Становлению и развитию Историко-архивного института, его преподавателям и студенческим кружкам посвящено множество работ. Однако до последнего года публиковались только письменные интервью и воспоминания, в то время как аудиовизуальные документы, составляющие значительную часть источников, оставались в архивах. «Полит.ру» публикует ранее не издававшиеся тексты фонодокументов, в которых речь идет о выдающихся преподавателях ИАИ и сюжетах из жизни института конца 1940–1960-х годов, отсутствующих в других исторических источниках. Материал опубликован в журнале "Отечественные архивы" (2009. № 3).
Историко-архивный институт (ИАИ) по праву признан одним из немногих вузов, обеспечивавших в условиях идеологизации советской высшей школы достижение подлинного профессионализма, традиционного для российской исторической науки. Он фактически стал социокультурным феноменом, становлению и развитию которого посвящено множество работ[1], в том числе касающихся конкретных кафедр и студенческих научных кружков[2].
Источниковая база подобных исследований продолжает пополняться публикациями интервью и воспоминаний бывших студентов и преподавателей института[3]. Одновременно растет и корпус неопубликованных источников; значительную их часть составляют аудиовизуальные документы, отложившиеся в структурных подразделениях РГГУ и других организаций, в государственных и частных архивах.
Настоящая публикация – опыт издания текстов фонодокументов, возникших в ходе подготовки сборника мемуаров выпускников ИАИ, из личного архива одного из его составителей. Идея создания книги к 75-летию института для последующего тиражирования или размещения в Интернете, выдвинутая группой студентов факультета архивного дела, не была полностью реализована. В течение 2007 г. удалось собрать и изучить библиографию, составить примерный список интервьюируемых лиц, а затем осуществить звукозапись их воспоминаний. Мемуаристам предлагался перечень из 11 вопросов, подготовленный в традициях устной истории[4]: 1. Поступление. 2. Интересные случаи на экзаменах и зачетах. 3. Столовая. 4. Досуг. 5. Учителя и преподаватели. 6. Кружковая культура, интересные и запомнившиеся доклады. 7. Дипломное сочинение и диссертация. 8. Преподавательская работа (если была). 9. Организация работы института. 10. Ректор и атмосфера вуза, партийная организация и институт, диссидентство. 11. Общежитие.
В процессе работы по проекту состоялись беседы с М.Е. Андросовой[5], Т.Г. Архиповой[6], А.П. Гудзинской[7], В.А. Колядой[8], А.И. Комиссаренко[9], А.В. Крушельницким[10]; И.В. Курукиным[11], Р.В. Овчинниковым[12], А.Г. Сергеевой[13], Е.В. Старостиным[14] и А.Д. Степанским[15], где нашли отражение отсутствующие в других исторических источниках сюжеты из жизни института конца 1930–1970-х гг. Фонограммы общим объемом 218,6 Мб хранятся в памяти ПЭВМ, а их резервные копии – на компакт-диске.
Для публикации в журнале отобраны фрагменты воспоминаний Т.Г. Архиповой, В.А. Коляды, Р.В. Овчинникова, А.Г. Сергеевой и Е.В. Старостина. В них наиболее ярко обрисованы персоны выдающихся преподавателей ИАИ, внесших существенный вклад в создание его научной школы. Устные мемуары переведены в письменную форму, тексты отредактированы респондентами и санкционированы ими на издание. При этом сохранены индивидуальные особенности речи мемуаристов, исправлены шероховатости устной речи и нарушения языковых норм. Опущены вопросы интервьюера и технические моменты записи, не меняющие общего смысла свидетельств. Высказывания о конкретных лицах объединены в четыре группы по принадлежности к прототипам (С.О. Шмидт[16], А.А. Зимин[17], Ф.А. Коган-Бернштейн[18], Н.П. Ерошкин[19]), а в пятую группу выделены размышления респондентов об утраченных традициях институтской жизни.
Е.В. Старостин: Первая лекция по истории России была в 42-й аудитории, читал ее Шмидт. Она была вступительной. Мы были в восторге. Он читал без бумаги, иногда ходил по проходу между столами. Свободное изложение довольно сложного материала, и не только с точки зрения первокурсников, конечно же, привлекало студентов. По ходу лекции он изящно цитировал наших поэтов – Пушкина: «Архивны юноши толпою / На Таню чопорно глядят...» и т.д., других поэтов, которые так или иначе отзывались об архивах. Все были довольны, хотя имелись студенты, которые искали большей глубины и методичности в изложении. Шмидт рисовал историческое полотно широкими мазками, и это было полезно для первокурсников, выбравших историко-архивоведение своей будущей специальностью... Он настолько увлекательно освещал историю древней и средневековой Руси, что мы все, а девочки в первую очередь (он был молодой и элегантный), были в восторге и иногда устраивали ему овации. Потом я пытался разгадать секреты ораторского мастерства Шмидта, но, увы, этот феномен так и остался его тайной. Нужно родиться Шмидтом... Шмидт имеет особый талант – притягивать к себе людей. Он просто родился для этого, и у него, по-моему, самая большая школа учеников в системе высшего образования и Академии наук, т.е. кружок Шмидта – это явление какого-то планетарного характера, во всяком случае, в рамках России...
С. О. Шмидт. 1950-е гг.
В.А. Коляда: Мы все знали, что Сигурд Оттович даже тройки старается не ставить. Он всегда к студентам относился очень доброжелательно и старался помочь, и экзамен у него всегда проходил как беседа «на тему...». Кружков тогда было несколько, и жесткого посещения не было – ходили туда, где интересней. Узнавали по объявлениям, чему будет посвящено следующее заседание. На кружок Сигурда Оттовича, нам повезло, приезжали и там выступали те же Б.А. Рыбаков[20] и Н.М. Дружинин[21], которых стоило послушать. Рыбаков, кроме всего, был прекрасный популяризатор – он умел очень эффектно подавать информацию.
И кружки имели большое значение, потому что давали студентам какой-то опыт уже в научной работе, причем это было не формально, но в форме беседы, в форме обсуждения: иногда со спорами, иногда доходило до шума и крика. Это было уже совершенно другое общение даже с [научными] руководителями, с тем же Сигурдом Оттовичем, – это уже общение коллег, а не преподавателя со студентом. Студентам это давало привычку на будущее и определенный опыт существования в архивном и научном мире – опыт построения отношений, подготовки научных работ. Я бы сказал, что атмосфера была более творческая, нежели сейчас, ведь часто доклад являлся только поводом к началу дискуссии, а дальше споры уходили очень далеко и могли продолжаться хоть на следующем заседании.
Р.В. Овчинников: Историю России, поскольку я заочник, у нас читал Александр Александрович Зимин. Он стал главным моим Учителем впоследствии. Он абсолютно не следил за своей внешностью. Я помню, ходил он с поднятым воротником, в калошах. И его лекции какое-то странное впечатление производили... у него лекции-размышления были. Он ходил и раздумывал, о чем рассказывал: такой не канонический у него был опыт чтения. Потом он у меня был руководителем диплома и руководителем диссертации. Диссертацией он руководил своеобразно, сосредоточив основное внимание на крупных методических вопросах и предоставив мне полную самостоятельность в решении конкретных проблем истории и источниковедения Пугачевского восстания. Он сказал: «Ну, ты сам разберешься во всем».
Диплом я писал у Зимина по теме «Источники по истории восстания Болотникова». Я занимался разрядными книгами, записями в разрядных книгах. Писал я с трудом, поскольку до этого не имел такого опыта в изучении источников, вот меня в этом и наставлял Зимин. Он вообще был замечательный человек, великолепно знал средневековую Русь, увлекался библиофильством: собирал книги; увлекался филателией, великолепно знал поэзию Серебряного века, впервые я от него услышал, как он читал стихи Николая Гумилева и другие по памяти...
А. А. Зимин. 1950-е гг.
Помню, Зимин вызывал меня для консультаций на свою дачу, но все ограничилось игрой в шахматы. Когда он узнал, что я играю в шахматы, он обрадовался, что нашел себе партнера, и мы часами сражались. Однажды, когда я приехал к нему на дачу, мы играли, и далеко уже за полночь было, и вдруг открывается дверь, и его разъяренная супруга говорит: «Саша, дай ты человеку поспать!» Она его с треском, чуть ли не подзатыльником прогнала в семейную спальню, а я где-то там, на веранде, спал. Потом вдруг минут через 30 открывается дверь, и снова входит Зимин и говорит:
– Реджинальд Васильевич, Вы еще не спите?
– Нет.
– А то я тут шашки нашел.
Мы еще долго играли в шашки, крепко заснувшая супруга Зимина не могла нас потревожить. Часто, когда мне попадались шахматные книги, я ему дарил, а он мне в ответ дарил всякие книги, и свои, и других авторов. Помню, он мне подарил первое посмертное издание сочинений Пушкина, вышедшее в 1841 г., то, что издавал В.А. Жуковский, довольно ценное издание, редкостное сейчас. Он всегда опекал меня, помог устроиться в Институт истории, где я писал докторскую диссертацию уже по манифестам и указам Пугачева.
Е.В. Старостин: Древний мир читал профессор Сергей Львович Утченко[22]. Ровно, без эмоциональных взлетов, он рукою мастера рисовал историю Древнего Рима, Древней Греции в лицах, и мы получали глубокие аналитические знания о тех далеких временах. Его сменила профессор Фаина Абрамовна Коган-Бернштейн, не менее интересно читавшая Средневековье. Отличный преподаватель. Мне казалось, что текст лекции она знает наизусть, и если бы я или кто-то другой смог записывать ее от начала до конца занятий, то будущие студенты получили бы полный, законченный учебник по Средним векам, который не надо было бы редактировать.
В.А. Коляда: Фаина Абрамовна Коган-Бернштейн могла просто сразить студентов. У нас учились студенты из Прибалтики, и одна девушка пыталась сделать вид, что плохо говорит по-русски. Фаина Абрамовна:
– А Вы откуда?
– Из Вильнюса.
– Ну, говорите по-литовски, я понимаю прекрасно. Я хорошо могу ориентироваться в польском и литовском.
Образованного человека удивить было трудно такими моментами.
А.Г. Сергеева: Фаина Абрамовна была женщиной совершенно потрясающей. Она всегда нам говорила: «Когда вы будете в Париже...», а мы сидели, смотрели на нее и думали: «Во дает! Когда это мы в Париже будем?»
Ф.А. Коган-Бернштейн. 1940-е гг. Архив РАН. Ф. 1697. Оп. 1. Д. 94. Л. 2 об.
Т.Г. Архипова: У меня отношение к Николаю Петровичу особое – он определил мою судьбу. Благодаря ему я стала историком-государствоведом и преподавателем вуза. Поступить на дневное отделение мне не удалось, я недобрала одного балла, и, идя по институту в «растрепанных чувствах», плача, – встретила Николая Петровича Ерошкина, с которым я общалась ровно год назад в стенах института, когда, учась в десятом классе, забрела в него узнать, что же он из себя представляет. Он говорит: «Девочка, что Вы плачете? Зайдите ко мне в кабинет».
Он тогда был деканом заочного отделения. Я ему сказала, кто я и что я. Говорю: «Вот, я окончила школу с золотой медалью, но недобрала баллов» – в том году впервые было отменено собеседование, никаких преимуществ не было для выпускников школы с золотой медалью. Он меня выслушал и сказал: «Ну вот, даю Вам неделю, попробуйте устроиться на работу по профилю, и я тогда Вас с этими оценками возьму на заочное отделение». Он всегда всех студентов и аспирантов на Вы называл, и я у него переняла эту манеру.
Я вернулась домой (мы тогда жили в Подольске), попросила папу попытаться меня куда-то устроить. Он, конечно, отправился первым делом в архив Министерства обороны (тот находится на территории г. Подольска). Ему сказали: «Мы ее на работу возьмем, пусть работает, но ставки делопроизводителя у нас нет. Но можем оформить уборщицей с исполнением обязанностей делопроизводителя». Папа приходит домой и говорит, что вот так и так. Я говорю: «Конечно!». И первая запись у меня в трудовой книжке – «уборщица архива Министерства обороны». И когда я защищала докторскую [диссертацию], ученый секретарь совета говорил о том, что Архипова «прошла славный путь от уборщицы архива Министерства обороны до защиты докторской диссертации».
И я проучилась первый год на заочном, сдала все экзамены на «отлично» и была переведена на дневное отделение... С этого времени я всегда была недалеко от Николая Петровича… Под его руководством я написала диплом, защитила кандидатскую… Николай Петрович Ерошкин – это для меня, конечно, эталон. И чтение лекций, и манера общения со студентами. Лекции он читал вообще, как бы Вам сказать... можно было сидеть, разинув рот, все полтора часа. Так вот читал. Потому что это всегда был какой-то всплеск – неожиданных умозаключений, юмора, иронии, сарказма, хотя дисциплина – история государственных учреждений – она довольно-таки сухая, и, наверно, ее читать только так и можно, иначе у студентов «уши завянут». Но вот он умел будить интерес у студентов, и, знаете, когда начала преподавать сама, я ему в какой-то степени даже поначалу завидовала, потому что он мог рассказывать про «царских сатрапов», про царей. А что мы могли рассказать, читая историю советских государственных учреждений, что мы могли сказать о государственных деятелях советского периода? Информация о них была скупая, мемуаров не было. Как можно было привлечь внимание студентов? Ну, как-то привлекали...
Николай Петрович потом, когда мы уже становились его соратниками, коллегами, очень любил приглашать к себе в гости, радушно угощать. Он замечательно пел своим незабываемым голосом, не гнушался хорового пения, любил послушать пение коллег. Мы отмечали дни рождения друг друга, новоселья. Очень любил он кафедральные чаепития. При нем на кафедре работали одни Татьяны, и в день заседания он заезжал в ресторан «Прага» и покупал пирожные «Танечка». Он оставил кафедре эту культуру общения и, несмотря на занятость, мы часто собираемся и обязательно вспоминаем его…
Н.П. Ерошкин. 1960-е гг.
Е.В. Старостин: Читал у нас лекции по истории государственных учреждений хорошо поставленным голосом Николай Петрович Ерошкин. Однажды, рассказывая о военном ведомстве, он остановился и говорит: «Ну, кто из вас знает слово «infanterie»?» Абсолютная, зависшая в воздухе тишина, хотя у нас на курсе было пять–шесть «французов». «Кто даст правильный перевод этого слова, тому поставлю на экзаменах отлично». Я привстал и говорю: «Пехота, Николай Петрович». В офицерском училище мы изучали французскую военную лексику. «Хорошо, напомните мне этот случай на экзамене». Совершенно естественно, что я ему не напомнил. И при сдаче чрезвычайно сложного и трудного экзамена (он заставлял зубрить все эти отделы департаментов, министерств, Третьего отделения его императорского величества канцелярии и т.п.) я получил четверку, одну из немногих в моем, в принципе приличном, дипломе. Утешает только то, что этот педагог божьей милостью к ребятам был более строг, чем к красивым девушкам. Николай Петрович оставил лучшие в России учебники по истории государственных учреждений. И на издании 1983 г. я с неуходящей болью перечитываю: «Евгению Васильевичу Старостину на добрую память, дружески. Н.Ерошкин». Нам, друзьям, его очень не хватает...
В.А. Коляда: Это была легендарная личность: перед первой сессией весь первый курс дрожал, потому что говорили: «Живыми от Ерошкина не уходят». Но, надо сказать, что никогда он не цеплялся и никогда искусственно никому отметку не занижал: если человек предмет знал, то никаких проблем не возникало. Он всегда очень спокойно ставил хорошие отметки и отличные, и в нем не было желания кого-то уколоть или докопаться, что именно человек не знает.
Е.В. Старостин: Преподаватели не отгораживались «китайской» стеной. Мы могли поесть у Шмидта, когда были голодны. Звонили и говорили: «Сигурд Оттович, мы к Вам приедем чаю попить», он никогда не отказывал: «Приезжайте». Мы, 5–6 человек его учеников, шли к нему на Арбат. Или другой случай, когда мой товарищ и спортсмен Володя Волков звонил Коган-Бернштейн и говорил: «Меня жена выгнала из дома, можно я заночую у Вас?» «Приезжайте, Володя, у меня для Вас найдется раскладушка. Но с женой надо жить мирно». И он ночевал неделю у Фаины Абрамовны. Это то, чего нет сейчас, да не может быть, потому что жизнь изменилась. Причины лежат в изменении отношений между преподавателями и студентами, в понижении социального статуса преподавателей – тогда преподаватели были уважаемые люди, во всяком случае, они располагали какими-то финансовыми возможностями, чтобы принять студента. Они сохраняли традиции старой университетской дореволюционной школы. Эта традиция русской науки позволяла иногда проводить занятия дома у преподавателя, за чаем. Она прослеживается, наверное, через Герье[23], Кареева[24], Виппера[25], Петрушевского[26] и многих других. Из переписки Платонова[27], Любавского[28], Готье[29] видно, что они нередко проводили занятия у себя дома не только потому, что были стары и не могли приехать в университет, но потому, что дорожили той невидимой внутренней связью, которая возникает в этой неформальной обстановке между Учеником и Учителем. Сейчас этого нет и, насколько я понимаю, эта потеря обеднила обе стороны. Вы меня понимаете? Здесь надо быть очень тонким психологом, чтобы распутать клубок причин, которые вызвали эту потерю. Это, конечно, нанесло определенный ущерб развитию отечественной науки. Эта традиция умерла совсем недавно вместе с последними могиканами: Зимин уходит в начале 1980-х, вслед за ним – Пашуто[30]. У Зимина вообще его ученики составляли семью. Он их возил на дачу, дома принимал, чаем поил, благословлял на браки.
В.А. Коляда: В тот период, когда ректором был Леонид Алексеевич Никифоров1[31] институт воспринимался не только формальным учреждением, но и чем-то вроде клуба: студенты «толклись» здесь целый день. Ходили, конечно, в библиотеку, но в основном пропадали в институте. Преподаватели со студентами всегда были вместе, и никакой формальной номенклатурщины не ощущалось. В столовой и то стояли в одной очереди, и ничего не было из ряда вон выходящего, если Леонид Алексеевич стоял за каким-нибудь студентом и перебрасывался с ним словами: «Да, сегодня вот что-то у нас котлетки-то неважные...»
Была какая-то другая атмосфера в институте, которую позже, когда пришло новое руководство, начавшее проводить борьбу с тем, что оно называло «идеологическим браком», всячески пыталось изменить, но до конца, по-моему, так и не сумело этого сделать. Да и люди были несколько другие. Может потому, что им незачем было что-то подчеркивать: они и так многое значили в науке, и со студентами умели прекрасно контактировать, да и между собой тоже.
Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии собеседницы мемуаристов и владелицы фонодокументов А.Ю. КЛИМЕНКО.
[1] См., напр.: Рослова А.С. 25 лет работы Московского государственного историко-архивного института // Тр. МГИАИ. М., 1958. Т. 11; Вяликов В.И. 40-летие МГИАИ // Там же. М., 1972. Т. 20; Красавченко Н.П., Вяликов В.И., Муравьев В.А. Московский государственный историко-архивный институт (к 50-летию со дня открытия) // Советские архивы. 1980. № 6; Хорхордина Т.И. Корни и крона: Штрихи к портрету Историко-архивного института: 1930–1991. М., 1997.
[2] Каштанов С.М., Шингарева Е.А. Кружок источниковедения истории СССР // Тр. МГИАИ. М., 1961. Т. 16; Каштанов С.М. 20 лет спустя (Юбилей научного студенческого кружка) // Материалы науч. студенч. конф. Май 1970 г. М., 1970. Вып. II. Источниковедение историографии; Чирков С.В. Научная работа кружка источниковедения истории СССР (1950–1980 гг.) // Источниковедение и историография. Специальные исторические дисциплины: Сб. ст. М., 1980; Простоволосова Л.Н., Станиславский А.Л. История кафедры вспомогательных исторических дисциплин. М., 1990; Басовская Н.И. Двадцать лет спустя // Зеркало истории: Двадцать лет кружку истории древности и средневековья: Сб. ст. М., 1992; Шмидт С.О. Наш кружок // Шмидт С.О. Путь историка: Избранные труды по источниковедению и историографии М., 1999; и др.
[3] «Не люблю всякую неточность… и мемуарную». Воспоминания Т.П. Коржихиной / Публ. Т.М. Горяевой, В.Е. Антонец // Отечественные архивы. 1994. № 6; «Нет, не жалею я, что всю жизнь была архивистом…» (Из воспоминаний В.Е. Дербиной) / Публ. А.Д. Степанского, Н.С. Зелова, С.В. Пузырева // Там же. 1996. № 6; «Мы не увидим плоды наших посевов. Но они будут…» (Из воспоминаний А.А. Зимина) / Публ. В.Г. Зиминой // Там же. 1998. № 6; «Историко-архивный институт навсегда останется в моей памяти». Из воспоминаний И.И. Белоносова / Публ. Н.С. Зелова // Там же. 2001. № 2; «Историко-архивный стал моим родным домом». Воспоминания Н.А. Ковальчук о годах учебы в институте (1940–1947) // Там же. 2003. № 4; «Наш набор 1945 г. был первым послевоенным…» Воспоминания профессора Т.В. Батаевой об Историко-архивном институте // Там же. 2005. № 1; «Из воспоминаний об Историко-архивном институте» (Интервью Н.Ф. Демидовой А.Ю. Клименко и Е.В. Пчелову) // Гербовед. 2007. № 95; «Тогда в молодые годы» (Воспоминания А.В. Елпатьевского) // Вестник архивиста. 2008. № 2.
[4] Хубова Д.Н. Устная история «Verba Volant»: Метод. пособие. М., 1997; и др.
[5] Андросова Марина Ефимовна – вып. МГИАИ 1974 г., канд. ист. наук, доцент кафедры теории и методики архивоведения ИАИ РГГУ.
[6] Архипова Татьяна Григорьевна – вып. МГИАИ 1963 г., д-р ист. наук, проф., декан факультета документоведения ИАИ РГГУ, зав. кафедрой истории государственных учреждений и общественных организаций ИАИ РГГУ.
[7] Гудзинская Аэлита Павловна – вып. ИАИ 1947 г., ст. науч. сотрудник группы рукописей научно-просветительского отдела Московского центра Рерихов.
[8] Коляда Владимир Александрович – вып. МГИАИ 1970 г., директор Российского государственного архива фонодокументов.
[9] Комиссаренко Аркадий Иванович – вып. МГИАИ 1959 г., д-р ист. наук, проф. Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации.
[10] Крушельницкий Александр Владимирович – вып. МГИАИ 1977 г., канд. ист. наук, доцент кафедры истории государственных учреждений и общественных организаций ИАИ РГГУ.
[11] Курукин Игорь Владимирович – вып. МГИАИ 1975 г., д-р ист. наук, проф. кафедры отечественной истории древнего мира и средних веков ИАИ РГГУ.
[12] Овчинников Реджинальд Васильевич (1926–2008) – вып. МГИАИ 1952 г., историк и литературовед, д-р ист. наук, ведущий науч. сотрудник Института российской истории РАН.
[13] Сергеева Алла Герцевна – вып. МГИАИ 1966 г., канд. ист. наук, зав. Отраслевым центром научно-технической информации по документоведению и архивному делу.
[14] Старостин Евгений Васильевич – вып. МГИАИ 1963 г., д-р ист. наук, проф., зав. кафедрой истории и организации архивного дела ИАИ РГГУ.
[15] Степанский Александр Давидович – вып. МГИАИ 1957 г., д-р ист. наук, проф., проф.-консультант кафедры архивоведения и археографии ИАИ РГГУ.
[16] Шмидт Сигурд Оттович – д-р ист. наук (1965 г.), акад. Российской академии образования (1992 г.), заслуженный деятель науки Российской Федерации (1989 г.), почетный д-р (honoris causa) Российского государственного гуманитарного университета, проф. (1970 г.) МГИАИ, заслуженный проф. РГГУ (2006 г.), зав. кафедрой москвоведения, руководитель учебно-научного центра РГГУ. Специалист в области отечественной истории, истории культуры, источниковедения, историографии, археографии, архивоведения, памятниковедения, краеведения, методологии истории.
[17] Зимин Александр Александрович (1920–1980) – д-р ист. наук (1959 г.), проф. (1970 г.). С 1951 г. ст. науч. сотрудник Института истории (с 1968 г. Института истории СССР) АН СССР. Специалист в области истории России с XI по XVIII в.; занимался преимущественно проблемами социально-политической истории и общественной мысли России XVI в., вопросами историографии и источниковедения.
[18] Коган-Бернштейн Фаина Абрамовна (1899–1976) – д-р ист. наук (1943 г.). Преподаватель МИФЛИ (1933–1935 гг.), проф. МГУ (1937–1949 гг.), Воронежского педагогического института (1949–1950 гг.), МГИАИ (1956–1971 гг.). Специалист в области общественно-политической мысли эпохи Возрождения, латинской палеографии, западноевропейского источниковедения.
[19] Ерошкин Николай Петрович (1920–1988) – д-р ист. наук, проф., зав. кафедрой истории государственных учреждений и общественных организаций СССР МГИАИ.
[20] Рыбаков Борис Александрович – археолог, историк и общественный деятель, акад. АН СССР (1958 г.), проф. МГУ (с 1943 г.), директор Института археологии АН СССР (с 1956 г.), акад.-секретарь Отделения истории АН СССР (1973–1975 гг.).
[21] Дружинин Николай Михайлович (1886–1977) – историк, акад. АН СССР (1953 г.), науч. сотрудник Института истории РАНИОН (1921–1929 гг.), Института методов внешкольной работы (1925–1926 гг.), зав. отделом в Музее революции СССР, одновременно в 1929–1952 гг. преподавал в МГУ (с 1934 г. и.о. проф., затем проф.), ст. науч. сотрудник (1938–1964 гг.), зав. (1945–1950 гг.) сектором истории СССР XIX – нач. XX в. Института истории АН СССР.
[22] Утченко Сергей Львович (1908–1976) – д-р ист. наук (1949 г.), проф. (1950 г.). С 1950 г. зав. сектором древней истории Института истории (с 1968 г. Института всеобщей истории) АН СССР. Преподавал в ЛГУ, МГУ, ИАИ и МГПИ им. В.И. Ленина. С 1966 г. главный редактор журнала «Вестник древней истории».
[23] Герье Владимир Иванович (1837–1919) – историк и общественный деятель, создатель и первый директор Высших женских курсов (историко-филологические курсы 1872–1878 гг. и 1900–1905 гг.).
[24] Кареев Николай Иванович (1850–1931) – историк и социолог, член-корр. Петербургской АН (1910 г.), член-корр. АН СССР (1925 г.), почетный член АН СССР (1929 г.), председатель Исторического общества при Петербургском университете (1889–1917 гг.), проф. Варшавского (1879–1884 гг.), Петербургского (1885–1889 гг., 1906–1918 гг.) университетов. Представитель классического позитивизма в социологии, один из ее основателей в России.
[25] Виппер Роберт Юрьевич (1859–1954) – историк, акад. АН СССР (1943 г.), проф. Новороссийского университета в Одессе (1894–1897 гг.), Московского университета (1897–1922 гг.), Латвийского университета в Риге (1924–1941 гг.), МИФЛИ (1941 г.), Среднеазиатского государственного университета в Ташкенте (1941–1943 гг.), МГУ (1941–1950 гг.). С 1943 г. работал в Институте истории АН СССР.
[26] Петрушевский Дмитрий Моисеевич (1863–1942) – историк-медиевист, акад. АН СССР (1929 г.). Преподавал в Москве, Варшаве, Петербурге, Иванове. С 1906 г. проф. Московского университета, который покинул в 1911 г. в знак протеста против реакционной политики министра народного просвещения Л.А. Кассо. Вернулся в университет в 1917 г. В 1920-е гг. директор Института истории РАНИОН.
[27] Платонов Сергей Федорович (1860–1933) – историк, акад. РАН (1920 г.), акад. АН СССР (1925 г.), акад.-секретарь гуманитарного отделения АН (1929–1930 гг.), председатель Археографической комиссии (1918–1929 гг.), д-р, проф. Петербургского университета (1890–1925 гг.). После Октябрьской революции работал в межведомственной комиссии по охране и устройству архивов упраздненных учреждений, затем зам. председателя Главного управления архивным делом, зав. Петроградским отделением ГУАД. После инициированного М.Н. Покровским отстранения от архивной работы трудился директором Пушкинского Дома (1925–1929 гг.) и Библиотеки Академии наук (1925–1928 гг.). Осужден по сфабрикованному «Академическому делу» на 5 лет ссылки в Самару, где и умер.
[28] Любавский Матвей Кузьмич (1860–1936) – историк, славяновед, акад. АН СССР (1929 г.), проф. (1901–1917 гг.), с 1911 г. ректор Московского университета. С 1913 г. председатель Московского общества истории и древностей российских. После Октябрьской революции работал в структуре Главархива (Центрархива), преподавал историко-архивные дисциплины сначала на курсах, затем в Московском университете. Осужден по сфабрикованному «Академическому делу» на 5 лет ссылки в Уфу. В 1931–1936 гг. сотрудник Башкирского научно-исследовательского института национальной культуры.
[29] Готье Юрий Владимирович (1873–1943) – историк и археолог, акад. АН СССР (1939 г.). Приват-доцент (1903–1915 гг.), проф. (1915–1925 гг.) Московского университета, главный библиотекарь Румянцевского музея (1909–1924 гг.), ученый секретарь (1898–1930 гг.), зам. директора (с 1931 г.) Всесоюзной библиотеки им. В.И. Ленина. Вел большую педагогическую работу на Московских высших женских курсах (1902–1918 гг.), в Межевом институте (1907–1917 гг.), университете А.Л. Шанявского (1913–1918 гг.), Институте народов Востока (1928–1930 гг.), МИФЛИ (1934–1941 гг.).
[30] Пашуто Владимир Терентьевич (1918–1983) – историк, член-корр. АН СССР (1976 г.), проф. Московского областного педагогического института им. Н.К. Крупской (с 1970 г.). С 1948 г. в Институте истории (с 1968 г. Институте истории СССР) АН СССР, с 1969 г. зав. сектором истории древнейших государств на территории СССР, с 1977 г. одновременно зав. отделом истории докапиталистических формаций. Основные труды по истории СССР эпохи феодализма, источниковедению и историографии.
[31] Никифоров Леонид Алексеевич (1911–1987) – д-р ист. наук, дипломат, проф. МГИМО, МГИАИ, ректор МГИАИ в 1960-е гг. Автор монографий «Русско-английские отношения при Петре I», «Внешняя политика России в последние годы Северной войны. Ништадтский мир» и др.
