История Русской православной церкви 1943-1985 годов сегодня пользуется повышенным интересом исследователей, однако все они сталкиваются с архивными проблемами в процессе ее изучения: большинство церковных архивов сегодня отличаются плохим научным описанием и не менее плохой сохранностью, а зачастую и вовсе остаются закрыты для ученых, находясь в ведении религиозных организаций. Все это заставляет исследователей обращаться к источникам, хранящимся в государственном архиве, который был сформирован враждебно настроенными по отношению к церкви властями и может дать одностороннее представление об истории церкви в тот период. "Полит.ру" публикует статью А.Н. Марченко "Личные дела высшего духовенства Русской православной церкви для изучения церковно-государственных отношений 1943–1985 гг.", в которой автор дает подробную характеристику хранящимся в государственном архиве личным делам высшего духовенства с учетом обстоятельств их формирования. Статья опубликована в журнале "Отечественные архивы" (2007. № 4).
Проблема церковно-государственных отношений в СССР в 1943–1985 гг. активно разрабатывается исследователями[1]. Такой повышенный интерес к ней вполне обоснован. Это время фактической легализации религиозной деятельности в стране после периода организационного разгрома церковных структур, массовых репрессий духовенства 1920–1930-х гг. Вместе с тем оно связано со значительными издержками в жизни самой Церкви. Трагизм новой эпохи церковно-государственных отношений в СССР состоял в том, что Церковь получила и сохраняла свою легальность ценой тяжелейшего компромисса. Право на существование в атеистическом государстве она приобрела в обмен на полную зависимость от него.
Означенный временной промежуток в истории Церкви, и в первую очередь Русской православной церкви (РПЦ), был весьма неоднородным. Так, 1943–1953 гг. характеризуются нормализацией церковно-государственных отношений: открытие значительного количества храмов и монастырей, духовных учебных заведений, регистрация религиозных обществ, расширение издательской деятельности, образование церковных центров и религиозно-управленческих структур, создание специальных государственных органов по связям с религиозными организациями: Совета по делам Русской православной церкви (СДРПЦ) и Совета по делам религиозных культов (СДРК). В 1954 –1957 гг. появляется тенденция к изменению курса церковной политики: в высших партийных сферах набирают силу сторонники его ужесточения. Тем не менее усилиями руководителей СДРПЦ и СДРК баланс церковно-государственных отношений на прежнем уровне удалось удержать[2]. В 1958–1964 гг. РПЦ оказывается под сильнейшим давлением со стороны советских государственных и партийных структур[3]. Советы по делам РПЦ и РК трансформируются из посредников между государством и религиозными организациями в органы тотального контроля[4]. Закрываются церкви, монастыри, духовные учебные заведения, управленческие структуры. «Хрущевская церковная реформа приходской жизни» отстраняет священнослужителей РПЦ от финансово-хозяйственной деятельности и реальной власти в приходах. Архиерейский собор в июле 1961 г. под давлением государства принимает невыгодные Церкви «преобразования»: местные органы власти и уполномоченные советов становятся в ней фактическими хозяевами. Духовенство оказывается на правах наемных работников церковной общины, его деятельность ограничивается кругом богослужебных вопросов[5].
В 1965–1985 гг. церковная политика реализуется появившимся на свет в результате объединения СДРПЦ и СДРК Советом по делам религий при Совете министров СССР. Прекращаются массовые кампании закрытия храмов и монастырей, административные гонения против духовенства и церковного актива. С 1972 г. возобновляется регистрация церковных обществ, улучшается их качественный состав за счет лиц трудоспособного возраста. Значительно повышается образовательный и культурный уровень духовенства. В этот период «Церковь преодолела свое кризисное состояние, во многом связанное с административным натиском… и в целом добилась стабилизации, как во внутреннем своем состоянии, так и во взаимоотношениях с государством и обществом»[6]. Однако говорить о подлинной свободе религиозной жизни в стране еще не приходилось.
Анализ историографических работ в области церковно-государственных отношений в СССР убеждает, что ее изучение связано с определенными сложностями, главной из которых является неполнота источниковой базы. Отсутствие научного описания, фрагментарная сохранность и закрытость большинства церковных архивов, находящихся в распоряжении религиозных организаций (Московской патриархии, епархий, благочиний, приходов, монастырей, духовных семинарий и академий), заставляет исследователей в большинстве случаев обращаться к источникам богоборческой власти[7].
Исследования церковно-государственных отношений опираются в основном на комплекс документов Совета по делам РПЦ, Совета по делам религиозных культов (1943–1965 гг.) и Совета по делам религий (1965–1991 гг.)[8]. В силу специфического характера деятельности этих государственных структур, их прямой связи, подчиненности и подотчетности органам КГБ и идеологическому отделу ЦК КПСС[9] большинство документов их фонда до сих пор являются секретными или доступ к ним ограничен. Полностью рассекречены и доступны широкому кругу исследователей только дела трех описей[10], содержащие информационные отчеты уполномоченных советов, докладные записки в ЦК КПСС и Совет министров, переписку с министерствами и ведомствами, материалы кустовых и всесоюзных совещаний уполномоченных, сводные статистические данные о религиозных организациях, сведения о доходах церковных структур и духовенства за 1943–1990 гг. Вышеперечисленные документы имеют высокую информативность и исследовательскую привлекательность. Однако они не исчерпывают корпус уникальных источников фонда.
Огромную ценность представляют документы Совета по делам религий, включенные в опись № 7 «Дела высших служителей культа за 1935–1983 гг.». Она была составлена в декабре 1990 г. В нее вошли 200 дел, взятых на учет сотрудниками ЦГАОР СССР еще в декабре 1974 г. и принятых на постоянное хранение после расформирования совета. Данная опись включает личные дела высшего духовенства, которые в СДРПЦ и СДРК, а затем в Совете по делам религий заводились на каждого крупного представителя церковной иерархии: епископа, архиепископа, митрополита, патриарха и велись с момента его избрания или назначения на должность вплоть до кончины или оставления службы. Личные дела иерархов находились в распоряжении ограниченного круга сотрудников совета, его председателей Г.Г. Карпова, В.А. Куроедова, К.М. Харчева, Ю.М. Христораднова, а также их заместителей. Скрупулезный подбор материалов для формирования дел осуществлялся под их контролем.
Дела этой описи поделены на две группы. Первая включает дела епископата Русской (150 дел) и Грузинской (21 дело) православных церквей, а также представителей старообрядческой иерархии. Вторая – дела служителей культа других конфессий, официально действовавших на территории СССР[11]. Такая систематизация объясняется наличием у руководства Русской и Грузинской православных церквей духовных имен[12].
Рядом с духовными именами указаны полные официальные титулы иерархов согласно занимаемых ими архиерейских кафедр. (Обычно представители епископата в течение жизни могут переходить с одной кафедры на другую – менять место службы.) Для удобства поиска в описи обозначены названия последней кафедры, которую занимал иерарх перед своей смертью или уходом на покой (в отставку). Духовные имена и титулы иерархов православных церквей советского периода официально употреблялись без ссылок на гражданские фамилии, имена и отчества не только в самих религиозных организациях, но и на государственном уровне: в средствах массовой информации, на международных конференциях, форумах и т.д. Поэтому систематизация личных дел иерархов проведена строго в алфавитном порядке их духовных имен и титулов, с указанием в скобках гражданских инициалов. Дела епископов с одинаковыми именами даны в алфавитном порядке гражданских имен.
Дела епископата РПЦ неравнозначны по своему объему и наполнению. Досье некоторых архиереев, находившихся под пристальным вниманием совета, представляют собой многотомные подборки документов. Например, дело митрополита Ленинградского Григория (Чукова) состоит из восьми томов, охватывающих его многолетнюю и многообразную деятельность в Финляндии, США, Франции и на Ближнем Востоке, Ленинградской кафедре и в период ректорства в Ленинградской духовной академии[13]. В четыре тома вошли документы личного дела архиепископа Вологодского Павла (Голышева), реэмигранта и непримиримого борца за независимость церковного управления от светской власти[14].
Вместе с этим поразительной малосодержательностью (всего 20 страниц) отличается дело митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова) – выдающегося церковного дипломата и многолетнего председателя отдела внешних церковных сношений Московской патриархии[15]. Малоинформативно дело патриарха Сергия (Страгородского): других документов кроме анкет здесь нет[16]. Очевидно, эти досье были изрядно «почищены» сотрудниками совета или переданы в ГАРФ не полностью.
Тем не менее большинство дел православных иерархов представляет собой уникальный комплекс источников по истории церковно-государственных отношений в СССР и самой РПЦ. Для исследователя русского православия за рубежом ценны личные дела иерархов, принимавших участие в международных контактах Церкви, членов иностранных миссий РПЦ, а также возвратившихся из эмиграции на Родину. В личном деле епископа Вильнюсского и Литовского Алексия (Дехтерева) имеются отчеты о деятельности русских миссий в Иерусалиме и Александрии[17]. Важнейшие документы о деятельности православных миссий в Японии, Корее, Китае в 1940–1950-е гг. находятся в делах митрополита Краснодарского и Кубанского Виктора (Святина), архиепископов Ростовского Никандра (Викторова), Пензенского и Саранского Поликарпа (Приймака)[18].
Положение православных русских в послевоенной Европе: Венгрии, Чехии, Сербии, их взаимоотношения с Русской православной церковью за границей освещены в документах личных дел епископа Смоленского Иннокентия (Сокаля), архиепископов Тамбовского и Мичуринского Ионафана (Кополовича), Кировского и Слободского Мстислава (Волонсевича)[19].
С учетом порядка формирования личных дел иерархов документы каждого дела условно можно разделить на пять групп. Первую составляют документы, содержащие первичные конфиденциальные сведения об иерархе: анкеты, подробная биография, написанная, как правило, самим епископом, послужной список. Этот пакет документов передавался в совет Московской патриархией в период решения вопроса о назначении кандидата на епископскую кафедру или сразу после совершения епископской хиротонии. В период 1960-х – начала 1990-х гг. совет полностью контролировал кадровые назначения руководителей религиозных организаций, особенно РПЦ. Посвящение в епископский сан могло состояться только после согласования кандидатуры в совете.
Ценность этих документов заключается в том, что они дают исследователю богатую информацию о личности иерарха, его семье, ближайших родственниках, воспитании, образовании, деятельности до и после принятия сана. Некоторые иерархи, обладая незаурядными литературными способностями, в своих автобиографиях рассказывают о наиболее ярких событиях жизненного пути. Архиепископ Молотовский и Соликамский Александр (Толстопятов) описывает службу в Императорском флоте на Дальнем Востоке, участие в русско-японской войне, во время которой оказался в плену. Подобные воспоминания имеются и в автобиографии архиепископа Ташкентского Гавриила (Огородникова) – участника Первой мировой войны[20].
Известно, что большинство иерархов, служивших в епископском или священническом сане, в 1920–1930-е гг. подвергались репрессиям, находились в заключении и ссылке. Эта информация никогда не появлялась в их официальных биографиях, публиковавшихся на страницах «Журнала Московской патриархии». В личных делах Совета по делам религий она присутствует в исчерпывающем объеме. Так, в деле архиепископа Калужского и Боровского Ермогена (Голубева) значится, что он – «сын профессора Киевской духовной академии и университета, выпускник Московской духовной академии, кандидат богословия, находясь в сане архимандрита и должности наместника Киево-Печерской лавры, был осужден ОГПУ в 1931 г. по ст. 58-11 на 10 лет»[21].
Послужные списки митрополитов, архиепископов и епископов позволяют проследить складывание и развитие служебной карьеры того или иного иерарха. Здесь имеются точные сведения о занимаемых священнослужителями высшего звена должностях, переводах к новому месту службы, наградах, увольнениях на покой.
Вторую обязательную группу документов каждого дела составляют материалы, характеризующие отношение иерархов к гражданской власти, государственному законодательству о культах, их контакты с уполномоченными совета. В этот раздел дел входят характеристики сотрудников совета на епископов, выписки из квартальных, полугодовых отчетов уполномоченных, раскрывающих деятельность архиерея. Хотя указанные документы во многом дублируют дела описей № 1, 2, их значение для изучения церковно-государственных отношений в регионах и стране в целом, особенно при обострении, велико. Составленные сотрудниками совета в период «хрущевских гонений» 1958–1964 гг. характеристики священнослужителей отличаются мягкостью по отношению к тем из них, кто не оказывал серьезного отпора гражданской власти. Епископы же, занимавшие непримиримую позицию и готовые идти в деле защиты интересов Церкви до конца, характеризуются инспекторами и уполномоченными совета крайне отрицательно. В этом отношении показательна характеристика епископа Пермского и Соликамского Павла (Голышева): «Епископ Павел весьма активный, стремится к благолепию и пышным церковным службам. Рекомендации уполномоченного совета игнорирует, постоянно нарушает законодательство о культах… Епископ очень болезненно реагирует на решения о снятии с регистрации религиозных общин или об изъятии у них церковных зданий. За полтора года в епархии он все перевернул и сделал больше для укрепления Церкви, чем все его предшественники за пятнадцать лет»[22].
Рядом с характеристиками в делах собраны публикации из газет, касающиеся жизни и деятельности епископов. Нередко уполномоченные совета и местные партийные организации вели с деятелями Церкви, особенно епископами, настоящую войну в прессе, публикуя статьи антирелигиозной направленности. В 1960-е гг. мало кому из епископов удавалось избежать заказной газетной травли. Каждая статья «компрометирующего» содержания согласовывалась авторами с уполномоченным, корректировалась им и непременно доставлялась в центральный аппарат совета, где оседала в личном деле иерарха.
Особое внимание уполномоченных, сотрудников совета, вплоть до его председателя, в 1960–1970-е гг. вызывал вопрос об отношении иерархии к «реформе церковного управления», насильственно внедренной в церковную жизнь на Архиерейском соборе в июле 1961 г. Устранение настоятелей и клириков от административно-хозяйственной деятельности в приходах ставило их в сложное положение, затрудняло духовное «окормление» паствы, порождало конфликты. После отставки Н.С. Хрущева ненормальную ситуацию в приходской жизни попыталась исправить группа из десяти архиереев во главе с архиепископом Калужским Ермогеном (Голубевым), направившая летом 1965 г. на имя Патриарха Алексия I письмо, в котором говорилось о негативных последствиях реформы и ставилась под вопрос каноническая состоятельность соответствующих решений Собора[23].
На переломе двух эпох – «оттепели» и «застоя» – этот вопрос для развития церковно-государственных отношений оказался ключевым. В большинстве случаев иерархия болезненно реагировала на ограничение собственной финансово-административной власти, понимая пагубность антиканонических нововведений. Власть желала сохранить выгодное для себя положение, при котором контроль над административно-финансовой жизнью Церкви был всеобъемлющим. Именно поэтому вопрос о «приходской реформе» находил свое документальное отражение в деле каждого правящего архиерея 1960–1970-х гг. Сотрудники совета постоянно докладывали своим руководителям об умонастроениях и поступках епископов. В одном из документов личного дела епископа Ивановского Иллариона (Прохорова) инспектор совета сообщал: «Хотя он и присутствовал на Соборе в 1961 г. и голосовал за утверждение нового положения, но принял его враждебно и до сих пор требует от церковных советов, чтобы все вопросы финансово-хозяйственной деятельности религиозных обществ с ним согласовывались»[24].
Третью важную группу в личных делах иерархов составляют официальные документы. Это переписка епископов с патриархом и Священным синодом, управляющим делами Московской патриархии по различным вопросам церковного управления. Среди документов многочисленные рапорты и докладные записки о состоянии причта, отношениях с уполномоченными совета, закрытии храмов и монастырей, данные об отчислениях на нужды патриархии и в Фонд мира. Многие документы касаются кадровых вопросов. Епископы нередко сами просили патриарха и Синод о назначении их на ту или иную вакантную кафедру, значительно реже – об уходе на покой. В случае поступления жалоб с мест они писали объяснительные, предпринимали попытки получить аудиенцию у патриарха или управляющего делами Московской патриархии.
Кроме этого, в группе церковных официальных документов исследователь найдет указы патриарха и определения Синода о назначении епископов на кафедры и перемещениях их к новому месту службы, протоколы заседаний Синода, на которых принимались кадровые решения. Подавляющее большинство документов этой группы выполнено на официальных бланках органов церковного управления с соответствующими подписями и печатями. Наличие внутренней переписки в распоряжении сотрудников совета говорит о существовании полного контроля со стороны этой организации над всей административной жизнью РПЦ. Практически все официальные документы, поступавшие в патриархию из епархиальных управлений, как и исходившие из патриаршей канцелярии, дублировались или в перепечатанном виде отправлялись в Совет по делам религий.
Необходимо отметить, что представители епископата сами поддерживали контакт с советом, бывая на приеме у заместителей председателя или обращаясь к руководству этой структуры письменно. В свою очередь епископы писали жалобы в совет на уполномоченных, нередко в период хрущевского антирелигиозного натиска 1958–1964 гг. нарушавших законодательство о культах, допускавших грубое администрирование и вмешательство в дела Церкви. На приемах в совете епископы ставили волновавшие их вопросы налогообложения, возможности открытия или предотвращения закрытия храмов. Каждый визит епископа в совет регистрировался, составлялась стенограмма беседы.
В 1965 г. большое впечатление на широкую общественность произвело открытое письмо священников Московской епархии Глеба Якунина и Николая Эшлимана. В нем подробно перечислялись репрессивные акции, проведенные Советом по делам РПЦ, и указывалось на отсутствие сопротивления со стороны Московской патриархии. Священники протестовали против «беззаконных действий руководителей и уполномоченных совета, преступно нарушающих принципы социалистической законности и основные законодательные установления советской власти, определяющие отношение советского государства и Церкви»[25]. Резонанс этого выступления был настолько значительным, что вопрос об отношении к «открытым письмам» и их авторам задавался каждому архиерею, посещавшему совет в 1965–1967 гг., о чем свидетельствуют стенограммы бесед[26].
Четвертая группа документов личных дел иерархов освещает деятельность епархиальных архиереев по месту службы. Материалы личных дел показывают, что в совет из епархий шел поток жалоб от недовольных клириков, членов исполнительных органов церковных общин и прихожан. Нередко письма заканчивались категоричными требованиями отстранить от занимаемой должности того или иного епископа. Эти документы ярко характеризуют всю сложность, противоречивость внутренней церковной жизни 1960–1970-х гг., ставшую следствием антиканонической реформы церковного управления. Отстранение духовенства от реальной власти в приходах, монополия общин на финансово-хозяйственную деятельность, поддерживаемая всевластными уполномоченными, подрывала авторитет иерархии и, в сущности, способствовала разрушению церковного организма изнутри. Попытки иерархов навести порядок в приходах административными методами расценивались уполномоченными совета не иначе, как «нарушение законодательства», «проявление властолюбия и корысти». Обычно они находили факты противодействия со стороны уполномоченных и его ставленников из числа «церковных активистов» в многочисленных жалобах в совет и Московскую патриархию. Последствия такой борьбы могли оказаться для епископа плачевными. Нередко они лишались занимаемых кафедр, переводились к новому месту службы или отправлялись на покой.
Наряду с негативной корреспонденцией в делах находятся письма и телеграммы в защиту иерархов. Их наличие говорит о том, что в 1960–1970-е гг. в среде духовенства и верующих прочно утвердилось понимание огромной роли в судьбе епископата кураторов из центрального аппарата совета.
С жалобами и апологиями на епископов соседствуют документы, ставшие их прямым следствием. Это материалы ревизионного делопроизводства: рапорты благочинных и настоятелей церквей с резолюциями архиереев, акты ревизий, расследований, проверок деятельности епископа и епархиального управления, проводимых сотрудниками Московской патриархии. Они служили основанием для принятия патриархом, Синодом и другими церковными инстанциями соответствующих кадровых решений.
Пятую группу документов, содержащихся в делах иерархов, составляют их сочинения и проповеди, которые, правда, встречаются нечасто. Не все иерархи обладали творческими способностями и были хорошими проповедниками. К тому же сотрудников совета интересовали те произведения и речи епископов, в которых, по их мнению, допускались антисоветские высказывания, идеи, противоречащие духу советского законодательства о культах, призывы к изменению существующего положения Церкви. Обычно такие проповеди, произносимые епископами в храме, за богослужением, тайно записывались людьми уполномоченных или сотрудниками КГБ, после чего в расшифрованном виде переправлялись в Москву в центральный аппарат совета. Полноценный сборник проповедей мог быть составлен из материалов личного дела выдающегося ученого и проповедника XX в. архиепископа Симферопольского Луки (Войно-Ясенецкого), причисленного Церковью к лику святых. Полемические статьи и историко-канонические справки, тексты выступлений, опубликованные за рубежом, содержатся в материалах личного дела архиепископа Калужского Ермогена (Голубева), флагмана церковной оппозиции 1960–1970-х гг.[27]
В личных делах православных иерархов имеются фотографии и репродукции из календарей и журналов, издаваемых Московской патриархией.
Таким образом, личные дела епископата РПЦ представляют собой многообразный по характеру и содержанию комплексный исторический источник. Его правильное, беспристрастное использование дает исследователю ценнейшую информацию о религиозных деятелях, стоявших у руководства РПЦ, расширяет возможности авторов в объективной оценке личностей, их роли в отечественной и церковной истории.
Однако, соприкасаясь с материалами враждебно настроенной к Церкви власти, исследователю необходимо помнить о субъективизме, специфических целях и задачах тех, кто формировал дела. Кроме того, необъективное и неосторожное использование документов личных дел из фонда Совета по делам религий может повредить исторической истине, нанести непоправимый ущерб. Не случайно к документам, включенным в опись № 7, доступ ограничен: они выдаются в читальный зал с разрешения дирекции ГАРФ после тщательного изучения экспертами запрашиваемых исследователем материалов. Такой порядок установлен в соответствии с п. 3 ст. 25 Федерального закона «Об архивном деле в Российской Федерации», который предусматривает «ограничение на доступ к архивным документам, содержащим сведения о личной и семейной тайне гражданина, его частной жизни… на срок 75 лет со дня создания указанных документов».
[1] Одинцов М.И. Пимен (Извеков) – последний «советский» патриарх. Вступительная статья, комментарии и подготовка текста к публикации // Отечественные архивы. 1995. № 1; Шкаровский М.В. Русская православная церковь при Сталине и Хрущеве. М., 1999; Одинцов М.И. Русская православная церковь в XX веке: история взаимоотношения с государством и обществом. М., 2002; Василий (Кривошеин), архиепископ. Поместный собор Русской православной церкви и избрание Патриарха Пимена. СПб., 2004; Васильева О.Ю. Русская православная церковь и II Ватиканский собор. М., 2004; Фирсов С.Л. Время в судьбе. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский). О генезисе «сергианства» в русской церковной традиции ХХ века. СПб., 2005.
[2] Одинцов М.И. Русская православная церковь в XX веке… С. 159–160.
[3] Шкаровский М.В. Указ соч. С. 359–360.
[4] Одинцов М.И. Русская православная церковь в XX веке… С. 161.
[5] Васильева О.Ю. Указ соч. С. 116–117.
[6] Одинцов М.И. Пимен (Извеков) – последний «советский» патриарх… С. 29; Он же. Русская православная церковь в XX веке… С. 39.
[7] Марченко А.Н. Документы по истории Русской Православной Церкви периода «хрущевской оттепели» в архивах Уральского региона //Отечественные архивы. 2006. № 2. С. 50.
[8] См.: ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1–11 (13 281 ед. хр.).
[9] Калинин В.Н. Церковь и Совет по делам религий // Приход: Православный экономический вестник. М., 2007. С. 46.
[10] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1, 2, 6.
[11] Предметом исследования автора статьи являются только дела епископата РПЦ.
[12] Такое имя нарекается при монашеском постриге и обычно отличается от мирского. Наречение монашеского имени является древней традицией восточного монашества, неотъемлемым атрибутом и символом иноческого образа жизни.
[13] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 137–144.
[14] Там же. Д. 173–176.
[15] Там же. Д. 169.
[16] Там же. Д. 109.
[17] Там же. Д. 3.
[18] Там же. Д. 28, 29, 86, 101.
[19] Там же. Д. 149, 155, 166.
[20] Там же. Д. 2. Л. 1–3; Д. 33. Л. 7.
[21] Там же. Д. 43. Л. 3.
[22] Там же. Д. 173. Л. 23–24.
[23] Цыпин В., протоиерей. История Русской церкви 1917–1997 гг. М., 1997. С. 410.
[24] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 52. Л. 14.
[25] Шкаровский М.В. Указ соч. С. 276; Штриккер Г. Русская православная церковь в советское время. М., 1995. Кн. 2. С. 54–62.
[26] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 56. Л. 43; Д. 107. Л. 78.
[27] Там же. Д. 43, 72.
