Если обобщить и суммировать основные элементы «идеологии спорта», то их квинтэссенцию составят презумпция равенства, возможности (неограниченного) достижения и дух команды. Одновременно именно этот комплекс идей является своеобразным выражением базовых предпосылок и составных частей демократического общества. «Полит.ру» публикует статью Бориса Дубина «Состязательность и солидарность, или Рождение спорта из духа общества», в которой речь пойдет о месте спорта в сознании современного человека, а также о связи спорта с такими процессами, как индустриализация, урбанизация, демократизация, становление гражданского общества и формирование национального государства. Статья опубликована в последнем номере журнала «Отечественные записки» (2006. № 6).
Слова «спорт» и «социология» не просто появляются и закрепляются в европейских языках примерно в одно время, около середины XIX столетия, -- они растут из одной исторической почвы, из коллективных представлений об особой современной («модерной») эпохе, которые начали к этому времени складываться и подвергаться рефлексии в сознании европейцев. В этом смысле социолога не слишком занимают мифогероические истоки спортивных состязаний -- гомеровские ристалища племенных вождей или Олимпийские культовые игры в честь высших богов, схватки профессиональных гладиаторов в Риме или турниры средневековых рыцарей. Социологию в первую очередь интересует место спортивных занятий и достижений в процессах индустриализации, урбанизации, демократизации европейских стран, при становлении в них гражданского общества и буржуазного миропорядка, в формировании национального государства и национальной культуры в Европе, а далее -- при переходе Запада к массовому социуму, цивилизации досуга, обществу глобальных зрелищ и проч. Норберт Элиас, придерживавшийся иной точки зрения, все же подчеркивает «более узкий и точный смысл» понятия «спорт» именно в контексте процессов европейской индустриализации последних двух веков[1].
Показательно, что первые труды по социальной истории и социологии спорта, как и позднейшие вспышки исследовательского интереса к любительским и профессиональным состязаниям, к спортивным зрелищам, будь они стадионными или телевизионными, датируются переломными моментами новейшей истории -- фазами становления современного массового общества, развития массовых социальных и культурных движений. Таковы, в частности, 1910-е годы, когда, обобщая опыт прежде всего молодежных, женских, туристических, гимнастических движений в Германии начала века, нередко отличавшихся националистическим уклоном, выдвигавших идею и символику возрождения нации, появляются работы, связывающие спорт с национальной культурой и воплощенным в ней представлением о человеке[2]. Помимо самой фиксации идущих социальных процессов, напряжений, возникающих между группами и поколениями, эти работы в той или иной форме выражают реакцию интеллектуальных элит на феномены стандартизации и коммерциализации культуры, массового тиражирования образцов поведения, мышления, чувствования, ювенилизации культуры и общества, с одной стороны, и на укрепляющийся в ряде массовых движений, в коллективных настроениях национализм, фашизацию масс, с другой.
Особенно заметной эта тенденция стала во время следующего всплеска публичного интереса к спорту, в 1930-х годах. С критикой спортивного духа современности в это время выступают Х. Ортега-и-Гассет, Й. Хейзинга, Ф. Знанецкий, социологи франкфуртской школы и близкого к ней круга (З. Кракауэр). Становление же систематической социологии спорта как дисциплины приходится на рубеж 1950-1960-х годов и собственно 60-е годы, когда -- в рамках нарождающихся исследований «массового общества» -- появляются культурологические и эмпирико-социологические разработки Р. Каюа, Г. Плеснера (спорт и игра), А. Гелена, Ж. Дюмазедье (спорт и досуг), Э. Морена, Ж. Фридмана (спорт и массовая культура, массмедиа), наконец, уже упоминавшегося Н. Элиаса (соревновательность в обществе).
Решающими для социолога характеристиками современного («модерного») спорта, отличающими его от зрелищных состязаний в архаических, закрытых традиционных сообществах и в рамках ритуально-культового обихода, и демонстративно-символических практик привилегированных высших слоев в аскриптивном, сословно-иерархическом социуме, выступают, суммарно говоря, следующие:
а) спорт становится в принципе доступным для всех граждан -- как для самих спортсменов, так и для зрителей;
б) спорт институционализируется и профессионализируется, выделяясь в сферу специализированных достижений со своей социальной организацией (комитеты, общества, клубы, советы и др.), системой кодифицированных социальных ролей и коллективных норм поведения, включая судейские, -- Элиас, чьим предметом анализа выступает, собственно говоря, не столько спорт, сколько состязательность, называет этот процесс «спортизацией состязаний»;
в) спорт становится механизмом социальной мобильности, системой подготовки соответствующих локальных или национальных элит -- как по линии собственно спортивных побед (культ «звезд» с их ролевым репертуаром и публичным образом жизни), так и по линии общественного управления этой деятельностью, ее государственно-бюрократической организации (чиновники соответствующих ведомств, советники и эксперты местного или национального масштаба);
г) идея спорта как типа деятельности, профессиональной или любительской, набирающие силу движения по активизации массовых занятий спортом, престиж спортивных побед и выдающихся спортсменов соединяются с духом более широких локальных, региональных, национальных сообществ и ассоциаций, с их символикой, ритуалами интеграции, коллективной меморизации и воспроизводства. Эти процессы охватывают города и их районы, культурно-исторические и политико-географические области вплоть до национального государства с его «интересами», а значит, включаются в систему международных отношений, будь то механизмы символической консолидации государств либо их прямая конфронтация;
д) спорт делается не просто общедоступным и социально значимым, но и универсалистичным, техничным, рациональным -- вводятся условные, но унифицированные и обязательные меры достижений и их сравнения (стандартное спортивное оборудование, хронометраж, очки и т. п.), разрабатываются наиболее рациональные способы технической подготовки спортсмена и проверки его соответствия должным кондициям (вес, запрет на применение допингов); причем все эти сферы открыто предъявлены социуму, его экспертным представителям, интересующейся публике, средствам массовой коммуникации, а соответствующие показатели опосредованы универсальными, высокоточными техническими приборами и аппаратами.
Для модерных обществ и всей культурной программы модернизации XIX -- первой половины ХХ века принципиально то, что значения инструментальности, техничности (причем именно техник тела, т. е., казалось бы, «самой природы») соединяются в спорте, во-первых, с идеей универсального достижения идеального антропологического образца и, во-вторых, с символами новой, посттрадиционной коллективной солидарности. Главенствующая в спорте идея и идеология овладения собой, «преодоления» себя с помощью рациональных усилий и технических средств ради воплощения идеальных представлений о человеке и обществе, ценою предельного напряжения, а нередко и большого риска[3], сходна с аналогичными стимулами деятельности в новейшем искусстве, изобретательстве и вообще любом творчестве, в систематическом оцивилизовывании повседневности.
Важно, что за культом тела, практиками физического воспитания, средствами тренировки и другими устройствами самокультивации стоит обобщенная идея совершенного человека и абсолютного здоровья, как, скажем, за индустрией косметики, что отметил уже Бодлер, -- абстрактная идея абсолютной, нечеловеческой, едва ли не сакральной чистоты (идеальной свежести)[4]. Сами эти смысловые образования, точнее -- их прообразы или элементы, конечно же, входят в мифологические и религиозные системы разных времен и народов многочисленные и даже весьма рафинированные практики овладения телом, усиления возможностей тела известны в архаических обществах Индии, Китая и проч. Тем не менее, там они, как и в случае с изобретением пороха или печати (продолжу известный ряд веберовских примеров из «Протестантской этики»), не привели к образованию институциональных, технологизированных систем соревновательного спорта, рационального ведения войны, массового книгопечатания -- систем, способных к наращиванию результативности и качества работы, к постоянному саморазвитию.
В Европе Новейшего времени эти представления были соединены с идеей самоуправляемого и самоответственного, социально заинтересованного и активного индивида, который переводит данные идеи и представления в инструментальный план исполнительства, находит для их реализации рациональные, универсальные, чисто технические средства (добавлю, что развитие профессионального музыкального исполнительства -- процесс, хронологически параллельный и аналогичный по смыслу). Соответственно, они оказались активно включены в широкий культурный проект построения нового общества и нового человека, связанный с интересами и целями новых, не закрепленных в сословной иерархии, динамичных социальных слоев, элитных групп, массовых движений. Спорт как система воплотил в себе идеи и черты укоренившего его общества. И наоборот: спортивное отношение к себе и другим, метафорику соревнования, рекордов, рейтингов стало теперь возможным переносить на внеспортивную реальность, поведение в сферах современной политики, бизнеса, искусства. Точнее говоря, на все сферы, освобождавшиеся от власти традиционного авторитета и становящиеся в этом плане символическим воплощением «современного».
Ведущими и модельными для всех остальных выступали при этом области собственно технических изобретений и усовершенствований, по определению свободные от традиции, а потому и заведомо «современные» (соединение состязательности с техническими новинками порождало такие разновидности спорта, как радио, вело-, авто- и мотоспорт, самолетный спорт). Техничность и состязательность могли при этом относиться не только к силе и выносливости, как в атлетических видах спорта, но и к ловкости (гольф, бильярд), интеллектуальным способностям (шашки, шахматы[5]).
Синтез перечисленных качеств определяет социообразующую (социативную) роль спорта как своеобразного выражения «духа общества». Возникновение спортивных объединений приобретает лавинообразный характер вместе со становлением национальных государств в Европе. Во второй половине XIX века в большинстве европейских стран возникают и множатся спортивные ассоциации различного уровня. В 1896 году учреждаются международные Олимпийские игры (Россия участвует в них с 1912 года). В конце 1890-х годов общенациональные спортивные ассоциации появляются во Франции, Италии, Германии.
В этом модерном качестве спорт -- феномен XIX и ХХ веков[6]. Утверждение его как явления культуры зафиксировано в европейских языках примерно между 1820-ми и 1840-ми годами: тогда в публичный обиход, печать входят сами слова «спорт», «спортсмен». Родина модерного и массового спорта -- Великобритания с ее футбольными и атлетическими объединениями. Впрочем, британские спортивные клубы возникали уже с 1810-х годов, причем прежде всего -- в колониях, где они служили механизмами сплочения представителей метрополии в инокультурном окружении, а состязания -- ритуалами их солидарности, верности значениям и символам далекого «центра» (характерны мемориальные акции в дни государственных праздников и т. п.). В культурных истоках британского спорта -- либо традиционные, «народные», «местные», нередко -- молодежные (т. е., социализационные и инициационные) игры, связанные с праздничной обрядностью, либо закрыто-аристократические состязания, ритуалы сословной принадлежности, кодифицированные и универсализированные теперь до соревнований региональных, профессиональных клубов и сообществ. Отсюда -- распространенность и престиж таких видов спорта, как регби, гребля, бокс, футбол, теннис, скачки[7].
Развитие массового спорта, на мой взгляд, имеет смысл поставить в связь с процессом популяризации в Европе идеологий культуры (цивилизации), а соответственно и формированием сообществ, объединенных культурой, цивилизованностью. Таковы, в частности, идея ювенильности и становление молодежных движений, с одной стороны, и расширение, структурирование, институционализация досуга, идеология «цивилизации досуга», индустрия туризма, консюмеристских благ и развлекательных услуг вообще, с другой[8]. Точнее, вероятно, будет сказать, что среди первоначальных форм поддержки и распространения любительского спорта ведущую роль играли молодежные и локальные ассоциации и союзы. Далее спорт институционализируется, включаясь в формирование более широких коллективных идентичностей -- областей, крупных регионов, наций. А «завершаются» эти процессы в интернациональном обществе глобальных зрелищ, резко разделенном на команды подготовленных профессионалов, массы зрителей (включая следящих за состязаниями вполглаза телезрителей, находящихся у себя дома) и сплоченные клаки фанатов. Речь здесь, понятно, не о хронологической последовательности исторических событий, а о типологических стадиях процесса, реконструируемого социальным аналитиком.
Массовизация спорта идет по нескольким линиям. Одна из них -- все более широкое распространение инструментальных ориентиров действия в западных обществах. Об инструментальном отношении к телу и его возможностям уже упоминалось. Вместе с тем в спорте всегда присутствует принципиально другой, символический момент, который также становится опорой и воплощением массовости. В частности, он связан с экспонированием тела спортсмена и представлением тренированных тел, их соревнований -- зрителям. В этом смысле Ю. Левада говорит о целевых (спортивных) и ролевых (театральных) компонентах любой игры, включая спортивную, и видит в этих последних типологически и исторически «первичную структуру», «универсальное условие», «своего рода всеобщий знаменатель» всяких игр, который как бы включает, а точней говоря -- санкционирует собственно инструментальное поведение и техническое отношение к телу, перевод достижений в количественную форму[9].
Подобное отношение к телу, своего рода «культ тела»[10], вводит современный спорт в широкий круг процессов тренажа и представления идеальных тел (своего рода штучных выставочных изделий), выступая составной частью или тиражированной версией большого проекта воспитания современного человека, также входящего в обобщенную программу модернизации. Говоря о демонстративном, показном, я вовсе не имею в виду нарциссизм тех или иных индивидов либо даже отдельных «обществ». Дело в ином: в систематическом культивировании начал и правил социальности, социабельности, солидарного и состязательного взаимодействия, с одной стороны, и открытости, публичности, обращенности поведения к различным и обобщенным воображаемым партнерам, с другой (можно сказать, что в каждом театре содержатся два театра -- актерский и зрительский). В соединении данных компонентов действия они составляют смысловое ядро проекта модерна и обосновывающей его программы культуры. Отсюда и роль «внешнего», визуально представленного в модерную эпоху, когда, что характерно, создаются, распространяются, укореняются -- поскольку становятся функционально необходимыми и настоятельно востребованными -- и общедоступные, технологичные визуальные средства массовых коммуникаций.
Характерно, что публичными на протяжении ХХ века и особенно к его концу становятся не только средства личной гигиены и косметики в супермаркетах, печатной, уличной и телевизионной рекламе (включая пропаганду косметических операций, замены или наращивания органов, особенно -- наиболее заметных, «представительских», либо, напротив, удаление тех или иных природных, индивидуальных особенностей тела[11]), но и совместное употребление технологий «телостроительства» в фитнес-клубах, тренажерных залах и проч. Причем именно коллективный, публично представленный «другим» характер соответствующих действий и используемых при этом технических приспособлений выступает как для участников, так и для зрителей символом современного, нового, что и делает их социально притягательными.
В этом смысле тело -- точнее, формы социального представления и употребления тела как символа индивидуальной и коллективной идентичности -- выступает, если применить к нему известное выражение Х.-Р. Яусса о новейшей лирике, «парадигмой модерного». Социальную историю общества в эпоху модерна можно в значительной степени реконструировать, анализируя процессы развития, динамику взлета, противоборства и затухания тех или иных форм представления тела[12]. Характерны в данном плане напряжения и конфликты ориентаций, ожиданий, оценок, санкций в ролевом самоопределении спортсмена как одного из вариантов социально зрелой личности модерного типа[13]. Назову лишь некоторые, наиболее общие: это напряжения между личной выгодой и ответственностью перед другими (иначе: личными целями и нормативными требованиями кооперации -- игра в команде, лояльность клубу); агрессивностью и дружелюбием (социабельностью); подчинением авторитету (тренеру, капитану) -- ценностями равенства (команды); риском и расчетом (или риском и безопасностью); физической силой и интеллектуальными способностями при различном социальном престиже того и другого.
В конечном счете их можно представить как разные планы выражения одного конструктивного противоречия -- между ценностями инициативы (свободы) и порядка (взаимности, согласованности перспектив и ожиданий), состязательности versus солидарности. А это и есть ключевая проблема посттрадиционного общества, проблема не предписанного, а собственноручно создаваемого «общества» (первый вопрос социологии: «Как возможно общество?»). Если обобщить и суммировать элементы «идеологии спорта», то их квинтэссенцию составляют: презумпция равенства, возможности (неограниченного) достижения, дух команды (формы и значения позитивной социальности). В данном комплексе идей можно видеть своеобразное выражение базовых предпосылок и составных частей демократии, буржуазной демократии. Однако уже как сложившаяся социокультурная форма спорт (вместе с другими феноменами модерной эпохи -- например, литературой или модой) включается, далее, в структуры взаимодействий разных по типу и ориентациям групп, ассоциаций, подсистем, «больших» обществ, подчиняясь соответственно различным идеологическим заданиям и давлениям, политическим программам[14]. При сохранении конструкции спортивного состязания его смысл переживает при этом трансформации, в том числе -- самые радикальные.
Коренные исторические метаморфозы спорт в той его трактовке, которую я здесь отстаиваю, претерпевает в постсовременном, собственно массовом и, далее, глобальном социуме, условно говоря -- с концом «модерного общества» в большинстве развитых стран. Можно датировать этот процесс «завершения» модерного спорта периодом между Второй мировой войной и началом 1970-х годов и связывать его, в общем смысле, с переходом от спорта-участия к спорту-зрелищу или от спорта любителей через спорт делегируемых представителей социума (района, города, страны) к спорту наемных (оплачиваемых) профессионалов. К главным переменам здесь я бы отнес следующие:
а) тотальная коммерциализация профессионального спорта, связанная с концом идеологии национальных государств, а значит национальных команд и проч. (любого спортсмена мира можно купить для региональной клубной команды, а соответственно он может войти и в национальную сборную); с другой стороны, любительский спорт находит завершение во все расширяющейся платной индустрии оздоровительных услуг, предоставляемых как индивидам, так и группам относительно состоятельных потребителей;
б) масс медиатизация спорта в «обществах зрителей»[15]; доля занимающихся спортом и посещающих спортивные состязания в качестве зрителей сегодня в среднем на порядок-два меньше доли телезрителей спортивных передач;
в) повсеместное применение допингов, за которым стоит высокая проблематичность «тела», как и всего «естественного», «нормального» и «нормативного» в постсовременной культуре; неопределенность нормы делает допустимой технологизацию достижения любыми средствами[16];
г) непрекращающиеся открытые войны болельщиков, акты прямой коллективной агрессии как внутри локальных сообществ (межклубные), так и на межнациональных встречах[17].
Специфические формы приобретает спорт в тоталитарных обществах -- например, в СССР конца 1920-х -- середины 1950-х годов. Здесь обобщенное значение занятий физической культурой сводится к подготовке верного и безотказного бойца по программам вроде ГТО в организациях типа ДОСААФ. Трансформируется и смысловое наполнение роли спортсмена и цель спортивной подготовки (теперь это не личное и даже не командное достижение, продемонстрированное в ходе состязания, а символический престиж страны в принципиальном соревновании двух систем и геополитические виды партии-государства.
Первый Всероссийский съезд по физической культуре, спорту и допризывной подготовке (1919) сразу обозначил заинтересованность государства в руководстве спортом, претензии власти на ведущую роль в организации массовых занятий физической культурой. В августе 1920 года при Главном управлении всевобуча был создан Высший совет по физической культуре во главе с Н. Подвойским; в 1923 году, после реорганизации Совета, его возглавил Н. Семашко[18]. С 1922 года начинает выходить ежемесячный иллюстрированный журнал «Физкультура и спорт», несущий не только идеи спортивного движения, но и визуальные образцы «спортивности». Годом позже создается одноименное издательство, выпускающее соответствующую пропагандистскую, учебно-методическую, литературную и художественную продукцию (плакаты, открытки). С 1924 года начинает выходить массовая газета «Красный спорт» (в 1946 году переименована в «Советский спорт»).
Постановление ЦК РКПб о задачах партии в области физической культуры (июль 1925 года) подчеркнуло значение спорта как 1) одной из сторон культурно-хозяйственной и военной подготовки советской молодежи, 2) важного метода воспитания и 3) действенного средства сплотить население вокруг партийных, советских и других организаций, которые, согласно постановлению, и вовлекают массы в общественно-политическую жизнь[19]. Идеология спорта развивается параллельно в нескольких контекстах -- милитаризации общества и подготовки населения к войне, защите отечества; выработки определенной культуры современного промышленного труда; массового внедрения повседневных навыков гигиены. При этом за различными направлениями пропагандистской работы стоят разные заинтересованные группы советских руководителей разного уровня, между которыми на тех или иных этапах жизни страны идет конкуренция и борьба[20].
В 1931-34 годах в СССР был разработан комплекс норм ГТО первой и второй ступеней (включая, с декабря 1933 года, комплекс БГТО трех ступеней для детей 11 лет и старше). С 1935 года начинается создание в массовом порядке Добровольных спортивных обществ (ДСО), возникают первые детские спортивные школы (1934). Спортивные клубы формируются по трем организационным линиям -- профсоюзного движения, ДОСААФ и Вооруженных сил. С 1934 года вводится -- параллельно с аналогичными процессами огосударствления производства, науки, искусства -- звание «заслуженный мастер спорта СССР» и «спортивный судья всесоюзной категории». В 1934 и 1935 годах получают государственные награды Московский и Ленинградский институты физической культуры. С 1937 года устанавливается единая Всесоюзная классификация спортивных разрядов и званий.
Программы и практики физического воспитания на десятилетия включаются в один ряд с аналогичными направлениями всеобщей социализации, формирования особого «нового человека» через государственные органы и учреждения -- с трудовым, политическим, нравственным, эстетическим и другими ветвями воспитания. Особый упор по всем этим направлениям делается на двух аспектах: 1) формировании индивидуальной активности человека, 2) развитии начал и навыков его общения[21]. Обе эти антропологические составляющие -- заинтересованное, практически-деятельное отношение к себе и к миру, с одной стороны, и развитые формы повседневной социабельности (коллективизм), с другой, -- квалифицируются в отечественной пропаганде, демонстрируются Западу как уникальные завоевания и преимущества социалистического строя. Вместе с тем они представляют и постоянную проблему для всех огосударствленных систем производства, социальной жизни, воспитания, не устранимую в силу существа советского строя. Этот момент крайне важен, поэтому скажу о нем немного подробней.
Индивидуализм и соревновательность, активность и рациональный расчет, ориентация на обобщенные ценности, идеалы, нормы и установка на позитивное взаимодействие с «другими» входили на протяжении XIX-XX веков в широкий европейский проект модерна. Они составили антропологический план программы культуры, воплотились в базовых институциональных структурах обществ западного типа. Между тем большинство населения пореволюционной России по-прежнему составляли сельские жители. Формы их коллективной жизни определялись авторитарной конструкцией трехпоколенной семьи и деревенской традицией, пусть и заметно эрозирующейся, теряющей безусловную авторитетность. Массовыми (и в этом плане -- современными) институтами для той части из них, кто покидал деревню, выступали лишь армия и фабрика, иначе говоря -- жесткие, по преимуществу опять-таки авторитарно-иерархические формы взаимодействия, нормы социальности. К тому же большинство населения годами жило в экстраординарных условиях сначала мировой, а потом гражданской войны, централизованной мобилизации всех ресурсов и неизбежного при этом резкого упрощения структуры общества, мирных форм социальной жизни.
Укреплявшаяся за 1920-е и первую половину 1930-х годов советская власть сделала социальное упрощение одним из ведущих направлений деятельности, подвергая диффамации, упразднению и репрессиям большинство форм общественной самоорганизации, публичного действия и взаимодействия, сложившихся как до революции, так и в переходный период после нее[22]. Вместо них по инициативе сверху создавались социальные структуры, максимально прозрачные для ведомственного управления и подконтрольные власти, в системе которой военно-репрессивные формы воздействия все плотнее объединялись с хозяйственным контролем и идеологическим давлением. Кроме того, идеология победителей диктовала символический и фактический разрыв с дореволюционным прошлым, с одной стороны, и буржуазным Западом, с другой. Мифология осажденной крепости с «врагами» и снаружи, и внутри, где постоянно требовались исключительная бдительность и самопожертвование, становилась выражением «особого пути» страны Советов.
Все это самым серьезным образом влияло на антропологические характеристики «человека советского». Парализация личной инициативы и упразднение множественных форм нерепрессивной социальности, принципы тоталитарной организации социальной жизни в СССР и странах близкого типа приходили в непримиримый конфликт с теми индивидуалистическими началами и социальным разнообразием модерных обществ, на основе и в контексте которых сложился современный спорт как относительно автономный социальный институт (впрочем, то же можно сказать о современном производстве, науке, культуре). Порожденные этим жестким контролем дисфункции в поведении и выступлениях советских спортсменов -- психологические стрессы, профессиональные срывы, бытовые девиации -- провоцировали еще большее усиление надзора со стороны ведомственной власти, вызывали недовольство «центра», негативные санкции, а это, в свою очередь, увеличивало напряжения в клубе, команде, сознании спортсмена.
Развитием советского спорта в административном плане заведовал соответствующий Комитет при Совмине СССР, параллельно вопросы спорта курировались высшими органами партийного руководства (отделом пропаганды или, в некоторые годы, административным отделом ЦК). Понятно, что вместе с другими направлениями «народного хозяйства» спорт -- его организация, «материальная база», сами спортсмены, их рекорды -- составляли принадлежность государства и подлежали централизованному планированию сверху. Показатели развития спорта включаются в планово-отчетные документы различных ведомств, органов власти всех уровней. При этом высшим руководством страны, республики, области планируются не только спортивные мероприятия, выступления спортсменов, но и их результаты, победы[23]. План выступает инструментом контроля, а его невыполнение -- основанием для негативных санкций сверху, которые -- по законам заложничества – распространяются на всю команду, клуб, район или город.
Спортсмен в таких рамках может быть только частью номенклатурно-бюрократической системы, хотя наличие специализированного, профессионального спорта на всем протяжении советской истории из идеологических соображений отрицалось как «буржуазное явление», а индивидуалистическому, достижительскому и профессиональному «спорту» («культу рекордов», «фабрике звезд», «звездной болезни») противопоставлялась добровольная и коллективная «физическая культура» всех. Между тем символические «моральные» поощрения (звания, медали, дорогие подарки) и денежные вознаграждения (дотации, стипендии, премии) сопровождали советский спорт уже с середины 1930-х годов. Приказами Совнаркома, а впоследствии Совмина СССР за 1945, 1947, 1954, 1959 и последующие годы были учреждены нагрудные знаки, поощрительные денежные премии и ежемесячные стипендии чемпионам, рекордсменам, призерам соревнований различных уровней, их тренерам и руководителям команд. Соответствующие денежные выплаты в сумме значительно превосходили среднедушевой доход в СССР этих лет (прибавим к ним в более поздние времена валюту, чеки, возможность покупки в «Березках», а также разнообразные формы блата, связанные с массовым авторитетом и престижем спортсменов)[24].
До Второй мировой войны советские спортсмены не выезжали на соревнования за рубеж, лишь с 1952 года им было высшей властью разрешено участие во всемирных Олимпийских играх. После Второй мировой войны спорт составлял приоритетную сферу государственного внимания и контроля, поскольку спортивные достижения -- наряду с успехами в наращивании вооружений, соответствующими разработками в науке, победами в космосе и балете -- рассматривались как доказательство преимуществ социализма, предвещавших его победу в борьбе двух антагонистических социальных систем. Спортсмен, не оправдавший возложенных на него государством надежд, особенно на международных соревнованиях, трактовался как правонарушитель. Он подвергался внеправовым государственным санкциям различной степени жесткости, мог быть дисквалифицирован, лишался различных социальных благ (от обещанной отдельной квартиры до намеченных поездок за границу). Внутри страны шло не менее острое соперничество различных ведомств и их руководителей за подопечные спортивные клубы (скажем, между «Динамо» и «ЦДСА», «Динамо» и Спартаком»). Борьба между высокими покровителями дублировалась на низовых уровнях общества, в группах массовых болельщиков.
Значительным смысловым трансформациям в советском контексте подвергаются и более широкие значения молодости, здоровья. Молодость выступает символическим олицетворением страны, системы, их гарантированной победы и блестящего будущего. Поскольку же соответствующие структуры воспитания, контроля, коллективной лояльности и на уровне официальной идеологии, и в реальной межличностной практике последовательно подавляют символы и значения достижительности (соревноваться могут только системы, но не люди), то молодежный отрезок жизни -- вместе с занятиями спортом, физической культурой, культивированием тела, вообще занятиями своей внешностью -- включается в традиционалистски жесткий жизненный сценарий, подчиненный строгому кодексу норм и санкций, на правах особого периода, аналогичного, например, празднику. Фигуры обобщенного «другого» (разнообразных партнеров в тех или иных отношениях) и воображаемый взгляд этого «другого» как презумпция нерепрессивной социальности закреплены за коротким переходным временем юности, в социальном плане еще не самостоятельной, -- за, условно говоря, «брачным» периодом временно допускаемой относительной свободы, публичности и состязательности поведения.
Затем же они -- а вместе с ними и заинтересованность своим телом, внешностью, поддержание их на цивилизованном уровне, «забота о себе» или «работа над собой», по известной формулировке позднего Мишеля Фуко, -- вытесняются из обихода именно как молодежные, «по возрасту» не подходящие старшим. Итог состоит в том, что за узкими пределами молодежной когорты универсально-инструментальное и демонстративно-символическое, но в любом случае -- активное отношение к способностям и возможностям тела сменяется у абсолютного большинства советских людей пассивной тревогой о своем физическом здоровье и постоянным невротическим самолечением при таких же постоянных жалобах на ухудшение самочувствия.
Спорт как занятие и как коллективное зрелище не относится к числу тем, наиболее интересных для россиян: соотношение явно интересующихся и столь же выраженно не интересующихся им относительно устойчивое (см. табл. 1)[25].
Таблица 1
В какой мере Вас интересует спорт, спортивные состязания? (в % к опрошенным в каждом исследовании)
1999, N=3000 чел | 2001, N=2000 чел | 2002, N=2000 чел | |
Совершенно не интересует | 27 | 30 | 26 |
Не очень интересует | 23 | 19 | 21 |
В какой-то мере интересует | 26 | 20 | 22 |
Во многом интересует | 17 | 17 | 19 |
Чрезвычайно интересует | 6 | 14 | 11 |
Затруднились ответить | 0 | 0 | 1 |
При этом больший интерес к спорту, спортивным соревнованиям -- и участнический, и зрительский -- явно концентрируется в городах, среди самых молодых мужчин, до 24 лет. В группе респондентов 25-39 лет он уже устанавливается на уровне статистической нормы, совпадая с усредненными показателями по населению в целом, а далее резко и неуклонно снижается (тогда как озабоченность собственным здоровьем столь же резко и неуклонно растет).
Таблица 2
В какой мере Вас интересует спорт, спортивные состязания? (2002, N=1998 человек, в % к опрошенным; данные по затруднившимся с ответом не приводятся)
Не очень интересует и совершенно не интересует | Интересует в какой-то мере | Интересует во многом и чрезвычайно | |
Мужчины | 24 | 24 | 52 |
Женщины | 65 | 21 | 13 |
15-24 лет | 33 | 22 | 45 |
25-39 | 42 | 25 | 33 |
40-54 | 48 | 25 | 27 |
55 и старше | 64 | 17 | 19 |
Образование ниже среднего | 55 | 18 | 27 |
Среднее | 43 | 24 | 33 |
Выше среднего | 42 | 25 | 33 |
Москва+Петербург | 45 | 21 | 34 |
Большой город | 45 | 23 | 32 |
Средний город | 45 | 24 | 31 |
Малый город | 49 | 20 | 31 |
Как видим, заявленный интерес к спорту -- это по преимуществу интерес болельщика, следящего за спортивными состязаниями и победами со стороны. Включенность в персональные занятия спортом и даже посещение стадионов, где происходят спортивные соревнования, на порядок уступает зрительскому интересу, который, к тому же, проявляется более регулярно. Добавлю, что за последние 15 лет распространенность досуговых занятий спортом, и без того не высокая у россиян, еще заметно снизилась. Если в 1991 году занимались в свободное время физкультурой, спортом, по их словам, 12% взрослого населения России, то в 2006-м -- лишь 6%.
Таблица 3
Как часто Вы… (2002, N=1798 человек, в % к опрошенным)
Занимаетесь спортом | Ходите смотреть спортивные состязания | |||
2002, N=1800 | 2005, N=3500 | 2002, N=1800 | 2005, N=3500 | |
Ежедневно | 4 | 4 | 1 | 1 |
2-3 раза в неделю | 4 | 7 | 1 | 1 |
1 раз в неделю | 6 | 4 | 2 | 2 |
1-3 раза в месяц | 4 | 4 | 5 | 6 |
Реже | 8 | 10 | 11 | 11 |
Никогда | 70 | 69 | 76 | 79 |
Затруднились ответить | 0 | 2 | 1 | 1 |
Таблица 4
Спортивные состязания по каким видам спорта Вы… (2001, N=1600 человек, в % к опрошенным)
Посещали в течение последних 12 месяцев | Регулярно смотрите по телевизору | |
Футбол | 8 | 29 |
Фигурное катание | 0 | 20 |
Хоккей | 1 | 17 |
Гимнастика | 0 | 9 |
Легкая атлетика | 0 | 8 |
Плавание | 0,5 | 6 |
Автогонки | 0 | 6 |
Ничего из перечисленного | 92 | 36 |
Интерес к спорту (как, впрочем, и к политике, религии, культуре и другим сферам социальной жизни) у россиян, в основном, масс медиальный[26]. При этом из средств массовой коммуникации любители спорта предпочитают в качестве источника информации -- опять-таки, на порядок чаще -- телевизор, а не газету, хотя спортивные газеты в постсоветские годы заметно превосходят аналитическими качествами и прежние газеты, и нынешние телепередачи. Тем не менее, с той или иной регулярностью читают «Спорт-Экспресс», по их признанию, 3% населения (май, 2003, N=2 100 человек), тогда как спортивные телепрограммы хотя бы иногда смотрят, по их свидетельству, 45% (2002, N=2 000 человек).
Членство в тех или иных добровольных общественных ассоциациях -- любых -- среди россиян не превышает границ допустимой при подобных опросах статистической ошибки. Так членами спортивных обществ в 2002-2003 годах называли себя 1,5-2% опрошенных.
К представителям элиты видных отечественных спортсменов россияне относят крайне редко, таковыми их называют 2-3%, и чаще других в этом качестве фигурирует Павел Буре (при этом понимание спортивной профессии как перспективной и престижной для собственных детей и внуков разделяли в 1994-2006 годах 10-12% опрошенных, и эта цифра, несмотря на все экономические пертурбации, также устойчива на протяжении многих лет). К самым выдающимся советским спортсменам в 1989 году (N=856) россияне причисляли -- в порядке убывания показателя -- Сергея Бубку (8%), Анатолия Карпова (7%), Олега Блохина (6%), Гарри Каспарова, Владимира Сальникова и Льва Яшина (по 5%), Арвидаса Сабониса (4%), Ирину Роднину и Андрея Зайцева (те же 4%), 59% затруднились ответить на этот вопрос. Любопытно, что Карпова и Каспарова россияне примерно столь же часто оценивают негативно (они «пользуются популярностью, но не нравятся» соответственно 2% и 5% опрошенных в том же 1989 году). Среди любимых спортсменов в 1994 году (N=2 957) фигурировали Бубка (3%), Роднина и Зайцев (2%), Диего Марадона, Владислав Третьяк и Яшин (по 2%); две трети опрошенных затруднились назвать такую фигуру.
Можно расширить временные горизонты, результат окажется почти тем же. Среди самых выдающихся спортсменов ХХ века в 1998 году (N=1 600 человек) были названы -- по нарастанию показателя -- Фетисов (2%), Пеле, Третьяк, Яшин (по 3%), Бубка (4%), Роднина (5%), Буре (8%). Примерно так же выглядел в 2000 г (N=1 600 человек) итоговый список самых великих спортсменов за последнюю тысячу лет (невзирая на тысячелетний горизонт, россияне не забыли упомянуть классического борца, в период опроса участвующего в компании по выборам в Государственную думу): Александр Карелин (3%), Буре и Пеле, Третьяк и Роднина (по 4%), Фетисов (7%), Яшин (10%). К «русским кумирам ХХ века» («закрытый» вопрос, N=1 600 человек) россияне в том же году причислили Роднину и Яшина (по 8%); их называли чаще, чем «деятелей культуры» -- Репина и Шаляпина, Антона Чехова и Михаила Булгакова, Шолохова и Шостаковича, Плисецкую и Иосифа Бродского. Однако в символическом образе России, российского народа «победы наших спортсменов» занимают самое скромное место: их назвали опять-таки лишь 2% опрошенных (1997, N=2 400). При этом более важным для опрошенных остаются именно победы российских спортсменов, а не просто выступления сильнейших участников как таковых (75% против 14% соответственно в 2 опросе 2002 года, 71% к 20% -- в опросе 2006 года, в обоих случаях N=1 600). Поэтому неудовлетворительные результаты соотечественников так задевают россиян, каждый раз вызывая у них вспышку негативного патриотизма.
Интерес к спорту в сегодняшней России исключительно телевизионный, зрительский, но и такой интерес питают преимущественно самые молодые горожане мужского пола. Представления о спорте, как и о науке, литературе и других сферах символического выражения, по преимуществу связаны с национально-государственным престижем на международной арене, но прежде всего -- в негативном залоге («нас не уважают, обижают» и т. п.). Характерно, что спортсмены из других стран мира крайне редко присутствуют в перечнях «самых любимых» россиянами, «лучших» за сто или тысячу лет.
Вместе с тем концентрированность интереса к спорту исключительно в узкой юношеской подгруппе снижает возможность спортивных символов, фигур и побед спортсменов -- в отличие от фигур вождей и полководцев -- олицетворять страну, ее «элиту» в общенациональном масштабе, в целом. Поэтому и образы героев национального спорта, спортивных побед заметно сдвинуты в коллективном воображении к советской эпохе -- ностальгически конструируемому брежневскому времени, периоду, как считает большинство россиян, наибольшей сплоченности и сбалансированности социума, его открыто демонстрируемой вовне силы и мирового авторитета. Речь -- как и в других случаях коллективной ретроспекции -- идет о годах правления именно Брежнева, а не Сталина. Скажем, легендарные футболисты и хоккеисты, бегуны и борцы 1930-50-х годов среди наиболее ярких и любимых фигур отечественного и мирового спорта не называются нашими респондентами никогда.
Здесь можно говорить об эрозии и распаде коллективной памяти, ослаблении и деформации ее структур (символические фигуры спортсменов -- лишь один из примеров подобной амнезии). Перенос центра тяжести в трансляции общих символов исключительно на сегодняшний общедоступный телевизор, а также напряжения и разрывы в межпоколенческих ориентациях и отношениях нынешних россиян (оба эти процесса, конечно, связаны) блокируют передачу символических образцов -- включая знаковые фигуры спортсменов-лидеров -- иными средствами, в том числе внутри семьи, через устные рассказы, по старым фотографиям, газетам и проч. Видимо, этим объясняется выпадение из круга сколько-нибудь значимых сегодня имен не только знаменитых еще не столь уж давно «звезд» раннесоветского спорта (например, Алехин или В. Бобров), но и таких более поздних фигур, как братья Майоровы и Латынина, Куц и Брумель, Жаботинский и Пахомова, Ботвинник и Спасский, Пресс и Власов, равно как и многих других.
Иными словами, данный материал, наряду с другими нашими эмпирическими данными, тоже показывает, что общий контур коллективной идентичности в сегодняшней России существует в ослабленном виде и ностальгическом залоге. Он задан представлениями об общности советского типа и советском периоде отечественной истории, а символическим «соединением» нынешнего времени с «тогдашним» выступает образ действующего президента. Характерна в этом плане знаковая роль последнего в восстановлении советской государственной символики на рубеже XX и XXI веков, как и позднейшее высочайшее внимание к «здоровью нации» и «массовой физической культуре» (противопоставляемым фитнес-клубам «для избранных»), а равно и недавние заявления, обнаруживающие как будто бы претензию на возвращение российскому спорту прежнего государственного значения и мирового авторитета.
[1] Элиас Н. Генезис спорта как социологическая проблема // Логос. 2006. № 3 [http://www.ruthenia.ru/logos/number/54/03.pdf].
[2] См., например: Steinitzer H. Sport und Kultur. Munchen, 1910; Fendrich A. Der Sport, der Mensch und der Sportmensch. Stuttgart, 1914; Risse H. Soziologie des Sports. Berlin, 1921.
[3] См. об этом: Baudry P. Le corps extreme: approche sociologique des conduites à risque, Paris: l'Harmattan, 1991; Duret P. L'héroisme sportif. Paris: PUF, 1993; Queval I. Le dépassemant de soi, figure du sport contemporain // Le Débat. 2001. № 114. Р.103-121.
[4] Критику подобных представлений см.: Sfez L. La santé parfaite. Critique d'une nouvelle utopie. Paris: Le Seuil, 1995.
[5] Не случайно один из первых подвижников и мучеников модерности, Эдгар По, обращается к метафоре шашек и шахмат в прологе своей наиболее известной новеллы «Двойное убийство на улице Морг», давшей начало еще одному феномену современной эпохи -- жанру детектива. Напомню, что интеллектуально более сложной игрой там признаются шашки, где фигуры не иерархизированы, где «все равны».
[6] См.: Vigarello G. Le temps du sport // L'avènement des loisirs: 1850-1960 / Corbin A., ed. Paris: Aubier, 1995. Р. 193-221.
[7] Подробнее см. в образцовой монографии: Lejeune D. Histoire du sport, XIX-XXe siècles. Paris: Christian, 2001.
[8] См. об этих процессах: Dumazédier J. Vers une civilisation du loisir? Paris: Seuil, 1962; Augé M. L’impossible voyage: Le tourisme et ses images. Paris: Payot & Rivages, 1997; Yonnet P. Jeux, modes et masses: La société française et le moderne 1945-1985. Paris: Gallimard, 1986.
[9] См.: Левада Ю. Игровые структуры в системах социального действия // Левада Ю. Статьи по социологии. М., 1993. С.109.
[10] См. о нем: Perrin E. Culte du corps. Enquete sur les nouvelles pratiques corporelles. Lausanne: Favre, 1985; Turner B. The Body and Society. London: Sage, 1996.
[11] Turner B. Regulating Bodies. Essays in Medical Sociology. London: Routledge, 1992.
[12] Starobinski J. Brève histoire de la conscience du corps// Genèse de la conscience moderne / Ed. par R. Ellrodt. Paris: PUF, 1983. Р. 215-229; Le Breton D. Anthropologie du corps et modernité. Paris: PUF, 1995; Becker A. Body, Self and Society. Philadelphia: Pennsylvania UP, 1995 (название книги полемически отсылает к известному посмертному сборнику трудов Дж. Г. Мида -- “Mind, Self and Society”, 1934).
[13] В публичных образах спортсменов, как и в фигурах «звезд» массовой культуры, в образцах моды, поэтике рекламы и т. п., универсальный элемент общедоступности (это может любой, почему рекордсмен или звезда и могут выступать образом каждого, фигурой Эвримена, который есть все и никто разом) соединяется с иерархическим элементом особости, избранности (он -- лучший). Эта конструкция задает всеобщую притягательность образца и, вместе с тем, его универсальную сравнимость с любым другим.
[14] Hoberman J. Sport and Political Ideology. Austin: University of Texas Press, 1984; Géopolitique du football / Boniface P., ed. Bruxelles: Editions complexe, 1998. На советском материале см.: Прозуменщиков М. Ю. Большой спорт и большая политика. М.: РОССПЭН, 2004.
[15] Whannel G. Fields in Vision -- Television Sport and Cultural Transformation. London: Routledge, 1992; Le spectacle du sport / Leconte B., Vigarello G., dir. Paris: Seuil, 1998; MediaSport / Ed. by Wenner L. London: Routledge, 1998; о зрительском спорте в современной России см.: Edelman R. There Are No Rules on Planet Russia: Post-Soviet Spectator Sport // Consuming Russia: Popular Culture, Sex, and Society since Gorbachev / Ed. by A. M. Barker. Durham; London: Duke UP, 1999. Р. 217-242.
[16] См.: Andrieu B. Le corps dispersé: une histoire du corps au XX siècle. Paris: L’Harmattan, 1993; Drugs in Sport. Champaign: Human Kinetics Books, 1988; Ergogenics: Enhancement of Performance in Exercise and Sports / Eds. D. Lamb, М. Williams. Dubuque: W. C. Brown & Benchmark, 1991.
[17] См., например: Broussard P. Génération supporter: enquête sur les ultras du football. Paris: Robert Laffont, 1990; Fanatics!: Power, Identity and Fandom in Football / Ed. by A. Brown. London: Routledge, 1998. О трансформации этого явления на отечественной почве -- погромных событиях на московском Охотном ряду в июне 2002 года -- см.: Левада Ю. В какие игры играют толпы: Социологические заметки на актуальную тему // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 4. С. 59-61.
[18] См. подготовленный под редакцией последнего сборник: Физическая культура в научном освещении. М., 1924. Для стран задержанной или традиционализирующей модернизации вообще характерно подобное соединение символов модерного общества -- идей и риторики спорта, культуры, науки -- под эгидой государства и его ведомственных органов.
[19] О практической реализации этих идей в историческом контексте см. подробнее: Плаггенборг Ш. Революция и культура. Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма. СПб.: Нева, 2000. С. 75-124; об организационно-идеологической стороне дела: Пономарев Н. И. Социальные функции физической культуры и спорта. М.: ФиС, 1974; Платонов В. Н. Теория спорта. Киев: Здоровье, 1987.
[20] Подробнее см.: Плаггенборг Ш. Указ. соч. С. 83-110.
[21] См.: Пономарев Н. И. Указ. соч. С. 83 и далее.
[22] Краткий, но выразительный перечень добровольных обществ и союзов (включая спортивные), существовавших в России в 1917-1937 годах и последовательно уничтоженных советской властью, см. в кн.: Коржихина Т. П. «Извольте быть благонадежны!» М.: РГГУ, 1997. С. 347-356.
[23] Аналогичная практика в руководстве советской наукой позднее пародируется в известной реплике фильма Михаила Ромма «Девять дней одного года» (1962): «Откроем частицу в текущем квартале».
[24] Подробнее см.: Вартанян А. Профессиональный спорт в СССР учредил Сталин// Спорт-Экспресс. 2001. 30 июля. С. 8. При этом советский спорт был и продолжал до самого конца СССР оставаться расходной, убыточной статьей в бюджете государства. Например, в конце 1980-х годов на ежегодное содержание 558 команд мастеров по игровым видам спорта расходовалось около 300 млн рублей, что в шесть раз превышало совокупные доходы от турниров с их участием (50 млн рублей).
[25] Здесь и далее приводятся данные систематических и репрезентативных опросов, проводившихся с 1988 года коллективом ВЦИОМ (с сентября 2003-го -- Левада-Центр).
[26] См. об этом: Зверева В. Телевизионный спорт // Логос. 2006. № 3 [=http://www.ruthenia.ru/logos/number/54/04.pdf].