Жизнь в России глазами китайских мигрантов

Институт демографии Государственный университет Высшая школа экономики
		ЭЛЕКТРОННАЯ ВЕРСИЯ БЮЛЛЕТЕНЯ «НАСЕЛЕНИЕ И ОБЩЕСТВО»
101000, Москва, Покровский бульвар, д. 11; Факс (495) 628-7931

Сколько в России китайских мигрантов?

Интерес общественности к китайским мигрантам в России — а в подавляющем большинстве они являются мелкими и средними предпринимателями — начинается с вопроса об их численности, давно уже служащего предметом дискуссий и в своей статистической, и в политической ипостасях. В последней он служит главным инструментом в спорах о «китайской демографической экспансии» в России — вымысел это или действительность? Доказывая наличие экспансии, оперируют миллионами; опровергая, говорят о сотнях тысяч.

В экспертном сообществе наиболее достоверной оценкой считается 200-400 тысяч, максимум 500 тысяч человек. Первым привел эти числа В.Г. Гельбрас [1] еще в 2001 году. Достоинство его оценки состоит в том, что она выведена в результате анализа как сумма оценок количества китайцев в различных городах и регионах страны. Те же, кто говорит о миллионах китайцев, помещает их в таинственную пространственную неопределенность. Так, автор статьи «Перспективы китаизации России» в одном из номеров вполне солидного журнала «Российская Федерация сегодня» [2] доктор экономики Дипломатической академии мира при ЮНЕСКО Е. Гильбо оценил численность китайцев в России в 8 млн. человек (это, насколько нам известно, рекордная цифра в том смысле, что большую не называл никто). Согласно его утверждению, «китайские общины автономно живут в лесах, куда не суются даже вымогатели-милиционеры». Но ни он, ни кто другой не привели пока ни одного свидетельства существования таких общин. Он же прогнозирует увеличение числа китайцев в РФ «с учетом высокого естественного прироста в китайской общине» до 21 миллиона к 2010 году, 44 миллионов к 2020 году и т.д.

В статье такого авторитетного и осведомленного управленца, как заместитель главы администрации президента С. Приходько [3], в 2004 году численность китайцев была оценена в 150-200 тысяч.

К сожалению, более или менее точный статистический учет внешних мигрантов, включая и китайских, у нас не налажен, между данными разных ведомств имеются расхождения, подчас значительные. По данным всероссийской переписи населения 2002 года, в стране на тот год насчитывалось около 35 тысяч китайских мигрантов. Однако утверждать, что итоги переписи хоть сколько-нибудь приближаются к реальности, не решился, кажется, никто. Больше всего она похожа на обширную выборку для демографического анализа.

Учет трудовых мигрантов ведет Федеральная миграционная служба, однако, значительная часть мигрантов уклоняется от регистрации в ее структурах. Тем не менее, количество регистрирующихся каждый год увеличивается, причем темпы роста миграции из КНР относятся к числу наиболее высоких. В 2005-2006 годах эта группа превосходила по численности приезжих из всех других стран, и глава ФМС К.О. Ромодановский назвал китайцев «наиболее законопослушными» из иностранных граждан [4]. В 2006 году в России использовался легальный труд 201835 китайцев — более 20% от общей численности зарегистрированных ФМС иностранных работников [5]. В 2007 году этот процент снизился до 15,5, но общее количество получивших разрешение на работу составило 2136 тысяч [6], и, таким образом, численность китайцев достигла 331 тысячи человек.

Эскизный портрет китайского коммерсанта

Что же сегодня представляют собой китайские коммерсанты? Что их привлекает в России и что отталкивает? Удовлетворены ли они своей жизнью в нашей стране — заработками, отношениями с властями и местным населением, бытовыми условиями и т.д.? Как оценивают перспективы своей работы в России? Каковы их намерения на будущее?

Чтобы получить ответы на эти вопросы, по нашему заказу ВЦИОМ с помощью составленных нами анкет провел во второй половине 2007 года социологическое исследование этой наиболее многочисленной группы мигрантов из КНР.

Опросы китайских мигрантов в России проводятся не часто: это много сложнее, чем зондаж взглядов соотечественников. Помимо языкового барьера, возникают препятствия в виде закрытости китайской общины, понятного недоверия к незнакомым людям с опросными листами, которое усиливается из-за вольной или невольной причастности многих потенциальных респондентов к теневым хозяйственным связям. Не способствует налаживанию контактов и агрессивность охранников на рынках, в китайских общежитиях и т.п. Мы уже не говорим о стоимости подобных мероприятий.

Тем не менее, хотя и в относительно скромных масштабах, такие опросы все-таки осуществляются, подчас параллельно с выяснением мнений россиян о Китае и китайцах. Можно назвать здесь исследования Г. Витковской и Ж. Зайончковской [7], проведенные в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке в 1998-1999 годах; В.Г. Гельбраса [8] (Москва, Восточная Сибирь и Дальний Восток, 1998-1999 и 2002 годы); А.П. Забияко, Р.А. Кобызова и Р.А. Понкратовой [9] (Дальний Восток и провинция Хэйлунцзян, 2002-2004 годы); Е.Л. Мотрич [10] (Дальний Восток, 2001-2004 годы); Е. Вишник [11] (провинция Хэйлунцзян, 2003 год); группы в составе Т. Алагуевой, К. Васильевой, А. Островского [12] (Забайкалье, 2007 год); Т.В. Шевцовой [13] (несколько областей России, 2002-2004 годы).

В нашем исследовании анкетированием было охвачено 900 китайских мигрантов: 700 предпринимателей и служащих, о которых речь пойдет ниже, и 200 студентов, но им будет посвящена отдельная работа. Из 700 респондентов половина была опрошена в Москве, половина — в городах Дальнего Востока: 116 человек — во Владивостоке, по 117 — в Хабаровске и Благовещенске. Одну из своих задач мы видели в том, чтобы сопоставить данные, полученные в Москве и на граничащей с Китаем окраине страны.

В ходе анализа полученных результатов мы, по мере возможности, сопоставляли их с данными, полученными ранее другими исследователями. Разумеется, сравнивать итоги опросов систематично и подробно не имеет смысла: опросы проводились по разным методикам, в разных местах, пусть даже одного и того же города, на заведомо разном составе респондентов (например, у В. Гельбраса в их число входили и коммерсанты, и студенты); даже при одинаковых вопросах предлагаемые наборы ответов, как правило, не полностью совпадают; при обработке анкет одни авторы берут за сто процентов число респондентов, другие — число ответов и т.д. Мы уже не говорим о том, что относительно малое число респондентов увеличивает вероятность случайного разброса ответов.

Тем не менее, мы исходили из того, что какие-то общие тенденции, значимые характеристики не могут не повторяться в результатах если не всех, то хотя бы некоторых опросов, и подтвердить их существование не менее важно, чем выявить новые, особенно с учетом скромной, как правило, количественной базы исследований.

Среди опрошенных оказалось 60% лиц мужского и 40% — женского пола, по возрастным группам они распределились так: 18–24 года — 23%, 25–34 года — 36%, 35–44 года — 28%, 45–59 лет — 12%, 60 лет и старшее — 1%. Большинство их, таким образом, находится в трудоспособном возрасте, что естественно для трудовых мигрантов. Практически все они имеют образование не ниже средней школы первой ступени, а пятая часть — даже высшее, что видно из рис. 1. Сходные показатели образованности мигрантов приведены и в названных выше работах В. Гельбраса. Подавляющее большинство опрошенных (69%) оказались семейными людьми.

Рисунок 1. Какое (полное) образование Вы получили в Китае?

Основная масса мигрантов приехала в Россию из провинции Хэйлунцзян, а также двух остальных провинций Северо-Востока: 60%, а на Дальнем Востоке — 91% (табл. 1). Другие провинции представлены в Москве более весомо, чем на Дальнем Востоке.

Преобладающая часть мигрантов — 78% — это жители городов или «малых городов» (чжэнь) (рис. 2). Однако и жители деревень уже вовлечены во внешнюю миграцию, и в Москве их, согласно нашим данным, даже несколько больший процент, чем на Дальнем Востоке.

Рисунок 2. Вы жили в городе, малом городе (чжэнь) или деревне?

Занятия мигрантов у себя на родине разнообразны: от руководителя государственного учреждения до студента или безработного. Малая доля крестьян (5%) означает, что приехавшие в Россию жители деревни — это люди, уже оторвавшиеся от земли и занятые в местной промышленности — таких в китайском селе немало.

Обращает на себя внимание большой процент рабочих (38%). Дело в том, что, какая-то их часть — это сокращенные работники, формально не числящиеся безработными и перешедшие в разряд «ожидающих работу» (это доказывается таблицей 2). По всей видимости, какая-то их часть — это сокращенные работники, формально не числящиеся безработными и перешедшие в разряд «ожидающих работу». К сожалению, выяснить точнее долю «ожидающих» нам пока не удалось, мы надеемся сделать это в будущем. Доля же тех, кто объявил себя безработным (6%), невелика, и это характерно для всех предыдущих опросов, о которых мы упоминали выше.

Следом по численности за рабочими идут «крестьяне-рабочие» (11%), или «рабочие из крестьян» — вчерашние крестьяне, составляющие нижний слой городского рабочего класса. В одном ряду с ними — госслужащие низшего звена с их небольшим, но надежным заработком (11%): оказывается, и для такой категории трудящихся доходы от мелкой (откуда им взять капитал для крупной?) торговли в России могут быть достаточно привлекательными.

Любопытное явление обнаруживается в следующей таблице: 35% респондентов оценили свое материальное положение в Китае как «хорошее» или даже «очень хорошее», и это заставляет задуматься: зачем же в таком случае они поехали в Россию?

Рисунок 3. Как бы Вы оценили бы Ваше материальное положение в Китае?

Логично предположить, что в нашем исследовании содержится ошибка, вызванная недостаточной представительностью выборки, или же — что в Россию мигрантов влечет надежда на какие-то очень большие, а не просто большие заработки вопреки распространенному убеждению, будто бы эпоха шальных денег для китайских торговцев в России осталась далеко позади, в 90-х годах прошлого века. Чуть ниже мы попытаемся показать, что дело не в одном и не в другом, сопоставив данные нашего и других опросов и сравнив оценки мигрантами их материального положения в Китае и в России. Но дело не в этом.

Табл. 2 подтверждает наше предположение о том, что среди мигрантов, назвавшихся рабочими, имелось немало фактических безработных, «ожидающих работу»: таковых оказалось 70% — максимальная доля среди всех категорий респондентов (строка 2). Значительной является доля безработных и среди рабочих-крестьян, и среди домохозяек. Общая доля безработных — 40%, см. столбец 2 — близка к результатам Е. Вишник [14] (49,2%).

Рисунок 4. Почему Вы решили поехать в Россию?

Ответы на следующий вопрос — о продолжительности жизни в России — позволяют предположить, что в Москве сформировалось более стабильное, чем на Дальнем Востоке, сообщество: процент мигрантов, проживших в России свыше трех лет, в столице заметно выше, чем на Дальнем Востоке (53% и 43%) (рис. 5). К такому же выводу пришел В.Г. Гельбрас по результатам опроса 1998–1999 годов [15]).

Рисунок 5. Сколько лет Вы суммарно прожили в России (хотя бы приблизительно)?

Китайцы в России живут небогато

Для трудовых мигрантов, естественно, главным является вопрос об их заработках, т.е. материальном положении. Как видно из табл. 8, подавляющее большинство мигрантов оценивает свое материальное положение как «среднее, приемлемое» (рис. 6). Оценок «хорошее» плюс «очень хорошее» несколько больше, чем «плохое» плюс «очень плохое» (21% против 15%). Меньше всего тех, кто добился «очень хорошего» положения и тех, кто оказался в «очень плохом», тех и других — единичные проценты. Сходную картину находим у В. Гельбраса в обоих его опросах [16].

Рисунок 6. Как Вы оцениваете свое материальное положение в России?

Интересно, что в данных нашего опроса зависимость между уровнем материального положения и продолжительностью жизни в России не прослеживается. В частности, распределение оценок между теми, кто прожил у нас менее одного года, мало отличается от аналогичных показателей у проживших более пяти лет: сумма положительных оценок среди новичков составляет 20%, сумма отрицательных — 13%. Среди «старожилов», соответственно, 16% и 16% (табл. 3).

В принципе, это естественно для трудового мигранта, который из года в год приезжает на заработки, а заработанные деньги отвозит или отправляет на родину. Вероятно, равномерности заработков способствует и то обстоятельство, что новички легко «находят концы» и встраиваются в уже сложившуюся систему. По крайней мере, почти половина респондентов (47%) поехала в Россию, имея там заранее точку опоры (друзей), которые обещали помочь на первых порах, а почти треть (29%) сама послужила таковой, т.е. по их совету в Россию приехал кое-кто из друзей, родственников.

Теперь заметим, что число мигрантов, видящих себя в хорошем или очень хорошем материальном положении в России, оказалось меньше, чем таковых было в Китае (рис. 3, 6): 21% против 35%. Это странное явление похоже на ошибку, но таковой, скорее всего, не является: в опросе В. Гельбраса [17] (2002 год) разрыв между оценками в пользу китайских оказался еще более значительным — 25,4% против 57,4%. Правда, у него в счет вошли, помимо коммерсантов и служащих, еще и китайские студенты, но у последних при отдельном подсчете получились те же цифры, а, значит, эти цифры должны быть справедливы и для совокупности коммерсантов и служащих без студентов.

Сопоставив данные о материальном положении респондентов в Китае и в России в разбиении по оценкам, мы получили следующие цифры: высшую оценку своего положения в Китае как «очень хорошего» сохранили в России лишь 26%. Оценку «хорошее» понизил 51%, среднее положение сохранилось у 79% и понизилось у 8%.

Явственно улучшилось положение после приезда в Россию только у тех, кто на родине считал его плохим: у 80% из них. В целом респондентов, снизивших в России свое положение, оказалось 21%, не улучшивших его — 46%.

Надо полагать, при таких обстоятельствах у жителей Китая давно бы пропало желание ехать к нам на заработки, и поток мигрантов из Китая давно бы иссяк — чего в реальности не наблюдается. Как мы покажем ниже, подавляющее большинство мигрантов не собирается сворачивать свою деятельность в России. Поэтому нам ничего не остается, как констатировать субъективный характер оценок мигрантами собственного материального положения. Правдоподобно предположить, что свое положение на родине они сознательно или бессознательно приукрашивают, с тем чтобы повысить самооценку, а заодно и престиж своей страны в рамках модели «я и мир». Успехи же свои в России мигрант едва ли станет преувеличивать, скорее, проявит склонность на всякий случай преуменьшить при заполнении анкеты, хотя бы и анонимной. Иными словами, свое положение у себя дома и в чужой стране, на заработках мигрант меряет разными мерками. Однако и в этом случае оценка собственного материального положения интересна для нас тем, что позволяет, при всей ее расплывчатости, составить какое-то представление о том, насколько человек удовлетворен им.

Более ясную картину можно увидеть с помощью рис. 7, где доходы показаны в реальном исчислении.

Рисунок 7. Если можно, укажите, пожалуйста, Ваш ежемесячный доход

Из нее следует, что подавляющее большинство опрошенных — 82% довольствуются заработками до 20 тысяч рублей. Сходные с нашими данные опубликовала и Е. Вишник, опросившая 250 вернувшихся из России мигрантов в провинции Хэйлунцзян [18]: 3,6% ее респондентов зарабатывают менее 1000 юаней (приблизительно 3 тысячи рублей при пересчете через доллар), 36,4% — от 1000 до 3000 юаней (т.е. до 9 тысяч рублей), 37,2% — от 3000 до 5000 юаней (до 15 тысяч рублей). Таким образом, 77,2% респондентов имеют заработок в пределах 15 тысяч рублей.

Приведенные здесь цифры позволяют думать, что заработки основной массы китайских мигрантов в настоящее время достаточно скромны. Они вполне сравнимы со средними заработками россиян — работников тех же профессий, и потому представление, будто первые отнимают у вторых «хлебные места» — один из любимых аргументов наших ксенофобов — являются не более чем мифом.

Полезно сопоставить результаты опросов с данными, которые изредка появляются в китайских СМИ. Так, в одном материале из провинции Гирин можно прочесть: «С июня 1996 года крестьяне из поселка Сыхэцунь стали ездить в Москву. По словам секретаря поселковой парторганизации Чжао Цзинлиня, в поселке насчитывается 650 дворов, более двух тысяч жителей, семьсот из них занялись торговлей в Москве. За год в Москве можно было заработать от 50–60 тысяч до одного миллиона юаней. У крестьянина Чжоу Кэциня семья — четыре человека. Прежде годовой доход семьи не превышал тысячи юаней. В 1998 году семья Чжоу отправилась в Москву. Сейчас в Москве за год он может заработать 400 тысяч юаней, а то и больше. Чжоу не только обзавелся собственным домом, но и купил два грузовика и занялся перевозками. По неполным данным, крестьяне Сыхэцуня за год привозят из Москвы 40 миллионов юаней» [19].

Разделив эту сумму на 700 крестьян-коммерсантов и на 12 месяцев, получим 4760 юаней в месяц, или приблизительно около 15 тысяч рублей, что полностью соответствует ответам наших респондентов. Месячный доход крестьянина Чжоу вычислить труднее, поскольку неизвестно, все ли члены его семьи в Москве работали и в какой степени были заняты. Но если предположить, что все четверо трудились, то ежегодный заработок в 400 тысяч юаней в раскладе на одного человека в месяц дает 25 тысяч рублей. Это уже выше среднего по нашей шкале, но, наверное, и в деревне тоже: недаром же местный партийный вожак приводил предприимчивого Чжоу в качестве примера!

Заметим, что из своего заработка мигранты должны не только питаться, но и оплачивать жилище, давать взятки и т.п. Мало того, многие мигранты, как это видно из рис. 8, вынуждены помогать материально родственникам в Китае. Лишь десятая часть мигрантов имеет возможность не оказывать такой помощи, поскольку в ней нет нужды, еще 5% не помогают из-за отсутствия средств и еще 5%, наоборот, сами пользуются помощью родственников. Помогать родственникам и близким, живущим в Китае, вынуждено большинство мигрантов независимо от того, к какой группе они принадлежат по своему материальному положению.

Рисунок 8. Помогаете ли Вы кому-либо в Китае материально, деньгами?

Китайские мигранты в большинстве своем пользуются весьма скромными жилищными условиями (рис. 9). 69% респондентов проживают в общежитиях, благоустроенность которых, как правило, оставляет желать лучшего.

Рисунок 9. В каком жилище Вы живете?

Только 22% снимают квартиру, 33% живут в одном помещении или квартире с несколькими компаньонами, 5% — в одном помещении или квартире с одним компаньоном.

Не исключено, конечно, что мигранты на всякий случай преуменьшают свои доходы, так же как и оценку своего материального положения. Бесспорно, далее, что они сплошь и рядом пользуются менее качественным жилищем, чем могли бы, исключительно в целях экономии. Однако, как показывает опрос, необходимость экономить нередко простирается и на область необходимого: питания (32%), одежды и обуви (20%), медицинских услуг (48%). Возможность ни в чем не отказывать себе оказалась привилегией явного меньшинства респондентов.

Даже среди тех, кто обозначил свое материальное положение как «хорошее» или «очень хорошее», доля таких счастливчиков, по нашим подсчетам, составила 54%; среди тех, кто оказался в «среднем» положении — 26%; в «плохом» и «очень плохом» — 3%.

Интересно, что между доходами и оценками материального положения не просматривается сколько-нибудь ясной зависимости. Согласно нашим выкладкам, на всех ступенях заработка свое положение считают «средним, приемлемым» более 50% мигрантов. Это обстоятельство вкупе с рассмотренным выше соотношением оценок материального положения дома и «на выезде» убеждает, что оценка мигрантом собственного материального положения не может служить сколько-нибудь достоверным показателем его действительного материального положения. Однако она важна как показатель его психологического самоощущения. Гибкость в восприятии реальной ситуации, подвижность уровня запросов свидетельствуют о высокой степени приспособляемости китайских мигрантов в условиях пребывания в чужом окружении.

Проблемы китайских общин

По роду занятий в России более половины мигрантов объявили себя индивидуальными предпринимателями, (со)владельцев или руководителей предприятий оказалось всего 4%. При этом работников китайских предприятий оказалось в полтора раза больше, чем российских: 15% против 9%. Самостоятельными предпринимателями определили себя 53% опрошенных. Но надо заметить, что лица, объявившие себя индивидуальными предпринимателями, далеко не всегда являются таковыми в полном смысле этого слова. Многие из них работают по договору или устной договоренности с фирмой — поставщиком товара и не образуют самостоятельного предприятия.

Опрос подтверждает, что наиболее типичная фигура среди китайских мигрантов — это мелкий коммерсант: свободный предприниматель, или торговец, состоящий в договорных отношениях с фирмой, или же ее наемный работник.

Как в таком случае, при весьма слабом присутствии хотя бы условно крупных предприятий, складываются отношения внутри массы мигрантов? Вследствие закрытости китайской общины (равно как и чеченской, азербайджанской, цыганской и т.п.) на этот счет циркулируют разного рода предположения, в том числе самые невероятные. Адекватной же информации у нас крайне мало. Известно, что в китайской общине установилось весьма развитое разделение труда, и это вполне естественно: в противном случае было бы просто невозможно переправлять из Китая и доводить до потребителя массу разнообразных товаров на многие миллиарды рублей, а равно обеспечивать проживание десятков и сотен тысяч людей в иноязычном и инокультурном обществе [20]. Разделение труда налицо и в ряде других этнических общин в России, однако в силу их меньшей численности и практического отсутствия языкового барьера между ними и местным населением они не испытывают нужды в создании такой же развернуто структуры, как китайская.

Однако предметом общественного интереса является не только экономическая специализация тех или иных частей общины и их взаимодействие между собою, но и другие стороны ее внутренней жизни. Скажем, такие диаспоры, как чеченская или азербайджанская, обладают, как принято считать, особой сплоченностью, которая дает им возможность отвоевывать у российских конкурентов весьма прибыльные сектора экономики (торговые сети, рынки). Китайские зарубежные деловые общины также нередко рассматриваются как целостные организмы, хотя на самом деле за целостностью скрывается сосуществование групп и групповых иерархий, внутри которых складываются особенно тесные неформальные связи. Эти связи позволяют их участникам оперативно и скрытно передавать коммерческую информацию и без долгих процедур, основываясь на одном только доверии, заключать даже крупные сделки. Членами подобных групп могут быть и коренные жители данной страны, не являющиеся этническими китайцами. Такая система, стихийно складываясь на протяжении поколений, позволила китайским иммигрантам-предпринимателям добиться успеха в борьбе за место под солнцем. Китайские деловые общины давно уже играют выдающуюся роль в экономике стран Юго-Восточной Азии.

Сформировались ли подобные связи, дающие преимущество в конкурентной борьбе с местными предпринимателями, внутри китайской общины в России? Вопрос — чисто риторический. Мы можем только констатировать, что условия ее существования в нашей стране этому не благоприятствуют и одновременно не требуют этого. Действительно, китайские мигранты не являются ни гражданами России, ни ее постоянными жителями, они не укоренены в российскую среду, не инвестируют в нее сколько-нибудь значительные капиталы. В нашем опросе большинство респондентов (69%) прожили в России не более пяти лет (рис. 5).

Между тем, доверительные связи, как известно, нарабатываются годами совместной работы. С другой стороны, в подобных связях нет особой необходимости, поскольку упомянутая конкурентная борьба если и наличествует, то лишь в самой вялой форме. Так или иначе, «невидимая сила» проистекающая из предполагаемой монолитности китайской общины, пока ничем себя не проявляет.

Другое дело, что взаимоотношения в китайской общине в целом отличаются достаточной стабильностью и сбалансированностью. Правда, известны эпизоды острой борьбы между влиятельными хозяевами — «лаобанями», контролирующими тот или иной сектор общины и подчас прибегающими к изощренным способам устранения своих соперников. Не вызывает сомнений и наличие повседневных трений между работодателями и наемными работниками. Однако ни в том, ни в другом нет ничего необычного ни по характеру противоречий, ни по их остроте. Большинство работников — 66% (рис. 10) удовлетворены отношением к себе со стороны работодателя.

Рисунок 10. Как к Вам относится работодатель?

Подобным же образом подавляющее большинство респондентов видит в своих соотечественниках достаточно надежных партнеров. 24% считают, что они более надежны, чем российские партнеры, 45% — что они вполне надежны, на них можно положиться. В опросе Е. Вишник [21] проблемы с боссом или коллегами отметили всего 5,6% — цифры того же порядка, что и у нас.

Подлинная сила китайской общины заключается, прежде всего, в дешевизне предлагаемых ею товаров, обеспеченных дешевизной труда и поддержкой со стороны китайских властей посредством умелых экономических мер. Плюс, конечно, неустанный труд. Телевизор, общение с друзьями, пребывание в кругу семьи — вот, по сути, и весь досуг китайских мигрантов, если он есть (рис. 11). Впрочем, граждан новой России, изо дня в день решающих проблему выживания, самоэксплуатацией не удивишь.

Рисунок 11. Как Вы проводите свой досуг?

Примечание: Ответивших утвердительно «Хожу в китайские клубы», «Хожу на собрание религиозного общества» среди опрошенных не нашлось.

Эффективной деятельности китайской общины, безусловно, способствует способность в нужной степени адаптироваться к условиям своего существования. В частности, сюда относится владение значительной части ее членов хотя бы начатками русского языка. В той или иной мере могут пользоваться русским или изучают его в данный момент 96% респондентов (рис. 12). Правда, почти половина из них «плохо говорит и понимает» по-русски, но для практических целей их элементарных языковых знаний оказывается достаточно, пусть даже в обрез.

Рисунок 12. Ваш уровень знаний русского языка?

Заметим, что в опросе В. Гельбраса в 1998–1999 годах процент на знающих русского языка варьировался в разных городах России в диапазоне 14,5-16,0%, т.е., был существенно больше, чем у нас [22]. В опросе, проведенном в 2007 году в Забайкалье [23] Институтом Дальнего Востока совместно с его читинским филиалом, говорящих плохо или только понимающих оказалось 80,4%. Эти цифры подтверждают наш вывод о том, что в меру — и в силу — необходимости языковый барьер так или иначе оказывается преодоленным.

Хуже обстоит дело со знанием мигрантами правил, регламентирующих их пребывание в России. Число тех, кто знаком с ними в достаточной степени, на удивление мало — 15%. (Почти те же цифры выявил и опрос В. Гельбраса в 2002 году [24]). 85% респондентов не могут похвастаться знанием законов в необходимом объеме. Объяснить это массовое явление можно только тем, что незнание законов не слишком снижает качество их жизни: во-первых, необходимая информация и о законах, и о способах обходить законы постоянно циркулирует и обновляется в их собственной среде; во-вторых, никакое знание законов не спасает мигрантов от различных злоупотреблений со стороны чиновников и милиции.

Иными словами, какие-то усилия с целью адаптироваться отнюдь не являются уделом немногих; они прекращаются, когда достигнут практически достаточный минимум.

Главные препятствия, с которыми сталкиваются китайские предприниматели, — те же, что и у их российских коллег: они являются элементами той общей атмосферы, в которой развивается бизнес в России, в частности, мелкий и средний.

В ходе опроса респондентам было предложено назвать пять наиболее серьезных трудностей, условно говоря, административно-правового характера из числа семнадцати, мешающих их деятельности. Первые три места с большим отрывом от последующих занимают различные виды вымогательства и взяточничества. В совокупности все эти виды незаконного отъема чужих средств составили: в России — 63%, в Москве — 77%, на Дальнем Востоке — 53% (ответов). Если пересчитать жалобы в проценты не от числа ответов, а от числа респондентов, получим такие показатели: поборы милиции — 82% (!), рэкет — 49%, взяточничество в налоговых, таможенных и других органах власти в сумме — 45%. (В опросе Е. Вишник в 2003 году на коррупцию пожаловалось 26% респондентов [25]).

Трудности непосредственно экономического характера видны из табл. 4. Здесь лидируют высокая арендная плата, дороговизна жизни, чрезмерные налоги, высокие экономические риски, низкая репутация китайских товаров. Одни из этих трудностей сильнее ощущаются в столице, другие — на Дальнем Востоке. Судя по результатам нашего опроса, в Москве жизнь дороже, товары из Китая ценятся ниже (поскольку немало и других, а денег у населения больше), зато и предпринимательские риски не столь велики.

Тем не менее, китайские респонденты — а это, напомним, коммерсанты и служащие торговых фирм — не так уж низко оценивают в деловом плане условия своей работы в России (рис. 13). И в России в целом, и во всех городах Дальнего Востока тех респондентов, которые считают обстановку в стране благоприятной для ведения бизнеса, больше, чем тех, кто придерживается обратного мнения. Иная ситуация в Москве, где тех и других почти поровну, и больше половины респондентов выбрало средний ответ.

Рисунок 13. Считаете ли Вы, что в России имеются благоприятные условия для мелкого и среднего бизнеса?

Оценка китайскими мигрантами отношения к ним россиян

Из множества условий, формирующих среду обитания мигранта, особый интерес представляет отношение к нему со стороны местных властей и населения. Для китайца в России это — фактор, нередко осложняющий его жизнь. Как выглядит данный фактор в восприятии самих китайцев? И в Москве, и на Дальнем Востоке наиболее распространенная оценка отношения российских властей — нейтральная, а сумма «не вполне доброжелательных» и «враждебных» оценок слегка перевешивает «доброжелательные» (28% против 22%) (рис. 14). Число чисто «враждебных», правда, очень мало, а «доброжелательные» плюс «нейтральные», т.е., те варианты отношений, при которых можно нормально жить и работать, составляют в сумме чуть больше половины всех ответов — 57%.

Рисунок 14. Отношение российских властей и местных жителей

Несколько меньшие проценты позитивных оценок дали оба опроса В. Гельбраса и исследование Е. Мотрич [26], на основании чего можно предположить, что с годами имеет место тенденция постепенного улучшения оценок, тем более что и Е. Мотрич такую тенденцию зафиксировала.

Интересно, что московские власти за свое отношение к китайцам получили чуть меньше, чем дальневосточные, число оценок «доброжелательно» (20% против 23%), но в Москве несколько больше, чем на Дальнем Востоке, сумма отрицательных оценок «не вполне доброжелательно» плюс «враждебно»: 32% против 23%. Соотношение же доброжелательных и отрицательных оценок в столице существенно хуже, чем на Дальнем Востоке (20 к 32 и 23 к 23). Иными словами, условно можно считать, что, с точки зрения китайцев, отношение к ним со стороны московских властей уступает отношению дальневосточных.

Что же касается местного населения, то его отношение к китайцам заслужило от них более низкую оценку, чем отношение властей (рис. 14): «не вполне доброжелательное» плюс «враждебное» в сумме — 45% (при 28% со стороны властей). Эти цифры свидетельствуют о том, что неприязнь к китайским мигрантам, исходящая от властей, опирается на ксенофобию масс и, следовательно, не может полностью объясняться интересами тех или иных ведомств или коррупционными мотивами.

При этом население столицы нашей родины проявило, по мнению китайцев, в четыре раза меньше, чем дальневосточники, доброжелательности и почти в три раза больше «неполной» доброжелательности вкупе с откровенной враждебностью (67% против 22%).

В чем столица и восточная окраина страны, кажется, сравнялись — так это в количестве посягательств на безопасность личности китайских мигрантов, о чем свидетельствует рис. 15. В Москве сумма жалоб на акты физического насилия (избиения, грабежи, поджоги), выраженная в процентах от числа респондентов, почти такова же, что и на Дальнем Востоке: 34% и 35%. (В опросе Е. Вишник на преступления подобного рода пожаловались 34% респондентов [27]).

Рисунок 15. Случалось ли, что россияне… (в % от всех подвергшихся посягательствам на безопасность личности)

В переводе с сухого языка таблиц на более свободный язык журналистики ситуация в глазах китайцев выглядит следующим образом:

«Не рискну предположить, что живущие в Москве китайцы все как один — хорошие люди, но более девяноста процентов их них вполне добропорядочные. Они усердно работают, честно соблюдают российские законы, зарабатывают деньги тяжелым трудом, вовремя уплачивают положенные налоги и получают отнюдь не дешевые разрешения на работу. Но при этом в России, наверное, не найдется ни одного китайца, который не пострадал бы от рук милиции. Оштрафовать китайца — самое обычное дело. Штрафы уже никого не возмущают: отдал деньги — постараюсь заработать еще. Хуже, если изобьют. Как раз в эти дни милиционеры так избили одного моего знакомого, что он потерял сознание, и бросили его на дороге. Хорошо, случайные прохожие вызвали скорую помощь и доставили его в больницу. Через некоторое время, оправившись от побоев, он пошел с милицию с жалобой. Но скоро понял: жаловаться — только время терять» [28].

И в том же очерке: «Вчера китаеязычная московская газета «Лунбао» сообщила об избиении китайцев российскими милиционерами. У московских китайцев эта новость никого не взволновала: избили — так избили, не в первый раз, что возмущаться попусту. Живешь, ведь, в чужом краю. Не хочешь, чтоб били — можешь не приезжать».

Хотят ли китайцы жить в России?

Какими сложились у респондентов обобщенные представления о нашей стране, видно из рис. 16, где положительных ответов в три раза больше, чем отрицательных (в Москве — в 2 раза, на Дальнем Востоке — в пять раз).

Рисунок 16. Ваше обобщенное мнение о России как стране, принимающей мигрантов?

Примечание: Ответы «неопределенное» и «затрудняюсь ответить» не приведены.

За время пребывания мигранта в нашей стране картина явно смещается в лучшую сторону. Тех, у кого мнение улучшилось, и в Москве, и во Владивостоке мы зафиксировали в три раза больше, чем их оппонентов, изменивших свое мнение противоположным образом.

Рисунок 17. Как изменилось ваше мнение о России за время пребывания в ней?

Безусловно, рассмотренные мнения мигрантов о России определяются успехом или, наоборот, неуспехом поездки в ее пределы (рис. 18). 69% опрошенных сочли свою поездку полностью или частично успешной, и лишь в семь раз меньшее количество — неуспешной.

Рисунок 18. Считаете ли вы, что Ваше решение поехать в Россию оправдалось?

На этих, преимущественно позитивных, оценках России, россиян и возможностей успешно работать в нашей стране основывают мигранты и свои планы на будущее. В большинстве своем китайские мигранты хотели бы продолжать работу в России (табл. 5). Прекратить свою деятельность и уехать хотело бы всего 6%, и еще 1% — сократить ее объем. В Москве таких пессимистов набралось 4%, на Дальнем Востоке — 11%. В опросах В. Гельбраса желающих прекратить работу в РФ или уменьшить ее объем — примерно такие же проценты, как и у нас, или даже меньше [29].

С этими результатами согласуются данные, представленные на рис. 19: постоянно проживать в России с российским паспортом или видом на жительство хотела бы почти половина респондентов: 46% (67% в Москве и 27% на Дальнем Востоке). А желание порвать с Россией, вернувшись в Китай или уехав в третью страну, испытывают всего 7% (3% в Москве и 11% на Дальнем Востоке).

Рисунок 19. Где Вы хотели бы жить?

«У китайских предпринимателей есть огромное желание торговать здесь», — отмечает редактор издающегося на Дальнем Востоке российско-китайского коммерческого вестника «Восточный мост» Сюэ Хуэйлинь.

Интересно, что даже при отрицательном мнении о России почти две трети респондентов выразили желание иметь дело с российскими партнерами и приезжать к ним по делам (табл. 6).

Значительная доля респондентов хотела бы перевезти к себе в Россию кого-либо из членов своей семьи и, следовательно, жить в ней достаточно долгое время (рис. 20). Желающих сделать это в два раза больше, чем тех, кто не считает это целесообразным, при том что, по нашим подсчетам, 18% респондентов живут в России с супругами. Заметим, что в Москве доля желающих воссоединиться с родственниками намного — в три с лишним раза — больше, чем на Дальнем Востоке; не желающих — в два с половиной раза меньше. В опросе В. Гельбраса [30] (2002) процент живущих в России с супругами таков же, как у нас, но желающих привезти родственников — меньше нашего: 23,2%

Рисунок 20. Хотите ли Вы перевезти к себе кого-либо из членов Вашей семьи, оставшихся в Китае?

Более половины респондентов — 59% — хотят, чтобы их дети вслед за ними связали свою жизнь с Россией — 76% в Москве и 37% на Дальнем Востоке (табл. 7). Пятая часть хотела бы, чтобы их дети поселились в России, не хотело бы этого почти вдвое меньшее число респондентов. В опросах В. Гельбраса соотношение обратное, «против» превышает «за» в два-три раза [31].

Прекрасным индикатором при анализе межнациональных отношений служит вопрос о смешанных браках, взывающий к глубинам человеческого «я». Ответы наших респондентов на этот вопрос показали, что большинству из них русофобия чужда. Действительно, положительно относящихся к смешанным бракам (включая тех, кто сам состоит в таком браке и, следовательно, дает ответ собственным примером) больше, чем их противников, и в Москве, и на Дальнем Востоке. 68% опрошенных (85% в Москве и 50% на Дальнем Востоке) не имеют возражений против смешанного брака (табл. 8). Немногочисленные отрицательные ответы все пришлись на Дальний Восток.

В опросах В. Гельбраса и в 1998-1999 годах, и в 2002 году картина несколько иная: положительных ответов меньше, чем отрицательных, наибольшая часть респондентов — свыше 40% — продемонстрировала безразличное отношение к проблеме [32]. Но в опросе 2007 года (Т. Алагуева, К. Васильева, А. Островский [33]), одном из последних, положительных ответов оказалось вдвое больше, чем отрицательных: 28,6% против 12,5% при 58,9% нейтральных. Нет ли здесь признака растущего интереса китайских мигрантов к смешанным бракам?

В пользу такого предположения свидетельствует и тон материалов китайских СМИ, например, размещенного в китайском Интернете репортажа под названием «В провинции Гирин есть «поселок русских молодух». В нем говорится: «В провинции Гирин в Шулане пользуется известностью «поселок русских молодух», в котором более десятка крестьян женаты на иностранках — девушках из России. Жители поселка ездят на заработки в Москву. Усердной работой и преданностью многие из них покорили сердца московских девушек. Один парень четыре года назад своим трудолюбием завоевал благосклонность русской девушки, только что закончившей университет. Сейчас они счастливо живут в Китае дружной семьей» [34].

Для сравнения: в ходе проведенного нами параллельного опроса россиян положительно отнеслись к идее создания смешанных семей 8% респондентов, нейтрально или терпимо — 40%, отрицательно — 40%.

***

Подведем краткие итоги опроса китайских мигрантов. Сопоставление ответов московских и дальневосточных респондентов дает нам пищу для размышлений. С одной стороны, на Дальнем Востоке обстановка, как будто бы, более благоприятна для них, чем в столице: лучше условия для предпринимательства, получше — отношение властей, заметно лучше — отношение местного населения. Соответственно, выше и оценка России как страны, принимающей мигрантов.

С другой стороны, в Москве по сравнению с Дальним Востоком меньше тех, кто хотел бы прекратить свою деятельность и уехать из России. Намного больше тех, кто желал бы и в будущем жить в России, тогда как у мигрантов на Дальнем Востоке преобладает интерес к тому, чтобы жить в Китае, но при этом иметь работу, связанную с Россией. Подобное же соотношение желательных сценариев распространяется и на детей. Далее, в Москве, по сравнению с Дальним Востоком, намного больше желающих перевезти к себе из Китая кого-либо из своих родных. Наконец, московские мигранты много более охотно соглашаются на предполагаемый брак своих родственников с россиянами.

Таким образом, выходит, что жить мигрантам как будто бы лучше на Дальнем Востоке, тем более что оттуда и родные края поближе, но более привлекательной в планах на будущее представляется Москва. Почему? Вопрос остается открытым. Мы не можем уверенно сказать, результат ли это несовершенства нашей статистической базы или же за этим действительно скрываются значимые для мигрантов местные различия.

Однако независимо от этого абсолютно однозначным представляется другой вывод: масса мигрантов в большинстве своем рассматривает Россию как вполне подходящий район для хозяйственной деятельности и готова на годы связать с нею свой труд, если и не проживая на ее территории, то, по крайней мере, регулярно посещая ее. Не менее благожелательно они смотрят на то, чтобы их дети пошли по их стопам. Та далеко не престижная экономическая ниша, которую они занимают на российском рынке, и те скромные бытовые условия, в которые они попадают, их, в общем, в достаточной мере устраивают (что не мешает, конечно, китайским компаниям и внешнеторговым организациям строить планы расширения свих операций в России в соответствии с экономической конъюнктурой). Мало того, они соглашаются терпеть унижения и притеснения, которые в изобилии порождает нынешнее устройство российского общества.

Это не значит, что было бы правильно допустить стихийное движение этого трудового ресурса в Россию без оглядки на наши экономические, социальные и иные условия, в расчете на то, что законы рынка автоматически распределят миграционный поток по соответствующим отраслям хозяйства и территориям. Ни одно государство не может снять с себя обязанность регулировать процессы миграции в соответствии с национальными интересами.

Но недопустимо и другое: смотреть на китайских мигрантов как на людей второго сорта, отыгрываясь на них за собственные разочарования. Национальное высокомерие недостойно цивилизованной нации. А, главное, не нужно забывать: работа китайцев в России нужна нам самим не в меньшей степени, чем им — плата за эту работу.

Ссылки по теме номера

1. Ларин В. Китайские мигранты глазами россиян
2. Гудков Л. Почему мы не любим приезжих?
   Статья первая
   Статья вторая
3. Леонова А. Мигрантофобия и ксенофобия: срез общественных настроений
4. Ларин В. Посланцы Поднебесной на Дальнем Востоке — легальные и нелегальные
5. Гельбрас В. Китайцы в России — сколько их?
6. Гельбрас В. Перспективы китайской миграции на Дальнем Востоке
7. Портяков В. Российский вектор в глобальной китайской миграции
8. Дятлов В. Миграции, мигранты, «новые диаспоры»: фактор стабильности и конфликта в регионе
9. Дятлов В. Благовещенская «утопия»: из истории материализации фобий
10. Дятлов В., Кузнецов Р. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка
11. Ваньчжу Х. Политика Китая в отношении внешней миграции
12. Островский А. Трудовые ресурсы Северо-Восточной Азии: какую выгоду может извлечь Россия
13. Лаптев С. Демографическая угроза или упущенный шанс? Выходцы из Восточной и Юго-Восточной Азии в России
14. Загребнов Е. Экономическая организация китайской миграции на российский Дальний Восток после распада СССР
15. Забровская Л. КНДР-Россия-РК: обмен трудовыми ресурсами
16. Дудченко Г. Китай и Дальний Восток России: к вопросу о демографическом дисбалансе
17. Мукомель В. Грани интолерантности (мигрантофобии, этнофобии)
18. Алексеев М. Восприятие масштабов миграции в России: этнорегиональные измерения и психология цифр
19. Климова С. Какие народы нам ближе?

Примечания

Александр Ларин — к.и.н., ведущий научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН. Работа выполнена при поддержке Фонда научных обменов им. Цзян Цзинго (Chiang Ching-kuo Foundation for Scholary Exchange, Taipei).

[1] Гельбрас В.Г. Китайская реальность России. М., 2001. С. 40

[2] Гильбо Е. Перспективы китаизации России // Российская Федерация сегодня. 2004. № 13. С. 63

[3] Приходько С. Мы не должны бояться Китая // Известия. 21.03. 2004.

[4] Интервью радиостанции «Эхо Москвы». echo.msk.ru/programms/razvorot/48642

[5] Антонова Л., Яковлев В. Российско-китайское сотрудничество в области миграционной политики // Россия — Китай. XXI век. 2007. Апрель. С. 46.

[6] Константин Ромодановский: «Погромов, как в Париже, в России не будет!» см. www.fms.gov.ru/press/publications/news_detail.php?ID=11276

[7] Витковская Г., Зайончковская Ж. Новая столыпинская политика на Дальнем Востоке России: надежды и реалии // Перспективы Дальневосточного региона: межстрановые взаимодействия. М., 1999.

[8] Гельбрас В.Г. Китайская реальность России. М., 2001; Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004.

[9] Забияко А.П., Аниховский С.Э., Кобызов Р.А. Исследовательский проект «Этническое самосознание русских и китайцев в дальневосточном регионе» // Россия и Китай на Дальневосточных рубежах. 2. Благовещенск, 2001.

[10] Мотрич Е. Демографический потенциал и присутствие китайцев на российском Дальнем Востоке // Проблемы Дальнего Востока, 2001. № 6; Е.Л. Мотрич. Демографическая ситуация на Дальнем Востоке России и проблемы китайской миграции // Российско-китайское сотрудничество: проблемы и решения / Научно-координационный совет по международным исследованиям МГИМО (У) МИД России. Центр исследований Восточной Азии и ШОС. Ред. А.В. Лукин. М., 2007.

[11] Wishnick E. Economic Security and Chinese Migration to the Russian Far East. Honolulu. 2004.

[12] Алагуева Т., Васильева К., Островский А. Образ россиян в глазах китайцев и образ китайцев в глазах россиян на сопредельной территории // Проблемы Дальнего Востока, 2007. № 4.

[13] Шевцова Т.В. Китайская миграция в России: ситуация, тенденции, политика // Власть. 2005. № 8.

[14] Wishnick E. Economic Security and Chinese Migration to the Russian Far East. Honolulu. 2004. P. 7

[15] Гельбрас В.Г. Китайская реальность России. М., 2001. С. 63

[16] Гельбрас В.Г. Китайская реальность России. М., 2001. С. 88; Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 127.

[17] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 105, 127, 157.

[18] E. Wishnick. Economic Security and Chinese Migration to the Russian Far East. Honolulu. 2004. P. 9.

[19] Цзилинь Шулань ю г э «Элосы синь нян цунь» (В провинции Гирин в Шулане есть «поселок русских молодух») commerce.northeast.cn 24.10. 2006.

[20] В качестве примера фундаментального подхода к изучению внутренней структуры китайскойобщины сошлемся на статью: В. Дятлов. Китайцы современного Иркутска: динамика диаспорализации // Россия — Китай. ХХI век. 2006. февраль

[21] E. Wishnick. Economic Security and Chinese Migration to the Russian Far East. Honolulu. 2004. P. 5

[22] В.Г. Гельбрас. Китайская реальность России. М., 2001. С. 71.

[23] Алагуева Т., Васильева К., Островский А. Образ россиян в глазах китайцев и образ китайцев в глазах россиян на сопредельной территории // Проблемы Дальнего Востока, 2007. № 4. С. 132.

[24] В Гельбрас. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 133.

[25] E. Wishnick. Economic Security and Chinese Migration to the Russian Far East. Honolulu. 2004. P. 19

[26] Е. Мотрич. Демографический потенциал и присутствие китайцев на российском Дальнем Востоке // Проблемы Дальнего Востока, 2001. № 6. С. 63.

[27] E. Wishnick. Economic Security and Chinese Migration to the Russian Far East. Honolulu. 2004. P. 19

[28] Сунь Хао. Цун Мосыкэ дэ цзинча цзай цы оуда чжунго жэнь таньци (Московская милиция опять избивает китайцев). column.bokee.com/46104.html

[29] В.Г. Гельбрас. Китайская реальность России. М., 2001. С. 101; В Гельбрас. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 121.

[30] В. Гельбрас. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 97.

[31] Там же.

[32] В.Г. Гельбрас. Китайская реальность России. М., 2001. С. 118; В Гельбрас. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 137.

[33] Т. Алагуева, К. Васильева, А. Островский. Образ россиян в глазах китайцев и образ китайцев в глазах россиян на сопредельной территории // Проблемы Дальнего Востока, 2007. № 4. С. 134.

[34] Цзилинь Шулань ю г э «Элосы синь нян цунь» (В провинции Гирин в Шулане есть «послок русских молодух») commerce.northeast.cn 24.10. 2006.