Издательство «Альпина Проза» представляет детективный роман Юлии Яковлевой «Случай в Москве».
«Случай в Москве» — приквел к уже вышедшим книгам новой детективной серии Юлии Яковлевой, действие его разворачивается в 1812 году. Автор сближает выбранную эпоху с атмосферой современного «крутого» детектива: петербургский гусар Мурин, поневоле ставший сыщиком, раскрывает современно выглядящее — и в то же время возможное в любую эпоху — преступление.
Октябрь 1812 года. Москву только что оставила армия Наполеона. Первые русские гусары, войдя в город, поражены его сожженным и разоренным видом. Патрулируя улицы, ротмистр Мурин с товарищем оказываются у полуразрушенного особняка. Услышав отчаянный женский крик на французском, Мурин решает вмешаться — и бросается внутрь. Кажется, происходит нечто странное, затем внезапный взрыв — и всё заволакивает дымом. Война спишет любую подлость — так мыслит преступник. Но Мурин твердо намерен отыскать истину и восстановить справедливость.
Предлагаем прочитать фрагмент романа.
Рокировка происходила в беспримерной спешке. Передовые отряды русской армии видели отходивший французский арьергард так близко, что чувствовали запах их лошадей и ружейной смазки. Было жутко, как во сне. Колонны шагом въезжали в ворота — или то, что от них осталось. Мурин во все глаза глядел на Москву. Питерский горожанин, он привык насмехаться над старомодной бывшей столицей, но видел ее впервые. Не город, а труп города. Дома были покинуты. Витрины лавок зияли. Обгорелые развалины торчали зубьями. Воняло гарью и гниющей плотью. Кое-где, лениво клубясь, поднимался к небу дым. То и дело попадались мертвые тела о двух или четырех ногах. Мурин старался не вглядываться. Ельцов сдвинул кивер. Все помалкивали. Быстрый топот нагнал их. Полковой командир осадил коня рядом.
— Мурин, Ельцов. Питерские?
— Так точно.
— Мурин, к Изотову. Ельцов — к Соколову.
— Что? Почему?
Но тот не собирался объясняться:
— Марш! — и проскакал вперед.
Мурин и Ельцов переглянулись. «Ты накапал? Ябедник», — читалось у каждого в глазах.
— Я ничего не говорил, — первым возмутился Ельцов.
— Причем здесь питерские, — проворчал Мурин, разворачивая Азамата.
Он проехал назад вдоль строя, нашел нужное соединение, присоединился к Изотову.
— А, питерская крыса! — поприветствовал тот.
— Сам-то кто.
Мурин увидел, что Изотов шевелит губами, слов не разобрал. Изотов заметил замешательство на его лице, ответил вопросительным выражением.
— Ядро под Смоленском, — ответил Мурин . — Оправился, но иногда в левом ухе будто закладывает. Изотов без комментариев — они все уже научились деликатности, когда речь шла об увечьях, — объехал его шагом и пристроился справа.
— А я тверской. В Москве вырос, — продолжил, где прервался: — Мне все эти кривые улицы с детства как родные. Это вы, питерские, привыкли, чтоб вам все по линеечке, вас одних отпускать в Москве нельзя — сразу заблудитесь, как тараканы в лабиринте. И сгинете.
— Очень смешно.
— А я не шутил.
Это Мурин понял, только когда впервые отправился с Изотовым патрулировать улицы. Перед выездом их настращали. Если дом целый, первым делом проверять печи. Прощальный подарок отступившей Великой Армии — в сохранившихся печах то и дело находили заложенный порох и взрывные устройства. И никогда, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не разъезжать в одиночку. Едва французы оставили город, в него из окрестностей хлынул народ: грабить. «Занятно. А граф Ростопчин воспевает в своих афишках патриотизм русского мужика», — краем рта прошептал Мурину граф Сиверский, стоявший слева, когда им объявляли приказ. «А они про патриотизм не читали, — процедил с другой стороны Ельцов . — Неграмотные».
— Вам что-то неясно, Ельцов? — рявкнул командир.
— Никак нет! Яснее некуда.
Чувство пространства Мурин потерял сразу же. Улицы не просматривались от начала до конца, как в Питере. Они изгибались и делали петли. Здесь не было права и лева в строгом питерском понимании. Московские улицы ни с того ни с сего забирали в сторону, кренились по дуге, ныряли вниз, карабкались, выпрыгивали из-за поворота. Изотов негромко их называл. Никитская, Поварская… Мурин посмотрел на Изотова признательно.
— Ну и ну, Изотов. Без тебя я бы отсюда точно дороги не нашел.
— То-то, — довольно заметил Изотов.
Они ехали по Тверской, узенькой и кривой, точно ее нетвердой рукой вывел пьяница. С фонарных столбов снимали трупы повешенных: один перерезал веревку, второй подхватывал мертвеца под колени. Оба всадника невольно задержали на них взгляд,
Изотов покачал головой, скривился:
— Правосудие французской администрации. Скоты.
Мурин вспомнил Долохова. Промолчал.
Свернули. Потом еще. Ему показалось, что по этой улице, коренастой и горбатенькой, они уже ехали.
— Погоди, Изотов, а разве мы здесь уже не… — озирался Мурин.
Он никак не мог привыкнуть к тому, что людей на улицах почти не было. Ни людей, ни лошадей, ни кошек, ни собак, и птиц не было тоже. Ни одной живой твари. Город был мертвее некуда. Мурашки бежали у Мурина по рукам. Пустые оконные провалы казались глазами чудовища. Следили за ним. Но Изотов только усмехнулся:
— Эх ты, Питер-бока-повытер, привыкай! Нет, не ехали.
Мурин вздохнул:
— Мне этого и в самом деле не понять. Почему просто не построить улицу пря-а-амо.
— Держись меня — и не пропадешь.
Мурин натянул повод:
— Привал. Не то я сейчас лопну.
Изотов взял у него повод Азамата. Мурин отошел к стене. В походке его было что-то виноватое. Он не привык мочиться посреди города, даже и брошенного. Мурин приметил проем, где мог укрыться. Распоясался. Расстегнул пуговицы. Зажурчал. Замер, придержав. Ибо ему послышалось… Нет, не послышалось! Шепоток: «Глянь, глянь, мусью червяка заголил». И другой: «Тут бы его и тюкнуть».
Повесили, очевидно, не всех. Мурин ухмыльнулся, возвысил голос, прибавил командирского звона:
— Я вот тебя самого сейчас тюкну! Олух!
В ответ грянуло радостное:
— Да это ж наш! Русак! Наши!
И две фигуры в каком-то рванье скатились через провал в стене. Обхватили Мурина, стали тискать, целовать куда попало — в плечо, в лицо. Он торопливо запихивал «червяка» в штаны, туда же край рубахи.
— Ты уж извини… Мы тя за мусью приняли… По платью не разобрать…
— Братец… Барин… — Одна фигура оказалась бабой . — Свой… — По впалым грязным щекам потекли слезы.
Мурин почувствовал, как и у него защипало в носу.
— Мы думали: хранцуз. … Так и шастають. Разбойники.
— Больше не будут.
— Мурин, — негромко позвал Изотов. Что-то в его тоне было нехорошим.
Мурин стал высвобождаться из объятий.
— А Бонапарт? — Баба придержала его за руку.
Глаза светились страхом.
— Удрал, — заверил Мурин, вырываясь.
Одной стороной души он его ненавидел. Другой — втайне ждал от этого великого человека новых поразительных дел.
— Мурин…
Изотов показал нахмуренными бровями:
— Там кричали.
Дом, на который он указывал, почти не пострадал. Цела была даже дверь. А над дверью — светлый прямоугольник, оставшийся от сорванной вывески. Проемы витрины были забиты досками.
— Кричали? Я ничего не слышал.
— Голос женский. Звал на помощь. И по-французски.
«По-французски? Неужели дама? Здесь?» Мурин прислушался. Но больше криков не было. Изотов озабоченно пробормотал, спрыгнув из седла:
— Как бы не стало поздно.
Мурин вынул из-за пояса пистолет, взвел:
— Проверим!
Изотов обнажил саблю. Они толкнули дверь. Та поддалась.
— Не заперто, — прошептал Мурин. — Как бы не ловушка.
Но Изотов не сбавил хода, протиснулся мимо него в комнаты, отпихивая ногами обломки и негромко матерясь.
— Постой! Осторожно, — Мурин ринулся следом.
— Здесь пусто, — бросил Изотов. — Должно быть, второй этаж.
И затопотал вверх по лестнице. Мурин кинулся следом.
Он сразу увидел даму. Вскрикнув от ужаса, она попятилась к заколоченному окну. Изотов трещал без умолку на своем тверском французском:
— Мадам, вы в безопасности! Здесь кто-то еще есть? Кто здесь? Мурин, здесь кто-то еще!
Блеклый дневной свет проникал сквозь щели между досками. Мурин четко видел ее силуэт. И растопыренные от страха пальцы.
Потом ему казалось, что это было последним, что он видел. Странная штука память! «Почему я запомнил именно это?» Лицо ее было таким бледным, что светилось в полумраке. Губы приоткрылись, глаза как плошки. «А хорошенькая», — мелькнула дурацкая мысль.
Но взрыв раздался не сразу, нет.
Изотов страшным голосом рявкнул по-русски:
— Лож-жись!
Мурин кинулся к незнакомке, чтобы повалить на пол вместе с собой. Ремиз. Нога его вдруг не встретила опоры. Руки скользнули по шелку. Потом стали хватать воздух, доски, балки — все напрасно, они с треском осыпались. Как черт в ярмарочном балагане на Адмиралтейском лугу, Мурин провалился в преисподнюю — на первый этаж, и рухнул на пол. Не убился: хватаясь руками за что попало, он все-таки сумел замедлить падение, смягчить удар об пол. Но все равно вышибло дух, потемнело в глазах. «Твою мать». Не сразу встал на четвереньки.
И вот тогда-то бахнуло. Да так, что тряхнуло весь мир. И Мурин тоже опрокинулся.
Когда он подтянул к телу локоть, навалился на него, вокруг слоями клубился белый пороховой дым. В горле першило от пыли. Саднило ладони. Пистолета в них не было. Голова как пудовая. А над ней — щерилась досками дыра, в которую он провалился. И которая , скорее всего , спасла ему жизнь.
Перед глазами роились мушки. Мурин прищурился. Сквозь рой, дым от взрыва и пыль ему показалось, что наверху маячила фигура. Или это стены наклонились? Его замутило. В остальном цел? Он перевалился, встал на четвереньки. Вроде цел. Пополз. Кто-то кричал. Снаружи? Внутри? Голоса размазывались, как варенье , — длинными вязкими нитями. Кто-то поднял его руку, перекинул себе через шею, поднырнул всем телом. Мурин ощутил жесткие мундирные шнуры и понял, что это Изотов. И что рукав у него мокрый и пахнет железом. Изотова, видать, зацепило.
— Погоди…
— Я успел его прикончить! Мерзавец хотел нас отправить к праотцам.
— Где… та… дама… — Мурин мотал головой, пытаясь обернуться.
Изотов, пыхтя, волок его сквозь дым. Выволок наружу, положил. Мурин тотчас попытался сесть. Увидел лужицу крови, по краям прихваченную пылью. Но кровь была не его: она вытекала из ноги мужчины в сюртуке, который лежал рядом на давно развороченной мостовой и громко стонал. Вокруг него уже собрались люди в цивильном платье. Ахали, тихо переговаривались, показывали на дом. Откуда только взялись? Изотов ринулся к ним. Что-то им втолковывал. Он был похож на пастушью собаку, которая суетится вокруг перепуганных овец. Мурин увидел, что дамы среди них не было.
— А, черт! Изотов! Она осталась там!
К ним по горбатенькой улице уже скакал казак с саблей наголо. Второй круто развернул коня и понесся прочь — за подмогой.
— Ты куда, Мурин! Стой! — Изотов обхватил его за пояс . — Сдурел?
— Сгорит же!
— Саперов подождем. В печах наверняка до черта заложено. Разметает тебя по всей Москве.
— Два раза не помрешь!
Мурин отпихнул товарища и нырнул в густой белый дым.
— Мадам! …Мадам! …Сударыня! — звал он то по-французски, то по-русски.
Ни зги было не видать. Сердце колотилось, как бешеное. В мозгу роились картины Бородина: такой же белый непроглядный дым после пушечного выстрела. И вдруг — на тебя, как кошмар во сне, вываливает французская конница. В голове звенело. Мысли путались. Мурин соображал с трудом. Так, второй этаж. Он наткнулся на остатки перил. Ногой стал нащупывать ступени. Еще раз пролететь с этажа на этаж не улыбалось. Два раза не помрешь, конечно, но и удача два раза подряд не приходит.
— Сударыня!
Нос уловил горьковатый запах. К пороховому дыму взрыва примешивался запах гари: очевидно, занялся огонь, пока еще невидимый. Мурин пригнулся как можно ниже, ибо знал, что дым обычно стелется к потолку. Торчали вывороченные доски.
Женщина была мертва. Это Мурин сразу понял. Живые так не лежат. Но все же подобрался к ней. Поднял за плечи. Голова мягко откинулась. Мурин опустил мертвую. Досада на собственное бессилие впилась в сердце. Мурин потянул с мертвой косынку, накрыл ей лицо. Но предаваться смятению и раздумывать было некогда, он всем телом чувствовал, что прибавляется жар. Огонь, еще пока невидимый ему, подбирался к добыче. Пора было удирать, пока пламя не отрезало путь. И тут Мурин заметил второе тело, которое сперва принял за ворох тряпья. Подполз к нему, дым ел глаза, нос и рот уже приходилось закрывать рукавом. Кашляя, Мурин перевернул тело. Мужчина. Злодей, которого уложил Изотов. Лицо запало. Платье цивильное. Грязный и замызганный. Именно поэтому Мурин заметил блик на руке мертвеца. На безымянном пальце тускло блестело простое кольцо. Оно было надвинуто до половины. Не соображая толком, что делает и зачем, Мурин снял это кольцо, сунул себе в сапог, чтобы не потерять, и опрометью бросился прочь.
