Мы публикуем главу из диссертации «Социально-экономическая система России и проблема ее модернизации» на соискание степени доктора экономики известного российского политика и экономиста, лидера партии «Яблоко», автора нашумевшей в свое время программы российских реформ «500 дней» и множества публикаций о политико-экономической системе России и путях ее модернизации Григория Явлинского. Данная глава представляет сосбой концептуальное введение в проблему модернизации, и кроме всего прочего задает цену вопроса - сохранение России. "Речь идет не просто о месте России в системе международного разделения труда, а о выживании государства в его нынешних границах. Я очень опасаюсь, что очевидная успокоенность власти на этот счет имеет под собой не больше оснований, чем уверенность лидеров КПСС в конце 1980-х годов, что распад СССР – вещь, невообразимая при любых обстоятельствах".
Полностью текст диссертации доступен на сайте Григория Явлинского.
В этой главе я хочу сосредоточить свое внимание не столько на критике сложившейся у нас в стране хозяйственной системы, негативное воздействие которой на экономику страны и ее общественную жизнь становится сегодня все более очевидным, сколько на позитивной части. Что является главным с точки зрения будущего развития российской экономики и общества в целом и что необходимо сделать для того, чтобы реализовать эти главные цели и задачи на практике. Какими нам видятся основные черты новой экономической модели, переход к которой чуть ли не с каждым месяцем становится для нашей страны все более актуальной задачей; то есть о нашем стратегическом видении проблемы экономических преобразований в России. Каким нам видится путь движения к этой новой экономической модели, включая необходимые, на наш взгляд, новые подходы к политике государства в отношении базовых институтов экономики, предприятий как субъектов хозяйствования и основных макроэкономических параметров, отражающих и одновременно во многом определяющих ту деловую среду, в которой действуют и развиваются российские предприятия.
В этой главе речь пойдет о необходимости подчинить все экономические рычаги и инструменты, находящиеся в распоряжении государства и общества, выполнению главной стратегической задачи, стоящей сегодня перед страной, – осуществлению ее всесторонней модернизации и созданию экономической основы для устойчивого развития страны на долгосрочную историческую перспективу.
Для чего нужна стране долгосрочная экономическая стратегия? Действительно, есть точка зрения (кстати, одно время весьма популярная среди нашей политической элиты), что жизнь сама все расставит по местам, если ей не мешать это делать. С этой точки зрения, любая попытка вмешаться в стихийные процессы саморегулирования и естественного отбора якобы мешает формированию «эффективных» структур и, значит, лишь затягивает рассасывание имеющихся в обществе проблем. В частности, в нашем случае, то, какую форму примут экономика и общественные институты после того, как прежняя система рухнула под грузом собственных проблем и невозможности их разрешения, согласно этой логике, должен определить стихийный процесс самоорганизации активной части населения и перехода ресурсов общества из одних рук в другие, до тех пор пока последние не обретут так называемого эффективного собственника.
Трудно сказать, чего больше в таких рассуждениях – непонимания ситуации или циничного лукавства. Однако результатом такого подхода может быть только затягивание нынешнего «переходного периода» на очень и очень длительный исторический срок и ничем не оправданные экономические и нравственные потери, связанные с утратой значительной части ресурсов общества (в том числе ресурса общественного доверия) в процессе неизбежных при таком подходе периодических кризисов и переделов. Мы уже говорили, что тринадцать лет, прошедшие после краха старой советской системы в 1991 г., с исторической точки зрения, конечно, изменили жизнь страны в безусловно правильном направлении, однако реальная практика так называемых реформ была такова, что они нанесли колоссальный ущерб производительным ресурсам нашего общества, привели к утрате значительной части его человеческого, интеллектуального и нравственного капитала. Более того, они подвели российское общество к той опасной черте, за которой начинается общественный регресс и распад базовых институтов общества, его демодернизация.
Для определенных целей, например для разворовывания общественных активов и организации сомнительных «деловых проектов», такая стихийная «общественная самоорганизация», как та, что имела место в России в 90-е годы прошлого века, – это чрезвычайно удобная среда. Однако с точки зрения нормальной, а не извращенной логики, общество не может и не должно соглашаться платить такую колоссальную цену за призрачную перспективу стихийного формирования эффективной экономической и политической системы в отдаленной исторической перспективе.
Иногда в оправдание отсутствия ясной и детально разработанной стратегии действий приводят аргумент иного рода. Очевидно, что решение текущих социальных и экономических задач в каждый данный момент, как правило, лежит в узком коридоре возможностей, обусловленных объективными условиями, которые заданы как природными законами, так и историческими факторами, прежде всего состоянием экономики и общества и особенностями их предшествующего развития. Границы возможного определены довольно жестко, а в некоторых случаях сужаются до одного-единственного доступного решения. (Кстати говоря, именно поэтому в странах с развитой экономикой и стабильным гражданским обществом приход к власти партий, провозглашающих разную идеологию общественного развития, как правило, не приводит к немедленным заметным изменениям в социально-экономической сфере, а в некоторых случаях реально происходящие в ней изменения идут вразрез с общественными установками, публично объявляемыми правящей в данный момент партией.)
Действительно, общество – это не чистый лист бумаги, на котором можно нарисовать что угодно и заставить работать в угоду чьим-то субъективным представлениям. Так же и в экономике – в каждый реальный момент времени существует конкретная ситуация, унаследованная от прошлого, и она, эта ситуация, диктует возможность или невозможность большинства решений, которые может предложить нам теория. С этой точки зрения видение стратегии, представление о долгосрочных целях, идеология кажутся фактором вторичным и не имеющим большого непосредственного значения, во всяком случае на тех исторических отрезках, когда общество не испытывает революционных потрясений.
Тем не менее, это не так. Диапазон степеней свободы в принятии решений в конкретной исторической ситуации действительно узок, но это все же диапазон, а не стальные рельсы, по которым можно двигаться в заданном направлении, но нельзя никуда свернуть. В диапазоне возможностей, как в коридоре, можно держаться правой или левой стенки; можно лезть напролом, рискуя сломать обществу шею, а можно замечать и обходить препятствия, выбирать те или иные промежуточные ориентиры. Соответственно, разным будет и исход. В зависимости от того, какой путь мы выберем в заданном диапазоне, мы можем оказаться в самых различных точках, в каждой из которых есть свои новые варианты решений и возможностей. При этом в каком-то варианте наши возможности будут со временем расширяться, в другом – сужаться, а в третьем мы вообще можем оказаться в историческом тупике.
Поэтому даже в краткосрочной перспективе долгосрочное видение задач действительно имеет значение, и только это видение позволит нам вовремя обнаруживать и исправлять те ошибки, которые можно исправить, и не совершать ошибок неисправимых или роковых.
В нашем конкретном случае из той ситуации, в которой мы оказались, а точнее – в которую нас загнали, есть как минимум два выхода – формирование основ современного динамичного хозяйства, опирающегося на сильное гражданское общество и сильное эффективное государство, или полуфеодальная застойная экономическая система, неизбежно дополняемая слабой и коррумпированной центральной властью и произволом «сильных людей» на местах. Вопрос о том, каким будет выход из этой ситуации на практике, до сих пор остается открытым, и никакой из возможных результатов не предопределен жестко нашим нынешним положением. Поэтому сегодня нам вдвойне, втройне важно не полагаться на волю исторического случая, не надеяться, что «кривая вывезет», а очень четко сформулировать объединяющую общество цель, определить приоритеты и, действуя в рамках возможного, совместными усилиями общества и власти, общества и государства заставить события пойти по позитивному для нашей страны пути.
На первый взгляд, экономические задачи, которые стоят сегодня перед российским обществом, более или менее определены – это обеспечение экономического роста на базе рыночного хозяйства и преобладания частной собственности. Эта задача в той или иной степени принимается (или, во всяком случае, не отторгается) большей частью населения. И все же подобная постановка вопроса нуждается в серьезных уточнениях и конкретизации.
«Рыночная экономика», «капиталистическая экономика» – это совершенно недостаточный ответ на вопрос о том, что мы строим и куда мы должны идти. На самом деле «капитализм», «рынок» – это абстрактные понятия, не более чем инструмент теоретического анализа. На практике в условиях системы отношений, которые можно в принципе обозначить этими словами, живет почти все человечество. Однако живут при этом люди, как известно, очень по-разному – и с точки зрения уровня и качества жизни, и с точки зрения производительности их труда [8, 12]. Более того, и экономика работает в разных странах очень по-разному: существенно отличаются друг от друга и темпы, и результаты, и механизмы развития. Даже в рамках развитого мира экономическая практика существенно варьируется в зависимости от времени и места, не говоря уже о сильнейших различиях, которые наблюдаются в странах, стоящих на принципиально разных позициях в мировой экономике. Например, и США, и Афганистан имеют экономики, которые с примерно равным основанием можно назвать рыночными. Следовательно, прежде всего следует определиться, какую именно рыночную (или капиталистическую) экономику мы намереваемся создавать.
Первое, что обычно называют в качестве характеристики необходимой нам модели экономики, – это отношение к собственности, а точнее гарантии прав собственника и реальная обеспеченность этих гарантий деятельностью судебной и исполнительной власти в обществе.
Не будет особым преувеличением сказать, что отношение общества к праву собственности является одним из индикаторов его гражданской зрелости – показателем той степени, в какой общество ушло от первобытного состояния кулачного права и произвола сильного в отношении слабого. Более того, сегодня это не столько вопрос морали (хотя он и является показателем морального состояния общества тоже), сколько экономики: развитие современного хозяйства держится на долгосрочных инвестициях, которые в условиях недостаточной защищенности права собственности просто лишаются всякого смысла.
При этом не важно, под каким предлогом государство отказывает собственнику в защите его прав и какие аргументы при этом приводит – важен сам факт, признает ли государство за собой обязанность не покушаться на объекты собственности, находящиеся в сфере его досягаемости, без наличия на то признаваемых обществом и заранее оговоренных оснований. Если государство за собой такой обязанности не признает, то право его граждан или их объединений на собственность становится в таком государстве условным, а все стимулы к деловой инициативе – слабыми и искаженными. В такой экономике, где частная собственность существует постольку, поскольку субъект способен самостоятельно ее защитить, а ее отъем считается чуть ли не делом «чести, доблести и геройства», само понятие рынка приобретает глубоко извращенный характер.
В этом смысле так называемые споры хозяйствующих субъектов, потрясающие нашу экономику все последнее десятилетие, должны быть предметом внимания государства в первую очередь с точки зрения возможности защиты в них интересов легитимных собственников (а не с точки зрения выгоды того или иного их исхода для членов правящей группы, как это у нас сплошь и рядом происходит). Ни для кого не секрет, что суды и судебно-исполнительная система в существующих сегодня условиях слишком слабы и уязвимы, слишком подвержены давлению и соблазнам, слишком бессильны перед грубой силой отдельных «хозяйствующих субъектов» и уж тем более – правоохранительных ведомств (которые, кстати, тоже сплошь и рядом выступают в роли своего рода «хозяйствующих субъектов»), чтобы на них можно было целиком возложить функцию защиты интересов собственника. В этом плане надзорная роль центрального аппарата государства важна ничуть не менее, чем наличие формальных институтов, призванных эти права оберегать и реализовывать.
И здесь нельзя обойти вниманием вопрос о легитимизации прав собственности. Право собственности на тот или иной актив должно быть не просто зафиксировано в соответствующем реестре и тем самым закреплено юридически – оно должно также признаваться легитимным и неоспоримым обществом и государством. Дело в том, что формальный титул собственника и легитимизация его общественным сознанием – отнюдь не тождественные вещи: существует целый ряд общественных ситуаций, к которым, безусловно, относится и существующая сегодня у нас, когда при наличии первого второе отсутствует или присутствует в явно недостаточной степени.
В нашей стране этот аспект еще долгое время будет относиться к числу очень сложных. Дело в том, что действия правительства Ельцина–Гайдара, приведшие в 1992 г. к инфляции в 2600%, полностью лишили все население страны денежных накоплений, то есть по существу почти единственной собственности, которая у людей была. И это было объявлено «единственно правильным» курсом реформ. (При воссоединении Германии правительству ФРГ, например, почему-то не пришло в голову, подобно нашим «реформаторам», объявить деньги ГДР ничего не значащими «фантиками», а стоявший за ними труд миллионов граждан – бессмысленным.) Такое неуважение к личности и ее достоянию надолго и прочно актуализировало циничное и, я бы даже сказал, варварское отношение к «чужой» собственности вообще. Этот бумеранг будет еще долго возвращаться к нам при каждом новом силовом переделе, и большинство людей будут со злорадством и мстительностью приветствовать это.
В отличие, скажем, от США, где основная часть активов, принадлежащих гражданам и организациям, либо создавалась ими или под их контролем, либо была приобретена ими на основе законов и процедур у собственников, чье право на соответствующие активы не подвергалось общественному сомнению, в сегодняшней России очень значительная часть национального богатства оказалась в руках нынешних собственников совсем недавно, причем на основании решений, не только не освященных традицией и общественным признанием, но и подчас лишенных убедительной внутренней логики, которая облегчала бы восприятие их обществом как справедливых. Более того, процесс первичного распределения прежде социалистической, а затем якобы «бесхозной» собственности и последующий переход прав на нее из одних рук в другие (а многие достаточно крупные куски бывшей государственной собственности за считанные годы переходили из рук в руки по нескольку раз) был крайне непрозрачным. Не только детали сделок, но и имена их участников оставались скрытыми от общества, что порождало массу догадок, версий и подозрений и отнюдь не способствовало признанию их результатов легитимными, а возникавшего при этом права собственности – справедливым и неоспоримым.
Под прикрытием либерально-демократической фразеологии правительствами 1992–1998 гг. реализовывались наиболее реакционные положения марксистско-большевистской парадигмы о том, что первоначальное накопление капитала всегда преступно, и что «базис» (то есть неважно как и кому распределенная в частное владение собственность) сам, автоматически когда-нибудь определит адекватную надстройку. В результате вместо твердого фундамента было создано криминальное болото, и в этом смысле и экономике, и обществу придется еще очень долго за это расплачиваться.
Отсутствие должной легитимности собственности, хотя и не отменяет капиталистически-рыночный характер экономики, тем не менее играет крайне отрицательную роль для ее функционирования и развития. Во-первых, это, безусловно, угрожает политической и социальной стабильности в обществе, поскольку создает социально-психологический климат, в котором те, кто в свое время не смог принять участие в разделе пирога или остался недоволен его результатами, пытаются осуществить новый, якобы более справедливый его передел (см. также [161, с. 24–27]). В условиях, когда очень широкие слои общества внутренне не признают легитимности нынешних крупных собственников, попытки тех или иных групп перераспределить крупную собственность в свою пользу не встречают заметного сопротивления и, более того, часто пользуются сочувствием у значительной части общества. Кстати, в нашем случае роковую роль здесь играет и преимущественно сырьевой характер экономики. Появление на общественной арене новых энергичных и голодных – явление, строго говоря, естественное и отнюдь не катастрофическое, если в экономике постоянно открываются новые перспективные высокорентабельные отрасли и направления. Поскольку же в нашей нынешней экономике контроль над процессом добычи и переработки природного сырья является главным и в какой-то степени единственным источником богатства, выход на авансцену новых групп элиты неизбежно сопровождается стремлением отнять «свою долю» у уже действующих в этой области предпринимательских групп. (За примерами, что называется, далеко ходить не надо – они у всех перед глазами.)
Во-вторых, отсутствие должной легитимности права собственности на крупнейшие активы в экономике самым серьезнейшим образом негативно сказывается на качестве управления этими активами. В адрес нынешних владельцев крупнейших приватизированных сырьедобывающих компаний высказывается немало упреков, среди которых много справедливых. Здесь и вывод ряда ценных активов в офшоры, и замыкание финансовых потоков на мелкие фирмы-спутники, и чрезвычайно сложные и нетранспарентные формы владения и инвестирования, и постоянные манипуляции с куплей-продажей различных активов с неясными целями, и так далее.
С другой стороны, однако, трудно ожидать иного от людей, чье право собственности, зафиксированное, кстати, с соблюдением всех процедур и формальностей, постоянно подвергается сомнению по политическим мотивам, и, более того, периодически проверяется на прочность различного рода «наездами».
Возникает здесь и обратная связь: сомнительные с точки зрения добросовестной деловой практики аспекты корпоративного управления в общественно значимых крупных компаниях, будучи во многом следствием недостаточной легитимизации прав их собственников, одновременно дают дополнительные основания подвергать их легитимность общественному сомнению, тем самым, подчеркивая и усиливая связанный со всем этим отрицательный заряд.
В этих условиях единственная сила, способная разорвать порочный круг недостаточной легитимности прав собственников и связанных с нею пороков корпоративного управления, – это государство. Именно оно способно своей силой и авторитетом, а главное – последовательным поведением в отношении любых конфликтов, связанных с угрозой правам собственников, подвести черту под общественными дискуссиями на эту тему и в течение длительного времени поддерживать ту меру стабильности, которая в конце концов побудит общество принять существующую картину прав собственности как пусть и не идеальную с точки зрения общественной справедливости, но, во всяком случае, заслуживающую уважения и допустимую в качестве исходной точки для дальнейшего эволюционного развития.
Это не означает, что тем самым должно быть наложено табу на любые изменения, затрагивающие интересы нынешних собственников. Напротив, создание конкурентной среды, наличие независимого суда и нейтрального по отношению к бизнесу государства обязательно приведут к существенным изменениям в отношении перехода активов к действительно эффективным собственникам. Их дееспособность будет состоять уже не в том, кому и какую дать взятку, а в умении вести бизнес в условиях реальной конкуренции. Именно в этом смысле я всегда настаивал и продолжаю настаивать на том, что нынешняя система отношений собственности в России есть продукт бюрократически-олигархической системы, свойственной отсталому, периферийному капитализму. Эта система нуждается не в сохранении, а в коренном преобразовании, если мы не хотим вечно оставаться на периферии мирового хозяйства в качестве его отсталой и зависимой части (подробнее я об этом говорил в главе 4). Да, эта система сегодня представляет собой колоссальный механизм торможения, причем совсем не нейтральный политически; механизм, постоянно воспроизводящий бедность, коррупцию и другие пороки.
Вместе с тем процесс этого преобразования должен быть, во-первых, осторожным и цивилизованным, чтобы не нарушить функционирование экономической системы, которая худо-бедно, но работает. А во-вторых, он должен обязательно сопровождаться легитимизацией всех тех элементов и отношений, которые могут нам пригодиться для строительства новой российской экономики.
Для этой цели, в частности, необходимо принятие законов о легализации капиталов, налоговой амнистии в отношении легализованного капитала, установление реалистичных сроков давности по уголовным делам, связанных с хозяйственными нарушениями, то есть предоставление гарантий от попыток уголовного преследования в области хозяйственных операций, совершенных в условиях юридической, политической и социальной неопределенности 1990-х годов (подробнее см. [162, с. 379–382]). Одновременно было бы важным принять законы, которые бы ограничивали политические притязания так называемых олигархов, получивших свои состояния в описываемый период.
Возвращаясь к исходной точке наших рассуждений, то есть к вопросу о том, какую экономику мы собираемся строить, в качестве первого вывода можно заключить следующее: это должна быть не просто рыночная экономика, но экономика, основанная на безусловном уважении прав собственности и высокой степени их общественной легитимности.
Последнее, кстати, включает в себя и определенную меру социальной ответственности собственника, особенно если речь идет о крупных производственных активах, имеющих большое общественное значение. С точки зрения современного либерализма, право собственности не может рассматриваться как безусловное право собственника творить с принадлежащими ему активами все, что ему заблагорассудится. Очевидно, что владение общественно значимыми активами налагает на гражданина определенную ответственность и даже обязанности. Причем, если ответственность носит большей частью моральный характер, то обязанности, вытекающие из необходимости соблюдения неоспоримых общественных интересов, могут и должны быть зафиксированы в юридической форме и допускать в случае их нарушения применение в отношении собственника мер административного и уголовного принуждения.
Второй элемент, который в большинстве случаев называют в качестве главной характеристики хозяйственной системы, к которой следует стремиться, – ее эффективность. Выражение «эффективная рыночная экономика» стало уже своего рода повседневным клише, которое употребляют, не раскрывая его содержания и даже не задумываясь о таковом.
Само по себе положение о том, что экономика должна быть эффективной, безусловно, правильно. Однако остается не совсем ясным, что при этом следует понимать под эффективностью. Есть по меньшей мере три соображения, которые мешают нам согласиться с теми, кто ставит во главу угла эффективность как просто высокую производительность, соотношение производимого продукта и затрат на его производство.
Во-первых, здесь, безусловно, должен присутствовать социальный аспект. Технически производство может быть чрезвычайно рентабельным при нищенском уровне оплаты труда. Можно также иметь в стране ограниченную группу современных высокопроизводительных предприятий, которые могут обеспечивать своим работникам высокий уровень жизни, и одновременно создать ситуацию, когда для большей части населения нет ни работы, ни шансов ее получить. Можно ли назвать такую экономику эффективной? В узком смысле слова – да. А в широком смысле?
Во-вторых, если эффективность понимать всего лишь как отношение затрат к выпуску, эффективным вполне можно назвать и застойный, исторически тупиковый тип хозяйствования. Если, однако, при высоких объемах получаемой прибыли экономика не развивается, не повышается ее технический уровень, не происходит ее диверсификация и адаптация к меняющимся условиям, а конкурентоспособность поддерживается, например, за счет низкой стоимости рабочей силы, то насколько такой тип хозяйствования является эффективным? Кстати говоря, подобная модель – отнюдь не умозрительный вариант. В мире есть десятки стран, где при высокой прибыльности по крайней мере некоторых традиционных экспортных отраслей объем инвестиций минимален, структура экономики не меняется десятилетиями, а основная часть прибылей инвестируется за рубежом или поддерживает личное потребление узкой группы лиц, фактически узурпировавших национальные ресурсы.
В-третьих, важно и то, насколько свободен человек, занятый в этой экономике, насколько защищены его гражданские и личные свободы и неотъемлемые права. Чем больше в обществе (а значит, и в экономике) несвободы, беззакония и произвола, тем труднее говорить об эффективности в широком смысле этого слова. Несвободное общество, состоящее из людей, равнодушных к своему и чужому человеческому достоинству и слепо подчиняющихся воле власть имущих, создавших слабое, но враждебное по отношению к собственным гражданам полицейское государство, по определению не может построить конкурентоспособную экономику XXI века (ср. [6]). И наоборот: свобода, правовая и минимально необходимая социальная защищенность суть условия реализации колоссальных ресурсов, заложенных в естественном человеческом стремлении к самореализации, а значит – и условия общественно-экономической эффективности в широком смысле этого слова.
И последнее. Из всего сказанного следует, что возможен экономический рост без развития, и это – именно то, что мы наблюдаем в последние годы. Одно из следствий такого роста – экономические галлюцинации нынешнего правительства от высоких цен на нефть, газ и другое сырье.
Следовательно, сказать: «нам нужна эффективная экономика» – это почти ничего не сказать. Нам нужна не абстрактно «эффективная» экономика, а экономика социально эффективная, то есть экономика, которая способна обеспечить глубокую модернизацию и прогресс общества. Говоря содержательней, это должна быть экономика, которая как минимум:
Вышеназванные черты кому-то могут показаться прекраснодушными пожеланиями или беспочвенными мечтаниями. Тем не менее, я уверен, что это минимальный набор требований, причем достаточно реалистичных требований, который можно и нужно предъявлять к экономической системе, способной в условиях двадцать первого столетия обеспечить конкурентоспособность российской экономики в мировом масштабе, решить задачу присоединения страны к клубу богатых и производительных наций, что только и способно дать России статус развитой современной страны и сохранить ее единство в существующих границах. Учитывая размеры нашей территории, ее природные ресурсы и геополитическое положение, сказанное практически полностью отвечает на вопрос: как России стать по-настоящему влиятельной и уважаемой страной, о чем мечтают многие наши соотечественники.
Еще раз хочу отметить, что экономическая система, сложившаяся в стране в последнее десятилетие и имеющая тенденцию к закреплению, не способна решить эту задачу, причем не способна именно потому, что не удовлетворяет тому набору требований, который я привел выше. Именно в силу этого она фактически обрекает нашу страну на роль части мировой периферии – поставщика сырья и традиционных материалов с однобокой экономикой, чрезвычайно низкой степенью использования человеческих, интеллектуальных ресурсов и неразвитыми гражданскими институтами.
Некоторые скажут, что ничего фатального в такой экономической системе, в той структуре, о которой я сейчас говорю, нет. Как говорится, если проблемы не решаются, можно жить и с нерешенными проблемами. В таком положении находятся многие десятки стран, в которых проживает большая часть человечества. И, самое главное, большинство из этих стран и дальше будет жить, ничего не меняя ни в системе, в условиях которой они строят свою деятельность, ни в том положении, которое они занимают в мировой экономике. Однако если ставить перед собой амбициозные задачи, если вести речь о сохранении страны как важной части будущей большой Европы, то проблема преобразования нашей экономической и социальной системы должна стать первоочередной и для властей, и для элиты в целом. Ощущение самоуспокоенности и непонятно на чем основанной уверенности в том, что «Россия обязательно будет великой страной», должно уступить место трезвой самооценке и, я бы даже сказал, ощущению критичности нынешней ситуации, которая требует безотлагательных реформ (о которых будет сказано ниже) и проявления для этого настоящей политической воли.
Критичность же ситуации обусловлена, как минимум, двумя обстоятельствами. Первое из них связано с тем непреложным фактом, что всеобщее процветание и гармония в мировом масштабе в обозримом будущем нам не грозят. Мир по-прежнему разделен на богатых и бедных, сильных и слабых, и, как показывает практика (в том числе и совсем недавняя), никакой тенденции к ослаблению этой разделенности пока не наблюдается. Места на мировых рынках, как и места под солнцем, на всех не хватает, и отвоевывание своей доли, особенно на рынках растущих и перспективных, требует огромных усилий, как со стороны предприятий, так и со стороны государств. Все это требует от каждой из стран-претендентов и ума, и воли, и высочайшей эффективности в том широком смысле этого слова, о котором я уже говорил. Тем более что претендентов на каждый перспективный участок в мире более чем достаточно, и потеря времени здесь равносильна потере места. Все, что потеряем мы, обретут другие, и никакие воспоминания о былой мощи, проклятия империализму или истеричные заклинания здесь не помогут (см. [22, 55, 150]). Более того, подобно тому, как рожденный бедным и больным имеет отличные шансы и дальше развивать в себе эти качества, страна, попавшая в разряд бедных и периферийных, со временем все глубже увязает в порочном круге бедности и неэффективности, вырваться из которого в нынешнем мире почти невозможно.
Наше положение в этом отношении несколько специфично. С одной стороны, объективно сегодня Россию можно скорее отнести к странам бедным и отсталым. С точки зрения уровня доходов и инвестиций, с точки зрения применяемых в производстве технологий и общей его эффективности, а также абсолютных показателей производительности труда и капитала Россия далеко отстает от группы развитых стран и даже от наиболее «продвинутых» среднеразвитых экономик. Обрабатывающий сектор российской промышленности на 70–80% по мировым стандартам неконкурентоспособен и не способен выжить в условиях полностью открытой экономики и мировых цен на сырье и энергию. Огромен и разрыв, отделяющий Россию от развитых стран в инфраструктуре – дороги, жилье, системы телекоммуникаций.
Однако особенности исторического пути России обусловили своеобразие нашей бедности – при низком уровне жизни основной массы населения и в целом отсталой экономике в некоторых ее секторах были созданы серьезные заделы для производства более высокого уровня, чем уровень экономики в целом. Это, прежде всего, военное производство, непосредственно связанные с ним отрасли НИОКР, некоторые инфраструктурные отрасли. Это также некоторые гражданские отрасли (например, гражданское авиастроение), основную часть издержек которых покрывали затраты на ВПК. Это, наконец, те отрасли, развитие которых не было оправдано экономически, но поддерживалось по идеологическим или стратегическим соображениям (вычислительная техника). Одновременно система форсированной подготовки рабочей силы обусловила более высокий, чем в странах с аналогичным уровнем экономического развития, уровень общего и профессионального образования. Затраты на НИОКР также были высоки даже по меркам наиболее развитых стран. Все это давало стране шанс в результате реформ занять в мировой капиталистической экономике более высокую и перспективную нишу, нежели роль поставщика сырой нефти, газа и древесного сырья. Более того, несмотря на то, что кое-какие козыри, которые мы могли использовать в этой большой экономической игре, оказались в 90-е годы безвозвратно потеряны из-за бездарности и некомпетентности руководства страны, некоторые потенциальные преимущества все еще сохраняются и могут быть использованы. Однако время, в течение которого это может быть сделано, неумолимо истекает, и в этом смысле, на мой взгляд, ситуация складывается весьма неблагоприятная.
Вторым обстоятельством, с которым связана наша оценка нынешнего момента как критического, является особенность нашей страны как наследницы одной из крупнейших в прошлом империй – ее огромной территории, этнического и культурного многообразия, остроты региональных и социальных различий. В отличие от небольших государств с внутренне однородным населением Россия в ее нынешнем виде может существовать только при наличии в ней современной высокоразвитой экономики и гражданского общества, которые только и способны соединять воедино столь разные изначально территории и народы, как те, что нынешняя Российская Федерация унаследовала от бывшей Российской империи. В условиях же бедности и коррупции, узости и разделенности внутренних рынков, господства стоящей вне закона олигархии, отсутствия действенной судебной и ответственной исполнительной власти в масштабе страны нет и не будет силы, которая бы смогла помешать вполне возможному распаду страны и российской государственности. Следовательно, в нашем случае речь идет не просто о месте России в системе международного разделения труда, а о выживании государства в его нынешних границах. Я очень опасаюсь, что очевидная успокоенность власти на этот счет имеет под собой не больше оснований, чем уверенность лидеров КПСС в конце 1980-х годов, что распад СССР – вещь, невообразимая при любых обстоятельствах.
Осознание критического характера нынешнего исторического момента должно быть первым шагом к тому, чтобы предпринять целый ряд решительных шагов в направлении реализации адекватной ему экономической стратегии, чему и будут посвящены все последующие разделы.
