять условия Пекина о новом формате «стратегического партнерства».
Всем основным игрокам необходимо существенно скорректировать свою политику. Во избежание будущих осложнений западным странам не стоит «ломать Сербию через колено» и ставить ей ультиматумы. То, что сербы и албанцы не смогут и не будут жить в одном государстве, очевидно. Необходимо, однако, предложить сербам такую формулу разъединения в Косово и такой пакет интеграции с ЕС, которые не воспринимались бы в Белграде как диктат. Евросоюзу, США и НАТО давно пора активизировать работу не только с правительством Сербии, но и с оппозицией, элитами, включая силовые структуры, для того, чтобы помочь сербскому обществу как можно скорее преодолеть травму, полученную в результате распада государства, войн и потрясений. Без западно-ориентированной Сербии Балканы будут оставаться нестабильным «подбрюшьем» Европы.
Западным государствам целесообразно также отказаться от одностороннего подхода к постсоветким конфликтам. С исторической точки зрения Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье и Нагорный Карабах – это такие же продукты распада СССР, как Грузия, Молдавия и Азербайджан. Надо учитывать, что, например, Приднестровье отделилось от Молдавии еще до того, как последняя провозгласила свой суверенитет. Иными словами, приднестровцы жили в СССР (и МССР как его административной единице), но их территория никогда не была частью Республики Молдова. Вместо того чтобы изолировать сепаратистов и оказывать на них давление, Соединенным Штатам и Евросоюзу имело бы смысл расширить политические, экономические, общественные контакты с ними, способствуя тем самым нормализации внутренней обстановки в анклавах, развитию в них гражданского общества и элементов демократии и в конечном счете урегулированию конфликтов. Вряд ли в современных условиях такая коррекция курса США и ЕС привела бы к отказу Тбилиси и Кишинева от общей ориентации на Запад, зато она могла бы в существенной мере способствовать мирному и стабильному постконфликтному развитию.
Европейский союз и особенно Соединенные Штаты могли бы, кроме того, более решительно сдерживать активность правительств признанных государств (на сегодняшний день — руководства Грузии [13]), когда предпринимаемые ими шаги угрожают возобновлением военных действий. Стремление Тбилиси во что бы то ни стало вернуть мятежные территории под свой контроль неизбежно провоцирует ответные меры со стороны России, что ставит западные страны в сложное положение. Поэтому необходимо не только избежать втягивания в конфликт, но и предотвратить развязывание самого конфликта, тем более его расширение. Развитие рабочих контактов Запада с другой стороной – в данном случае с Сухуми и Цхинвали — могло бы этому содействовать.
России, в свою очередь, стоило бы фундаментально пересмотреть подход к Молдавии и Грузии. На обоих направлениях российская политика силового давления зашла в тупик, из которого нужно выбираться.
Российским национальным интересам соответствует Молдавия как единое государство, включающее Приднестровье. Имея Приднестровье в своем составе, Молдавия сможет, наконец, обрести собственную идентичность – не как «второе румынское государство», а как наследница полиэтнической и мультикультурной Бессарабии. В результате вес русского культурного и языкового компонентов существенно увеличится, отношения с Россией укрепятся. Вопрос о вхождении Молдавии в состав Румынии будет снят с повестки дня. Решатся и вопросы, связанные с легализацией российских экономических интересов в Приднестровье; сформируется благоприятная среда для российских инвестиций.
Ключевым направлением российской стратегии могли бы стать последовательная демократизация Приднестровья [14], поддержка сил, способных принести реальное обновление в ПМР; смена коррумпированного полицейского режима Смирнова на более представительную конструкцию власти; разноуровневый диалог Приднестровья с Кишиневом — при активном посредничестве Москвы — о параметрах создания единого государства; выдвижение нового плана урегулирования в тесном взаимодействии с Украиной, ЕС и США. Этот план делал бы упор не на федерализацию, а на демократизацию как гарантию прав всех граждан вне зависимости от национальности. Российский план предусматривал бы демилитаризацию Молдавии – вывоз из Приднестровья остающихся боеприпасов и вывод в разумные сроки остающихся для их охраны российских войск. Вместо бессмысленной идеи создания в Молдавии российской военной базы Москва могла бы выдвинуть идею совместного миротворчества РФ и ЕС в Молдавии и – в этой связи – участия России в Единой политике ЕС в области обороны и безопасности.
Весьма вероятно, что, подобно Косово и Нагорному Карабаху, Абхазия не может быть интегрирована в одно государство с Грузией. Этот вывод, однако, должны сделать для себя сами грузины. Если бы в Тбилиси возобладала такая точка зрения, Грузии, скорее всего, удалось бы достичь максимума возможного: возвращения Гальского района под контроль Тбилиси, установления границы в Кодорском ущелье, реализации международной программы помощи беженцам из Абхазии, восстановления экономических, транспортных и иных связей между Грузией и Абхазией. Сейчас грузинское общество подобную идею не воспринимает категорически, и в таких условиях возможной промежуточной формой, позволяющей на время отложить – но не «заморозить» опять! — окончательное решение, мог бы стать союз Грузии и Абхазии как двух равноправных субъектов. Если со временем стороны увидят перспективу сближения, союз мог бы трасформироваться в федерацию, если нет, то была бы подготовлена формула окончательного «развода». Независимость Абхазии получила бы международное признание, новое государство установило бы отношения с Грузией, Россией, Турцией, США, странами Евросоюза. Как и в случае с Молдавией, Россия совместно с ЕС обеспечивала бы безопасность в регионе вплоть до окончательного урегулирования проблемы.
В отличие от Абхазии интеграция Южной Осетии в состав Грузии – дело не безнадежное. Вариантом разрешения конфликта могла бы стать широкая автономия региона, с тем чтобы выполнение условий мирного соглашения гарантировали международные организации. Здесь могла бы развернуться еще одна совместная международная полицейская операция РФ — ЕС. Уже сейчас европейские доноры прорабатывают вопросы финансирования мер по восстановлению региона. Со своей стороны Россия уже давно материально поддерживает Южную Осетию. Именно с урегулирования грузино-осетинского конфликта было бы целесообразно приступить к разблокированию конфликтов и нормализации отношений между РФ и Грузией. В ходе совместной деятельности обе страны могли бы постепенно восстанавливать взаимное доверие. В дальнейшем Москва согласилась бы пойти на восстановление безвизового режима при пересечении российско-грузинской границы и снятие соответствующих торговых ограничений. Грузия, по-видимому, продолжила бы курс на сближение с ЕС и НАТО (это — желание большинства элиты, а не только нынешнего руководства), но новый климат двусторонних контактов с Россией и особенно развитие экономических связей, а также рост объема российских инвестиций в Грузию нивелировали бы негативное влияние этих факторов на отношения между Москвой и Тбилиси. Так, Грузия могла бы в качестве жеста доброй воли принять на себя обязательство не размещать на территории страны иностранные войска.
В отношении Нагорного Карабаха России разумно придерживаться нынешней линии: активное участие в работе Минской группы ОБСЕ, стимулирование конструктивного подхода в Баку и Ереване к ситуации вокруг конфликта, предотвращение новой войны. Если возобновления конфликта удастся избежать, а в результате налаживания экономических связей появятся ростки взаимного доверия в армяно-азербайджанских отношениях, то в очень отдаленной перспективе карабахский вопрос может быть решен на основе обмена территориями и установления новой линии государственной границы между обеими странами. Но это должно быть свободным решением самих конфликтующих сторон, без давления на них извне. Подчеркнем: это может стать возможным отнюдь не скоро.
Пример Косово – не исключительный случай, но и не универсальная модель решения конфликтов. Скорее это стимул к переосмыслению ситуации в зонах конфликтов, возникших в результате распада Югославии и СССР, и к поиску новых политических решений, направленных не на достижение призрачных геополитических преимуществ, а на укрепление региональной стабильности и безопасности, на создание условий для экономического и социального развития новых независимых государств. Реально ли ожидать такого переосмысления? Если исходить из посылки, что правительства принимают решения исключительно под давлением обстоятельств, то, наверное, нет. Если же допустить, что они способны действовать исходя из неких позитивных целей, то ответ, возможно, будет утвердительным.
Российские руководители говорят о стремлении создать по периметру границ РФ пояс мира, стабильности, экономических возможностей, политического влияния и гуманитарного взаимодействия, где сама Россия выступала бы в роли центра притяжения. Этой цели нельзя достигнуть без урегулирования конфликтов, особенно в Молдавии и Грузии. Пока что Москва, очевидно, делает ставку на силу. Такой метод явно не работает: изначально пророссийский президент Воронин превратился в «прозападного коммуниста», а надежда, что на смену президенту Саакашвили придет деятель, для которого солнце опять начнет восходить на Севере, оказалась тщетной. У Москвы, таким образом, есть и сила, и готовность эту силу применить, но нет эффективной стратегии.
Между тем конфликты 1990-х давно созрели для решений. Поддержание статус-кво – ущербная позиция, которую невозможно сохранять бесконечно. В свое время Россия, поставив на «замораживание» конфликтов, утратила инициативу в их решении. Дальнейшее упорство Кремля может нанести еще больший ущерб российским интересам. Сегодня Москва в состоянии позволить себе то, что ей было недоступно в 1990-е годы, но ощущение собственной силы, которое в последнее время наблюдается у российских руководителей, не должно оборачиваться грубым давлением и другими приемами силовой политики. Наоборот, оно должно вести к активному и инициативному поиску приемлемых вариантов решения проблем. Малые страны – Грузия и Молдавия — это оценят, и Россия окажется в общем выигрыше. Концепции России-империи, России-гегемона отжили свой век и должны смениться концепцией России – ответственного регионального лидера, что предполагает совсем иную политику.
Возглавить российское миротворчество (в широком смысле слова) и руководить им может и должен не МИД и не Министерство обороны, а непосредственно Кремль. Это сфера не правительственной бюрократии, а самой что ни на есть высокой политики. Если президент России всерьез возьмет на себя роль главного миротворца, то сразу стихнут провокационные заявления о возможности, например, присоединения к РФ тех или иных территорий, о том, что общественные организации и этнические объединения готовы отправить через государственную границу России тысячи добровольцев, и т. д. Угроза возникновения войн по периметру российской территории будет снижаться, а авторитет России, наоборот, расти. От летней резиденции главы государства, где он проводит значительную часть времени, до зон «замороженных» конфликтов едва ли не рукой подать. Может быть, стоит обратить на это внимание, пока опять не задымило?
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] См.: Kupchan Ch. Independence for Kosovo // Foreign Affairs. 2005. Vol. 84. No. 6.
[2] В интервью газете «Коммерсантъ» Дэниел Фрид, заместитель госсекретаря США по вопросам Европы, сказал: «…Для любого разбирающегося в ситуации наблюдателя очевидно, что ситуация в Косово не прецедент ни для кого, кроме как для Косово. Ни для Абхазии, ни для Южной Осетии, ни для Приднестровья, ни для Чечни…ни для Страны Басков, ни для Тироля, ни для любой другой территории. Это не прецедент. Точка». (См.: интервью заместителей госсекретаря США Дэниела Фрида и Бэрри Лоуэнкрона: «Я не вижу связи между двойными стандартами и демократией» // Коммерсантъ. 2006. 12 июля).
[3] См.: пресс-конференция президента В. Путина 31 января 2006 г.
[4] К числу сторонников признания принадлежат, в частности, депутаты Сергей Бабурин и Виктор Алкснис. Мнение некоторых российских политиков по этому вопросу см.: Дипломатический вопрос на засыпку: Должна ли Россия присоединять Приднестровье // Время новостей. 2006. 19 сент.
[5] В процессе распада СССР согласие российского руководства с тем, что Крым войдет в состав независимой Украины, а населенные преимущественно славянами целинные земли останутся за Казахстаном, в значительной степени было мотивировано тем, что на территории этих республик находилось стратегическое ядерное оружие бывшего СССР. В итоге Москва отказалась от претензий на территории в обмен на сосредоточение в ее руках всего ядерного наследия Советского Союза (см. свидетельство Егора Гайдара в его последней книге: Гайдар Е. Гибель империи: Уроки для современной России. М.: Российская политическая энциклопедия, 2006). Были и другие факторы: общая усталость от имперского бремени, стремление поскорее освободиться от него и стать таким образом частью цивилизованного Запада; надежда на то, что бывшие союзные республики, даже став независимыми, «никуда не денутся», иллюзии в отношении СНГ как мягкой реинкарнации СССР; отсутствие застарелой вражды между русскими и украинцами, русскими и казахами, «деэтнизация» русских, отказавшихся от национализма в пользу «имперскости», и др. Какую-то роль сыграл и демонстрационный эффект югославской трагедии. «Ядерной Югославии» не желал никто.
[6] Роберт Кочарян, нынешний президент Республики Армения, до своего избрания на этот пост в 1998 году был главой Нагорно-Карабахской Республики.
[7] Речь идет о партии «Обновление», получившей большинство мест в Верховном совете ПМР на выборах 2005 года. Лидер этой партии Евгений Шевчук является председателем парламента. В начале 2006-го «обновленцы» предприняли неудачную попытку ограничить полномочия президента в пользу Верховного совета. Референдум о статусе ПМР в сентябре 2006 года проходил на фоне обострения борьбы за власть между «старой гвардией» Игоря Смирнова и МГБ, с одной стороны, и бизнес-группой «Шериф», интересы которой представляет партия «Обновление» — с другой. См.: «Шериф» на час // Коммерсантъ. 2006. 19 сент.
[8] Отказ от решений СНГ по Абхазии фактически начался при Борисе Ельцине, но символом стало открытие железнодорожного сообщения Сухуми—Москва в 2004 году.
[9] Начиная с 2004 года российские власти упростили процедуру предоставления гражданства РФ постоянным жителям Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья, в результате чего практически все желающие (иногда до 90 проц. населения) смогли приобрести российские паспорта. Попытка распространить эту практику на Крым столкнулась, однако, с резким отпором со стороны украинских властей и закончилась неудачей.
[10] Руководство СССР, напротив, путем поддержки автономий в составе союзных республик безуспешно пыталось в 1990—1991 годах нейтрализовать центробежные тенденции в Советском Союзе.
[11] Факт таких поставок на сумму 1 млрд дол. был обнародован в 1997 году тогдашним председателем Комитета Государственной думы по обороне Львом Рохлиным.
[12] В 1999—2004 годах членом этой организации был также Узбекистан, вследствие чего аббревиатура была расширена на одну букву – ГУУАМ.
[13] Вопреки распространенному мнению, нынешнее руководство Грузии не является марионеткой США. Американские официальные лица неоднократно пытались сдерживать пыл президента Саакашвили, но не всегда преуспевали в этом. Бывший посол США в Грузии Ричард Майлс не был особенно популярен в правительственных кругах Тбилиси. В то же время США выступают за неподконтрольность Грузии Москве. Это связано с интересами США в Каспийском регионе и с доктриной продвижения демократии в мире, рассматривающей Грузию как «маяк свободы» на постсоветском пространстве.
[14] Может показаться странным призывать Москву к проведению политики демократизации, тем более последовательной, поскольку сама Россия не является, мягко говоря, эталоном демократии. Под демократизацией в данном случае понимается демонтаж системы несменяемой власти клана Смирнова и поддерживающей его верхушки спецслужб. Эти люди давно научились манипулировать Россией, эксплуатируя пророссийские настроения жителей Приднестровья в своих узких интересах. Москве же имеет смысл положить конец этой односторонней зависимости и опираться не на клику, а на более широкий спектр политических и экономических сил. Что же касается внутреннего потенциала демократизации, то он в Приднестровье существует. Москва могла бы вспомнить неприятный для нее казус президентских выборов 2004 года в Абхазии, когда ставка, сделанная российскими представителями на сохранение у власти группировки Хаджимба—Ардзинба едва не привела к гражданской войне между вполне пророссийскими политическими силами.
