Книга английского историка и политолога Дэвида Грина посвящена одной из самых дискуссионных проблем либеральной теории — функционированию системы социального обеспечения без участия государства. Детально рассматривая историю английских обществ взаимопомощи, Грин доказывает, что "государство всеобщего благосостояния" выполняет свои социальные обязательства куда менее эффективно, чем конкурентная система социального обеспечения, существовавшая в XIX веке в рамках "гражданственного капитализма", который сочетал экономические свободы с индивидуальной ответственностью и гражданской активностью. "Полит.ру" публикует фрагмент заключительной главы книги, в которой автор дает практические советы по реформе "государства всеобщего благосостояния" в области здравоохранения, образования и социальной защиты. Книга вышла в "Новом издательстве" в рамках проекта InLiberty.Ru "Библиотека Свободы" при поддержке Института Катона.
См. также:
Вэтой главе речь пойдет о практических проблемах — в первую очередь о реформе«государства всеобщего благосостояния». Сначала я расскажу о трех существенных,на мой взгляд, общихвопросах, а затем перейду к рассмотрению трех конкретных сфер для осуществленияреформ. В моем первом предложении подчеркивается значение подчинения политиков игосударственных чиновников закону. Второе включает критериидля выявления сфер ответственности государства, совместимых спринципами свободы; здесь же я ставлю под сомнение эффективность мнения большинствав качестве средства,которое должно ограничивать злоупотребления властью со стороны государства. В третьемречь идет об индивидуальных ценностях, на которых основывается свобода, причемособое внимание я уделяю роли семьи в воспитании граждан, способных житьв свободном обществе. Наконец, три конкретные сферы для осуществления реформ вдухе гражданcтвенногокапитализма — это здравоохранение, образование и социальная защита бедных.
Самаянасущная задача сегодня — «освежить» наше представление о свободе в рамкахзакона. Хайек продемонстрировал, что первый либерально-демократическийэксперимент провалился из-за того, что институциональная система, которуюсторонники классического либерализма выбрали в качестве инструмента поддержаниясвободы, оказалась не в состоянии справиться с этой задачей.Основоположники классическоголиберализма возлагали надежду на разделение властей — законодательной, судебнойи исполнительной, — но оно так и не было в полной мере осуществлено. Самый«продвинутый» эксперимент в этой области — Конституция США, основанная наразделении полномочий между федеральным правительством и штатами, а такжеразделении властей на федеральном уровне, — не позволил обуздать Центр,поскольку законодательный процесс не был в должной мере отделен отполитического. Сдерживать политизацию законодательного процесса был призванВерховный суд, однакоон сам подвергся политизации.
Выходиз положения, утверждал Хайек, заключается в том, чтобы поставить закон вышегосударства. Созданные ранее институты не работают, поскольку теоретикиклассического либерализма проявили недостаточную бдительность ввопросе об извращении законодательного процесса политическим. В XVII–XVIIIстолетиях законодательство в основном основывалось на обычном праве. Судьи иученые просто «открывали»его, а не создавали сами. Идея о том, что закон не должен подвергатьсявмешательству «земной» власти, отчасти вытекала из существовавшего издревлепредставления отом, что закон дан нам Богом. Считалось само собой разумеющимся, что простойсмертный или «земное» государство не вправе менять Божественный закон.Сегодня нам труднопонять,что в свое время законы страны воспринимались в том же свете, что изаконы Божьи. Но именно такова была точка зрения первых либералов: никакомуземному правительству нельзя позволить вмешиваться в сферу законодательства,поскольку именно оно призвано ограничивать злоупотребления правителей. В этойсвязи Хайека волнует та же проблема, что и Оукшота. В обществе,организованном какгражданскаяассоциация, закон не должен быть ни инструментом групповых интересов, ниорудием государства. Этот массив моральных и разумных норм носитобязывающий характер для всех.
Какможно вновь превратить законодательный процесс в механизм выработкибеспристрастных правил справедливого поведения? Ответ Хайека заключается вследующем: законотворчество в этом особом смысле следует поручитьотдельному собранию. Историческая ошибка Британии заключается в том, что тамодно и то же собрание принимает законы и устанавливает налоги. Законотворчество— слишкомважное дело, чтобы осуществлять его таким способом. Для этого нужен другойнастрой, дух беспристрастности и определенная мудрость, что в накаленнойобстановке политической ассамблеи просто невозможно.
Механизм,предложенный Хайеком для преодоления «фракционности» в государстве, основан напрактике, существовавшей в Древних Афинах; этот же метод рекомендовал и Дж.С.Милль[1].В период расцвета афинской демократии народное собрание могло принимать толькоуказы поконкретным политическим вопросам. Совершенствованием законов, воспринимавшихсяв качестве норм справедливого поведения и называвшихся nomos,занималось другое собрание — Nomothetae.Чтобы разделить разработку эдиктов по конкретным вопросам и правилсправедливого поведения,Хайек предложил учредить два новых народных собрания: одному следует поручитьуправление в смыслереализацииопределенной программы, а второму — формулирование nomos.Он считал, что в состав этих двух собраний люди будут выбирать совершенноразных представителей:
Выбираятех, кто будет наиболее эффективно представлять их интересы, и тех, кому можнобыло бы доверитьбеспристрастную заботу о справедливости, избиратели, скорее всего, выберутразных людей: эффективность, которая нужна в первом случае, предполагает вчеловеке свойства, отличные от честности, мудрости и рассудительности, которые нужныво втором.
Хайектакже предложил способ защиты членов законодательного собрания от партийнойдисциплины и опасений оказаться без гроша после окончания срока их депутатскихполномочий — что очень важно для обеспечения их неукоснительнойбеспристрастности. Он предложил, чтобы каждый календарный год все, кто достиг 45лет, могли голосовать за кандидатов из той же возрастной группы. Срок работы всобрании должен составлять 15 лет. В результате собрание будетсостоять из людей в возрасте 45–60 лет, и пятнадцатая частьдепутатов будет каждый год выходить в отставку[2].Пока идеиХайека по деполитизации законодательного процесса не привлекают большоговнимания, и сегодня новые законы по-прежнему напоминают скорее политическиеуказания, чемнравственные правила.
Конкретноепредложение Хайека — пожалуй, не лучшее из возможных, но недостатки этой схемыне снижают значениеего главного тезиса: свобода основывается на беспристрастном законе иподрывается, когда закон начинает служить групповым интересам.
Помимосвоей роли в разработке и реализации беспристрастных правил справедливогоповедения государство полезно и тем, что устанавливает налоги дляфинансирования важных для общества услуг. Эти полномочия, однако, являются сферойособых злоупотреблений, если их единственное ограничение состоит в том, чтогосударство должно заручиться поддержкой большинства населения. Можно лиопределить некиеосновополагающие принципы, которые помогли бы налогоплательщикам впринятии решений о том, какие из предлагаемых государством услуг действительносоответствуют его компетенции?
Некоторыерекомендации на этот счет дал Милль, но затем дискуссия по данному вопросуфактически заглохла, пока в 1950-х годах Хайек вновь не пробудил кнему интерес. Милльпроводил различие между «директивными» и «недирективными» действиямигосударства[3].«Директивными» онсчиталте функции, что связаны с возможностью наказания виновных, а«недирективными» — остальные. Милль приводил три довода в пользу ограниченияуслуг государства «невластного» характера. Во-первых, когда ту же услугу болеекачественно могут оказывать частные лица, государству не следуетзаниматься подобной деятельностью. Во-вторых, даже если государственныеслужащие могут справиться с делом лучше, все равно должна существовать«презумпция» в пользу оказания такой услуги частными лицами — потому что это способобучения людей навыкам добровольного сотрудничества. Наконец, в-третьих, лучшев принципе не увеличивать чересчур полномочия государства, поскольку чембольше онистановятся, тем больше у государства возможностей действовать во вред.Хайек развил тезисы Милля. Во-первых, он отверг принцип laissez-faire:
Привычныеапелляции к принципу невмешательства государства в борьбе с любыминепродуманными иливреднымимерами привели к размыванию фундаментального различия между категориями мер,совместимыми или, наоборот, несовместимыми с принципами свободногообщественного устройства.
ПоХайеку, «значение имеет характер, а не масштаб деятельности государства»[4].Прежде всего, государство не должно стремиться к достижению заранееопределенного результата. Оно может законодательно запрещать вредные виды деятельностии обеспечивать услуги в целях расширения возможностей, имеющихся у частных лиц.Но оно не должно рассматривать граждан как средство достижения целей,желательных для властей. Доктрина верховенства закона, по мнениюХайека, призвана лишить государство возможности использовать такойметод, как конкретные приказы и запреты в отношении конкретных лиц. Считается,что это должно максимальнорасширить возможности, открывающиеся перед индивидами. Но эта доктрина непредназначается длятого,чтобы помешать государству оказывать услуги, способствующие также расширениюпростора для действий свободных граждан.
Некоторыесчитают этот критерий недостаточно четким, утверждая: поскольку он не позволяетпровести конкретную «линию на песке», полномочия государства в этой ситуациибудут и дальше расширяться. Никто, однако, пока не придумал принципа,позволяющего провести искомую окончательную границу. Артур Селдон — идейныйвдохновитель ИЭП — полагает, что обязанности государства должны ограничиваться«функциями неизбежно коллективного характера»[5],т.е. государство «должно заниматься только тем, что невозможно сделатьв условиях рынка»[6]. Во всехподобных формулировках есть элемент субъективности.
Какпризнает Джон Грей в книге «Нравственные основы рыночных институтов»,непреложного принципа для определения масштаба деятельности государства несуществует. Поэтомунам следует искать не неизменную аксиому на все случаи жизни, а некийустановочный принцип, исходящий из того, что вначале нам придется иметь делос государством вего нынешнем виде и вооружены мы будем лишь правилом, помогающимнам решить, в каком направлении двигаться. Эту «грубую реальность» полностью признавали Хайек.
Длянего главное состояло в том, что государство не должно лишать индивидовосновных инструментов, средств, позволяющих им контролировать собственные дела.Таким образом,государство не должно контролировать цены, доступ к различным видам деятельности,условия купли-продажи, а также объемы производства или реализации продукции.Главный критерий здесь заключается в следующем: обеспечивает лигосударство людям средства, позволяющие импреследовать те цели, которые они считают нужными, илионо использует людей как средство достиженияцелей, которыесамо считает необходимыми. Например, государство вправе требовать от людей,выбирающих определенный род занятий, некоего уровня квалификации, но лишьпри условии, что все, кто им обладают, имеют юридическое право заниматьсяданной деятельностью. Требование об овладении определенной квалификациейобеспечивает людям повышение их профессионального уровня и в то же время служиториентиром для потребителей. Таким образом, это требование усиливаетпотенциал прогресса. Но контроль над доступом к профессии ведет к монополии,фаворитизму, удушению творчества и инициативы. Кроме того, Хайек категорическиисключает перераспределение богатств и доходов, поскольку этонесовместимо со свободной реализацией индивидом его способностей. Однако, сучетом этих исключений, государству, по его мнению, позволительно действовать помногим направлениям.
Возможно,исключению подлежат и другие виды государственной деятельности, поясняет Хайек,но только по соображениям целесообразности. В таких случаях основной критерийсостоит в том, соответствуют ли издержки выгоде. Есть, кпримеру, некоторые виды услуг, которые не будут предоставляться в рамкахчастной конкуренции, поскольку взимать за них плату с потребителей невозможно или чрезвычайно трудно.В эту категорию входят некоторые услуги здравоохранения или пользованиенекоторыми автодорогами. Занимаясь подобными видами деятельности, государстводополняет действиячастных лиц и предоставляет в распоряжение талантливых индивидов или ассоциацийновые средства.
Однакоспособы, которыми предоставляются такие услуги, также могут нарушать принципысвободы. Здесь озабоченность вызывают две проблемы: монополизм иадминистративный произвол. Первый принцип заключается в том, чтогосударство никогда не должно становиться монополистом. Во всех остальныхслучаях кроме своей роли хранителя закона оно должно действовать на тех жеусловиях, что и всеостальные[7].Однако постулат о том, что государство должно действовать на тех жеоснованиях, что и частные лица, реализовать непросто, поскольку для созданияфактической монополии можно с легкостью использовать налоги. Поэтому здесьнеобходима неусыпная бдительность.
Во-вторых,следует избегать административного произвола. В свободном обществе, конечно, могутсуществовать правила,обязательные для всех, например строительные нормативы и фабричное законодательство. Вэтих случаях издержки могут превышать выгоду или носить скрытый характер, нотакие правила не обязательно следует считать нарушением свободы — при условии,что они распространяются на всех. В этой ситуации взаимодействие людейпо-прежнему осуществляетсяв форме ассоциации граждан[8].
Так,требование, чтобы все новые кирпичные здания строились с применением определенногоколичества металлических скреп на квадратный метр кладки (они соединяют двекирпичных стены, образуя пустотную стену), не нарушает принципов свободы.Подобное правило оправданно, поскольку покупатель построенного здания не можетопределить, сколько скреп использовалось для его постройки, не разобравсаму стену. Регулирование строительства создает уверенность всоблюдении определенных стандартов, экономит время покупателей и позволяет имболее продуктивноиспользоватьсвою энергию. Увеличение издержек в данном случае не нарушает свободу, посколькунормативы должнысоблюдатьвсе застройщики. Однако, если предоставить государственным чиновникамполномочия решать, какие именно дома должны строиться с использованиемопределенного количества стеновых скреп, возникнет простор для злоупотреблений.Чиновники смогут отдавать субъективное предпочтение одним застройщикам в ущербдругим. Таким образом,застройщики превратятся в простое средство для достижения целей,поставленных властями.
Конечно,даже если правило распространяется на всех, это все равно означает, что государствоуказывает людям, как им тратить свои деньги, но подобная «обязаловка»допустима, если ее цель заключается в том, чтобы защитить всех гражданот обмана. Главная цель и результат таких мер — облегчение добровольного сотрудничества.Таким образом, обязательныйили необязательный характер той или иной меры не может служить разграничительнойлинией. Водоразделом здесь должен быть результат этих обязательных мер:позволяют ли они максимальному количеству граждан использовать своизнания по собственному усмотрению, усиливая тем самым потенциал прогресса, или,затрагивая людей, находящихся в фаворе или немилости у властей, приводят ктому, что именно государство отбирает тех, кто сможет полностьюзадействовать свои способности во благо человечества. Если в стране существуетмного нормативов, повышающих издержки домостроения, ее граждане, возможно, не смогутконкурировать с жителями других стран. Однако, согласно терминологии Хайека,такие правила нельзя считать нецелесообразными: они не нарушают принциповсвободы.
Сторонникигражданственного капитализма утверждают: для процветания цивилизации людямнеобходим простор, позволяющий им углублять свои знания. Нам неведомо, вкаком состоянии наши знания будут находиться в будущем, имы не способны определить заранее, кто именно принесет человечествунаибольшее благо. Соответственно, необходимо позволить каждому действоватьисходя из его собственных убеждений и на свой страх и риск, выявляя методомпроб иошибок, кто именно сделает открытия и родит идеи, улучшающие условия жизнилюдей.
Этанеобходимость обеспечивать условия для развития знаний — главнаяпричина, по которой сторонники гражданственного капитализма опасалисьпредоставления различных услуг государством, особенно монопольных. Налюбом конкретном этапе процесса познания государственная монополия, возможно,будет в состоянии эффективно обеспечивать ограниченный, заданный уровень техили иных услуг. Но подобная система, если она вытесняет альтернативныеварианты, будетпрепятствовать переменам и прогрессу и тем самым лишать нас тех средств,с помощью которых мы могли бы оказывать услуги еще более высокого качества, чеммы сейчас можем себе представить. Подобная тенденция к застою отличалакоммунистический строй, но она же характерна и для более мягкихформ коллективизма. После того как в конце 1989 года коммунистическое иго вВосточной Европе было сброшено, часто отмечалось, что эта система почти неулучшила условия жизни людей. Коммунистический режим жил за счет человеческогокапитала и навыков, созданных европейской цивилизацией за предшествующие столетия.Цель государства, приверженного свободе, — постоянно расширять простор дляинициативы, творчества и энергии людей, способных улучшить жизнь всех.
«Проверкана необходимость»
Какиезадачи подобает решать государству? Если Хайек прав, тонам следует подвергнуть список услуг, предоставляемых сегоднягоссектором, «проверке на необходимость». Этого можно достичь, проведя«аудит необходимости» всех существующих (или предлагаемых) видов деятельностигосударства, который определит, должны ли они осуществляться врамках госсектора. Общих «деклараций о намерениях» впользу невмешательства, laissez-faireили «малого» государства для этого недостаточно.Основополагающий вопрос должен звучать так: использует ли государство своиполномочия длятого, чтобы направлять энергию граждан на осуществление определенной цели?Иными словами, использует ли государство людей как средство или, напротив, даетнеобходимые средства им в руки? Если цель государства состоит не втом, чтобы заместить собой частную инициативу, а, напротив, в том, чтобы ееподдерживать и дополнять, то, следуя теории Милля и Хайека, целесообразно будетоценить услуги, оказываемыегосударством, в свете пяти прямых вопросов:
1.Могут ли ассоциации частных лиц оказывать те же услуги, но болеекачественно? И если так, то почему вообще ими занимается госсектор?
2.Даже если государство оказывает данную услугу более качественно, есть лиоснования для передачи ее частному сектору — в целях ее совершенствования засчет практического опыта «моральных, интеллектуальных качеств и активности»людей?
3.В случаях, когда для оказания тех или иных услуг государством есть основания,занимается ли оно этой деятельностью на монополистической основе? Если да, тотакая деятельность будет подавлять новые инициативы, необходимые для прогресса.Услуги совершенствуются путем экспериментирования, рождающего новыеидеи, которые в дальнейшем, при позитивной оценке, воспроизводятся, а если нестановятся популярными— то отвергаются. Любая монополия, и в особенности монополия госсектора,подрывает разнообразие,от которого зависит прогресс.
4.В случаях, когда для оказания тех или иных услуг государством есть основания,существует ли возможность избежать административного произвола? Чем ширепростор для принятия административных решений, тем больше возможностей длязлоупотреблений.
5.В случаях, когда для оказания тех или иных услуг государством есть основания,необходимо ли, чтобы данную услугу предоставляли центральные власти, илиможно передать ее местным органам?
Центрили местные власти?
Вкачестве общего правила там, где это возможно, услуги, которые подобаетоказывать государственному сектору, лучше передавать на места — самоокупаемыморганам государства. Абсолютно правильного ответа на вопрос о том, какпредоставлять данную услугу — усилиями государства или частных лиц,или она должна финансироваться государством, а оказываться частнымиструктурами, не существует, а потому мы должны оставить за различными местнымиадминистративными единицами пространство для экспериментов — в одних загосударством будет зарезервирован больший объем услуг, в других —меньший, в одних они будут оказываться напрямую, в других финансирование местнымиорганами властибудет сочетаться с конкурентными тендерами среди частных фирм. Однакоэтими экспериментами местные органы власти должны заниматься за собственныйсчет. Это означает,что финансирование данных органов должно осуществляться за счет местных налоговбез каких-либо субсидий из общенационального бюджета, чтобы решения на местномуровне принимались самими налогоплательщиками, понимающими, во что ониобойдутся. Среди недостатков непродуманного подушного налога была егонеспособность покончитьс субсидиями из Центра, в результате чего налогоплательщики на местахпо-прежнему не представляли, сколько стоят услуги, оказываемые им местнымиорганами. Одиниз фундаментальных принципов свободы заключается в возможности одобрятьили отклонять налоги, а без полной информации об услугах, которые человекполучает в обменнаналоговые платежи, вырабатывать рациональные суждения на этот счет невозможно[9].
Посколькуподобное знание налогоплательщиков на местах размывалось субсидированием за счетобщенациональных налогов, британские органы местного самоуправления во многомпревратились в «филиалы» центрального правительства. Аналогичным образом, хотя ив меньшей степени, чем в случае с Британией, в США из-за федеральных субсидийадминистрации штатов превратились в инструменты Вашингтона.
Оказаниеуслуг через местные органы власти предпочтительнее не только потому, что такаясистема позволяетизбирателямлучше осознавать их цену, но и потому, что она допускает возможностьэкспериментирования в малых масштабах — а значит, если что-то пойдет не так,ошибки можнобудет выявить уже на ранней стадии и исправить до того, как они причинятсерьезный вред. Чем сложнее и «экстенсивнее» эксперимент, тем больше рисксерьезного ущерба. В этом отношении между взглядами социал-демократов иХайека есть немало точек соприкосновения. Сэр Карл Поппер, например, проявлялнемалое сочувствие к социал-демократическим взглядам, но при этом строгопредостерегал обопасностях, которыми чреваты этатистские эксперименты. Социальная инженерия,утверждал он, должна осуществляться в небольших масштабах, а результаты такихшагов должнытщательно отслеживаться, чтобы мы имели возможность вовремя исправить ошибки[10].
Бремя доказательства
Привыработке государственной политики исходить следует из«презумпции», направленной против предоставления услуг через государственныйсектор и, главное, против государственного монополизма. Те, кто хочет, чтобыданная услуга оказываласьгосударством, должны взять на себя «бремя доказательства», что это необходимо.Они должны продемонстрировать, что иным способом предоставлять эту услугу невозможнолибо что государство сможет делать это наиболее эффективно. Причем, даже еслиданное предложениепроходиттест на наибольшую эффективность, презумпция в пользу частных лиц сохраняется,поскольку такой способ оказания услуг представляет собой инструментрасширения возможностейдля получения людьми навыков, необходимых для жизни в свободном идемократическом обществе. И, даже если оказание услуг через госсекторобоснованно, предпочтение,там где это возможно, следует отдавать их предоставлению местными органами,конкурирующими вборьбе за потребителя.
Когдаэти принципы соблюдены, необходимо предоставить широкие возможности дляобразования добровольных ассоциаций в целях удовлетворения многочисленных потребностейсограждан. Как неопровержимо свидетельствует опыт истории, принципдобровольности не только обеспечивает более высокое качество услуг, но исоздает возможности для выработки свойств личности, необходимых дляжизни в условиях свободы. Только в том случае, когда такие возможности доступнывсем, свобода будет защищена от тирании. Важность обеспечения возможностей длясовершенствования личности с особой наглядностью иллюстрирует ситуация вВосточной Европе, где это должно сыграть решающую роль в деле возрождениягражданского общества на руинах коммунизма. Диктаторские режимы, правившиев регионе до 1989 года, отдавали предпочтение не сильным личностям, а послушным«подголоскам», но людей, обретающих уверенность в себе в процессепредоставления услуг на благо другим, нелегко будет соблазнить любыми будущимипосулами тоталитаризма.
Одиниз парадоксов нашей эпохи заключается в том, что «властители дум»подвергают сомнению нравственность капиталистической системы — несмотря на то,что она необычайно эффективно позволяет гражданам в беспрецедентном объемесоздавать материальные блага и тем самым избавляет миллионы людей от забот опростом выживании, чтобы они могли сосредоточиться на более возвышенныхвещах. Жителистран, где свобода еще не стала девизом номер один, — а онипо-прежнему составляют подавляющее большинство населения планеты — вынужденысуществовать подтяжелымбременем необходимости сводить концы с концами. Главный соперник капитализма —коммунизм — полностью обанкротился и больше не воспринимается как серьезнаяальтернатива.
Поройсомнения относительно соответствия капитализма — а точнее, свободного образажизни, которого придерживаемсямы на Западе, — критериям нравственности высказывают сторонники авторитаризма,готовые отказаться от свободы ради какого-нибудь нового вариантагосударственного социализма. Но круг таких сомневающихся отнюдьне ограничивается твердокаменными догматиками-социалистами. Главная причинаподозрительного отношения к капитализму связана с глубоким недоверием к грубо материалистическойфилософии, неспособной апеллировать к лучшим качествам людей. Большинстволюдей хочет материального благосостояния и не стыдится этого. Но это не единственноеиз их устремлений. Британцы являются наследниками древней цивилизации, и они немогут всем сердцем поддержать кредо, утверждающее материальное богатство вкачестве главной жизненной цели.
Проваллейбористов на последних всеобщих выборах, на мой взгляд, подтверждает эту точкузрения. Социалистыэксплуатировалисомнения, которые вызывает капиталистический материализм, преподнося себя каксторонников более «чуткого» общества. Однако на практике социализм — стольже материалистическая концепция, поскольку его нравственнаясоставляющая, по сути, связана в первую очередь с деньгами. Интуитивноепобуждение, движущее социалистами, — жажда материального равенства. Ониопределяют равенство как навязанную властями одинаковую (или почтиодинаковую) покупательную способность. Но, как выяснилось, их цель непривлекает большинство британцев.
Получается,что британский народ исповедует ценности, которые не имеют четкого выражения идаже не вполне осознаны,но тем не менее определяют его предпочтения в ходе выборов? Можно ли утверждать, чтомы привержены традиционнымгражданским добродетелям — честности, чувству долга, самопожертвованию,достоинству, служению другим, самодисциплине, самосовершенствованию,уважению к людям, принципиальности, смелости, прилежанию ипатриотизму, — апеллирующим ко всему лучшему, что есть вчеловеческой природе?
Серьезноенаступление на традиционные ценности началось в 1960-х годах. Люди, выросшие доэтого периода, сохранилипамять о прошлом, воспитывались в духе диалога поколений. Кроме того,сегодня многие еще помнят самопожертвование британцев в годы войны, когда людирисковали жизньюиз любви к родине. Они любили свою страну не потому, что «родина есть родина,права она или не права», а потому, что Британия отстаивала свободу и веласправедливую войнупротив жестокой тирании.
Несмотряна попытки некоторых преподавателей (таких, правда, меньшинство) принизитьгероев прошлого, многие молодые люди и сегодня в состоянии отождествить себя сматросами, стоявшими у орудий у Трафальгара и вдохновлявшимися призывомНельсона «Англия ждет, что все мы исполним свой долг». Этих слов адмиралубыло вполне достаточно. Он знал, что может рассчитывать на мужество,преданность долгу и высокие моральные качества своих подчиненных.
Молодежьсейчас, конечно, читает меньше, но книги классиков английской литературыпо-прежнему общедоступны и пользуются спросом, напоминая людям о ценностях,которым традиционно отдают предпочтение в нашей стране. Частоговорят, что традиционные ценности подрывает поп-культура, и в какой-тостепени это верно. Но и популярная культура не всегда прославляет нигилизм.Например, в фильмах о Грязном Гарри с Клинтом Иствудом герой выступает на сторонетрадиционных ценностей. Подонок есть подонок — не важно, живет он внеблагополучном или богатом районе, — и такие типы неизбежно знакомятся соправданным насилиемиствудовского персонажа. «Грязный Гарри» прославляет насилие, но его объектомстановятся антиобщественные элементы.
Зачастуюприходится слышать и много упреков в адрес телевидения, но влияние телевиденияне является однозначно негативным. В исторических постановках, характерных длябританского телевидения, наших предков часто показывают людьми добродетельными,трезвыми, приверженными самодисциплине и самосовершенствованию, напоминая нам,что еще полвека назад наши соотечественники считали, что за родину стоитпожертвовать жизнью.
Британскоеобщество остается открытым, и, несмотря на все усилия демагогов, множестволюдей имеют возможности познать традиционные ценности в достаточной мере, чтобыте продолжали жить и в нашей памяти, и в нашей практике. Именно из этогоисточника черпала силу г-жа Тэтчер, именно этим объясняется тот факт, чтоженщина, не проявлявшая на публике теплоты, способной привлечь людей, икак личность не пользовавшаяся особой любовью соотечественников, тем не менеебыла популярна. Она напоминала британцам о собственном прошлом, она внушала им,что твердость— важнейшая черта британского национального характера и положение «больного человекаЕвропы» для нашей страны ненормально. Это состояние стало результатом ошибочногоотказа от ценностей и институтов, верой и правдой служивших нам не одностолетие.
Стремлениевозродить традиционные ценности было одним из элементов тэтчеризма, и этоотчасти объясняет его успех. Однако у концептуальной платформы 1980-хбыла идругая сторона, позволяющая понять, почему «тэтчеровская революция» все-такибыла построена на песке. Ее лозунги были чересчур материалистическими, т.е.основанными наконкретном материализме конкретного направления экономической теории,рассматривающего людей как акторов, стремящихся к «максимальной полезности»,т.е. максимальному удовлетворению собственных потребностей. Подобная модель,возможно, представляет собой полезный инструмент для объяснениянекоторых (но отнюдь не всех) форм поведения в бизнесе, но она не учитываеттакой вещи, как свобода, и не охватывает всего многообразия идеалов,страстей, мотивов, обязанностей, надежд, сомнений и страхов, составляющихреалии нашей жизни.
Иллюстрациейэтого изъяна могут служить реформы, осуществлявшиеся на заключительном этапеэпохи тэтчеризма. Для сторонника свободы связаная с НСЗ проблема заключается втом, что государство относится к гражданам как к малым детям, которыхнеобходимо защищать от любых забот — якобы бесплатно, но на деле за их же счет.Таким образом, сточки зрения гражданственного капитализма цель реформы должна была состоять ввозврате к личной ответственности людей за собственное здравоохранение, агосударству следовало бы сосредоточиться на защите бедняков (подробнее мыостановимся на этом ниже). Однако правительство смотрело на ситуациюпо-другому. Оно прежде всего хотело обеспечить качество услуг, за которые оноплатит, и потому навязало обществу внутренний рынок в сфере здравоохранения.
Стоитвспомнить и о тэтчеровских реформах в сфере образования. Реальная проблемаздесь заключается в том, что «государство всеобщего благосостояния» во многомсняло с родителей ответственность за воспитание собственных детей, подрываятем самым институт семьи — главную ячейку свободного общества. Правительство,однако, отчасти руководствовалось таким же, как и у социалистов, недоверием кродителям — которые, как оно считало, не способны сделать правильныйвыбор, — а также поверхностными представлениями о человеческой природе. Оноиспользовало «потребительскую» риторику и стремилось к тому, чтобы деньгинаправлялись туда, куда выберут родители. Однако правительство не говорилоо восстановлении ответственности родителей и не апеллировало к особойсвязи между родителями и детьми, чтобы привлечь к делу перестройки нашегошкольного образования такую мощную силу, как родительский энтузиазм.
Идеалсвободы отнюдь не исчерпывается рынком. Его сторонники традиционно стремились ксозданию и укреплению институтов, способствующих самосовершенствованию людей.Когда в середине XIX века главные защитники свободы поставили принцип laissez-faireво главу угла своей философии и начали изображать людей какстремящихся в первую очередь к удовлетворению собственныхпотребностей, онаутратиламоральную силу. И эта моральная сила до сих пор не восстановлена.
Некоторыесторонники свободного рынка с сомнением относятся к подобной аргументации. Так,когда в разговоресодним экономистом я высказал предположение, что рыночные реформы 1980-хувенчались лишь частичным успехом, поскольку не основывались на принципе личнойответственности людей и не ставили целью их нравственное самосовершенствование,он заметил: «А не это ли Джордж Блейк (британец-коммунист, изменивший родине иработавший на советскуюразведку) говорил о коммунизме?» Блейк, судя по всему, считал, что коммунизмможно построить только в том случае, если люди станут совершеннее. Носторонники гражданственного капитализма никогда не хотели создать «нового человека».Они стремились вдохновлять людей, а коммунисты начали с навязываниявсем своих идеалов и вскоре стали считать тех, кто не желал им подчиняться,порочными по самойсвоейприроде, тем самым обосновывая репрессии и убийства.
Сторонникигражданственного капитализма всегда осознавали: жизнь — это вечная борьба снесовершенством.Онине считали, что полного совершенства можно достичь. Иони рассматривали нравственное совершенствование как сугубодобровольный процесс. Заставлять людей становиться лучше — абсурд, посколькулучше человек может стать, только если он совершенствуется, несмотря наокружающие егособлазны. Конечно, коммунисты постоянно камуфлировали чисто насильственныйхарактер своего правления словами о преданности высоким идеалам — и за счетэтой тактики сумели обмануть немало представителей западной интеллигенции.Верно и то, что идеалисты часто прибегают к силе, чтобы заставить людей измениться клучшему. Но было бы серьезнейшей ошибкой ассоциировать любой идеализм спринуждением. Следует различать тех, кто желает добиться идеала здесь и сейчаси потому верит в совершенство человека, и тех, кто считает стремление ксовершенству достойной конечной целью, но с пониманием воспринимает несоответствиелюдей идеалу и реагирует на несовершенство не возмущением и наказанием «виновных», нопоначалу сприскорбием, а затем — с решимостью возобновить борьбу задобровольное совершенствование.
Некоторые«рыночники» — сторонники чистого рационализма в экономике — расценивают любыеразговоры оморали как прелюдию к принудительным мерам со стороны государства. Но при этомони забывают об интеллектуальной традиции, к которой сами же принадлежат.Свобода всегдабыла представлена системой институтов, основанных на восприятии жизни какборьбы с несовершенством людей. Закон подпирал эту систему, угрожая нарушителямнаказанием за конкретные провинности. Конкуренция способствовала нацеливаниюэнергии людей, возможно движимых эгоизмом, на службу другим, а соблюдениенравственных принциповотчасти основывалось на «санкциях» в виде неодобрения общества, но в основномна том, что все были согласны: необходимо поощрять других к справедливым ипродуманным действиям. Все понимали, что поддержание нравственнойатмосферы требует усилий — как пловцу, чтобы не утонуть, проще всего держатьсяна воде за счет постоянного движения. И конца этим усилиям нет — по крайней мерев нашем мире.
Восприниматьлюдей как акторов, стремящихся к максимальной утилитарности, и основывать наэтом политику государства— все равно что строить дом на песке. Свободный образ жизни, который существуету нас на Западе, основан на том, что власть не сосредоточивается в одномцентре. Илучше всего эта система работает, когда разделение властей вдохновляет людей надействия и эти люди знают, что им следует делать. Если люди считают главнойцелью в жизни удовлетворениесобственных потребностей, извлечение максимальных преимуществ для себя, ихмечты мельчают и свободное общество становится непрочным. Свобода, конечно, можетсохраниться, поскольку, как отмечал Адам Смит, каждый из нас, добиваясьвзаимовыгодных преимуществ в рамках конкурентной системы, способен достичьмногого. Но есливысшим идеалом общества служит взаимная выгода, оно будет обеднено. Увсех у нас есть более масштабные и благородные стремления.
Семья
Семьятрадиционно считается краеугольным камнем свободного общества. Именно в семьелюди получают первые уроки самоограничения и заботы о других, а какраз на этих понятияхзиждется толерантное, свободное и демократическое общество. В последнее время,однако, появились признаки ослабления семьи. Резко — до 29% от общегоколичества — увеличилось количество неполных семей. Одним из важныхфакторов здесь стал рост числа детей, рожденных вне брака, — с 5% в1947 году до 30% в 1991-м, — но главная причина состоит в увеличении количестваразводов и расставаний супругов. Примерно 63% матерей-одиночек либо развелись,либо разошлись с мужьями, 29% не были замужем (включая пары, живущие внезарегистрированном браке), а 8% составляют вдовы.
Донедавних пор считалось самой собой разумеющимся: чтобы у ребенка былнесомненный шанс вырасти ответственным членом свободного и стабильногообщества, ему необходимопостоянное внимание обоих любящих родителей, которым по возможности помогает«расширенная семья»— дедушки и бабушки, дяди и тети. Сегодня эта точка зренияуже не является общепринятой. Не во всякой неполной семье возникают проблемы:есть примеры, когда один родитель предпринимает героические усилия идобивается успехав воспитании ребенка, и есть полные семьи, где должной заботы о детях непроявляется. Но результаты научных исследований однозначны: в целом дети изнеполных семей хужеуспевают в школе, с большей вероятностью могут встать напреступный путь и менее развиты физически[11].Серьезность проблемы осознается людьми самых разных политических взглядов, иодин из лучших трудов на эту тему — «Семьи без отцов» — вышел из-под пераНормана Денниса иДжорджа Эрдоса с предисловием дуайена демократического социализма профессораА.Х. Хэлси[12].
Свободасвязана с выбором образа жизни, но это не означает, что человек может пособственному произволу отказаться от всех своих обязанностей. Если мужчина иженщина дают жизнь новому человеку, было бы разумным ожидать, чтоони станут заботиться о ребенке, пока тот не вырастет. Отказот этой обязанности нельзя расценивать как легитимный выбор образа жизни.Некоторые участники общественных дискуссий утверждают: настаивать на том, чтобыродители заботились о детях, пока они не повзрослеют, — значит проявлятьавторитаризм. Но если, как я полагаю, свобода основана надобровольном принятии некоторых основополагающих обязанностей, то в их число,несомненно, входитиобязанность быть заботливым отцом и матерью собственных детей. Сейчас, однако,в подобных основополагающих вопросах наблюдается немалая путаница.
Сторонникигражданственного капитализма традиционно считают, что брак не только выбор, нои обязательство,торжественноеобещание супругов поддерживать друг друга и будущих детей, сделанное перед лицомродных, друзей ипредставителей власти. Возврат к пониманию брака как обязательстване означает восстановление главенства мужчины в семье или того, что женщина недолжна работать.Бракстал болееравным партнерством, и это справедливо, поэтому нет никаких оснований,препятствующих матерям работать, когда их дети находятся в школе,особенно если заработков одного супруга недостаточно, чтобы поддерживать семьюматериально. Но если брак воспринимается лишь как «временное удобство»,он перестает выполнять свою уникальную задачу — воспитание граждан для жизни вусловиях свободы[13].
Ценность«брака-обязательства» для свободного общества состоит в том, что дети, глядя народителей, приобретают способность к самопожертвованию и чувство долга. Ониприобретают их, подражая поведению родителей, особенно матери. В этом смыслеможно сказать, что свобода строится на самоотверженной любви матери к детям.Но если родители ставят на первое место собственные интересы, онивряд ли могут научить детей думать о других. Начиная с1940-х годов Йозеф Шумпетер предупреждал об опасности, которойгрозит свободному обществу подрыв института семьи. По его словам, в голове у многихродителей возникает вопрос: «Почему это мы должны ставить крест на своих мечтахи обеднять свою жизнь ради того, чтобы на старости летнас оскорбляли и презирали?»[14] Еслив голове большинства родителей именно этот вопрос приобретет первостепеннуюважность, дни семьи сочтены.
Свободаосновывается на том, что определенные институты, обычаи, ценности и обязанностивоспринимаются каксвященные.Некоторые сторонники свободного рынка и многие левые, наверное, отнесутся кэтому тезису с иронией, но основатель «чикагской» экономической школы ФрэнкНайт убедительнопоказал, что у классического либерализма всегда были свои священные инеприкосновенные элементы, среди которых первое место занимает частнаясобственность[15]. И,может быть, ради сохранения свободы столь же священный статуснеобходимо придать и идее брака как обязательства?
Социальная рыночная экономика
Преждечем переходить к конкретным предложениям, стоит прояснить один вопрос,способный вызвать путаницу. Среди критиков тэтчеризма есть сторонникисоциальной рыночнойэкономики,и у подхода, изложенного в этой книге, имеются точки соприкосновения сэтой точкой зрения — по крайней мере в том, что касается поддержки рыночнойконкуренции. Однако между этими концепциями есть и существенные различия.
Вобщепринятом понимании термин «социальная рыночная экономика», по сути,означает капитализм плюс масштабное «государство всеобщего благосостояния», втом числе не финансируемые самими людьми социальные выплаты, намеренноеперераспределение доходов и навязывание работодателям социальных льгот длясотрудников, ухудшающее ситуацию в сфере занятости. Очевидно, эта традиция противоречитодному из центральных тезисов концепции, которую я называю гражданственнымкапитализмом, — тезису о том, что «социальное государство» вытесняетгражданское общество.Сторонники «популярной» версии концепции социальной рыночной экономики значенияэтой проблеме непридают,а если и придают, то явно недостаточное.
Существует,однако, и более давняя научная традиция «социальной рыночной экономики»,имеющая много общегос концепцией гражданственного капитализма. Речь идет о группе Ordo, вкоторую входили либералы, поставившие своей целью построение на руинахгитлеровской Германии подлинно свободного общества. В эту группу (ее названиесвязано с журналом, который она издавала, — Ordo: Jahrbuch fuer die Ordnung von Wirtschaft und Gesellschaft) входили ВальтерЭйкен, Вильгельм Рёпке и Людвиг Эрхард, ставший первым министром экономикипослевоенной Западной Германии. Как продемонстрировал Норман Барри, взглядыучастников Ordo лежали в русле традиции классического либерализма, однако онине соглашались с мнением многих экономистов о том, что рыночный механизм сам себякорректирует. В частности, они расценивали промышленные монополии как постоянносуществующую опасность[16].Они критически относились к теории laissez-faire исчитали, что в основе свободы лежит не только рынок, нои тщательно продуманная система законодательства и нравственныхпринципов. Эйкен, в частности, утверждал: «Нельзя допускать, чтобы экономическаясистема действовала по принципу самоорганизации. Поэтому о возвращении кlaissez-faire не может быть и речи»[17].Как мы уже отмечалисцитатами в руках, такой же точки зрения придерживались АдамСмит и Хайек.
Однаколибералы из Ordo одинаково скептически относились и к концепции laissez-faire,и к перераспределительной роли государства. Они однозначно выступали за помощь государства«жертвам» рыночной экономики, но не поддерживали «социальное государство»,ставшее характерным для Германии со времен Бисмарка[18].
Такимобразом, теория либералов из Ordo имеет немало общего с концепциейгражданственного капитализма, но сегоднятермин «социальная рыночная экономика» трактуется не так, как это делали Рёпке,Эйкен и Эрхард, а означает капитализмплюс «государство всеобщего благосостояния». И сегодня, в 1990-х, мы видим, как «государствовсеобщего благосостояния»подрывает силу и разнообразие гражданского общества, занимая то место, гдераньше в индивидуальном порядке действовали идеалисты-добровольцы.
[1] Mill J.S. OnLiberty (with “Utilitarianism” and “On Representative Government”) / Everymaned. London: Dent, 1972. P.238 [Милль Дж.С. Рассужденияо представительном правлении. Челябинск: Социум, 2006. С. 97 сл.].
[2] Hayek F.A. Law,Legislation, and Liberty. Chicago, 1979. Vol. 3. P. 112–113 [Хайек Ф. Право, законодательство и свобода. М.,2006. С.434–435].
[3] Mill J.S. Principlesof Political Economy. London:Longmans, 1909 [МилльДж.С. Основы политическойэкономии. М., 2007]. Кн. 5, гл. 11.
[4] Hayek F.A. The Constitution of Liberty. P. 221–222.
[5] Seldon A. Capitalism. Oxford: Blackwell, 1990. P. 10–11, 169–170.
[6] Ibid. P. 243.
[7] Hayek F.A. Op. cit. P. 223.
[8] Ibid. P. 225.
[9]Кроме того, подушный налог взимался с каждого человека, а не с семьи —естественной ячейки человеческого общества, и, в отличие от подоходного налога,при этом не учитывалась платежеспособность людей.
[10] Popper K. TheOpen Society and Its Enemies. London: Routledge & Kegan Paul, 1966. Vol. 1–2 [Поппер К. Открытое общество и его враги. М.,1992. Т. 1–2].
[11] Dennis N., Erdos G.Families Without Fatherhood. London: IEA, 1992.
[12] Ibid.
[13] Wilson J.Q. The Family Values Debate // Commentary. 1993. April. P. 24–31.
[14] Schumpeter J.A. Capitalism,Socialism, and Democracy / 5th ed. London: George Allen & Unwin, 1976. P. 158 [Шумпетер Й. Теория экономического развития.Капитализм, социализм и демократия. М., 2008. С. 542].
[15] Knight F. SocialScience and Political Trend // Freedom and Reform. Indianapolis: Liberty Press,1982. P. 32–33.
[16] Barry N. The Social Market Economy // Social Philosophy and Policy. 1993. P. 7.
[17] Цит. по: Ibid. P. 13.
[18] Barry N. Politicaland Economic Thought of German Neo-liberals // Neo-liberals and the SocialMarket Economy / Ed. by A.T. Peacock, H. Willgerodt. London: Macmillan, 1989.P. 105–124.
