Восстание слабейших

В начале 2005 года по стране прошла волна массового протеста против так называемой «монетизации» социальных льгот, выявившая серьезный кризис на уровне механизмов отношений между властными структурами и обществом. Характерно, что «пенсионерский» протест затронул почти сразу же едва ли не самые аполитичные общественные группы – молодежь, студентов, - а власть, в условиях параллельно разворачивавшихся событий на Украине, признала реформу не до конца продуманной и вернула часть льгот. «Полит.ру» публикует исследование Юрия Левады, в котором на основании данных многочисленных социологических опросов автор приходит к выводу о том, что массовый протест в начале 2005 года не только стал важным этапом на пути перехода от узкоэкономических требований к требованиям общеполитическим, но и показал обществу возможность предъявления такого рода требований к власти. Статья вышла в новом номере журнала «Вестник общественного мнения» (2005. № 3), издаваемого Аналитическим Центром Юрия Левады.

Волна массовых протестов против так называемой «монетизации» социальных льгот, прокатившаяся по стране в начале года, побуждает по-новому ставить ряд проблем социологического анализа современного российского общества, искать адекватные средства понимания необычных, «нештатных» ситуаций и действий различных участвующих в них сторон. Это касается способов и мотивов осуществления социальной политики власти, поведения общественных слоев и групп, непосредственно или косвенно затронутых пересмотром льгот, наконец, попыток организованных политических сил использовать сложившуюся кризисную ситуацию в собственных интересах. Имеются основания полагать, что в данном случае перед нами кризис, глубоко затронувший механизмы отношений между властными инстанциями и обществом.

Действия властных структур до и в период кризиса обнаружили удивительную — правда, лишь на первый взгляд — недальновидность и непредусмотрительность власти, а также ее неспособность оценить серьезность сложившейся ситуации и адекватно реагировать на нее. Многочисленные исследования и аналитические разработки неизменно показывали, что российский человек (наследуя прочные традиции «человека советского»), обладая огромным потенциалом социального терпения и приспособляемости, чаще всего предпочитает адаптацию к обстоятельствам, даже «понижающую», но не возмущение и протест. Потребовались чрезвычайные и мощные усилия, чтобы парализовать такие установки и побудить людей к массовым выступлениям (причем именно тех, от которых менее всего можно было ждать активных действий, — наиболее обездоленных, пожилых, малообеспеченных). Как это ни странно на первый взгляд, таким фактором стали действия самой государственной власти. В то же время в напряженной обстановке массовых выступлений стали очевидными и принципиальные ограниченности и противоречия сегодняшнего социального протеста.

«Кому это понадобилось»? Механизм государственных решений

В рамках обычной логики трудно объяснить, почему высшие правительственные инстанции решили без всякой видимой надобности в пожарном порядке вводить в действие заведомо плохо подготовленный и заведомо непопулярный закон о замене льгот (закон 122), даже не пытаясь объяснить населению его смысл, рассеять сомнения отдельных групп «льготников» и т.д. Предупреждений о грядущем массовом недовольстве имелось предостаточно, в том числе и полученных в опросах общественного мнения (Уже в сентябре 2004 г. до 70% опрошенных одобряло протесты против готовившихся мер). В массовом сознании — вопреки всем официальным декларациям — возобладало простейшее объяснение: власть решила «сэкономить бюджетные средства за счет самых обездоленных слоев населения» (так считали 51% в январе 2005 г., N=1600). Значительная часть опрошенных выражала недоумение таким стремлением экономить при редкостном «нефтяном» обилии денежных средств у государства. Скорее всего,объяснение следует искать не во внешних, в том числе экономических, обстоятельствах, а в самой логике действий нынешней российской власти за последнее время. Прежде всего, именно в последнее время (примерно на протяжении года) стало ясно, что государственная власть, чиновники всех рангов действуют по своей собственной «вертикальной» логике: на каждой ступеньке властной иерархии требуется устремлять взоры лишь кверху, ища одобрения со стороны вышестоящего начальства; принятие во внимание интересов и мнений населения при этом не имеется в виду, не предполагается также внимание к проблемам легитимности, эффективности, дальним последствиям акций и т.д. Это правило действует во многих сферах и коллизиях (например, в так называемой административной реформе или в по обузданию губернаторов), но именно в ситуации вокруг замены льгот оно становится предельно очевидным. Другой важный принцип современной властной логики — при всех неудачах и неуверенности в проведении провозглашенного курса любой ценой поддерживать видимость решительности и последовательности действий. Налицо претензии на «современность» или даже «либерализм» акций, которые на деле способны лишь дискредитировать принципы модернизации и либерализма. Стоит отметить еще одно правило сегодняшней административной логики: явные провалы в какой-либо сфере немедленно компенсировать (точнее, прикрывать) показными акциями в других областях. Например, не умея признать неудачи кавказской политики, обнаруженные событиями в Беслане, пытаются просто отвлечь от них внимание борьбой с конституционным принципом федерализма. А за неудачи в «борьбе с бедностью», в «удвоении ВВП», создании конкурентоспособной экономики и т.п. приходится расплачиваться пенсионерам, льготникам и их родственникам (по опросным данным, в зону действия закона 122 попадает около половины населения России). Таким образом, решение о монетизации льгот никак нельзя считать необоснованным или несвоевременным, оно вполне укладывается в современную административную «логику», а его последствия — в «логику» отношений власти и общества («народа»).

Шок монетизации

Как и следовало ожидать, первые общественные реакции на пресловутый закон оказались резко негативными.

Понятно, что негативные чувства чаще выразили люди старших возрастов — 13% из тех, кто старше 55 лет, испытали обиду, а 30% — возмущение, негодование; среди самых молодых, до 25 лет, 40% ничего не испытывали, но недоумения (22%) и возмущения (20%) в сумме оказалось немногим меньше средних показателей.

Наибольшее недовольство населения (мнение 42% в среднем в январе, среди самых старших — 47%) вызвали малые суммы компенсаций, т.е. непосредственно потребительские последствия «реформы» (сама проблема отнятия привычного осталась где-то на втором плане). Реже отмечали поспешность в принятии закона (32%), его несовершенство (25%), то, что людям не разъяснили его последствия и преимущества (24%). Когда спустя месяц, в разгар выступлений протеста, правительство решило срочно увеличить компенсации и скидки на оплату проезда в общественном транспорте некоторым категориям льготников, только 15% признали эти меры достаточными для возмещения потерь имевших ранее льготы, а 74% — недостаточными (февраль 2005, N=1600). В марте только 16% против 64% (от числа утративших льготы) сочли, что полученные компенсации покрывают потери, понесенные с отменой льгот.

Представляется, однако, что эти потери не могут выражаться только в определенных денежных суммах. Утраченным оказался тот тип отношений между властью и населением страны, который сложился в советский период. Привычные льготы компенсировали отсутствие реальной оплаты труда и адекватных средств поддержки социально слабых групп, поддерживая в массовом сознании образ «отечески заботливого» (патерналистского) государства. А этот (по сути, глубоко фальшивый) образ служил важной опорой массовой покорности власти.

Оценки населением мер по «монетизации» из месяца в месяц несколько изменялись: сказывается разъяснительно-пропагандистская работа властей и СМИ, а также срочные выплаты, частичное возвращение некоторых льгот. При всем этом негативное отношение к акции неизменно преобладает.

В основе резко негативной реакции всех групп населения на «монетизацию» — прежде всего представления о том, что эта акция значительно ухудшит положение наиболее обездоленных, пойдет во вред стране и негативно скажется на благосостоянии самих опрошенных, вне зависимости от возраста. (В мае 26% полагали, что монетизация улучшит положение самых обездоленных, 43% — что приведет к ухудшению их положения. 13% сочли, что «реформа» привела к улучшению положения их семей, 20% отметили ухудшение, 39% не заметили изменений).

Решительное неприятие закона 122 во всех возрастах показывает, что ситуация вокруг «монетизации» касается всего населения, всего общества.

Отсюда и масштаб акций публичного протеста, волна которых прокатилась по всей стране, и весьма широкая поддержка таких акций в различных слоях населения.

Масштабы массовых протестов

В сентябре 2004 г., при первых известиях о готовящихся мерах по замене льгот, 14% опрошенных отмечали, что в их городе или районе проходили какие-либо акции массовых протестов, в январе 2005 г. о них сообщали 30%, в феврале — 37%, (видимо, это наиболее высокий показатель), в марте — 28%, в мае — 18%. Сколько-нибудь надежно оценить число их участников с помощью общенационального выборочного опроса трудно, в разные месяцы о собственном участии в протестах сообщали менее 0,5% опрошенных, что соответствует примерно 200-400 тыс. взрослых граждан страны. Сообщалось, что 12 февраля, во время организованной оппозиционными партиями «всероссийской акции протеста», в различных выступлениях принимали участие около 200 тыс. человек. Для того чтобы представить воздействие выступлений протеста на общественные настроения в стране, важно принять во внимание масштабы одобрения и поддержки таких выступлений в общественном мнении, а также заявленных в опросах намерений принять участие в них.

В следующих таблицах представлено отношение различных возрастных групп к акциям протеста.

Сочувственное отношение к акциям протеста (если относить к этому как «поддерживающих», так и «понимающих») высказывают 70-80% опрошенных во всех возрастных группах. О намерении участвовать заявляют значительно реже и преимущественно люди старшего возраста. Как известно, в феврале-марте 2005 г. появилась информация об участии в выступлениях наряду с пенсионерами и «льготниками» также студентов (поскольку военное ведомство поспешило внести свой вклад в общественную ситуацию, предложив отменить отсрочки от призыва), молодежных организаций разных направлений и т.д.

Как обычно, заявления опрошенных о возможности собственного участия в акциях протеста отражают не реальные или потенциальные масштабы таких акций, а преимущественно состояние общественных настроений. Дополнить приведенные выше показатели можно данными исследований типа «Мониторинг».

В марте 2005 г. возможность массовых выступлений отмечали почти в два раза чаще, а собственное участие в них допускали в полтора раза чаще, чем год назад. Политические выступления считали возможными также в полтора раза чаще. Майские данные обнаруживают некоторый спад протестных настроений, которые все же заметно более распространены, чем год назад.

Сдвиги в общественных настроениях, выраженные в приведенных показателях, при относительно небольшой численности участвующих в акциях протеста (к тому же сами эти акции практически всегда сводились к выражению тех же настроений протеста, возмущения, требований). Каких-либо иных функций современный социальный протест — поскольку он остается стихийным, т.е. преимущественно эмоциональной массовой реакцией, - и не может исполнять.

Наиболее активной его формой в ряде регионов, как известно, служила блокада протестующими улиц и дорог. Видимо, подобные действия сейчас играют примерно такую же роль, как баррикады в массовых выступлениях XIX — начала ХХ в.

В конце января почти половина опрошенных (47% против 41%) считали такие способы протеста оправданными. Среди самых пожилых одобряли блокады даже 53% (не одобряли только 38%). Это еще раз показывает, что за нынешними социальными протестами — не амбиции молодых, а отчаяние самых обездоленных, пожилых людей.

Кто виноват?

Распределение тех же суждений по возрастным группам добавляет некоторые штрихи к образу «виновников» в общественном мнении.

С возрастом крепнет представление о вине президента и становятся более редкими упреки «правительству в целом». Вброшенная в общественное сознание в первые же дни массовых протестов версия относительно «подстрекателей» так и не получила заметного признания.

«Партийные» взгляды на массовые протесты

Во всех без исключения партийных электоратах (т.е. среди склонных поддержать данную партию на возможных будущих выборах) принятие закона 122 вызвало преимущественно негативные реакции.

Неудивительно, что наибольшие показатели недовольства монетизацией, поддержки выступлений протеста и заявленной готовности в них участвовать отмечены среди избирателей компартии, а затем среди «примкнувших» к ней в стремлении использовать в своих интересах настроения протеста ЛДПР и «Родины». Но негативные реакции на «реформу» и сочувственное отношение к протестам преобладают также в электорате «Единой России», депутаты которой обеспечили принятие пресловутого закона. Это, кстати, показывает, что массовые сторонники «ЕР» (в отличие от своих штабов и активистов) далеко не отличаются идеологическим единством.

Шумные демонстрации в поддержку протестов позволили лево-популистским партиям привлечь к себе общественное внимание. Отвечая на вопрос, какие партии наиболее активно отстаивают права «льготников», респонденты чаще всего упоминали КПРФ (27%), «Родину» (12%), «Единую Россию» (8%), ЛДПР (7%), по 2% указали «Яблоко» и национал-большевиков; 25% таких партий не знают, 29% затруднились ответить (Январь 2005, N=1600).

Не может не броситься в глаза сдержанность реакций и позиций избирателей наиболее просвещенных демократов — «Яблока» и СПС (особенно последних). Эта ситуация требует особого рассмотрения.

Демонстративное молчание демократов

В некоторых регионах в массовых выступлениях протеста представители СПС и «Яблока», а также их молодежных организаций оказывались вместе со сторонниками КПРФ, «Родины», ЛДПР, НБП и др., но не как инициаторы, а скорее в роли примкнувших. Но сами эти партии и их лидеры предпочитали осторожно отмалчиваться, видимо, считая, что это действия «чужого» электората, который используют в своих интересах политические оппоненты демократов. В таких суждениях можно обнаружить оттенок инфантильного интеллигентского снобизма и даже некоторую долю опасений в отношении «низовых» реакций. Тем самым как будто воспроизводится «исконная» и порочная российская триада «власть-народ-интеллигенция», в рамках которой просвещенная публика, опасаясь разгула массовой стихии, обрекала себя на изоляцию и беспомощность. И оставляя социально слабых (пожилых, пенсионеров, льготников) под влиянием консервативного популизма. Такая ситуация имеет свои исторические корни, но никак не может считаться нормальной. Консервативные и авантюрно-патриотические популисты с определенным успехом могут использовать массовое недовольство в интересах собственной популярности лишь потому, что им это позволяет и сегодняшнее состояние российского общества и существующее в нем разделение партийно-групповых интересов (которое закрепляет бюрократическая авантюра «реформы льгот»). Как известно, «проблема пенсионеров» имеется практически во всех развитых странах, где эта группа составляет, как и в России, около трети населения и служит не социальной базой «левых» авантюристов или консерваторов, а скорее опорой социальной стабильности и политического центризма. Конечно, никакая власть и никакая политическая партия не может в одночасье решить проблему нормальной обеспеченности пожилых и социально слабых. Но подготовить, просчитать, обосновать, разъяснить людям реальную программу ее решения, рассчитанную на определенную перспективу, способны — а значит, и обязаны — только грамотные «либералы». Ведь только такую программу можно противопоставить бюрократическому авантюризму нынешних «монетизаторов», дискредитирующих либеральные принципы.

Ожидания и лозунги

По данным массовых опросов, наибольшую поддержку населения получили следующие требования, выдвинутые в ходе протестов против «монетизации»:

1. «обеспечить исполнение закона о замене льгот на денежные компенсации таким образом, чтобы соблюсти интересы «льготников» (54%)
2. «приостановить осуществление закона и «доработать его так, чтобы люди не пострадали» (31%)
3. оставить закон в действии, но «в срочном порядке решить все возникшие проблемы, если необходимо, внести в закон какие-то поправки (24%)
4. отменить этот закон и оставить льготы в том виде, как они были до его введения (20%)
5. оставить закон в действии, но увеличить объем компенсаций (20%)

Неудивительно, что самыми массовыми оказались довольно сдержанные требования (точнее даже, пожелания) сугубо экономического порядка. Ничего другого неорганизованное («стихийное», как иногда говорят) движение поддержать не могло.

Правда, с самого начала в поле общественного внимания оказалась и проблема отставок «виновников». 29% предлагали освободить от своих должностей «министров, плохо подготовивших закон и меры по его введению», а 18% — отправить в отставку все правительство (в феврале, когда в Думу вносилось предложение об отставке кабинета, мнения опрошенных разделись строго поровну: 35% считало, что Дума поступила правильно, отказавшись от вотума недоверия, и столько же — что это было ошибочно), 11% — отправить в отставку губернаторов и других чиновников на местах, «не сумевших предотвратить массовые протесты». Парадоксально, что 10% требовали привлечь к ответственности «провокаторов, зачинщиков беспорядков», в существование которых, как мы видели ранее, почти никто не поверил...

Имеют значение и те требования протестующих, которые — не получая статистически значимых размеров поддержки — многократно повторялись в ходе выступлений в различных регионах, были, так сказать, «перед глазами» участников, зрителей и противников акций протеста, а потому оказывали определенное влияние на общественные настроения, возбуждая, мобилизуя их. Вскоре после начала массовых выступлений появились призывы к отставке не только «наиболее виноватых» министров, но всего правительства и президента, роспуска Государственной Думы. Мотивировались такие призывы чаще всего популистскими, а то и националистическими суждениями (вплоть до обвинений в «геноциде» со стороны «нерусских министров»). Неорганизованная масса легко приобретает качества толпы, легко поддающейся воздействию самой примитивной и самой привычной демагогии. В действиях такой толпы действительно можно усмотреть и темную тень «русского бунта», переходящего в погром против «чужих» и более просвещенных [2]).

Чтобы понять реакцию власти на выступления с протестами, следует принять во внимание такие чрезвычайно важные факторы, как нарастающие (примерно с осени 2004 г.) признаки неуверенности, даже растерянности в политических верхах, а также чрезвычайно тревожную реакцию российской власти на перемены в Украине («оранжевая революция»). Видимо, в этих условиях властные структуры не решились на такие радикальные шаги как, скажем, признание собственной ответственности за неудачу с «монетизацией», отмену или замораживание негодного закона и т.д. Президент предпочел остаться в стороне от публичного обсуждения возникшего кризиса. Даже привычный для бюрократической иерархии, не только отечественной, вариант демонстративной расправы с непосредственными виновниками до последнего времени не использовался — возможно, во избежание опасного вопроса об ответственности высшего уровня власти. (Не исключено, что нарочитое отмежевание от политики собственного правительства в президентском послании этого года может быть истолковано в контексте подготовки такого сценария выхода из ситуации).

В ход был пущен как будто более осторожный вариант реакции на социальный взрыв. Неудачность «реформы» признана как бы вполголоса, притом как всего лишь «недоработка». От поиска «подстрекателей» вскоре отказались, опасаясь излишнего и явно неэффективного нагнетания страстей; к масштабным силовым действиям (наподобие использованных в Новочеркасске в 1962-м или недавно в Андижане) нынешние российские власти явно не готовы. Некоторые льготы (например, транспортные) частично вернули, хотя бы временно, а суммы компенсаций отдельным категориям льготников увеличили, но расплачиваться за это заставили местные бюджеты. Фактически приостановили намеченные ранее — и серьезно беспокоящие население — меры по реформированию ЖКХ, здравоохранения, образования.

Итоги и уроки пройденного этапа

Волна социальных протестов, поднявшаяся в начале 2005 г., явно спадает. Напряженность в обществе уменьшилась, но не исчезла. Последствия происходившего за последние месяцы в большинстве регионов России сказываются — и в обозримом будущем будут сказываться на социально-политических процессах и общественных настроениях. Основным итогом, видимо, является изменение общественной атмосферы в России. При всех возможных колебаниях политического курса и массовых настроений, парадно-благостная картина всеобщего «одобрям-с» не вернется. Десятки тысяч непосредственно вкусили немыслимый, даже невообразимый ранее «запретный плод» прямого предъявления своего счета всем уровням власти; значительно больше людей узнали о возможности этого. Власть публично показала свою слабость, не решаясь ни прибегать к запугиванию «бунтарей», ни признавать собственные ошибки (как-никак, для того и другого требуется уверенность в собственных силах). Свою слабость обнаружили и протестующие, отступив перед обещаниями и подачками. Это неизбежная расплата за неорганизованность, «стихийную» ограниченность массовых протестов. Остался опыт проведения массовых выступлений. И опыт наметившегося перехода от узкоэкономических (точнее даже, потребительских, «иждивенческих») требований к общеполитическим. В ходе массовых выступлений появились признаки совместного участия в них совершенно разнородных политических сил [3]) (что находит продолжение в совместных же акциях в защиту парламентаризма, свободы слова и т.д.) Наконец, немаловажно и то, что «пенсионерские» поначалу выступления привлекли едва ли не самые аполитичные общественные группы — молодежь, студентов. А за акциями льготников последовали многотысячные социальные протесты студентов. По-видимому, реакцией на распространение общественных протестов стали организованные публичные акции ультралоялистов («идущих», «наших» и т.п.)

Заключительные замечания: «стихийное» и организованное в массовых движениях

Перемены в ряде стран на постсоветском пространстве за последние примерно полтора года представляют набор вариантов и уровней организованности, направленности, успешности социально-политических перемен при значительной и неоднозначной роли массового участия в них. Среди этих вариантов нет ни сугубо «стихийных», ни полностью «организованных». Вопрос в уровне организованности и идеологизированности, роли различных факторов из традиционных или модернизационных арсеналов. На одном полюсе оказывается «оранжевое» движение в Украине, почти предельно цивилизованное, тщательно подготовленное, довольно удачно подчинявшее факторы национального или исторического самоутверждения модернизационным ориентирам; на другом — события в Киргизии, где смена власти сопровождалась взрывами как будто неконтролируемого (точнее, контролируемого на уровне низовых, привычных страстей и нормами поведения толпы, клана, сообщества «своих» и т.п.) Российские протесты образца 2005 г. в такой ряд не укладываются. Как уже отмечалось, они изначально были весьма далекими от общеполитических задач. Общественное мнение не приняло официозной версии об ответственности политических противников или даже агентов враждебных сил из дальнего зарубежья или из стана «оранжевых» и т.п. По опросу января 2005 г., 59% сочло, что развернувшиеся выступления против замены льгот «стихийны», а 18% — что они организованы противниками В. Путина. Под именем «стихийного» в данном случае кроется непосредственная реакция на ущемление «законных» (привычных) прав плюс, конечно, влияние консервативно-популистских лозунгов.

С таким уровнем организованности массовых протестов связана и ограниченность их непосредственных социально-политических функций. Они не были способны и не стремились уподобляться «разноцветным» революциям, ориентированным на изменения во властных структурах. Но в сверхполитизированной системе общественных отношений, унаследованной с советских времен, всякое выступление с экономическими требованиями, тем более массовое, затрагивает всю властную иерархию. В данном случае несомненный политический эффект массовых выступлений — замешательство и паника (страх повторения соседних потрясений).

Одно из последствий социальных протестов 2005 г. в том, что обществу задан определенный и, скорее всего, значимый на перспективу образец массовых действий. Простого повторения социально-исторических событий не бывает, если этот образец (как новая «волна» или как более или менее стабильный тип взаимоотношений общества и власти) окажется востребован, то, возможно, например, на иных уровнях организованности и направленности.

Примечания

[1] Выступление на конференции памяти Л.А. Гордона. Москва, ИМЭМО, апрель 2005 г. (расширенный вариант).

[2] «Поскольку КПРФ оказалась организатором подавляющего числа митингов, то именно коммунисты формулировали основные политические требования, звучавшие на митингах.

Первым из политических лозунгов, выдвинутых КПРФ и поддержанных другими участниками митингов, стала отставка правительства. К примеру, резолюция митинга, организованного КПРФ в Томске 12 февраля, требовала «немедленного сложения полномочий депутатами Госдумы РФ, членами партии «Единая Россия» + немедленного роспуска Госдумы РФ, немедленной отставки правительства РФ и создания правительства народного доверия». Фактически лозунг об отставке правительства или представителей его либерального крыла стал обязательным для каждого митинга.

Кроме того, «под прицелом» оказался и Владимир Путин. К примеру, на том же томском митинге президенту было выражено недоверие как «нарушающему требования Конституции РФ по защите основных интересов народа России, строительству социального государства и соблюдения территориальной целостности России». Калининградские коммунисты даже предложили выбрать новым президентом главу Беларуси Александра Лукашенко...

Впрочем, на митингах озвучивались и куда более радикальные лозунги. Акции протеста использовались для реанимации сталинистских настроений. В С.-Петербурге использовался лозунг «При Сталине цены снижали, при Путине цены растут. При Сталине нас уважали, при Путине быдлом зовут».

В Калининграде на митинге был лозунг «Правление Путина — правление национальной измены». Несмотря на участие в митингах представителей демократических и либеральных партий, практически открыто распространялась «патриотическая» литература. Во Владимире распространялась листовка с крупным заголовком «Россия для русских», подписанная лидером местных националистов И. Артемьевым. В ней объяснялось, что бедность вызвана «перевесом нерусских в правительстве»: это «еврей Фрадков, немец Греф, грузин Зурабов», а также воздействием «еврейско-олигархического капитализма», который якобы объявил своей целью геноцид русского народа и открыл «чеченским ордам» путь в Россию. В Нижнем Новгороде использовался лозунг «Иудиной власти — Иудин конец», а в Саратове — «Монетизация льгот — это холокост, который президент устроил своему народу». Таким образом, возрождался лозунг о якобы имеющем место «геноциде русского народа». — «Социальный взрыв и общественно-политические процессы в современной России» (Обзорный доклад Московского Бюро по правам человека)

[3] Помимо КПРФ в митингах принимали участие «Родина», РКРП, Союз офицеров, Авангард Красной молодежи, Партия пенсионеров, Движение в поддержку армии, движение С. Глазьева «За достойную жизнь», руководимое сенатором — «антисионистом» Николаем Кондратенко движение «Отечество». Практически повсеместно в качестве партнера коммунистов по организации митингов выступали партия «Яблоко» и НБП. В Бугуруслане, Орске и Оренбурге объединились представители КПРФ, «Родины» и ЛДПР. В Петрозаводске на митинг, организованный «Яблоком» и КПРФ, пришли представители «Союза правых сил», члены НБП и ЛДПР. Встречались и более необычные примеры партнерства. Так, прошедший 20 февраля в Казани пикет пенсионеров, был организован КПРФ, анпиловской «Трудовой Россией» и местной националистической организацией Татарский общественный центр. — «Социальный взрыв...»