Почему мы не любим приезжих?

Центр демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН
		ЭЛЕКТРОННАЯ ВЕРСИЯ БЮЛЛЕТЕНЯ «НАСЕЛЕНИЕ И ОБЩЕСТВО»
117418, Москва, Нахимовский пр-т, д. 47, ИНП РАН; Телефон (095) 332-4289; Факс (095) 718-9771

Кого из приезжих мы не любим больше всего?

Никто из чужих не вызывает у россиян симпатии, доброжелательности или какой-то заинтересованности, даже украинцы и белорусы, в отношении которых, казалось бы, абсолютное большинство русского населения уверено, что это не разные народы, а один народ, в силу исторических причин оказавшейся разделенным, или разные ветви одного народа [1]. Но такого рода представления актуализируются в другом, гораздо более идеологическом и политизированном, геополитическом контекста, где композицию «наши — не наши», образуют внешнеполитические символические субъекты. Если же брать контекст «для внутреннего употребления», то каких-либо симпатий даже к украинцам российское население не проявляет, если не считать незначительного числа — почти маргиналов — в 13%, заявляющих (в противопоставлении большинству) о том, что они были бы рады приезжающим в Россию украинцам. Основу же массового отношения к приезжим украинцам и молдаванам, близким по культуре и образу жизни, составляют равнодушное безразличие, незаинтересованность, тогда как к «кавказцам» и «азиатам» — выраженная антипатия.

Мы видели, что по отношению к приезжим в российском обществе довольно широко распространены охранительно-запретительные установки. Так, всего лишь чуть больше трети опрошенных россиян (ноябрь 2002, N=1600) полагают, что запрещать заниматься бизнесом никому не следует на территории России (35%) или добавляют вполне разумно — «кроме тех, кто находится на госслужбе или на выборных должностях» (36%, в значительной степени — это одни и те же опрошенные, респондент мог указать несколько вариантов ответа, то сумма ответов больше 100%). Однако остальные настаивает на подобных запретах: 14% считали, что нужно запретить предпринимательство для кавказцев, еще 10% — заниматься бизнесом китайцам, вьетнамцам, корейцам и другим приезжим из стран Азии, еще столько же — «всем негражданам» России. Кроме того, незначительное число респондентов требовали запретить или ограничить предпринимательскую деятельность всем «мусульманам» (4%), «евреям» (3%), «гражданам западных стран» (около 3%), «всем неправославным» (2%) и т.п. Если суммировать ответы всех тех, кто хотел наложить разного рода ограничения на предпринимательскую деятельность по этническим, национальным или конфессиональным признакам, то доля таких мнений составит почти половину всех ответов (48%).

Примерно такие же установки характеризуют отношение россиян к доступу на государственную службу. 27% опрошенных считают, что никому не следует чинить каких-либо препон, если человек идет работать в госаппарат («кроме лиц, имеющих судимость», добавляют 45%). Вместе с тем, требуют ввести запрет на прием на госслужбу «лицам кавказской национальности» — 15%, «мусульманам» — 10%, евреям — 8%, бизнесменам — 6%, всем неправославным — 5%. Таким образом, почти половина опрошенных россиян (45%) считает необходимым ввести барьеры в доступе к позициям власти для социально «чужих» или инородцев, еще и разделяя их при этом на различные категории.

Весьма неодинаковое отношение к представителям разных групп инородцев демонстрируют и ответы на вопрос о том, следует ли ограничить их проживание на территории России (рис. 1).

2004, N=1600, 2005, N=1881

Рисунок 1. Как Вы считаете, следует ли ограничить проживание на территории России...? (в % к числу опрошенных)

Уровень негативизма, неприязненного отстранения тем выше, чем сильнее угроза приближения чужаков к тому, что считается для массового человека «своим», близким, дорогим — дом, семья и т.п. Здесь общее диффузное недоброжелательство резко возрастает пропорционально сокращению социальной дистанции «свои-чужие». Этнические барьеры превращаются в расовые (рис. 2).

Рисунок 2. Распределение негативного отношения опрошенных к соседству и к браку с приезжими в зависимости от уровня образования опрошенных (в % к числу опрошенных)

Если можно еще говорить о некоторых групповых различиях в отношении перспективы соседства с этническими чужими (более жесткие барьеры — у низкообразованных опрошенных), то в отношении к браку с приезжими всякие градации и ступенчатость отношений исчезают: здесь негативизм у респондентов из разных социальных категорий достигает максимума, а колебания между отдельными группами оказываются малозначимыми и составляют +/-5-8 п.п. в отношении к украинцам, 6-12 п.п. — ко всем остальным. Сильнее всего неприятие чужих характерно для женщин, традиционно играющих консервативную роль хранителей традиций, а потому барьеры проявляются сильнее в тех статусно-профессиональных группах, где выше удельный вес пожилых женщин (среди служащих, пенсионеров, неквалифицированных рабочих, домохозяек).

Кто из нас не любит их больше всего?

Центр тяжести ксенофобии лежит в группах, располагающих ограниченными ресурсами, зависимых от других, не ориентированных на достижения или продвижение по службе. Самые большие страхи и фобии фиксировались у тех, у кого, по их самооценкам, снизилось общественное и материальное положение. Среди тех, кто раньше относил себя к людям, занимающим на лестнице социальных статусов среднее положение, а теперь начинал его терять (было — «как у всех, не ниже и не выше), 70% придерживаются ксенофобских мнений. У потерявших высокое положение — удельный вес таких взглядов составлял чуть меньше — 64%. Напротив, подобные взгляды не разделяли те, кто поднялся за годы, прошедшие с начала реформ, либо кого эта перспектива — угрозы с Запада или со стороны недавних мигрантов — не пугала: среди этой категории опрошенных было всего 19% респондентов с характерными фобиями и антипатиями (февраль 1994 года, N=3961 человек).

В целом же носители ксенофобии это — не люмпены, не маргиналы, а «обычные люди», средние по основным своим характеристикам (уровню образования, доходам, ценностным предпочтениям и политическим взглядам): прежде всего это — квалифицированные рабочие и технические служащие без специального образования и квалификации (а также низкоквалифицированные рабочие). Некоторым отклонением на этом фоне выглядит группа опрошенных, включающая руководителей, директорат, топ-менеджеров: они обнаруживают максимум антипатии к китайцам, опережая в этом даже неквалифицированных рабочих (рис. 3).

Рисунок 3. Распределение ответов: «Приезжие вызывают недоверие и страх» в зависимости от социально-профессионального статуса респондентов (в % к числу опрошенных)

Как опрошенные мотивируют свое негативное отношение к приезжим? Здесь тоже многое зависит от их социально-профессионального статуса.

В декабре 2002 года проводился большой опрос городского населения России по широкому кругу проблем, вызывающих острые ценностные реакции. Тогда отрицательное отношение к мигрантам (подчеркнем, что речь идет именно о городском населении, где удельный вес выраженной ксенофобии выше, чем у сельских жителей, глубинки, а сама тема достаточно актуальна и обсуждаема на разных уровнях общества) высказали в целом 68% опрошенных, что было еще достаточно непривычным в исследованиях такого рода [2]. Заявили о том, что они «резко отрицательно» относятся к приезжим 28% опрошенных, «скорее отрицательно» — 40% («скорее положительно» — 12, «целиком положительно» — 3%). О своей индифферентности («эти вопросы меня не интересуют») или неоднозначном отношении к этой теме сочли нужным объявить в общем и целом всего 15%, а 3% отказались дать какой-либо определенный ответ, сославшись на свою некомпетентность или трудности иного порядка. Распределение этих мнений в зависимости от социально-демографических характеристик и профессионального статуса опрошенных см. на рис. 4.

Рисунок 4. Вопрос: «В последние годы в России появилось много приезжих, как иностранцев, так и бывших граждан СССР, мигрантов, беженцев из своих стран — выходцев из республик Кавказа, Средней Азии, Афганистана, Китая, и т.п. Как Вы лично относитесь к этому?» (в % к числу опрошенных, данные о затруднившихся с ответом не приводятся)

Наиболее терпимо к приезжим относятся предприниматели, особенно негативно — милиция и военные, рабочие и пенсионеры, хотя — и это важно — различия между группами опрошенных в целом незначительны, что говорит о слабости или отсутствии каких-то сил, способных влиять на общество в этическом или гуманистическом плане. Относительно менее выражена ксенофобия у предпринимателей (но «слабее» в данном случае означает всего на 18 п.п. ниже среднего), но все-таки половина представителей и этой группы настроена явно враждебно к мигрантам. Сильнее всего негативизм вызывает сам факт адаптации приезжих, их успех, вписывание в рутинную жизнь российских городов.

Рассмотрим распределение наиболее частых ответов по социально-демографическим группам. Максимум возмущения фиксируется именно в тех группах, которые непосредственно не конкурируют или не сталкиваются с чужими. Военных и милицию больше всех «заботит», что приезжие «отнимают рабочие места» у местных работников, пенсионеров, что они «торгуют» и наживаются на местном населении; руководителей и домохозяек — что они развращают и подкупают милицию; безработных — что «их очень много везде», учащихся — они просто им не нравятся, так как они «наглы» и т.п. (см. табл. 1).

Высказанные заключения подтверждают выводы чуть более раннего общероссийского репрезентативного опроса об отношении к приезжим. Возьмем лишь одну характеристику массива опрошенных — их социальное положение (к «какому слою» они сами себя относят (рис. 5).

Октябрь 2002 года, N=1600, без затруднившихся с ответом. Сумма ответов превышает 100%, поскольку респонденты могли выбрать несколько вариантов ответа

Рисунок 5. Какие чувства Вы лично испытываете по отношению к выходцам из южных республик, проживающих в вашем городе, районе?

Как видим, самой устойчивой составляющей массовых установок населения к приезжим является равнодушие и отстраненность. Очень небольшая часть опрошенных (10%) воспринимает приезжих дружелюбно, но несравненно большая доля — более половины всех опрошенных — настроены явно негативно. Различия в антипатиях по группам не существенны, отношение позитивных ответов к негативным, в среднем, — 0,17, у респондентов с высоким и средним социальным статусом — 0,16, с низким — 0,19. Имеющиеся различия связаны лишь с характером групповых норм выражения неприязни (то есть с различными способностями артикулировать или вербализовать свои чувства и предпочтения). У людей, занимающих в обществе разное положение, меняется не установка, а лишь модальность выражения ксенофобии (у тех, кто занимает более высокий статус и, соответственно, располагает большими социальными ресурсами, этнофобия несколько чаще выражается в «раздражении», у низкостатусных и малоимущих — в «страхе», в требованиях гарантий от власти и склонности к более жестким запретительно-охранительным мерам). Можно сказать, что «неприязнь» к чужим у относящих себя к средним слоям (т.е. у основной части населения) переходит в «страх» у «низших» и «раздражение» — у «высших», в какой-то степени соблюдающих рамки приличия и самосдерживания. Более обеспеченных отличает склонность к рационализации репрессивных действий исполнительных властей по ограждению основного населения от мигрантов.

Природа ксенофобии не сводится или не исчерпывается теми причинами, которыми обычно официальные лица, а за ними и обыватель, объясняют общераспространенное негативное отношение к приезжим. Причины ее глубже, они лежат в том, что в кризисной ситуации ущемленное сознание людей нуждается в полагании кого-то, кому жить должно быть хуже, чем им самим. Отсюда и «этологическое» требование агрессивного преследования этих «стоящих ниже по рангу». Не удивительно поэтому, что ни одна из кажущихся «рациональными» причин не набирает столько, сколько безосновная латентная неприязнь, возрастающая от центров социальной жизни к ее периферии. Сильнее акценты делаются на краях социального поля, в столицах и селе, но колебания в целом незначительны (рис. 6).

Июнь 2005, N=1600, без затруднившихся ответить

Рисунок 6. Общее отношение к мигрантам, в % к числу опрошенных

Еще меньше фиксируется позитивных установок в отношении не мигрантов вообще, а молдаван, «кавказцев», китайцев или выходцев из среднеазиатских стран, то есть всех «чужих».

Июль 2005 года, N=2107

Рисунок 7. Распределение ответов «Приезжие вызывают недоверие и страх» в зависимости от урбанизационной переменной, в % к числу опрошенных

Отметим, что в селе, то есть в среде относительно замкнутой и косной в социальном и культурном плане, и в столицах, где, напротив, степень многообразия максимальна, отношение даже к украинцам и молдаванам становится более негативным, чем в больших и средних городах. Приезжие у местного населения не вызывают интереса (хотя бы меркантильного, несмотря на то, что их услуги, в сравнении с услугами местной рабочей силы, стоят гораздо дешевле, а качество работы зачастую выше), скорее — страх и недоверие. Но сильнее всего негативизм проявляется в отношении кавказцев (в первую очередь из республик Северного Кавказа), причем уровень неприязни растет пропорционально величине города:

Выше уже говорилось о росте числа сторонников лозунга «Россия — для русских». На рис. 8 видна связь между числом сторонников этого лозунга среди респондентов и их социальным статусом. Хотя более агрессивные формы чаще проявляют низы и средние слои (22% и 23%), общий вес ксенофобии и изоляционизма оказывается больше в группах, занимающих статусно высокие и средние позиции (у относящихся себя к «высоким» стратам — 54%, у средних — 56, у низких — 49%), главным образом за счет использования более умеренных, респектабельных и «рациональных» форм выражения по сути ксенофобских и расистских взглядов. Правда, у высокостатусных респондентов гораздо выше и неприятие этого лозунга, или, другими словами, в среде людей, занимающих высокие социальные позиции, идеологические установки имеют более дифференцированный вид: в этих подгруппах одновременно сильнее выражены прямо противоположные точки зрения (доля тех, кто полагает, что «подобный лозунг — настоящий фашизм» составляет 28%, что вдвое больше, чем у низовых слоев и групп, вообще-то не имеющих особой потребности в подобном идеологическом самовыражении). Доля индифферентных («меня это не интересует») к этим вопросам у относящих себя к людям, находящихся на высоких социальных позициях», составляет в сумме 31%, на средних ступеньках социальной лестнице — 41%, на нижних — 48%.

Октябрь 2002, N=1600

Рисунок 8. Как Вы относитесь к идее «Россия для русских?» (основные ответы, в % к числу опрошенных)

Не слишком велики и различия мнений по поводу запретительно-репрессивных мер в отношении приезжих. Респонденты с высоким социальным статусом несколько реже поддерживают предложения о предоставлении русским преимущественных прав при назначении на ответственные должности или о запрете пребывания на территории данного района или города приезжих с Кавказа, но зато чаще высказываются в пользу упрощения процедуры высылки нелегальных мигрантов (рис. 9).

Октябрь 2002, N=1600

Рисунок 9. Доля тех, кто одобрил бы принятие следующих мер..., в % к числу опрошенных в каждой группе

Как к нам прислушиваются наши политики?

Распределение разных мотивов поддержки лозунга «Россия для русских» среди избирателей разных партий или неголосующих достаточно ожидаемо: мягкие варианты кажутся предпочтительными для сторонников проправительственных и псевдо-оппозиционных партий, более жесткие варианты чаще выбирают сторонники КПРФ, ЛДПР и предпочитающие голосовать «против всех» (табл. 2).

Если обратиться к более ранним замерам, то окажется, что в прошлом распределение ксенофобских мнений и поддержка лозунга «Россия для русских» было гораздо более поляризованным. В 1991-1993 годах ксенофобия была тесно связана с партийными предпочтениями: наиболее толерантными были партии, которые на тот момент считались «демократическими», — «Демократический выбор России» и «Яблоко», наиболее ксенофобскими и агрессивными — КПРФ и ЛДПР. Но уже к концу 90-х годов эти различия стали стираться, образуя общую серую массу партийно-недифференцированных избирателей, готовых поддержать тех, кто сегодня стоит у власти. После победы путинского режима различия постепенно сошли на нет. На вопрос: «Какие чувства Вы испытываете по отношению к выходцам из южных республик, проживающих в вашем городе, районе?» — различия между партиями в этом плане уже начинали стираться (рис. 10).

Июль 2002, N=1600, ранжировано по позитивным установкам

Рисунок 10. Отношение к мигрантам в электоратах политических партий, в % к числу опрошенных

На таком фоне была заметна лишь выраженная агрессивная риторика, характерная для ЛДПР и в меньшей степени для КПРФ или РНЕ (рис. 11). Подчеркнем — не общая диффузная или неопределенная антипатия, а именно акцентированная неприязнь и именно агрессивно демонстративные установки в отношении чужих:

Июль 2002, N=1600

Рисунок 11. Испытываете ли Вы в настоящее время враждебность к людям других национальностей? (в % к числу опрошенных)

В декабре 2002 года (N=1600) партийные предпочтения тех, кто разделял лозунг «Россия для русских», выглядели следующим образом: среди сторонников «Яблока» его поддерживали 41%; «ЕР» — 49%, среди «аграриев» и «Женщин России» — по 59%, жириновцев — 64%, коммунистов — 65%, сторонников
СПС — 72%. Подчеркнем, что относительно меньшее число шовинистов среди приверженцев Явлинского и проправительственной ЕР объясняется не только тем, что здесь заметно больше число противников такого программного курса (37% и 31%, в полтора раза больше, чем у сторонников прочих партий: 21-22%), но и довольно значительное число не задумывавшихся над этими вопросами (11-12%, при 3-5% у прочих).

Интересно распределение по политическим пристрастиям и предпочтениям охранительно-запретительных установок (табл. 2.3):

Выше среднего готовность запрещать предпринимательскую деятельность или работать на важных постах в государственных учреждениях и ведомствах отмечается у сторонников КПРФ (особенно сильны здесь рутинные, поскольку они идут еще от сталинского времени борьбы с космополитизмом, антисемитские настроения по отношению к работе евреев в государственных учреждениях, правительстве и связанных с ним организациях). Для «средней массы» (фактически — социально-политического болота) менее характерны установки на запрет предпринимательской деятельностью, и в большей степени — работы в госструктурах для выходцев с Кавказа, евреям, всем неправославным (!) и т.п. Избиратели других партий в этом плане не отличаются от основной массы неголосующих.

Заключение

Нет ни одного современного общества, которое не знало бы ксенофобии и не переживало бы время от времени острых всплесков агрессии в отношении своих «чужих». Отсутствие барьеров между теми, кто считается большинством населения «нашими», и «не нашими», равнодушие, апатия или слабость отталкивания от чужого (или, напротив, привлекательность чужого) означало бы предельную атрофию социальных связей, аморфность отношений социальной и этнической солидарности, неразличимость близкого и дальнего, важного и неважного. Представить себе такую аномическую ситуацию крайне трудно, если вообще возможно. Общество без ксенофобии — это утопия абсолютно закрытого и изолированного островного сообщества, что-то вроде жизни племени, вытесненного в глухие леса или заброшенного на удаленное горное плато, не знающего дороги к своим соседям.

Однако масштабы ксенофобии, ее роль в жизни общества могут быть очень разными. Формирование национальных обществ, возникших в ходе разложения традиционных империй в Европе, создало новые условия межэтнического взаимодействия, вызвало к жизни национальные идеологии (различные версии национализма), в основе которых лежат обобщенные, универсалистские представления об органической «массе народа», имеющего общее происхождение и судьбу, общие интересы и ценности, присущие всем жителям страны, ее гражданам или поданным, вне зависимости от места рождения, положения в социальной иерархии, образования и т.п., то есть интегрируют социальные группы, прежде разделенные сословными, территориальными и этно-локальными границами.

Принципиальные различия в типах национальных идеологий обусловлены характером социальных групп, которые вносят и утверждают эти идеологии, их интересами, институциональными рамками действия, обеспечивающими или не обеспечивающими этим группам соответствующее их интересам положение.

Одно дело эмансипационный потенциал национализма, направленный против доминирования имперских или традиционно абсолютистских властных институтов, когда национальные идеологии включают в себя ряд модернизационных идеологем и принципов (правового государства, прав и свобод человека). Другое дело, как это было в России (в конце ХIХ — начале ХХ века или уже при Брежневе, в начале 70-х годов, или, наконец, в момент краха советской системы и СССР, в конце 80-х — первой половине 90-х годов), когда национализм возникает внутри империи, как реакция одной из фракций бюрократии, оттесненной от ключевых позиций в структурах власти, на идущие или предполагаемые, намечаемые (их более влиятельными оппонентами) реформы и изменения политической и экономической организации общества и власти.

В этих случаях националистические настроения возникают как контрмодернизационные движения, как стремление законсервировать определенное положение вещей и, соответственно, нейтрализовать или блокировать неизбежные изменения, могущие затрагивать их интересы. При этом имеет место усиление или «идейная» проработка старых этнических предрассудков и массовых фобий, «встраивание» их в более или менее упорядоченную систему консервативной защиты позиций и интересов тех, кто претендует на представительство всего целого.

При этом не имеет значения, какие именно конкретные фобии актуализируются в данный момент. Интенсивность выражения конкретных фобий и агрессивных установок по отношению к чужим может меняться под влиянием внешних событий или обстоятельств.

В России сейчас список фобий, составляемый по результатам социологических опросов населения, возглавляют (после начала первой чеченской войны) чеченцы и представители других северокавказских народов, жители или приезжие из Закавказья, цыгане (уровень антипатий по отношению к представителям этих этническим групп составляет 40-45% от всей массы населения, достигая в некоторых случаях максимальных значений — как в отношении к чеченцам в последние годы — 50-55% и выше), тогда как артикулированная неприязнь к таким этническим группам, как евреи, эстонцы или татары не превышает 15-20% всего населения [3].

Однако если конкретные фобии меняются, то смысл и структура мифологии «чужого» остается неизменной. Ее важнейшим элементом следует считать «беспочвенность» пришлых (отсутствие у них «корней»). Такое определение приезжих, или точнее — их дисквалификация, означает одновременное с этим утверждение, легитимацию претензий большинства на какие-то полагающиеся им по праву рождения или длительности срока проживания привилегии, которые не должны распространяться на «неместных», заявку прав на подобающие социальные позиции или занятия. Именно отсюда берут начало обвинения мигрантов в «торговой экспансии», «эксплуатации местного населения», в незаконности их пребывания в данном месте, криминальности, порочности, распущенности, пренебрежении традиционными нормами поведения и уважения к культуре коренного населения.

Парадокс заключается в том, что мигранты занимают те социальные позиции и играют те роли, которые местное население считает непрестижными, неодобряемыми, по меньшей мере — амбивалентными или сомнительными. Однако, вопреки этим оценкам и мнениям, именно они обеспечивают мигрантам явный успех, то есть достижение тех благ, которые расцениваются как недоступные для основной массы местного населения. «Коренное население» (при всей условности и исторической бессмысленности этого понятия) оказывалось «неспособным» на этот успех, поскольку используемые мигрантами социальные средства (социабильность, услужливость, работоспособность, желание пробиться, быть признанным в этом обществе, готовность идти на встречу и т.п. ценимые в «рыночной системе» человеческие качества) неприемлемы для местных, так как затрагивают сложившиеся (в нашем случае — за время советской власти) антропологические стереотипы поведения, распределение профессиональных ролей, деление работы на допустимые и престижные и недопустимые или мало уважаемыми, долгое время официально считавшихся чуть ли не позорными (торговлю, ремесла, частное предпринимательство и т.п.).

Тем самым, противоречия «местных и пришлых» получают более глубокий смысл конфликта ценностей. Реальный или мнимый успех приезжих затрагивает традиционные образы и структуры самоидентификации населения (главным образом, идеализированные, мифические или ностальгические представления о самих себе как патриархально-общинных коллективах с присущими им укладом жизни, нормами морали, религии и т.п.). Особое раздражение при этом вызывает то, что «пришлые» разрушают стереотипы социального порядка — бывшие социальные «парии», жители отсталой периферии, занимавшие низшие социальные позиции («омеги», если использовать этологическую терминологию) внезапно становятся, по крайней мере, равными или такими же, что и «коренные жители». Тем самым нарушается привычная социальная иерархия этносословного общества, воспринимавшаяся как должное, когда бедное и ущемленное население центральных областей империи считало себя более достойным, нежели жителей колониальных окраин или подчиненных стран. Иначе говоря, за кажущимися «современными» формами социальной жизни, проступали черты гораздо более архаического и примитивного социального порядка, оказывающегося скорее ближе к 16 веку, нежели к реальности строя нынешней Европы.

Ссылки по теме номера

1. Паин Э. Этническое лицо контрабанды наркотиков.
2. Вендина О. Москва этническая: грозит ли городу геттоизация?
3. Мукомель В. Российские дискурсы о миграции.
4. Леонова А. Мигрантофобия и ксенофобия: срез общественных настроений.
5. Тишков В. Социально-политический и культурный смысл антимиграционизма.
6. ПаинЭ. Ксенофобия — экстремизм — терроризм.
7. Мукомель В. Грани интолерантности (мигрантофобии, этнофобии).
8. Карпенко О. Языковые игры с «гостями с юга»: «кавказцы» в российской демократической прессе 1997-1999 годов.
9. Пешкова В. Контент-анализ прессы Московского мегаполиса об азербайджанской общине.
10. Из всех российских фобий сильнейшая — кавказская.
11. Способствует ли миграция росту этнофобий?
12. Мкртчян Н. Миграция и средства массовой информации: реальные и мнимые угрозы.
13. Титов В. О формировании образа этнического иммигранта (анализ публикаций прессы).
14. Пядухов Г. Преступность среди этнических групп внешних мигрантов.
15. Гриценко В. Мигранты и наркотики: исследование в Саратовской области.
16. Арутюнян Ю. О потенциале межэтнической интеграции в московском мегаполисе.
17. Богданова Л. Социально-географическая оценка результатов этнической миграции (к вопросу о социальной адаптации этнических мигрантов на примере Тверской области).
18. Малахов В. Зачем России мультикультурализм?
19. Тишков В. После многонациональности.
20. Мкртчян Н. Грозит ли Западу «смерть»?
21. Котельников В. «Крепость Европ» в новую эпоху переселения народов.
22. Паин Э. Этнополитический экстремизм в России: социально-культурные истоки и причины неэффективности принимаемых мер противодействия
23. Щедрина О. Возможна ли мультикультурная модель интеграции мигрантов в России?
24. Дерябина С. Россия и опыт мультикультурализма: за и против
25. Бадыштова И. Истоки интолерантности россиян к мигрантам
26. Стельмах В. Москва: «маленький» Кавказ — большие проблемы

Примечания

[1] В том, что «Украина — это не заграница» убеждено почти две трети россиян — 63% (ноябрь 2005, N=1600). Подробнее см.: Дубин Б. Россия и соседи: проблемы взаимопонимания // Вестник общественного мнения, 2005, № 1.

[2] Зафиксированная необычно большая доля артикулируемой, агрессивной неприязни, возможно, была связана с тем, что опрошенные уловили направленный характер вопросов анкеты, особое внимание к этой тематике. Обычно вопросы задавались в самой общей форме. Здесь же контекст анкеты был детализирован, что и повлияло на снятие обычных норм реагирования респондентов, сдерживающих проявление фобий.

[3] Гудков Л. Антисемитизм и ксенофобия в постсоветской России. — В кн.: Негативная идентичность, М., 2004, с. 169-261.