Социальная модернизация и средний класс

Институт демографии Государственный университет Высшая школа экономики
		ЭЛЕКТРОННАЯ ВЕРСИЯ БЮЛЛЕТЕНЯ “НАСЕЛЕНИЕ И ОБЩЕСТВО”
101000, Москва, Покровский бульвар, д. 11; Факс (495) 628-7931

Над темой номера работали Татьяна Малева, Лилия Овчарова

Человек — ключевой фактор модернизации

Текущий экономический кризис актуализировал научную и политическую дискуссию о сценариях будущего развития России. В теории под модернизацией понимается совокупность процессов индустриализации, секуляризации, урбанизации, становления системы всеобщего образования, представительной политической власти, усиления пространственной и социальной мобильности, ведущие к формированию современного общества в противовес традиционному. При этом признается многолинейность развития, положительная роль некоторых традиций в ходе социальной эволюции, влияние на общественное развитие эндогенных и экзогенных факторов, вариативность развития социальных структур в условиях одной системы, возможность прерывности социального развития и усиливающаяся зависимость результатов от реальных действий основных акторов  [1].

Обсуждая пути преодоления текущего экономического кризиса, эксперты и лица, принимающие управленческие решения, заговорили об эволюционной модернизации. Основные фокусы обсуждения сводятся к следующим:

1. В масштабах страны отсутствует социальный консенсус относительно необходимости модернизационного развития, но перспективы его реализации связаны с реиндустриализацией и технологическим обновлением [2].
2. Главный тормоз модернизации — это институты [3].
3. Успешные эволюционные модернизации всегда сопровождались ростом уровня и качества жизни и достигли максимального успеха в тех странах, где задачи экономического роста решались в сочетании с преодолением ряда социальных проблем [4]

В мае текущего года Президент РФ Д.А. Медведев своим указом постановил образовать комиссию при президенте по модернизации и технологическому развитию экономики. Радостная новость в том, что модернизация вернулась в дискурс будущего развития. Однако, огорчает тот факт, что, похоже, она фокусируется на технологических аспектах, оставляя в стороне социальный контекст. Вместе с тем, не поняв, какие социальные группы станут движущей силой нового индустриального рывка, кто останется равнодушен к модернизационным сигналам, а кто будет тормозить развитие, — трудно рассчитывать на успех.

Принимая во внимание тот факт, что советская эпоха проходила под лозунгами индустриализации, корреспондирующей с ранними этапами модернизационного развития, последующие шаги модернизации в России в принципе должны существенно отличаться от мер и механизмов раннего индустриального развития. Одно из основных отличий в том, что на первый план выходят проблемы развития человека, инвестиций в человеческий капитал, повышения производительности труда, поскольку в мире сложилось понимание, что главное конкурентное преимущество современной высокоразвитой страны связано с качеством человеческого капитала и факторами, которые непосредственно обеспечивают жизнедеятельность людей. К ним в первую очередь относятся сферы образования, здравоохранения, жилье, инфраструктура, пенсионное обеспечение, воспроизводственный потенциал населения в количественном и качественном измерении.

Нынешнему этапу модернизационного развития свойственно перераспределение функций по обеспечению уровня и качества жизни населения между различными участниками социального процесса — государством, рынками, специализированными социальными институтами, семьями и социальными сетями. Вектор этого перераспределения — передача ряда функций и полномочий от семьи к рынкам и институтам, что приводит к формированию рынка социальных услуг. В свою очередь рынки предъявляют все более высокие требования к профессиональным и квалификационным качествам занятого населения, ориентируясь на рост его экономической активности и повышение производительности труда.

К чему приводит социальная модернизация?

Модернизационные процессы повлекли за собой две волны социальных изменений проявившихся на протяжении последних 50 лет прошлого столетия [5]. Первая волна (1960-е — 1970-е годы) связана с рефлексивной модернизацией или социальным либерализмом, вторая, которая началась в 1980-е годы , связана с резким смещением в сторону дерегулирования экономки, включая рынок труда.

Рефлексивная модернизация — это переоценка отдельными группами лиц пригодности существующих общественных институтов, норм и традиций для современной жизни [6]. Социальная рефлексия модернизационных процессов в первую очередь проявилась в том, что люди стали осознавать значимость качественных характеристик человеческого капитала для достижения благосостояния и личной свободы, сместивших с пьедестала традиционные ценности. Рассмотрение населением инвестирования в свой человеческий капитал (образование, квалификация, опыт) как стратегии успешного экономического и социального поведения, повлекло за собой откладывание таких событий, как создание семьи и рождение детей. Стремление к свободе, независимости, материальной стабильности вошли в противоречие с намерениями иметь детей и выполнением функций по заботе о пожилых. Другим важным социальным результатом модернизации стало изменение семьи и семейных отношений, обусловленное процессами урбанизации и особенностями городского стиля и способа жизни, усиливающего индивидуальную свободу и ответственность и ослабляющего реципрокность межсемейного обмена.

Основной экономический эффект рефлексивной модернизации связан с выходом женщин на рынок труда, который поставил вопрос о перераспределении функций между семьями, рынками и государством в части заботы и воспитания детей, ухода за пожилыми. Стало очевидно, что экономическая активность женщин может эффективно сочетаться с семейными обязанностями только при развитии рынка социальных услуг и наличии государственных институтов поддержки для семей, которые не в состоянии самостоятельно обеспечить детям и пожилым минимально приемлемый уровень и качество жизни. Далее, модернизирующиеся общества в своих социальных экономических доктринах в той или иной форме делали выбор между ростом производительности труда в отраслях с преимущественно женской занятостью, требующим развития сектора социальных услуг, и сохранением семейных функций женщин при умеренной производительности их труда и гибкой занятости. Таким образом, экономическая свобода женщин, с одной стороны, вынесла на повестку дня социальных и экономических преобразований вопросы, связанные с развитием рынков и институтов социальных услуг, с другой стороны, актуализировала значимость социальных функций государства. Другими словами, модернизация, решая проблемы экономического развития, сформировала ряд социальных проблем, решение которых возлагается на основных акторов. Если государство берет на себя реализацию основных модернизационных процессов, как чаще всего и бывает (согласно выводам В. Красильщикова [7]), то оно не может оставаться в стороне от решения возникающих социальных проблем, значимость которых может перекрыть экономические эффекты.

Вторая волна социальных изменений, приходящаяся на три последних десятилетия прошлого века, связана с неолиберализмом в экономике и постиндустриальным развитием, которое стимулировало рост сектора услуг. Оставляя в стороне вопрос о том, насколько правомерно анализировать постиндустриальное развитие в рамках классической модернизационной теории, отметим, что данный этап развития западных стран существенно трансформировал взаимоотношения на рынке труда. Это проявилось в ослаблении роли крупных профсоюзов, изменении структуры спроса на рабочую силу со смещением приоритетов в сторону более высокого уровня образования и квалификации, повышении вертикальной и горизонтальной трудовой мобильности. Эпоха, когда работа на одном и том же рабочем месте рассматривалась как успешная трудовая карьера, закончилась. Именно рост мобильности рабочей силы, гибкость трудоустройства, назначения на более высокие должностные позиции и увольнения стали отличительными чертами второй волны социальных изменений. Тот, кто обладает большими знаниями и обременен меньшими социальными обязательствами, имеет больше шансов на победу в конкурентной борьбе. В целом эти изменения способствовали, с одной стороны, росту средних характеристик уровня жизни, но с другой — возрастанию неравенства в благосостоянии. Последнее демпфировалось социальными программами страхования рисков, государственной поддержкой семей на различных этапах жизненного цикла, сопряженных с потерей доходов (чаще всего — это рождение детей) и развитием накопительных пенсионных систем.

В совокупности эти две волны составляют социальный каркас эволюционной модернизации и привели к росту экономической активности населения, производительности труда и доходов, повышению продолжительности жизни и ужесточению требований к профессионально-квалификационному уровню работников, но одновременно и к росту неравенства конкурирующих субъектов. Чтобы соответствовать этим новым требованиям и стандартам, семьи отказались от большого числа детей и делегировали государству и рынкам ряд полномочий по воспитанию детей и обеспечению пожилых. При этом молодые люди отодвинули время создания семьи на более поздний период и поддержали процессы либерализации семейных отношений. Традиционные классовые границы исчезают, но им на смену приходят другие неравенства: в наукоемких экономиках жизненные шансы человека в еще большей степени будут зависеть от его образовательной истории (какой детский сад посещал, в какой школе и каком ВУЗе обучался и пр.), а также от способности к обучению, умению общаться и воспринимать большие объемы информации.

Собственно, сама модель этого перераспределения и определяет суть национальных социальных доктрин. И если государство и рынки не способны взять на себя часть социальных полномочий, возникает угроза «модернизационного срыва» и цивилизационного отставания от развитого мира. Движущей силой такой эволюционной модернизации стал средний класс, поэтому закономерно возникает вопрос о том, что происходило с данной группой в тучные годы экономического роста на протяжении 2000-2007 годов. Макроэкономические результаты говорят о следующих изменениях за этот период:

1. реальные доходы и заработная плата выросли в 2,5 раза;
2. среднегодовая численность занятых увеличилась на 3,3 млн. человек;
3. повысился образовательный уровень работников — если в 2000 году среди занятых 21,6% имели высшее образование, то к 2007 году этот показатель поднялся до 25,6%.

Это достаточно весомые аргументы для предположения о том, что обозначенные трансформации должны были сработать на рост среднего класса. Если предположить, что каждый работник, повысивший свое образование до уровня высшего профессионального, или вышедший на рынок труда выпускник ВУЗа потянул за собой в средний класс все домохозяйство, то следует ожидать прирост среднего класса на 5-6% от общей численности российских семей. Это максимальный возможный прирост среднего класса в связи с ростом образования и экономической активности. Второй потенциал роста связан с динамикой доходов: если в 2000 году 30% населения имели доходы, которые могли обеспечить текущее потребление, адекватное стандарту постиндустриального развития, то в 2007 году таковых уже было 40-45%. Однако оба эти эффекта могут свести к минимуму расширение границ среднего класса за счет того, что, во-первых, приросту доходов, занятости и образования не хватит мощности, обеспечивающей трансформацию ресурсов в модели поведения среднего класса, во-вторых, семи лет может оказаться недостаточно для трансформации новых возможностей в систему новых социальных отношений. В-третьих, прирост доходов и занятости может концентрироваться у тех групп, которые уже были в среднем классе, и это возможно в тех случаях, если наблюдается высокая дифференциация доходов.

Средние классы в России и их окружение на этапе экономического роста

В 2008-2009 годах Независимый институт социальной политики при поддержке Института современного развития реализовал исследовательский проект по оценке динамики среднего класса в условиях экономического роста [8].

В исследовании использовались единые методологические подходы к идентификации среднего класса [9] на репрезентативных базах данных опроса домохозяйств в 2000 и 2007 годах, что нивелирует различия в оценках масштаба среднего класса, обусловленных факторами методического характера. Средний класс определялся как совокупность домохозяйств с высоким уровнем:

1. материальных активов;
2. профессионально-квалификационных характеристик занятых;
3. самоидентификации.

По материальным критериям в 2007 году (рис. 1) к среднему классу было отнесено чуть более четверти российских домохозяйств (26%), социально-профессиональный средний класс составляет около 20% (19,5), субъективный средний класс — 30%. Всеми тремя базовыми характеристиками среднего класса обладает лишь 5% российских домохозяйств — это «идеальный средний класс», но не менее чем двумя (любыми) значительно больше — около 20%. Эти 20% в итоге и были отнесены к среднему классу.

Рисунок 1. Российский средний класс в 2007 году по трем разным критериям, % от общего числа домохозяйств [10]

Какие социальные слои (классы, группы) имеют шансы на приближение или вхождение в средние классы, и у каких групп их нет (рис. 2)? Низшие слои составляют чуть менее 10% от числа российских домохозяйств. С точки зрения материального положения эти семьи находятся за чертой бедности. Взрослые члены этих семей не обладают высшим образованием, тем самым, мало конкурентоспособны на рынке труда или же обречены на занятость на низкооплачиваемых и непрестижных рабочих местах. Наконец, они не испытывают иллюзий по поводу своего социального будущего — у них сформировано чувство неуверенности в отношении большинства сфер их жизни [11].

Рисунок 2. Социально-доходная структура российских домохозяйств в 2007 году, % от общего числа домохозяйств

Между средними классами и низшими слоями находится группа, занимающая промежуточное социальное положение, которую можно описать формулой «уже не низшие, еще не средние». И их сегодня подавляющее большинство — 70% от общего числа российских домохозяйств. Эта группа неоднородна. Чуть менее ее половины (30%) более походят на средний класс и, тем самым, обладают шансами на присоединение к нему. Эту группу условно можно назвать «рекрутами среднего класса». Оставшиеся 40% имеют больше общих черт с низшими группами и при негативных сценариях могут пополнить ряды бедных. Это — «зона риска бедности».

Такой оказалась социальная пирамида на пике экономического роста в конце 2007 года, который, как показал ход событий, оказался последним «безоблачным» годом устойчивого экономического роста, не деформированным мировым и последующим за ним российским кризисом. И как свидетельствуют данные аналогичного замера осенью 2000 года (рис. 3-4) [12], несмотря на рост доходов, занятости и уровня образования среди занятых, экономический рост не привел к расширению среднего класса.

Рисунок 3. Российский средний класс в 2000 году по трем разным критериям, % от общего числа домохозяйств [13]

Рисунок 4. Социально-доходная структура российских домохозяйств в 2000 году, % от общего числа домохозяйств

Субъективные ощущения подвержены влиянию большого числа факторов, и связь их с экономическим ростом неоднозначна. Но почему он оказался столь ограниченным для доходных и профессионально-квалификационных характеристик? Ответить на данный вопрос попытаемся, посмотрев на динамику уровня, структуры и дифференциации доходов.

Почему рост доходов занятости и образования не привел к росту среднего класса?

Начнем с краткого обзора динамики доходов за годы постсоветского развития (рис. 5). В годы рыночных преобразований характерной чертой периода рецессии (1992-1998 годы) стали значительные потери реального содержания средних доходов, заработной платы и пенсии. К концу этого периода, при падении ВВП до 60% от уровня 1991 года, реальная заработная плата и пенсия сократились более чем в 3 раза, а доходы снизились до 42%. Таким образом, следует зафиксировать важную особенность динамики доходов населения, на фоне которой формировались социальные изменения, обусловленные постсоветским развитием: резкое падение реальных доходов населения, заработной платы и пенсий, обусловленное экономическим кризисом. Восстановление предреформенного уровня доходов было достигнуто лишь к концу 2005 года, а заработной платы, включая скрытую от наблюдения, — к концу 2006. Кризисный 2008 год стал годом падения реальных доходов и заработной платы, и только пенсия сохранила тенденцию роста. В результате в кризис мы входим, по сути, с доходами предреформенного уровня, на фоне которого и стартовали социальные и экономические модели постсоветского развития. Это означает, что доходы населения очередной раз приблизились к ситуации, когда можно ставить вопрос о формировании рынка социальных услуг, которому будут делегированы полномочия по уходу за пожилыми и детьми, что высвободит человеческие ресурсы для роста производительности труда.

Рисунок 5. Динамика денежных доходов, заработной платы и пенсии, 1991 год=100%

Источник: Авторские расчеты на основе официальных данных Росстата.

Низкие пенсии — барьер для социальной модернизации. Несмотря на зафиксированный в 2008 году рост реальных пенсий в противовес динамике остальных источников доходов, наиболее проблематичным остается именно пенсионное обеспечение населения. Реальная пенсия не только не достигла уровня 1991 года, но и темпы ее роста с 2005 по 2007 годы резко отставали от темпов роста других источников доходов. В результате средняя пенсия достигла величины, сопоставимой с прожиточным минимумом пенсионеров и замерла на этом уровне, что позволяет рассматривать текущую пенсионную систему всего лишь как институт противодействия бедности, а не устойчивого развития. Если принимать во внимание скрытую от наблюдения часть заработной платы, то средняя пенсия в 2007 году составляла 15% от средней заработной платы. Эта особенность формирования доходов в России является ловушкой для модернизационного развития, поскольку не позволяет формироваться рынку качественных социальных услуг для пожилых. Следовательно, функции семьи по уходу за пожилыми сохраняются в полном объеме, что ограничивает возможности для роста производительности труда, особенно женщин, заставляя их искать компромисс между занятостью и широким мандатом полномочий по уходу за детьми и пожилыми.

Для представителей среднего класса соотношение средней пенсии и средней заработной платы складывается на уровне 7%. Не изменив сложившиеся правила взаимосвязи между трудовыми доходами и пенсией, не следует надеяться на реализацию пенсионной реформы, предполагающей индивидуальную активность работников, особенно если они представляют наиболее обеспеченные слои населения, каковыми являются представители среднего класса.

Новые источники доходов — драйверы и барьеры для социальной модернизации. В последние годы советского периода структура доходов населения в основном соответствовала стандартам общества, прошедшего этап модернизационного развития, хотя демонстрировала отличие от рыночных экономик. Как и во всех индустриальных странах, в России трудовые доходы (оплата труда и предпринимательский доход) составляют основу денежных поступлений населения, но роль предпринимательской деятельности и доходов от собственности невелика (табл. 1, рис. 6). Период рецессии отличался снижением доли заработной платы и увеличением значимости таких новых рыночных источников доходов, как предпринимательский доход и доходы от собственности. Удельный вес новых рыночных видов доходов существенно увеличился (в 2,7 раза) по сравнению с периодом начала масштабных экономических трансформаций, и в совокупности в 2007 году такие доходы стали составлять пятую часть общего объема.

Рисунок 6. Структура денежных доходов населения России, 1990-2007

Перспективы развития среднего класса часто связываются именно с широким доступом к новым источникам доходов. Сколько домохозяйств связаны с ними? Начнем с предпринимательского дохода. Сейчас к получателям предпринимательского дохода относятся:

1. индивидуальные предприниматели, численность которых в 2008 году составила 3434,2 тысяч человек;
2. нотариусы и адвокаты, численность которых, по оценкам Минюста РФ, оценивается на уровне 64 тысяч человек;
3. крестьянские и фермерские хозяйства (253,1 тысячи на 1 июля 2006 года);
4. личные подсобные и индивидуальные хозяйства граждан (22799,4 тысячи на 1 июля 2006 года).

Формально в предпринимательскую деятельность вовлечено порядка 45% всех российских домохозяйств, однако основным каналом включения в предпринимательскую активность служит личное подсобное хозяйство, с которым связана деятельность 40% российских семей. Вместе с тем, согласно данным РиДМиЖ [14], только 10,7% домохозяйств указывают на то, что имеют доходы от личного подсобного хозяйства, и в большинстве случаев доступ к такому источнику доходов не позволяет попасть в 40% семей с максимальными доходами.

Напротив, индивидуальные предприниматели и владельцы фермерских хозяйств, нотариусы и адвокаты рассматриваются как группы рекрутов среднего класса, что, собственно, и подтверждается оценками, полученными по РиДМиЖ: 60% предпринимателей имеют доходы выше уровня, минимально приемлемого для стандартов жизни среднего класса. Этот результат указывает и на то, что нельзя ставить знак тождества между предпринимателями и представителями среднего класса, поскольку для 40% предпринимателей характерен достаточно низкий уровень доходов. Правда, многие из них [15] имеют сбережения, более того, у предпринимателей, порой, очень трудно отделить сбережения и финансовые ресурсы бизнеса от доходов физических лиц. И все же принципиальным является другой результат: рассчитывать на вхождение в средний класс за счет доступа к предпринимательским доходам могут, согласно макроэкономическим данным, не более 5% российских семей. Аналогичные оценки были получены и по данным выборочного обследования населения РиДМиЖ, в соответствии с которыми 4% семей имеют поступления от предпринимательской деятельности. Это означает, что общая экономическая среда в России не создает преференций для развития предпринимательства, особенно таких его форм, которые могут выступить локомотивом роста среднего класса с точки зрения материальной обеспеченности.

Главные проблемы развития предпринимательства часто видят в административных барьерах, но реальная проблема в другом: поводы для административных барьеров возникают из-за отсутствия экономической среды для развития малого бизнеса. В постиндустриальных странах наличие этой среды позволяет малому и среднему бизнесу делегировать функции по преодолению административных барьеров более мощным структурам (банкам, осуществляющим кредитование и услуги факторинга; страховым компаниям, страхующим основные риски; лизинговым компаниям, обеспечивающим доступ к дорогостоящим движимым материальным активам; владельцам недвижимости, сдающим в аренду помещения; крупным оптовым сетям, закупающим продукцию у предпринимателей и производящим услуги и товары для организации малого бизнеса). У нас же все эти формы пока не развиты.

Итак, отсутствие экономической среды для развития малого бизнеса — первый «доходный» барьерразвития среднего класса в России.

Еще один вид доходов, характерный для среднего класса — доходы от собственности. В России в схемы получения таких доходов, составляющих 5-10% в общем объеме доходов населения, также включен достаточно ограниченный круг людей. Согласно оценкам РиДМиЖ, 2% всех домохозяйств отмечают наличие этого источника денежных поступлений. Среди тех, кто имеет текущие доходы, характерные для среднего класса, их доля составляет всего 3%, а в кругу домохозяйств, отнесенных к среднему классу на основе материальных признаков, характеристик занятости и возможностей контролировать свое социально-экономическое положение, их доля поднимается до 4%.

Начавшийся в 2008 году глобальный фондовый кризис повлечет за собой масштабную трансформацию моделей благосостояния, опирающегося на доходы от собственности, особенно для наименее обеспеченных участников фондового рынка и рынка доходов от недвижимости, каковыми являются представители среднего класса. Если кризис будет иметь затяжной характер, то следует ожидать сокращение числа представителей среднего класса, получающих доходы от собственности, но, как только что было отмечено, если не принимать во внимание 5% самых богатых, речь идет максимум о 4% населения.

Таким образом, стратегии формирования доходов, базирующиеся на новых, по сравнению с советским периодом, источниках денежных поступлений, доступны максимально 8% населения, и за последние годы не происходило каких-либо значимых институциональных или экономических изменений, расширяющих их круг. Этот результат свидетельствует о том, что есть потенциал роста среднего класса за счет преимущественно рыночных источников доходов населения, так как в развитых странах доходы от собственности и предпринимательской деятельности — значимый ресурс для 20-25% населения. Однако без существенных институциональных изменений, определяющих доступ к данным ресурсам, не следует ожидать роста отрядов среднего класса, благосостояние которых определяется указанными источниками доходов.

Таким образом, второй барьер для развития среднего класса — это ограниченный доступ населения к доходам от собственности.

Непрозрачные схемы оплаты труда — ловушка для эволюционной модернизации. Основные надежды на увеличение среднего класса до 50-60% [16], следует связывать с наемными работниками, формирующими отряд «нового среднего класса», в основном представленного высокооплачиваемыми профессионалами, занятыми нефизическим трудом, и менеджерами.

В период устойчивого экономического роста (2000–2007 годы) более высокие темпы роста средней заработной платы способствовали увеличению ее доли в структуре доходов: с 62,8% в 2000 году до 70,4% в 2007 году. В совокупности трудовые доходы в 2007 году составили 80,4% от всех денежных доходов, что соответствует уровню последних лет советского периода (табл. 1, рис. 6). Следовательно, заработная плата наемных работников была и остается главным источником для достижения благосостояния, аналогичного стандартам потребления среднего класса, и с ее динамикой будут связаны изменения в численности представителей среднего класса. В настоящее время порядка 65% домохозяйств имеют в своем составе наемных работников: 30% семей связаны с рынком труда через занятость единственного работника, 26% — двух работников, 6% — трех и более работников. Даже если предположить, что для России характерны уровень и дифференциация оплаты труда, аналогичные развитым западным странам, при которых не более половины домохозяйств, связанных с рынком наемного труда, попадают в состав среднего класса [17], то в данном случае можно рассчитывать на то, что в его ряды вольются не более 33% семей.

Однако, правильное суждение об истинной распространенности среднего класса в России на основе данных о доходах от наемной занятости затруднено наличием в них скрытой составляющей. На фоне формирования рынка труда с высокой гибкостью зарплаты, институциональные условия его функционирования на протяжении последнего времени всячески способствовали развитию нестандартных форм оплаты, выводящих ее за пределы статистического наблюдения. Проводимые, начиная с 1999 года, Госкомстатом РФ исследования позволили получить оценки масштабов скрытой заработной платы, которые представлены в табл. 2 и на рис. 7. Очевидно, что около 40% фонда оплаты труда скрыто от статистического наблюдения. Отметим, что не вся скрытая от наблюдения заработная плата классифицируется как теневые доходы, поскольку в данном случае из наблюдения исключены все заработки работников, занятых на малых и средних предприятиях. Если, отталкиваясь от данных табл. 2, принять во внимание также масштабы официальной занятости на малых и средних предприятиях и уровень официальной оплаты труда на них, то наши экспертные оценки показывают, что примерно половина нерегистрируемого фонда оплаты труда складывается в рамках непрозрачных трудовых отношений. Это имеет принципиальное значение при обсуждении проблемы соответствия сложившихся отношений на рынке труда стандартам экономического поведения среднего класса и модернизационного развития.

Рисунок 7. Скрытая и наблюдаемая часть заработной платы, % от объема доходов населения

Следовательно, третий барьер для расширения среднего класса связан с высокой распространенностью непрозрачных схем формирования заработной платы.

Несбалансированность программ социальной защиты с жизненными циклами семьи тормозит социальную модернизацию. Доходы не всегда наилучшим образом отображают уровень благосостояния. В странах, где средний класс является самой массовой социальной стратой, старшие поколения поддерживают высокий стандарт текущего потребления, во-первых, за счет накопленных активов, включая накопительную часть пенсии, и, во-вторых за счет мер социальной поддержки. Семьям с детьми, наоборот, в период, когда один из родителей не работает по причине ухода за детьми или если в семье отсутствует второй кормилец, потери доходов, обусловленные рождением детей, в первую очередь, компенсируются за счет социальных программ, и во вторую — за счет семейных накоплений. В любом случае, когда речь идет о формировании среднего класса, систему социальных трансфертов нельзя сбрасывать со счетов: если она адекватно не поддерживает семьи в период рождения и воспитания маленьких детей, то средний класс будет неустойчивым.

В России, вследствие отмеченной выше особенности формирования доходов домохозяйств, порожденной монетизацией льгот, значимость материнских и детских пособий, которые выполняют роль компенсатора потерь трудовых доходов в связи с реализацией семейных функций по уходу за детьми, резко сократилась: с 54,4% в 1995 году до 12,4% в 2006 году.

Меры, принятые государством по поддержке семей при рождении детей, действующие с 2007 года, несколько сместили социальные выплаты в пользу семей с детьми, но кардинально положение не изменили, сохранив высокие риски бедности для семей с двумя и более детьми [18]. Между тем, социальные трансферты на поддержку семей с детьми — одна из важных статей расходов во всех развитых странах.

Почему данный вопрос рассматривается в контексте проблем среднего класса, традиционно выступающего в роли основного налогоплательщика, а не получателя социальных выплат? — Чтобы подчеркнуть тот факт, что в условиях российской действительности пока не сложилась система государственной поддержки, выравнивающая материальные и экономические возможности на различных этапах жизненного цикла. Пока эти функции берет на себя расширенная семья, размер помощи которой в 4 раза превышает ресурсы, поступающие в семьи с детьми через систему государственных пособий. Значит, обязательства по поддержанию социальной устойчивости на разных этапах жизненного цикла делегированы институту семьи. Между тем, рост численности представителей среднего класса в постиндустриальных странах наблюдался именно тогда, когда там заработали внесемейные институты, способствующие сохранению достигнутого уровня благосостоянии в случае наступления социальных рисков временного характера (безработица, рождение детей, уход за пожилыми и пр.).

Таким образом, четвертым барьером для расширения и формирования устойчивого среднего класса оказывается ограниченность программ социальной поддержки семей с детьми.

Высокая дифференциация доходов — главный барьер на пути роста среднего класса. Динамика среднего класса чувствительна не столько к макроэкономическим оценкам уровня реальных доходов, сколько к изменению показателей их дифференциации. Обратимся к трем измерителям неравенства:

1. децильным коэффициентам дифференциации, которые чувствительны к изменению неравенства на краях распределения;
2. коэффициентам концентрации доходов Джини, реагирующим на неравенство в середине и на хвостах распределения;
3. распределению объема доходов по 20% доходным группам, важному для анализа динамики среднего класса.

Оценки среднего класса на основании данных 2000 года, позволили отнести к нему 19,7% домохозяйств. В этих оценках нашли отражение изменения в дифференциации доходов, проявившиеся до 2000 года. Основным среди них был трехкратный рост неравенства на фоне двукратного падения реальных доходов.

Как следует из рис. 8, с конца 90-х годов наблюдалась тенденция роста коэффициента Джини (чем ближе индекс к 1, тем выше поляризация доходов) и фондового коэффициента дифференциации. В результате это привело к нарастанию разрыва в объемах доходов, приходящихся на 20% самых обеспеченных и следующую за ними группу. Максимально данная тенденция, характерная и для сравнения третьей и четвертой 20%-ных доходных групп, проявилась в последние годы (табл. 3 и рис. 9).

Рисунок 8. Показатели дифференциации доходов и заработной платы

Источники: Социальное положение и уровень жизни населения России. 2007: Стат. сб. / Росстат. — М., стр. 136; Социальное положение и уровень жизни населения России. 2000: Стат. сб. / Госкомстат РФ. — М., стр. 130.

Рисунок 9. Распределение денежных доходов по 20%-ным группам населения, в % от общего объема доходов

Когда неравенство растет за счет более высоких темпов роста доходов 20% наиболее обеспеченных, общего роста реальных доходов не хватает для расширения среднего класса, так как основной их прирост приходится на тех, кто уже является средним классом, и это пятый доходный барьер.

Высокая дифференциация заработной платы нивелировала рост занятости и средней заработной платы. В основе дифференциации по доходам лежит неравенство в оплате труда, которое в настоящее время, при измерении его коэффициентом фондов [19], превышает дифференциацию доходов в 1,7 раза (рис. 8). В период с 1991 по 2001 год коэффициент фондов по зарплате увеличился с 7,8 до 39,6 раза, а затем резко снизился в 2000 году до 30,5 раза, положив начало процессу сокращения неравенства по оплате труда.

Тенденция сокращения неравенства в оплате труда складывалась на фоне роста дифференциации доходов — их поляризации способствуют доходы от собственности и предпринимательской деятельности. Однако механизмы формирования данных видов денежных поступлений населения, составляющих порядка 20% от общего объема доходов, не менялись в период экономического роста так существенно, чтобы создать эффект разнонаправленных векторов динамики дифференциации и доходов и заработной платы. Скорее всего, рост неравенства доходов обеспечивает и скрытая от наблюдения заработная плата, которая составляет четверть всех доходов населения. Правда, это утверждение носит гипотетический характер, поскольку отсутствует какая-либо информация о ее распределении.

Если же говорить о наблюдаемой части зарплаты, то самое большое воздействие на размах дифференциации оказали перераспределительные процессы внутри отраслей и между ними.

Межотраслевая дифференциация заработной платы (табл. 4 и рис. 10) обусловлена как различиями в экономическом положении отраслевых групп, имеющих разную экономическую значимость, так и конкурентоспособностью производимой продукции.

Рисунок 10. Дифференциация зарплаты по видам экономической деятельности в 1995–2007 годах, в % к средней по экономике

Данные табл. 4 и рис. 10 подтверждают устойчивость иерархии отраслей применительно к анализу дифференциации оплаты труда, поэтому рассмотрим ее на примере 2006 года. В отраслях с самой высокой заработной платой ее уровень превосходит средний по экономике как минимум в 1,2 раза. В эту группу входят добывающие и инфраструктурные отрасли (добыча полезных ископаемых, транспорт и связь, финансово-кредитная деятельность) и госуправление. «Средняя» группа образована отраслями обрабатывающей промышленности и строительством. В этих отраслях показатели оплаты труда тяготеют к среднероссийским. В «низшей» группе представлены отрасли, в которых средняя зарплата составляет примерно две трети среднероссийской — это отрасли бюджетного сектора, а также торговля, общественное питание, гостиничный и ресторанный бизнес. Из бюджетных сфер в данную группу не попадает только более высокооплачиваемый сектор государственного управления и обеспечения военной безопасности, включающий и занятых в обязательном социальном обеспечении. Особо низким статусом обладает сельское хозяйство, в котором средняя зарплата составляет лишь 43% от среднероссийского показателя.

Итак, очевидно, что бюджетный сектор и сельское хозяйство занимают нишу низкооплачиваемости, что, собственно, и объясняет высокое представительство среди бедных работающего населения, в том числе и с высшим образованием, и высокие риски бедности в сельской местности. В сельской местности низкие заработки в значительной степени обусловлены низкими профессионально-квалификационными характеристиками занятых. Для бюджетного сектора характерна другая ситуация, что подтверждается публикациями В.Е. Гипмельсона и Р.И. Капелюшникова, в которых данные о вознаграждении приводятся к сопоставимому виду посредством выделения работников, занятых в различных секторах экономики, но с одинаковыми профессионально-квалификационными характеристиками. Согласно их результатам, «в России, в отличие от большинства стран, работникам бюджетной сферы существенно недоплачивают по сравнению с аналогичными работниками альтернативного сектора» [20]. Следовательно, более ускоренные темпы роста заработной платы в бюджетном секторе, сельском хозяйстве, торговле и общественном питании не поменяли место этих отраслей в общей иерархии. Это означает, что бюджетники, которых многие эксперты рассматривают как главный потенциал для роста среднего класса, в годы экономического подъем не изменили своего положения в межотраслевой дифференциации, и это важный, шестой барьер на пути роста среднего класса.

Высокий уровень неравенства в оплате труда наблюдается не только между отраслями, но и внутри отдельных отраслей, что можно проиллюстрировать данными о коэффициентах дифференциации фондов по видам экономической деятельности (рис. 11). На данный момент самую высокую дифференциацию оплаты труда — с коэффициентом фондов более 25 раз — имеют три вида экономической деятельности, каждый из которых связан с сектором услуг: финансовый сектор, торговля и общественное питание, а также предоставление прочих коммунальных, социальных и персональных услуг.

Рисунок 11. Фондовый коэффициент дифференциации зарплаты по отдельным видам экономической деятельности в 2007 году

Источник: Труд и занятость в России. 2007: Стат. сб. / Росстат. — M., 2007. С. 399–400.

За годы экономического роста уровень дифференциации оплаты труда в финансовом секторе в целом снизился, а в торговле он рос до 2006 года включительно, достигнув 32,7, но в 2007 году зафиксировано снижение до 24,7 раза, что обусловлено широкой распространенностью административных методов борьбы с малооплачиваемостью.

В начальный период экономического роста значительной неоднородностью характеризовалось сельское хозяйство, в котором на экономическое положение производителей существенно влияет природно-климатический фактор, однако в 2005 году ситуация изменилась, чему способствовало проводившееся в этот период повышение минимальной зарплаты, повлекшее за собой рост зарплаты в среднем по отрасли и тем самым способствующее сокращению дифференциации. Виды деятельности, преимущественно представленные бюджетным сектором, попадают в категорию тех, кто не отличается высоким внутренним неравенством в оплате труда.

Если данные о дифференциации оплаты труда внутри и между отдельными видами деятельности сопоставить с динамикой численности занятых и средним размером оплаты труда (табл. 5, рис. 12), очевидным становится тот факт, что основной прирост численности занятых приходится либо на отрасли с низкой и высокой дифференцированной заработной платой, и именно поэтому прирост занятости не дал прироста среднего класса, а основной рост заработков в большей степени усилил позиции тех, кто входил в средний класс, сформировавшийся до экономического роста. Возможно, есть ротация внутри группы «средний класс», но рост численности данной группы дифференциация заработной платы блокирует. Исключение составляет финансовый сектор, отличающийся высокими заработками для большинства занятых в нем работников.

Рисунок 12. Прирост среднегодовой численности занятых и средняя заработная плата по видам экономической деятельности, 2007 год

Новые социальные неравенства

Если перейти к уровню домохозяйства, то становится очевидным тот факт, что при переходе от заработной платы к доходам дифференциация оплаты труда сглаживается. В результате работники бюджетных и внебюджетных секторов одинаково распределены по децильным доходным группам (рис. 13). Однако в отрыв уходит группа семей, где 2 и более работника с высшим образованием заняты нефизическим трудом.

Рисунок 13. Распределение работников различных секторов по децильным группам по доходу, %

Таким образом, при высокой внутриотраслевой дифференциации по заработной плате на первый план выходит неравенство, обусловленное социальной сегрегацией на уровне домашних хозяйств, проявляющейся в том, что в рамках одной семьи собираются индивиды с близкими характеристиками человеческого капитала. При этом более низкие заработки женщин в семейных моделях распределения экономических и социальных ролей компенсируются большими заработками мужчин и, в свою очередь, они позволяют сочетать экономическую активность и больший мандат семейных обязанностей при дефицитности рынка социальных услуг. В итоге, в современном российском обществе наблюдается неравенство, обусловленное социальной сегрегацией работников на шкале человеческого капитала, которое является следствием модернизационных социальных изменений. Они приводят к увеличению разрывов между социальными стратами по целому набору ресурсов (доходы, образование, занятость, квалификация) и при высоком уровне старых неравенств (межотраслевая и внутриотраслевая дифференциация зарплаты, различия в структуре региональных рынков труда, низкая мобильность населения) возникают новые (сегрегация человеческого капитала на семейном уровне, дифференциация региональных программ социальной поддержки), для преодоления которых недостаточно удвоения ВВП и реальных доходов населения. Рекрутам среднего класса недостаточно концентрации различных видов ресурсов и размера отдельных ресурсов. В этой связи на передний план модернизационного развития, о котором эксперты и политики все чаще говорят как о единственно верном сценарии преодоления в России кризиса, выдвигается задача снижения неравенства. Сегодня уже очевидно, что, несмотря на тот факт, что кризис был спровоцирован внешними по отношению к российской экономике факторами, он в полной мере обнажил внутренне диспропорции в экономике и обществе, обусловленные высокой зависимостью экономики от ресурсодобывающих отраслей, собственно, и задающей вектор неравенства.

Подводя итог анализу социальных барьеров для модернизационного развития отметим, что пока непонятны контуры новых модернизационных процессов, обсуждаемых политиками. Если речь идет о миллионе реструктурированных или вновь созданных высокотехнологичных рабочих мест (1,5% от численности занятых), то можно обойтись и без социальной модернизации, в рамках сложившегося распределения функций между семьей государством и рынками. Достаточно обеспечить этим местам заработную плату сопоставимую с финансовым сектором и добычей полезных ископаемых. Правда, как результат, получим рост дифференциации доходов за счет еще большего отрыва высокообеспеченных от всех остальных. Если же подразумевается модернизация, опирающаяся на расширение среднего класса, то следует ставить задачи, обеспечивающие: увеличение доступа населения к новым источникам доходов, рост производительности труда практически во всех видах экономической деятельности, развитие рынка социальных услуг, снижение дифференциации заработной платы, расширение доступа к качественному образованию и гармонизацию системы социальной поддержки с жизненными циклами семьи.

Ссылки по теме номера

1. Поляков И. Что происходит с благосостоянием россиян
2. Жеребин В. Как экономический рост повлияет на благосостояние россиян
3. Васин С. За счет чего живут россияне
4. Синявская О. Бедность пенсионеров
5. Белоконная Л., Гимпельсон В., Горбачева Т., Жихарева О., Капелюшников Р., Лукьянова А. От чего зависят различия в зарплате россиян
6. Овчарова Л. Восстановительный рост доходов населения: эффекты экономического роста и социальной политики
7. Шевяков А. «Болевые точки» России: избыточное неравенство и депопуляция
8. Тихонова Н., Давыдова Н., Попова И. Индекс уровня жизни и модель стратификации российского общества

Примечания

Татьяна Михайловна Малева — к.э.н., директор, Лилия Николаевна Овчарова — к.э.н, зам. директора Независимого института социальной политики (НИСП).

[1] Побережников И.В. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. М.: РОССПЭН, 2006.

[2] Иноземцев В.Л. Что такое модернизация и готова ли к ней Россия. Модернизация России: условия, предпосылки, шансы. Выпуск 1 / под ред. В.Л. Иноземцева. — Москва, Центр исследования постиндустриального общества, 2009, стр. 5-78.

[3] Аузан А.А. «Национальные ценности и российская модернизация: пересчет маршрута», Публичная лекция в «Полит.Ру». www.polit.ru/lectures/2008/10/22/auzan.html

[4] Малева Т.М., Овчарова Л.Н. Социальный контекст модернизации. Модернизация России: условия, предпосылки, шансы. Выпуск 2 / под ред. В.Л. Иноземцева. — Москва, Центр исследования постиндустриального общества, 2009, стр. 5-98.

[5] Esping-Andersen G. (ed.). Why We Need a new Welfare State? N.Y.: Oxford University Press, 2002. Ch. 1 “Towards the Good Society, Once Again”.

[6] Макдональд П. Низкая рождаемость и государство: эффективность политики. Материалы международного семинара «Низкая рождаемость в Российской Федерации: вызовы и стратегические подходы», Москва 14-15 сентября 2006 г., UNFPA, стр. 27-56.

[7] Красильщиков В.А. Модернизация: Зарубежный опыт и уроки для России (В печати).

[8] Малева Т.М., Овчарова Л.Н. и др. Российские средние классы накануне и на пике экономического роста — М.: «Экон-Информ», 2008.

[9] Подробно методология выделения среднего класса представлена в монографии: Средние классы в России: экономические и социальные стратегии // Коллективная монография под ред. Т. М. Малевой. Авторский коллектив: Е.М. Авраамова, Т.М. Малева, М.В. Михайлюк, Л.И. Ниворожкина, А.А. Овсянников, Л.Н. Овчарова, В.В. Радаев, Я.М. Рощина, С.В. Сурков, Н.Ю. Фирсова — М., Гендальф, 2003.

[10] Источник: эмпирической базой исследования выступает репрезентативное социально-экономическое и демографическое обследование, проведенное Независимым институтом социальной политики (НИСП) в середине 2007 года в 32 субъектах РФ с объемом выборки 11 117 респондентов

[11] Примечательно, что это совпадает с оценками хронической бедности.

[12] Средние классы в России: экономические и социальные стратегии.

[13] Источник: эмпирической базой выступает репрезентативное социологическое обследование «Экономические и социальные стратегии среднего класса» с выборкой 4 тыс. российских домохозяйств, представляющих 12 регионов России, проведенное осенью 2000 г.

[14] РиДМиЖ (Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе) — обследование, проведенное в 2007 году Независимым институтом социальной политики по репрезентативной общероссийской выборке (11117 тыс. респондентов).

[15] 44% по данным РиДМиЖ, 2007 г.

[16] Концепция долгосрочного социально-экономического развития на период до 2020 года. www.kremlin.ru

[17] Средний класс в России: количественные и качественные оценки / Е.М. Авраамова и др.; Рук. авт. коллектива Т.М. Малева; Бюро экономического анализа. — М.: ТЕИС, 2000.

[18] Ovcharova L., Popova D., Pishnyak A. New measures supporting families with children: improving living standards and raising birthrates? An analysis of the maternity and child support measures introduced in 2007 in the Russian Federation. UNICEF, 2007. 56 p.

[19] Коэффициент фондов — соотношение доходов 10% наиболее обеспеченной и 10% наименее обеспеченной части населения.

[20] Заработная плата в России: эволюция и дифференциация / Под ред. В.Е. Гимпельсона, Р.И. Капелюшникова. — М.: Изд. дом ГУ-ВШЭ, 2007. С. 241.

[21] «-» означает уменьшение численности занятых