Институт демографии Государственный университет Высшая школа экономики | ||
 |  | ЭЛЕКТРОННАЯ ВЕРСИЯ БЮЛЛЕТЕНЯ |
101000, Москва, Покровский бульвар, д. 11; Факс (495) 628-7931 | ||
Возрастная структура населения России сильно деформирована историческими потрясениями прошлого. По этой причине даже в подобные современному периоды эволюционного развития, много лет спустя после потрясений, различные «этажи» возрастной пирамиды — те или иные возрастные группы — испытывают разнонаправленные изменения. Эта разнонаправленность оказывается обстоятельством, далеко не безразличным с демографической, экономической или социальной точек зрения.
Например, с 2004 года в России идет убыль женского репродуктивного контингента (женщины от 15 до 50 лет), что, казалось бы, должно было, при прочих равных условиях, приводить к сокращению числа рождений. Но параллельно растет число и доля женщин в важнейшем, с точки зрения деторождения, сегменте репродуктивного контингента — в возрастах — 20-34 года (рис. 1 и 2) — сказывается подъем числа рождений в 1980-е годы, что, вопреки действию первого структурного фактора, благоприятствует дальнейшему росту числа рождений. Однако уже началось пополнение контингента потенциальных матерей малочисленными поколениями женщин, родившихся в 1990-е годы, и это положит начало обратной тенденции: начнет быстро падать число молодых женщин, увлекая за собой и число рождений. Эта тенденция сохранится не менее десятилетия, и ей будет очень трудно противостоять даже при условии роста рождаемости.
Не менее, если не более серьезными будут и экономические последствия происходящих сейчас структурных возрастных сдвигов. В настоящий момент Россия проходит веху, отделяющую фазу получения «демографического дивиденда» от фазы уплаты «демографического налога». До сих пор, несмотря на то, что уже на протяжении полутора десятилетий население России сокращалось, число людей в трудоспособном возрасте продолжало увеличиваться — сказывалась упомянутая разнонаправленность динамики разных «этажей» российской демографической пирамиды. В результате «демографическая нагрузка» на одного трудоспособного сокращалась. Но теперь этот этап закончился, восходящая волна в динамике населения трудоспособных возрастов сменяется нисходящей со всеми вытекающими из этого последствиями. «Дивиденд» от выгодных изменений возрастного состава сменяется «налогом», которым облагают россиян ставшие невыгодными изменения возрастной структуры.
Фиксация точного года наступления этого переломного события зависит от выбора нижней возрастной границы трудоспособного возраста. Если следовать международным стандартам и считать возрастом начала трудовой карьеры 20 лет, то это событие еще только должно произойти в ближайшие год-два. Если же исходить из принятого в России критерия отнесения к трудоспособному возрасту (с 16 лет), то оно уже наступило в 2006 г. Имеет значение и возрастная граница выхода на пенсию. Для границ, принятых в нашей стране (к трудоспособным возрастам относят мужчин в возрасте 16-59 лет и женщин — 16-54 лет), вступление в фазу демографического налога в 2007 году было довольно резким: за два последующие года численность населения трудоспособного возраста сократилась на 0,6 млн. человек или на 0,7% в относительном выражении (рис. 3, 4), и это только начало.
Вместе с тем, несколько смягчит ситуацию изменение пропорций младшего, среднего и старшего сегментов трудоспособного контингента. С точки зрения влияния на уровень производительности труда ключевыми являются изменения численности именно в среднем сегменте трудоспособных возрастов [1]. Как показывает рис. 5, с середины 1990-х годов, т.е. в период получения демографического дивиденда, происходил довольно резкий композиционный сдвиг: работники средних возрастов замещались в основном работниками старших возрастов. Однако, уже сейчас ситуация разворачивается в обратную сторону: численность и доля населения в средних рабочих возрастах будет расти, а в старших и, чрезвычайно быстро, в младших — убывать. Таким образом, горькая пилюля в виде демографического налога будет немного подслащена благоприятными структурными изменениями в возрастном составе трудоспособного контингента.
Жесткость новой фазы изменения возрастной структуры связана не только с убылью населения рабочих возрастов, но и с увеличением его численности в пенсионном возрасте. Ее прирост за 2006-2007 годы в абсолютном выражении уже составил 0,65 млн. человек. В ближайшие годы рост этого показателя ускорится, поскольку население страны будет убывать исключительно в сегменте трудоспособных возрастов. Соответственно будет увеличиваться демографическая нагрузка пожилыми. Это увеличение уже началось и в 2007 году, впервые с 1993 года привело к росту, пусть пока незначительному, общего показателя демографической нагрузки (рис. 6). Но этот рост продолжится.
Возобновлению роста численности и доли населения в старших возрастах (в данном случае 60 лет и старше) в ближайшие десятилетия уже ничто не сможет помешать. Однако в прошедший период наблюдался довольно редкий феномен кратковременного обращения этой тенденции вспять — еще одно проявление разнонаправленных изменений возрастной структуры. Как показывает рис. 7, главной причиной тому стало вхождение в возраст 60-64 года поколений 1941-1945 годов рождений, в результате которого за 2001-2006 годы население этой возрастной группы (до этого — самой многочисленной) сократилось более чем вдвое (с 8,9 млн. до 4,3 млн. человек на начало 2007 года) и сравнялось по численности с населением в возрасте 75-79 лет. Еще меньшая численность наблюдалась лишь в группе самых старых — 80 лет и более. Таким образом, краткое обращение вспять тенденции старения сопровождалось постарением контингента, которого принято относить к пожилым. Впрочем, начиная с 2007 года, число самых молодых и экономически активных пенсионеров начнет быстро расти, что создаст предпосылки для частичной компенсации дефицита предложения труда, вызванного убылью численности населения в трудоспособном возрасте.
Эхо Второй мировой войны слегка отразилось на динамике индекса старения (рис. 8) и даже на тренде медианного возраста населения (табл. 1), более устойчивого к конъюнктурным колебаниям численности в старших возрастах. Но, в противоположность изменению удельного веса пожилых рост этих показателей продолжался без перерыва, свидетельствуя о неуклонности процесса старения населения России.
То, что демографическое старение неотвратимо прокладывает себе дорогу во всех странах, претерпевших снижение рождаемости, — общеизвестно. Менее известно то, что в отличие от подавляющего большинства стран с низкой рождаемостью населению России пока не грозит «глубокая» старость, измеряемая долей «самых старых», т.е. лиц в возрасте 80 или 85 лет и старше. Несмотря на то, что доля лиц 80 лет и старше по сравнению с 1960 годом утроилась, величина этого показателя все еще очень скромна. По его уровню в списке из 43 европейских стран, США и Японии наша страна в 2007 году занимала 37-е место, а согласно прогнозу в 2030 году будет занимать 41-е [2]. Если же обратиться к оценкам демографов ООН на 2050 год, то к этому времени, по доле перешагнувших 60-летний рубеж, население России будет таким же старым, как шведское (31% в возрасте 60+), и гораздо старше, чем мировое население (около 22%), в то время как по доле 80-летних в общем числе пожилых оно будет менее старым, чем в Швеции (19% против 31%) и слегка моложе мирового населения. Причина этого кажущегося преимущества — более высокая смертность взрослого населения.
| Год | Медианный возраст, лет | Доля пожилых (60 лет и старше), % | Доля самых старых (80 лет и старше), % | Индекс старения, (60+/0-14), % |
| 1960 | 27,3 | 9,0 | 0,8 | 29,9 |
| 1965 | 28,2 | 10,2 | 1,0 | 34,3 |
| 1970 | 30,5 | 11,8 | 1,2 | 44,6 |
| 1975 | 31,3 | 13,6 | 1,2 | 58,3 |
| 1980 | 31,0 | 13,6 | 1,3 | 62,7 |
| 1985 | 31,9 | 13,7 | 1,6 | 60,7 |
| 1990 | 33,1 | 15,7 | 1,9 | 68,4 |
| 1995 | 34,9 | 16,5 | 2,2 | 76,5 |
| 2000 | 36,7 | 18,3 | 1,9 | 99,2 |
| 2001 | 36,9 | 18,6 | 1,9 | 104,4 |
| 2002 | 37,1 | 18,7 | 1,8 | 109,8 |
| 2003 | 37,2 | 18,4 | 1,8 | 112,9 |
| 2004 | 37,2 | 17,8 | 1,9 | 113,5 |
| 2005 | 37,3 | 17,3 | 2,0 | 113,7 |
| 2006 | 37,4 | 17,0 | 2,2 | 114,3 |
| 2007 | 37,5 | 17,1 | 2,3 | 116,3 |
| 2008 | 37,7 | 17,2 | 117,6 |
Особенность эволюции российской возрастной структуры населения в том, что в условиях высокой смертности взрослых ее пирамида стареет только «снизу» — вследствие снижения рождаемости — в отличие от большинства развитых стран, где идет также старение «сверху», в результате снижения смертности.
Снижение смертности способствует старению, когда: (а) больше людей доживает до старших возрастов и (б) увеличивается продолжительность жизни пожилых и старых людей (это и есть старение «сверху»). Однако в последние полвека в России оба этих условия не выполнялись. Дожитие женщин до возраста 60 лет осталось на уровне середины 1950-х, а у мужчин даже заметно снизилось. С конца 1950-х годов имел тенденцию к снижению и уровень продолжительности жизни в возрасте 60 лет. Снижение же смертности в детских возрастах, которое имело место в России, напротив, противодействует старению. Следовательно, динамика смертности не способствовала старению населения.
Такое положение со смертностью можно рассматривать как эволюционно-кризисный фактор изменения возрастно-половой структуры населения. В отличие от других кризисных воздействий (социальных потрясений и демографических катастроф) он не вносит искажений в возрастную структуру и не усиливает их, но при этом влияет на сам ход эволюции возрастной структуры, не позволяя населению стареть «естественным путем» — за счет увеличения дожития до старших и самых старших возрастов.
Благоприятно или нет такое влияние смертности на старение населения? Ситуация выгладит парадоксальной: высокая смертность — бесспорно негативное явление — тормозит процесс, который также пугает общество своими социальными и экономическими последствиями. Но это — кажущийся парадокс, как писал американский демограф Ф.Ноутстейн, «проблема старения — вовсе не проблема, а лишь пессимистический взгляд на величайший триумф человечества» [3]. Преодоление этого «пессимистического взгляда» потребовало развития альтернативных представлений о возрасте человека.
Один из первых кирпичиков в новую концепцию возраста в демографии заложил в 1975 году известный американский демограф Норман Райдер: «Мы измеряем возраст числом лет с момента рождения. Это полезный и имеющий смысл индикатор стадий развития от рождения до достижения зрелости. Однако для следующих стадий такой индикатор становится все менее и менее полезным … было бы уместнее измерять возраст не в годах с момента рождения, а числом лет оставшихся до смерти» [4]. Естественной мерой такого отсчета возраста является в демографии показатель ожидаемой (предстоящей) продолжительности жизни, который иначе трактуется как средний возраст смерти в стационарном населении. Райдер, в частности, предложил использовать в качестве альтернативы показателю «доля населения в возрасте 65 лет и выше» — показатель «доля населения с предстоящей продолжительностью жизни 10 лет». Такой подход позволяет по-новому взглянуть на изменения в дожитии и связанные с ними изменения в жизненном цикле и, соответственно, пересмотреть представления о рубежах старости.
Недавно этот поход был обобщен в концепции перспективного возраста [5], на основе которой был предложен набор альтернативных показателей старения. Один из них (доля населения в возрастах, в которых ожидаемая продолжительность жизни не превышает 15 лет) был опубликован среди основных индикаторов демографического развития европейских стран [6]. Как сказано в пояснении к «Европейской таблице демографических данных», «неверно думать, что сегодняшний 60-летний человек находится на той же ступени жизненного цикла, что и его ровесник десятилетиями ранее. Сегодня, в среднем, он имеет лучшее здоровье и может ожидать много больше лет впереди, что оказывает влияние и на его поведение с точки зрения инвестиций. Следовательно, можно показать, что как биологическое, так и социальное измерение возраста не только функция времени с момента рождения, но также ожидаемое время до смерти. Соответственно, традиционное определение возраста должно быть дополнено еще одним — отражающим изменение ожидаемой длительности жизни индивидов, а также населения».
Исходя из концепции перспективного возраста, три общепринятых показателя старения (доля населения в возрасте 60 лет и старше; медианный и средний возраст населения) следует дополнить еще тремя показателями [7]:
Сравнение одноименных показателей традиционного хронологического, или, как мы будем называть его для ясности, ретроспективного, и перспективного возраста позволяет выявить двойственную природу влияния изменения смертности на процесс старения населения.
Общую идею данного подхода хорошо иллюстрируют исторические закономерности изменения показателя ретроспективного и перспективного медианного возраста в Швеции (рис. 9) [9].
Более полутора столетий, с 1750 по 1910 год, ретроспективный медианный возраст шведского населения был практически постоянен и составлял около 25 лет. Начавшееся около 1910 года старение населения Швеции привело к тому, что к середине 1950-х годов этот показатель увеличился на 10 лет, превысив в 1956 году 35 лет.
В то же время перспективный медианный возраст, если его мерить по отношению к условиям принятой за стандарт смертности России 1965 года, изменялся иначе. Примерно до 1830 года он колебался вокруг значения 39 лет (иными словами, 25 летний «медианный» житель Швеции тех лет, с позиций перспективного отсчета возраста, соответствовал 39 летнему жителю России 1965 года, т.е. был на 14 лет старше своего хронологического возраста). Однако затем, благодаря начавшемуся снижению смертности, стал падать и перспективный медианный возраст шведов, в конце XIX века он составлял уже 30 лет (25-летний, «медианный» житель Швеции по своим шансам дожития соответствовал 30-летнему россиянину 1965 года), был всего на 5 лет старше своего хронологического возраста.
В ХХ веке снижение рождаемости привело к резкому росту медианного возраста шведского населения, но и снижение смертности ускорилось. По этой причине перспективный медианный возраст, пережив период некоторого увеличения в 1930-е — 1940-годы, вначале перестал увеличиваться, а затем начал снижаться. С конца 1940-х годов он стал устойчиво ниже ретроспективного, причем разница быстро нарастала. В 1965 году 36-летний, «медианный» житель Швеции по своим шансам дожития соответствовал примерно 34-летнему россиянину этого же года, а в 2003 году 40-летний швед соответствовал 32-летнему россиянину 1965 года.
В целом за ХХ век население Швеции сильно постарело, медианный возраст шведа увеличился более чем на 14 лет. Но в терминах перспективного медианного возраста старение было незначительным, этот возраст вырос всего на 0,4 года. Если же брать только вторую половину ХХ века, то ретроспективный медианный возраст вырос более чем на пять лет, а перспективный — не только не вырос, но даже сократился почти на полтора года, с точки зрения этого показателя, население Швеции помолодело!
Сходную картину можно нарисовать и по английским данным с 1840 года. С конца XIX века население Англии и Уэльса старело по оси ретроспективного (хронологического) возраста, старение же по оси перспективного возраста вначале шло намного медленнее, в середине ХХ столетия прекратилось, а затем сменилось омоложением. В результате, за ХХ век население Англии и Уэльса в терминах ретроспективного медианного возраста постарело почти на 15 лет, в терминах перспективного — помолодело на 3,5 года (рис. 10).
Швеция или Англия — не исключение, всем странам, успешно движущимся по пути эпидемиологического перехода, свойственна общая закономерность: по оси перспективного возраста нации стареют медленнее, чем по оси хронологического возраста, и в результате разница между перспективным и ретроспективным возрастом (Ап — Ар) становится отрицательной (рис. 11).
Иначе протекает старение населения в России, особенно его мужской части. Как показывают рис. 12 и 13, мужское население России, США и Польши по шкале ретроспективного возраста стареет одинаково: медианный возраст мужчин в этих странах практически совпадает на протяжении трех-четырех последних десятилетий. В то же время ожидаемый горизонт жизни мужчин сравниваемых стран в этом возрасте менялся по иным траекториям, что в итоге привело к колоссальным различиям в величине перспективного медианного возраста в 2005 году: 35-летний россиянин оказался на 14 лет старше своего ровесника из США и на 9 лет — из Польши. Эти различия обусловлены различиями в смертности мужчин этих стран.
Случай Польши особенно поучителен. С середины 1960-х годов в Польше, как и в России, наблюдалась аномальная картина старения: по шкале перспективного возраста оно протекало быстрее, чем по шкале хронологического возраста. На короткий момент — во второй половине 1980-х — ситуация в Польше стала практически идентична ситуации в России. Однако, в отличие от России, Польша затем свернула с аномальной траектории старения. За период 1990-2006 годов перспективный медианный возраст ее мужского населения даже несколько снизился, тогда как в России вырос на 10 лет. Тем не менее, длительные отклонения от общей траектории привели к тому, что среди сравниваемых стран, приведенных на рис. 11, величина перспективного возраста поляков самая высокая (за исключением России).
Интересно и сравнение с Японией, представленное на рис. 14. Эта страна на протяжении уже четырех десятилетий демонстрирует одну из самых высоких, если не самую высокую, скорость старения по традиционной шкале ретроспективного возраста. Относительно молодое на фоне Японии мужское население России с позиции «перспективы на жизнь», возможно, одно из самых старых. Показатель перспективного медианного возраста российских мужчин растет примерно с той же скоростью, что ретроспективный медианный возраст японских мужчин, и, если отвлечься от известных колебаний российской смертности, совпадает с ним по величине. Это означает, что если по оси ретроспективного возраста в исследуемом периоде самая старая и самая быстро стареющая страна — Япония, то по оси перспективного возраста — Россия.
Что касается женского населения России, то сложившийся в настоящее время разрыв в перспективном медианном возрасте с другими странами у женщин не столь велик, как у мужчин (рис. 15-17), поскольку женская смертность в России не так высока, по сравнению с этими странами, как мужская. Указанный разрыв с некоторыми странами (например, США и Польшей) отчасти связан с более высоким медианным возрастом российских женщин.
Несмотря на эти отличия, принципиально ситуация старения в двумерном пространстве медианного возраста российских мужчин и женщин сходна. Как следует из табл. 2, в 1960 году Россия почти не выделялась среди рассматриваемых стран по показателям медианного возраста. Более того, в то время перспективный медианный возраст женского населения был ниже ретроспективного только в России и в Швеции. Однако в 1960-2005 годах в других странах прогресс в борьбе со смертностью привел к тому, что их жители стареют по оси перспективного возраста медленнее, чем по оси хронологического, так что их население, в определенном смысле, моложе, чем «по паспорту».
| Страна | Ретроспек- тивный медианный возраст (РМВ), лет | Перспек- тивный медианный возраст (ПМВ), лет | Разница, лет (РМБ — ПМБ) | Изменение показателей между 1960 и 2005 годом лет | Разница между изменением РМВ и ПМВ за период, лет | ||||
| 1960 | 2005 | 1960 | 2005 | 1960 | 2005 | РМВ | ПМВ | РМВ — ПМВ | |
| Женщины | |||||||||
| Россия | 30,4 | 40,3 | 30,1 | 42,3 | -0,3 | 2 | 9,9 | 12,2 | -2,3 |
| Англия и Уэльс | 37,5 | 39,7 | 37,7 | 34,0 | 0,2 | -5,7 | 2,2 | -3,7 | 5,9 |
| Франция | 34,7 | 40,2 | 34,9 | 32,0 | 0,2 | -8,2 | 5,4 | -2,8 | 8,3 |
| ИталияА | 32,5 | 42,7 | 33,0 | 35,7 | 0,5 | -7 | 10,2 | 2,8 | 7,4 |
| Япония | 26,2 | 44,9 | 28,9 | 35,1 | 2,7 | -9,8 | 18,7 | 6,3 | 12,4 |
| Польша | 28,0 | 38,6 | 29,0 | 34,9 | 1,0 | -3,7 | 10,5 | 6,0 | 4,6 |
| ШвецияБ | 36,7 | 41,0 | 36,5 | 34,5 | -0,2 | -6,5 | 4,3 | -2,1 | 6,4 |
| США | 30,4 | 37,5 | 30,8 | 32,4 | 0,4 | -5,1 | 7,1 | 1,5 | 5,5 |
| Мужчины | |||||||||
| Россия | 23,8 | 34,2 | 23,3 | 41,6 | -0,5 | 7,4 | 10,4 | 18,4 | -8,0 |
| Англия и Уэльс | 34,1 | 37,6 | 31,7 | 27,4 | -2,4 | -10,2 | 3,4 | -4,4 | 7,8 |
| Франция | 31,2 | 37,3 | 29,2 | 27,5 | -2,0 | -9,8 | 6,0 | -1,7 | 7,7 |
| ИталияА | 30,3 | 39,6 | 26,6 | 29,5 | -3,7 | -10,1 | 9,3 | 2,9 | 6,4 |
| Япония | 24,5 | 41,4 | 22,9 | 30,3 | -1,6 | -11,1 | 16,9 | 7,4 | 9,5 |
| Польша | 25,4 | 34,5 | 22,6 | 31,0 | -2,8 | -3,5 | 9,1 | 8,3 | 0,7 |
| ШвецияБ | 35,3 | 38,7 | 29,8 | 28,1 | -5,5 | -10,6 | 3,4 | -1,7 | 5,1 |
| США | 28,7 | 34,8 | 26,7 | 25,7 | -2,0 | -9,1 | 6,1 | -1,0 | 7,1 |
Россия — единственная из рассматриваемых стран, в которой тенденции смертности приводят к противоположному результату: ее население старше, чем «по паспорту» (женщины — на 2,3 года, мужчины — на 8 лет). Более того, по перспективной шкале возраста — оно и самое старое из сравниваемых населений и наиболее быстро стареющее.
Об этом можно судить, если обратиться к другому индикатору старения по перспективной шкале отсчета возраста, а именно: к доле населения, чья ожидаемая продолжительность жизни составляет 15 и менее лет. Как показывают данные табл. 3 и рис. 18, 19, по величине этого показателя в 1960 году Россия была самой молодой среди сравниваемых стран: моложе Японии и Польши, не говоря уже об остальных четырех европейских странах, от которых ее отделяла, казалось бы, пропасть. Но за прошедший период соотношение в корне изменилось и теперь Россия — самая старая страна в этом списке.
| Страна | Население с продолжительностью жизни 15 лет и менее, % | Возраст, в котором продолжительность жизни равна 15 лет | ||
| 1960 | 2005 | 1960 | 2005 | |
| Женщины | ||||
| Россия | 6,4 | 16,7 | 67,1 | 65,5 |
| Англия и Уэльс | 13,5 | 12,5 | 65,6 | 71,1 |
| Франция | 13,4 | 11,4 | 65,9 | 73,5 |
| Италия | 10,4 | 14,1 | 65,1 | 71,9 |
| Япония | 7,1 | 11,2 | 63,7 | 74,8 |
| Польша | 6,8 | 11,8 | 65,0 | 69,4 |
| Швеция | 12,2 | 13,7 | 65,4 | 71,6 |
| США | 8,9 | 9,5 | 66,4 | 71,7 |
| Мужчины | ||||
| Россия | 5,4 | 16,3 | 61,7 | 56,4 |
| Англия и Уэльс | 13,8 | 11,6 | 60,4 | 67,8 |
| Франция | 12,5 | 10,8 | 61,2 | 68,7 |
| Италия | 10,6 | 13,5 | 62,1 | 67,6 |
| Япония | 8,3 | 12,4 | 59,8 | 69,2 |
| Польша | 6,9 | 11,1 | 61,3 | 63,9 |
| Швеция | 12,5 | 12,5 | 63,2 | 67,7 |
| США | 11,2 | 8,4 | 61,4 | 68,2 |
В целом, анализ старения по обеим возрастным шкалам проливает свет на двойственную роль неблагоприятных тенденций смертности в России: по оси ретроспективного возраста они противостоят старению населения и даже способствуют его омоложению, по оси перспективного возраста — существенно старят.
Быстрое старение по шкале перспективного возраста имеет многочисленные и разнообразные по своему характеру отрицательные последствия. В частности, существует предположение, что старение может принести демографический дивиденд второго рода, т.н. «второй демографический дивиденд» [10]. В отличие от первого демографического дивиденда эта возможность связана не со структурными изменениями возрастной пирамиды (по хронологической шкале возраста), а с изменениями в жизненном цикле и в структуре жизненного фонда людей (по перспективной шкале) в странах, идущих по пути второго эпидемиологического перехода. Как утверждается в рамках теории социо-эмоциональной селективности, исследующей мотивацию жизненного пути, в той или иной форме люди имеют представление о том, что можно назвать горизонтом жизни, и в своем поведении (в т.ч. экономическом), осознанно или нет, руководствуются не только своим хронологическим, но и «перспективным» возрастом, причем субъективное чувство оставшегося времени до наступления смерти приобретает особое значение, когда люди становятся старше [11]. Это согласуется с предположением, из которого исходит концепция второго демографического дивиденда: значительное увеличение дожития до самых старших возрастов, при выполнении ряда условий, может приводить к изменению экономического поведения людей, «заставляя» их меньше потреблять и больше сберегать или же и больше/дольше работать, и больше сберегать, не снижая своего потребления.
Высокая смертность и, как следствие, высокий перспективный возраст населения России пока не создают демографических предпосылок для реализации второго демографического дивиденда, а также имеют негативные последствия для функционирования пенсионной системы.
Считается, что установленный законом возраст выхода на пенсию в России один из самых низких среди развитых стран. Это дает повод для обсуждения вопроса о его повышении. Действительно, среди 35 стран у российских женщин он самый низкий, а у мужчин только во Франции он совпадает с российским. В странах Восточной Европы и Балтии у мужчин возраст выхода на пенсию составляет 62 года [12], а у женщин находится в интервале от 58 лет в Румынии до 61 года в Латвии и Словении. Впрочем, для большинства этих стран речь идет о «нормальном» пенсионном возрасте, позволяющем получать полноценную пенсию. В то же время, законодательно предусмотрен и «ранний» пенсионный возраст, который временами на 10 лет ниже нормального (Португалия, Швеция и Австралия — 55 лет для мужчин и женщин).
Однако, несмотря на более поздний возраст выхода на пенсию, в западных странах до него доживает гораздо больше людей, чем в России, и в 65 лет им предстоит почти такая же, а иногда и более долгая жизнь, чем в России в 60 или даже 55 лет. С этой точки зрения, они имеют демографические основание и для дальнейшего повышения пенсионного возраста, которое во многих из них уже запрограммировано.
В России же и сейчас, и прежде потери от преждевременной смертности, особенно у мужчин, были очень велики: примерно две трети мужчин, достигших 20 лет, доживают до стандартного возраста выхода на пенсию. Остальные же, хотя и работали иногда по нескольку десятков лет, умирали прежде, чем приходило время ее получать. Условно, можно считать, что внесенный ими пенсионный взнос остается невостребованным или же «наследуется» выжившим [13].
Так или иначе, умершие в трудоспособном возрасте вносят свой вклад в показатели демографической поддержки доживающих до пенсии [14]. Оценка этих показателей позволяют исследовать соответствие между сложившимся режимом смертности и законодательно установленными пенсионными границами. Подобного рода анализ показывает, что из-за высокой смертности мужчин в формировании пенсионного фонда (в демографическом смысле, т.е. в смысле числа человеко-лет, прожитых ими после достижения возраста выхода на пенсию) чрезвычайно большую роль играют «взносы» умерших до пенсионного возраста, причемэта роль все время увеличивается (рис. 20). Так, при возрасте выхода на пенсию 60 лет, у мужчин вклад не доживших до пенсии в коэффициент поддержки пожилых в условиях смертности 1965 года не достигал и 20%, а в условиях смертности 2006 года достигает почти трети, а если бы возраст выхода на пенсию был 65 лет, он превысил бы 40%.
Иными словами, даже при ныне действующей границе выхода на пенсию, вследствие высокой смертности мужчин рабочих возрастов пенсионная система де факто утрачивает обязательное для нее свойство всеобщности; и становится реальной угроза снижения мотивации значительной части мужского населения участвовать в ней, что может представлять серьезную проблему для развития накопительной или частично накопительной системы пенсионного обеспечения.
Сопоставление с другими странами (рис. 21) подтверждает это: столь значительная роль невостребованных пенсионных вкладов, как у российских мужчин для возраста 60 лет, в других странах не наблюдается даже для возраста 65 лет. На основе приведенной таблицы можно заключить, что при уровне смертности российских мужчин и нынешняя пенсионная граница, приходящаяся на возраст 60 лет, слишком высока. По сути, даже снижение пенсионного возраста с 60 до 55 лет не исправит ситуацию. В этом случае каждый четвертый пенсионный вклад в России будет не востребован, что гораздо выше, чем в сравниваемых странах при возрасте выхода на пенсию 65 лет, причем в сравнении с Японией и европейскими странами — вдвое выше.
К аналогичным выводам приводит анализ изменения возраста, в котором ожидаемая продолжительность жизни равна 15 лет, (ех=15). Если принять в качестве гипотезы, что 15 лет — это минимальная продолжительность жизни после выхода на пенсию, то возраст x, в котором достигается этот уровень продолжительности жизни, можно рассматривать как некий аналог возраста выхода на пенсию, «скорректированного» с учетом изменений смертности в старших возрастах. Для мужчин уровень этого показателя уже с 1970 года опустился ниже законодательно установленной пенсионной границы, что еще раз свидетельствует о том, что для них повышение возраста выхода на пенсию не имеет под собой демографических оснований (рис. 22).
Таким образом, высокий уровень смертности взрослых мужчин, наблюдающийся последние несколько десятилетий в России, скорее, дает основания не для повышения, а для снижения возраста выхода на пенсию. Учитывая, что высокая смертность связана с ослабленным здоровьем, высоким уровнем заболеваемости, инвалидности — факторами, снижающими экономическую эффективность работника и способствующими более раннему фактическому выбытию с рынка труда, повышение пенсионного возраста для мужчин может быть не оправданным не только демографически, но и экономически.
Иная ситуация у женщин: возраст, в котором им предстоит прожить 15 лет, на 10-11 лет выше установленной законом пенсионной границы, а доля «наследования» даже в худшие годы не превышала 9%. Однако если обратиться к международным сопоставлениям, то становятся не так однозначны и доводы в пользу повышения пенсионного возраста для женщин. Роль невостребованных вкладов у российских женщин для ныне установленной пенсионной границы в 55 лет примерно соответствует величине показателя для возраста 65 лет в США и Польше, но заметно выше, чем в Японии и в пяти европейских странах (рис. 23). Если же повысить возраст выхода на пенсию для российских женщин до 60 лет, то доля невостребованных вкладов станет значительно выше, чем в этих странах в возрасте 65 лет.
Разумеется, на основании только демографических аргументов нельзя делать далеко идущие экономические и политические выводы. Но, вместе с тем, нельзя их и игнорировать, чрезвычайно высокая смертность взрослых в России — реальность, которую нельзя не учитывать, ссылаясь на более высокий возраст выхода на пенсию в западных странах.
Примечания
[1] Если считать, что зависимость между производительностью труда и возрастом имеет Л-образную форму, т.е. форму колокола.
[2] European Demographic Data Sheet 2008 — www.populationeurope.org
[3] Notestein, Frank 1954. Some Demographic Aspects of Aging // Frank W. Notestein. Proceedings of the American Philosophical Society, Vol. 98, No. 1 (Feb. 15, 1954): 38-45.
[4] Norman Ryder Notes on Stationary Populations / Population Index 41-1 (Jan 1975) pp. 3-28.
[5] Sanderson, W. & Scherbov, S. Average remaining lifetimes can increase as human populations age. Nature 435, 811–813 (2005).
[6] European Demographic Data Sheet 2008 — www.populationeurope.org
[7] Lutz, W., Sanderson, W. and Scherbov, The coming acceleration of global population ageing // Nature, Vol. 451, 7 February 2008: 716. Более подробно, в т.ч. с привлечением данных по когортам, эволюцию этих показателей в Швеции и ряде других развитых странах см. Sanderson, Warren C. and Sergei Scherbov. 2005. A New Perspective on Population Ageing. European Demographic Research Papers 3; Sanderson, W. & Scherbov, S. A new perspective on population aging. Demog. Res. 16, 27–58 (2006). Там же дается обоснование применимости данного подхода к показателям для условных поколений.
[8] См., напр., Фильрозе Э. Очерк потенциальной демографии. М.: Статистика, 1975.
[9] Более подробно, в т.ч. с привлечением данным по когортам, эволюцию этих показателей в Швеции и ряде других развитых странах см. Sanderson, Warren C. and Sergei Scherbov. 2006. A New Perspective on Population Ageing. European Demographic Research Papers 3. Vienna: Vienna Institute of Demography of the Austrian Academy of Sciences. Там же дается обоснование применимости данного подхода к показателям для условных поколений.
[10] См., напр., Mason, Andrew, and Ronald Lee. Reform and Support Systems for the Elderly in Developing Countries: Capturing the Second Demographic Dividend // Genus, vol. LXII (2), 2007. P. 11-35; Lee, Ronald and Andrew Mason. What is the Demographic Dividend? // Finance and Development, September 2006. pp. 16-17; Bloom, David E., Canning, David, Mansfield, Rick, and Michael Moore. Demographic Change, Social Security Systems, and Savings. // NBER Working Paper No. 12621, National Bureau of Economic Research, 2006; Bloom, D., D. Canning, and J. Sevilla. 2003. “The Demographic Dividend: A New Perspective on the Economic Consequences of Population Change.” Population Matters Series. Santa Monica, California: Rand.
[11] Carstensen, Laura L. The Influence of a Sense of Time on Human Development // Science, Vol. 312, 2006. p. 1913 — www.populationeurope.org
[12] В Литве 62,5 года, в Болгарии 63 года, в Польше — 65 лет.
[13] Демографической аналогией «взноса» и «пенсии» является фонд времени, измеряемый в человеко-годах, прожитых, соответственно, в трудоспособном и в пенсионном возрастах. «Невостребованные взносы» — это рассчитанное на основе таблиц смертности число человеко-лет, прожитых в трудоспособном возрасте теми, кто умер, не дожив до его окончания.
[14] Показатель демографической поддержки — отношение числа лиц трудоспособного возраста к числу «иждивенцев» (детей и/или пожилых).
